Март 1983 г. 12 страница

– Давно не виделись! – сказал Готанда, широко улыбаясь. Я понял, что рукопожатия не будет – и слава богу.

– Давненько, – согласился я.

Одет он был очень просто: темно‑синяя ветровка поверх шерстяного свитера, кремовые брюки из потертого вельвета. На ногах – кроссовки “асикс” невнятно‑линялой расцветки. Однако все вместе выглядело безупречно. Самая стандартная и неказистая одежда смотрелась на нем так же стильно, как шедевры первоклассных модельеров. Не переставая улыбаться, он оглядел меня с головы до ног.

– Шикарно одеваешься, – сказал он. – Отличный вкус!

– Спасибо, – сказал я.

– Прямо кинозвезда! – добавил он. Это вовсе не прозвучало насмешкой – просто пошутил человек, и все. Я рассмеялся, он тоже. Атмосфера слегка разрядилась. Готанда окинул взглядом салон автомобиля.

– Зверь машина, да? Это мне студия дает, когда нужно. Вместе с шофером. Чтобы я, значит, в аварию не попал и не рулил, когда пьяный. Так безопаснее. И для студии, и для меня. Всем хорошо, все счастливы.

– И не говори... – только и сказал я.

– Сам‑то я на такой в жизни бы ездить не стал. Я люблю, чтоб машина поменьше была.

– “Порш”? – спросил я.

– “Мазерати”, – ответил он.

– Ну! Я‑то люблю, чтоб еще поменьше... – сказал я.

– “Сивик”? – спросил он.

– “Субару”, – ответил я.

– Ах, “субару”! – сразу закивал он. – Как же, ездил когда‑то. Первая в жизни машина. В смысле – из тех, что я за свои деньги купил, не казенная. После первого фильма получил гонорар – и купил подержанную “субару”. Ужасно ее любил! На съемки только на ней и ездил. А в следующем фильме мне уже дали роль покрупнее. Ну, и предупредили сразу. Дескать, хочешь пробиться в большие звезды – даже и не думай разъезжать на какой‑то “субару”... Пришлось заменить на другую. Таков мир! А машина хорошая была. Практичная, дешевая... “Субару” я уважаю.

– Вот и я тоже, – сказал я.

– А знаешь, почему у меня самого “мазерати”?

– Почему?

– Потому что нужно на расходы больше списывать! – произнес он таинственным тоном, словно выдавал чьи‑то грязные секреты. – Менеджер все время талдычит: расходуй как можно больше! А то не хватает для списания. Вот и приходится дорогие машины покупать. Купил подороже – больше на расходы списал. Общая квота расходов повышается. Все счастливы.

Черт‑те что, подумал я. Хоть кто‑нибудь в этом мире может думать о чем‑то, кроме списания расходов?

– Сейчас от голода сдохну! – сказал Готанда и покачал головой. – И спасет меня только толстенный стэйк. Как ты насчет стэйка?

Я ответил, что полагаюсь на него, и он сказал шоферу, куда ехать. Шофер молча кивнул, и машина тронулась с места. Готанда, широко улыбаясь, смотрел на меня.

– Личный вопрос! – сказал он. – Сам себе ужин готовишь – стало быть, холостяк?

– Ага, – кивнул я. – Женился, развелся...

– Слушай, вот и я так же! – воскликнул он. – Женился, потом развелся... Пособие выплачиваешь?

– Нет.

– Что, ни иены?

Я покачал головой:

– Она все равно не возьмет.

– Счастливчик! – сказал он с чувством. И рассмеялся: – А я, поверишь, тоже ничего не выплачиваю – но из‑за чертова развода сижу на полной мели. Слыхал, небось, как я разводился?

– Кое‑что... краем уха, – ответил я.

Он не стал продолжать.

Насколько я помнил, лет пять назад он женился на популярной киноактрисе, а через два с лишним года развелся. Их развод тогда со смаком обсасывали скандальные еженедельники. Какие из них писали правду, какие нет – понять было трудно. Но, в общем, у всех выходило, будто семья той актрисы была с Готандой, что называется, на ножах. Стандартная ситуация, повторяется сплошь и рядом. Лихая семейка жены‑знаменитости взяла муженька за горло и стремилась полностью подчинить своей воле – как дома, так и на людях. Он же был воспитан скромно, светской жизни чурался и предпочитал, чтобы хоть в личной жизни его оставили в покое. Понятное дело – о “семейном счастье” здесь и речи быть не могло.

– Забавно выходит, а? Когда‑то нас с тобой объединяли опыты по разрезанию лягушек. А через столько лет встречаемся снова – и у нас одинаковый опыт несостоявшейся семейной жизни! Прямо мистика, тебе не кажется? – сказал Готанда, смеясь. И кончиком пальца коснулся левого века. – Кстати, а ты почему развелся?

– У меня все до ужаса просто. Однажды она ушла, и все.

– Вот так, вдруг?

– Ага. Ничего не сказала. Взяла и ушла ни с того ни с сего. Я и не догадывался ни о чем. Прихожу как‑то с работы – а ее дома нет. Ну, думаю, пошла по магазинам, скоро вернется. Сварил себе ужин, поел. Спать лег. Утром проснулся – ее все нет. И через неделю нет, и через месяц. А потом по почте документы на развод пришли.

С полминуты Готанда молча размышлял над моими словами, потом вздохнул:

– Ты, конечно, можешь обидеться, но... сдается мне, по сравнению со мной ты просто счастливчик.

– Почему? – спросил я.

– От меня никто не уходил. Наоборот – это меня раздели догола и вышвырнули за дверь. В буквальном смысле слова...

Готанда замолчал и, прищурившись, уставился сквозь лобовое стекло автомобиля куда‑то далеко‑далеко.

– Грязная история, – продолжал он. – Они все спланировали, от начала и до конца. Каждую мелочь продумали. Настоящие жулики. Столько документов перекроили от моего имени! Да так ловко – я до последнего дня ни о чем не догадывался. Свои финансы я поручал ее же адвокату. Доверял жене полностью. Когда она говорила, мол, так нужно для декларации доходов – все ей в руки отдавал: банковскую печать, акции, векселя, сберкнижки... Я вообще не силен во всей этой бухгалтерии. Если есть кому ее поручить – всегда поручаю, лишь бы самому не возиться. Но моя благоверная спелась со своими предками: спохватился – да поздно. Оставили без штанов – это еще слабо сказано. Обглодали до самых костей. И выпнули за ворота, как собаку, которая отслужила свое и больше не нужна... В общем, научили дурака уму‑разуму! – И он снова жизнерадостно рассмеялся. – Так что пришла пора и мне повзрослеть...

– Ну, все‑таки тебе уже тридцать четыре! К таким годам все взрослеют. Как бы кто ни брыкался...

– Тут ты прав. Верно говоришь. Очень верно... Все‑таки удивительно устроен человек! Вырастает как‑то моментально: раз – и взрослый. Раньше я думал, люди взрослеют год от года, постепенно так... – Готанда пристально посмотрел на меня. – А оказалось – нет. Человек взрослеет мгновенно.

 

 

* * *

 

Стэйк‑хаус, в который привез меня Готанда, оказался весьма респектабельным ресторанчиком в тихом закоулке на задворках Роппонги. Стоило нашему “мерседесу” остановиться у входа, как из дверей сразу выскочили для поклона метрдотель и парнишка‑швейцар. Готанда велел шоферу вернуться за нами через час – и “мерседес” растворился в вечерних сумерках медленно и бесшумно, как мудрая рыбина в океанской пучине.

Нас провели к столику у стены, чуть поодаль от остальных посетителей. Публика в заведении была разодета по самой последней моде – но именно на этом фоне Готанда в своих потертых вельветовых брюках и кроссовках смотрелся особо элегантным пижоном. Уж не знаю, почему. Куда б ни являлся этот человек, что бы ни надевал – он неизменно приковывал к себе внимание окружающих. Практически из‑за каждого столика на нас то и дело бросали взгляды – короткие, не дольше пары секунд. Они явно могли бы длиться и дольше, но дольше не позволяли приличия – и уже через пару секунд эти взгляды утыкались обратно в тарелки. Как все‑таки сложно устроен мир...

Усевшись за столик, мы первым делом заказали по скотчу с водой.

– За бывших жен! – изрек Готанда. Мы подняли бокалы и, не чокаясь, выпили.

– Странное дело, – сказал он. – А я ведь до сих пор ее люблю... Даже после всего, что она со мной сделала – все равно люблю. Никак забыть не могу. И других женщин полюбить как‑то не получается.

Не сводя глаз с огромного, благородной огранки куска льда в хрустальном бокале, я молча кивнул.

– А ты как?

– В смысле – что о жене своей думаю?

– Ну да.

– Сам не пойму, – признался я. – Я не хотел, чтобы она уходила. А она все равно ушла. Кто виноват – не знаю. Но так или иначе, это уже свершилось. Стало реальностью. Я долго привыкал к этой реальности, старался не думать ни о какой другой. Так что даже не знаю...

– Хм, – сказал Готанда. – Может, тебе больно об этом говорить?

– Вовсе нет, – покачал я головой. – Реальность есть реальность. Было бы глупо от нее отворачиваться. И боль здесь ни при чем. Просто мне непонятно, что я чувствую на самом деле.

Он щелкнул в воздухе пальцами.

– Вот! Именно так! “Непонятно, что чувствуешь на самом деле”... Болтаешься, как в невесомости. И даже боли не ощущаешь...

Подошел официант, мы заказали по стэйку. И ему, и мне – с кровью. А также по салату. И по второму виски с водой.

– Да! – вспомнил Готанда. – У тебя же ко мне дело какое‑то. Давай о деле, пока не надрались.

– Понимаешь, странная история... – начал я.

Он приветливо улыбнулся. Профессиональной Приветливой Улыбкой. Хотя неприятных чувств это почему‑то не вызывало.

– А я люблю странные истории, – сказал он.

– Посмотрел я недавно твой новый фильм, – продолжал я.

– “Безответную Любовь”? – пробормотал он и нахмурился. – Дерьмо картина. Дерьмо режиссер. И сценарий – дерьмо. Как всегда... Все, кто в съемках участвовал, теперь хотят поскорей об этом забыть...

– Я смотрел в четвертый раз, – сказал я.

Он уставился на меня, как в пустоту.

– Могу поспорить, – медленно произнес он. – На Земле не найти живого существа, которое захотело бы смотреть эту дрянь в четвертый раз. И во всей Галактике не найти. Спорю на что угодно.

– В этом фильме снимался один знакомый мне человек, – пояснил я. И добавил: – Кроме тебя, то есть...

Готанда потер пальцами виски.

– И кто же?

– Как звать – не знаю. Девчонка, с которой ты трахаешься в воскресенье утром.

Он поднес ко рту бокал с виски, сделал глоток и несколько раз задумчиво кивнул.

– Кики...

– Кики, – повторил я. Странное имя. Точно и не она, а кто‑то совсем другой.

– Так ее звали. По крайней мере, на съемках все знали только это. Под именем Кики она появилась в нашем сумасшедшем мирке, под ним же от нас и ушла. Одного имени ей вполне хватало.

– А можно с ней как‑то связаться? – поинтересовался я.

– Нельзя.

– Почему?

– Ну, давай с самого начала. Во‑первых, Кики – не профессиональная актриса. И это сразу усложняет задачу. Все профессионалки – как знаменитые, так и нет – числятся в штате какой‑нибудь киностудии. Найти их при желании – раз плюнуть. Почти все они сидят дома у телефонов как приклеенные и просто‑таки молятся, чтобы им позвонили. Но Кики – не тот случай. Нигде не числится и никому не принадлежит. Мелькнула на задних ролях в паре‑тройке картин – вот и вся карьера. Обычная подработка, никаких обязательств.

– А в этом фильме она откуда взялась? – спросил я.

– Так я же сам ее и привел! – ответил он как ни в чем не бывало. – Сначала ей предложил – мол, хочешь сниматься в кино? – а потом порекомендовал режиссеру.

– Но зачем?

Он отпил еще виски и чуть скривил губы, проглатывая.

– У этой девчонки – особый талант. Как бы это назвать... Чувство жизни? Черт его знает. Но что‑то есть, несомненно. Я очень хорошо это чувствовал. Вроде и не красавица. И актерские данные весьма средние. Но стоит ей просто появиться на экране – и фильм сразу приобретает внутреннюю законченность. Я серьезно. Такой вот природный дар. Поэтому я и решил ее в картине использовать. И не прогадал. Всем, кто фильм смотрел, понравилась именно Кики. Я не хвастаюсь – но сцена с ней удалась особенно здорово. Очень реалистично. Ты не находишь?

– Да уж, – подтвердил я. – Реалистичнее некуда.

– После этого я всерьез собирался ввести ее в Большое Кино. Уверен, у нее бы отлично получилось... Да вот не вышло: она пропала. И это – вторая сложность в твоей задачке. Просто взяла и исчезла. Как дым. Как утренний туман.

– Что значит – исчезла?

– А то и значит. В буквальном смысле. Точно сквозь землю провалилась. Где‑то с месяц назад. Я предложил ей – давай, мол, придешь на пробу. Все уладил, со всеми договорился, только приди – получишь большую роль в новом фильме. За день до пробы позвонил ей, лишний раз уточнил время встречи. Сказала, что придет вовремя... И не пришла. Как в воду канула. С тех пор ее больше никто не видел.

Он подозвал пальцем официанта и заказал еще пару виски с водой.

– Один вопрос, – продолжал Готанда. – А ты с ней спал?

– Да, – ответил я.

– То есть, м‑м... Если бы я сказал, что тоже с ней спал, ты... Тебе было бы неприятно?

– Нет, – ответил я.

– Ну, слава богу! – вздохнул он с облегчением. – А то у меня врать всегда плохо получалось. Так что лучше сразу признаюсь: я с ней тоже спал, и не раз. Девчонка что надо. Со странностями, конечно, – но в душу людям западать умеет, этого у нее не отнять. Ей бы актрисой стать. Далеко бы пошла, мне кажется... Жаль, что все так обернулось.

– Так что же – ни адреса, ни телефона? Ни даже фамилии?

– В том‑то и дело – ни малейшей зацепки. Никто ничего не знает. Кроме того, что ее звали Кики.

– А в бухгалтерии проверял? – спросил я. – Расписки в получении гонораров. Чтобы получить гонорар, нужно указать свои фамилию и адрес. Для налоговых отчетов, так ведь?

– Конечно, проверял. Только все без толку. Она не являлась за гонорарами. Деньги начислены, но не выданы. Расписок нет. Вакуум.

– Не захотела получать деньги? Но почему?

– Спроси что‑нибудь полегче, – сказал Готанда, принимаясь за третье виски. – Может, не хотела инкогнито раскрывать. Женщина‑загадка, я это сразу понял... В общем, брат, как ни крути – а мы с тобой совпадаем уже по трем позициям. Вместе лягушек резали – раз, обоих жены бросили – два, плюс оба спали с Кики...

Подали салаты и стэйки. Надо признать – отменные стэйки. Точь‑в‑точь как на фото в меню – слабо обжаренные, с кровью. Ел Готанда потрясающе аппетитно. То есть, держался он за столом очень просто и вряд ли получил бы высокие баллы на конкурсе светских манер – но есть с ним на пару было чрезвычайно уютно и гораздо вкуснее, чем в одиночку. В каждом его движении угадывался тот неописуемый шарм, от которого съезжают крыши у девчонок. Подражать этому шарму бесполезно, научиться ему невозможно. Или он у тебя с рождения – или живи без него.

– Кстати, а где ты познакомился с Кики? – спросил я, вонзая нож в мясо.

– Где?.. – Он немного подумал. – Да по телефону вызвал девчонку, она и пришла. Сам понимаешь, по какому телефону...

Я молча кивнул.

– Я же после развода только с такими и спал. Удобно, никаких хлопот. С непрофессионалками – в постели скучно, с актрисами студии – того и гляди, в скандальную хронику угодишь... А эти приходят сразу, только позвони. Дорого берут, это да. Но зато язык за зубами держат. Могила! Мне этот телефончик продюсер подкинул. Там у них девчонки что надо. Расслабляют без дураков. Настоящие профи, и при этом – совсем не потасканные. Сплошное взаимное удовольствие...

Он отрезал кусок мяса, положил в рот, со смаком прожевал, проглотил – и отхлебнул еще виски.

– Ну, как тебе мясо? Неплохо, а?

– Совсем неплохо, – согласился я. – Не к чему и придраться... Достойное заведение.

Он кивнул.

– Хотя тоже надоедает до смерти, если ходить сюда по шесть раз в месяц.

– А зачем сюда ходить по шесть раз в месяц?

– Здесь ко мне привыкли. Небо не падает на землю, когда я вхожу. Официанты не шушукаются на раздаче. Публика к знаменитостям привыкшая – никто не разглядывает меня, как в слона в зоопарке. Не клянчит автограф, когда я режу стэйк. Только в таком месте и можно поесть спокойно. В общем, больная тема...

– М‑да... Кошмар, а не жизнь, – посочувствовал я. – И о списании расходов с утра до вечера голова болит.

– И не говори, – сказал он, даже не улыбнувшись. – Так на чем я остановился?

– На том, что ты вызвал шлюху по телефону.

– Ага, – кивнул Готанда и вытер губы салфеткой. – Вызвал‑то я девчонку, к которой уже привык. Только ее в тот день почему‑то не было. И вместо одной девчонки прислали мне сразу двух. Чтобы я, значит, сам выбрал, которая мне больше нравится. Дескать, я у них клиент повышенного внимания, вот они и предлагают мне такой сервис... Одна из них была Кики. Ну, я подумал‑подумал, лень было выбирать – я и трахнулся с обеими.

– Хм... – только и сказал я.

– Это как‑то тебя задевает?

– Да боже упаси, – отмахнулся я. – В школе, может, и задело бы, но сейчас...

– Ну, в школе я и сам бы на такое не решился, – усмехнулся Готанда. – А тут, представь себе, взял и трахнулся сразу с двумя. Ох, и классное сочетание! Та, вторая девчонка – просто загляденье. Обалденная красота и грация. Каждый квадратный сантиметр тела кучу денег стоит. Я не преувеличиваю. Уж я‑то на своем веку много красавиц перевидал, но эта – одна из лучших. Характер отличный. Голова светлая. Если что, и за жизнь поговорить умеет. А Кики – нечто совсем другое... То есть, внешне‑то и она недурна, все в порядке. Просто ее красота – не такая яркая и эффектная, а как бы это сказать...

– На каждый день, – подсказал я.

– Вот‑вот! На каждый день... Так и есть. Одевается просто, разговаривает без кокетства, косметики почти никакой. Вообще, держится так, будто ей на все это наплевать. Но зато – удивительная штука: чем дальше, тем больше тянет общаться именно с ней. С Кики, то есть... Мы сначала трахнулись все втроем, а потом еще долго валялись прямо на полу – что‑то пили, музыку слушали, болтали о том о сем. В общем, классно было. Как в студенческие годы вернулся, ей‑богу. Сто лет уже так не расслаблялся... И потом я еще несколько раз вызывал именно их вдвоем.

– Когда это было примерно?

– После развода, считай, полгода прошло... Значит, полтора года назад! – подсчитал он. – В общем, вот так, “на троих” у нас получилось несколько раз. Отдельно Кики я не вызывал и один на один с ней не спал. Почему, интересно? Ведь стоило бы попробовать...

– И действительно, почему? – спросил я.

Он положил вилку и нож на тарелку, поднял руку и с легкой небрежностью коснулся пальцем виска. Его любимый жест в задумчивости. “Полный шарман”, как сказали бы девчонки.

– Черт его знает... Может, просто боялся.

– Боялся? Чего?

– Наедине с ней остаться, – ответил он. И снова взялся за вилку и нож. – Понимаешь, есть у нее внутри какой‑то... раздражитель, что ли. Возбуждает психику того, кто с ней рядом. Это очень трудно словами выразить. Вернее, даже не возбуждает, а... Нет, не могу объяснить.

– Внушает, что делать? Ведет за собой?

– Может, и так... Сам толком не пойму. Как‑то я слишком размыто, неясно все это чувствовал. Точно сказать не получается. Но остаться с ней наедине так духу и не хватило. Хотя, на самом деле, к ней‑то меня тянуло куда больше. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я...

– Кажется, понимаю, – сказал я.

– То есть, если б я трахнул ее одну, черта с два мне удалось бы расслабиться. Казалось, свяжись я с ней – меня обязательно затянет куда‑то гораздо глубже. Хочу я того или нет. Но как раз этого я и не хотел! Мне нужно было просто переспать с девчонкой и расслабиться. Вот поэтому у нас с ней ничего не было. Хоть она и нравилась мне ужасно...

С полминуты мы молча жевали стэйки.

– Когда она на пробу не явилась, я к ней в клуб позвонил, – продолжал Готанда после паузы, будто вспомнив что‑то еще. – Спрашиваю, где Кики. А нет ее, говорят. Исчезла. Не знаем, куда. Нету – и все! Может, конечно, она сама велела так отвечать, если я позвоню. Черт ее знает... Как тут проверишь? Ясно одно: из моей жизни она испарилась.

Подошел официант, забрал пустые тарелки и спросил, не угодно ли кофе.

– Да я бы, пожалуй, еще виски выпил, – сказал Готанда.

– Присоединяюсь, – кивнул я.

И нам принесли по четвертому виски с водой.

– Угадай, чем я сегодня весь день занимался? – спросил Готанда.

Я пожал плечами.

– Сегодня я весь день ассистировал зубному врачу. Чтобы в роль войти. Я сейчас в теледраме зубного врача играю, каждую неделю новая серия. Я, значит, стоматолог, а Рёко Накано[29]– окулистка. У обоих клиники в одном районе, знаем друг друга с детства, да всё как‑то не встретимся по‑настоящему... Ну, и так далее. Банально, конечно – ну да все эти теледрамы банальны, куда денешься. Смотрел, небось?

– Не‑а, – сказал я. – Я вообще телевизор не смотрю. Только новости. Да и те – пару раз в неделю, не чаще.

– И правильно делаешь, – кивнул Готанда. – Оно и к лучшему: совершенно поганая драма. Я тоже ни за что бы не стал смотреть, кабы сам в ней не снимался. Но – популярная. То есть, действительно до ужаса популярная. Как и любая банальность, одобряется и поддерживается большинством населения. В студию каждую неделю куча писем приходит. Пишут стоматологи со всей страны! То я инструменты не так держу, то лечу неправильно, то еще что‑нибудь – в общем, пилят за каждую мелочь. Дескать, ваш убогий сериал смотреть противно. Ну, так и не смотрели бы, кто же вас заставляет? Я правильно говорю?

– Может, и правильно... – сказал я.

– И вообще: почему, интересно, как только нужно играть учителя или доктора, все прибегают ко мне? Ты знаешь, скольких я врачей сыграл? Не перечесть! Из всех врачей я не сыграл разве только проктолога. И то потому, что его работу по телевизору показывать неприлично... Даже ветеринара играл. И гинеколога... А уж учителей сыграл – всех предметов, каким только в школе учат. Не поверишь – даже репетитора на дому изображать довелось. Почему так всегда получается?

– Наверно, ты так устроен, что все хотят тебе верить?

Готанда кивнул.

– Наверно. Да я и сам это знаю... Когда‑то давно получил занятную роль: торговец подержанными автомобилями. Ну, знаешь, один из этих покореженных жизнью типов. Смачный такой: со вставным глазом, болтливый – из любого дерьма конфетку сделает и продаст в пять минут. Мне ужасно нравилось его играть. И, думаю, у меня хорошо получалось. Только все без толку. В студию посыпались письма. Много писем. Дескать, какая страшная несправедливость, что такому актеру дали подобную роль, как его жалко и все такое. Мол, если его и дальше будут заставлять это играть, мы откажемся покупать продукцию спонсоров вашей передачи... Кто тогда был спонсором, я уж не помню – то ли “Лайонз” с их зубной пастой, то ли “Санстар”... Забыл. Но так или иначе, прямо посреди сериала моего торгаша из сценария вырезали. Вжик – и нету! Даром что одна из ведущих ролей. А ведь какой интересный характер был – эх!.. И с тех пор потянулось всю дорогу: врачи, учителя, репетиторы...

– М‑да. Сложная у тебя жизнь.

– А может, наоборот – слишком простая? – рассмеялся Готанда. – В общем, я сегодня весь день ассистировал зубному врачу, постигая премудрости стоматологии. Уже несколько раз туда ходил. И должен тебе сказать – у меня неплохо получается. Честное слово! Даже главврач похваливает. Простенькую медпомощь уже оказываю самостоятельно. Пациенты меня не узнают – я же в маске, все как положено. Но стоит мне с ними заговорить – сразу расслабляются безо всяких успокоительных...

– То есть, хотят тебе верить? – уточнил я.

– Ну да... – кивнул он. – Похоже на то. Да я и сам, когда с ними вожусь, успокаиваюсь необычайно. Я вообще часто думаю: наверно, по складу характера мне следовало стать учителем или врачом. Выбери я в свое время какую‑то из этих профессий – может, и жил бы сегодня счастливо. И ведь запросто смог бы! Если б лучше понял тогда, чего на самом деле хочу...

– Значит, сейчас ты – несчастлив?

– Сложный вопрос... – задумался Готанда, трогая пальцем лоб. – Все дело в том, верю я сам себе или нет. С одной стороны, всё – как ты говоришь. Мои зрители мне верят. Но видят‑то они не меня, а мой образ! Сценический имидж, призрак и ничего больше. Нажми кнопку, выключи телевизор – призрак тут же исчезнет. Щелк! – и от меня ни черта не осталось. Так?

– Так, – согласился я.

– А вот будь я настоящим врачом или учителем – никакой бы кнопки не существовало. Тогда бы я всю дорогу был просто самим собой...

– Но ведь тот, кого ты играешь, тоже живет в тебе постоянно... – сказал я.

– Господи, как я иногда устаю! – тихо сказал Готанда. – От этого раздвоения вечного. Жутко устаю. До головной боли. Перестаю понимать, кто я на самом деле. Где еще я настоящий – а где мой персонаж. Ощущение себяутрачивается напрочь. Как будто исчезает граница между собой и собственной тенью...

– Ну, в каком‑то смысле все люди этим страдают, – сказал я. – Не ты один такой.

– О, нет, конечно! Моменты, когда теряешь себя, случаются с кем угодно, – согласился Готанда. – Я просто хочу сказать, что в моем случае предрасположенность к этому слишком сильна – и слишком фатальна, что ли... С детства, заметь! С самого детства – и до сих пор. Я ведь тебе в школе ужасно завидовал...

– Мне?! – Я подумал, что ослышался. – Ерунда какая‑то... В чем можно было мне завидовать? Даже не представляю.

– Как бы это сказать... Ты всегда в одиночку занимался тем, что тебе нравится. Никогда не заботился о том, как тебя окружающие оценят – просто делал, что хотел, как сам считал нужным. Таким ты мне казался, по крайней мере. Парнем, который сохраняет свое “я” при любых обстоятельствах... – Готанда приподнял бокал и посмотрел сквозь него куда‑то вдаль. – А я... Я всегда был “надеждой коллектива”. С младых ногтей и до сих пор. Отличная успеваемость. Популярность. Опрятная внешность. Доверие учителей и родителей. Вечный лидер класса. Звезда школьного бейсбола. Как битой ни махну – мяч непременно через все поле перелетает. Сам не знаю, почему. Но всегда сильный удар получался. Ты просто не представляешь, какое это странное ощущение...

– Не представляю, – подтвердил я.

– И поэтому, когда бы ни случились какие‑нибудь соревнования – обязательно звали меня. Как тут откажешься? Конкурс докладов по какой‑нибудь теме – тоже посылали меня. Сами учителя говорили: иди, мол, готовься, будешь весь класс представлять. Что мне оставалось? Шел и побеждал... Выборы старосты – все заранее знают, что выберут меня. На экзаменах никто и не сомневается, что я все отвечу правильно. Попадается на уроке задачка посложнее – все смотрят, как решено у меня. За всю школьную жизнь не опоздал на урок ни разу... И, в общем, постоянно давило чувство, будто я – это вовсе не я. А какой‑то совсем другой человек, которому это и подходит. И в старших классах все было так же. Просто один к одному... Старшие‑то классы мы с тобой уже в разных школах оттрубили. Ты остался в государственной, а я в частный колледж экзамены сдал. Там я заделался крутым футболистом. Тот колледж, даром что с научным уклоном, футбольную команду собрал – будь здоров! Когда я поступал, они уже готовились к чемпионату страны среди юниоров... В общем, и на новом месте старая история повторилась. Примерный ученик, отличный спортсмен, прирожденный лидер... Девчонки из соседней гимназии только на меня и глазели. Я даже завел себе одну. Красивая была... Каждую нашу игру смотреть приходила. Так и познакомились. Правда, мы с ней не трахались. Обжимались только. Помню, придем к ней домой – и давай, пока родителей нет, руками. Торопливо так. Но все равно было здорово. Свидания ей в библиотеке назначал... Девчонка была – как с картинки! Или из передачки “Эн‑Эйч‑Кей”[30]про счастливые школьные годы...

Готанда отхлебнул еще виски и покачал головой.

– В университете, правда, кое‑что изменилось. Война во Вьетнаме, молодежные бунты по всей стране, Единый Студенческий Фронт – ну, сам знаешь... Я, конечно же, опять выбился в лидеры. Там, где хоть что‑нибудь движется, меня обязательно вперед выдвигают. По‑другому просто быть не могло. Баррикады строил, в коммуне жил – свободная любовь, марихуана, “Дип Пёрпл” с утра до вечера... Словом, делал то же, что и все вокруг. Потом пригнали спецвойска, всех отловили, подержали в камере немножко... После этого заняться стало нечем. И вот как‑то раз девчонка, с которой я тогда жил, затащила меня в молодежный театр – что, говорит, слаб о попробовать? Я сперва думал: попробую шутки ради – но постепенно во вкус вошел. Не успел и втянуться, как мне, новичку, роль хорошую дали. Да я и сам уже чувствовал, что способности есть. Изображать других людей, чужие жизни играть... Природная склонность какая‑то. Года два в театре провел – и в той, подпольной среде даже стал знаменитостью... Жизнь у меня тогда была – полный бардак. Пьянки, бабы какие‑то бесконечные... Ну, да в те времена все так жили. И вот как‑то приходят ко мне с киностудии и предлагают: мол, не хочешь ли сняться в кино. Интересно стало, решил попробовать. Тем более, что и роль была неплохая. Сыграл им, помню, такого чуткого и ранимого парнишку‑старшеклассника. А они мне – раз! – и следующую роль предлагают. И тут же телевидение сниматься зовет. И пошло‑поехало, как по рельсам. Свободного времени оставалось все меньше, и с театром пришлось расстаться. Со сцены уходил – чуть не плакал. Но другого выхода не было. Не киснуть же всю жизнь в подполье! Так хотелось выскочить в Большой Мир... И вот пожалуйста – выскочил. Крупный специалист по ролям врачей и школьных учителей. В двух рекламных роликах снялся. Таблетки от живота и растворимый кофе. Вот тебе и весь “большой мир”...