То, что важно

 

Не то важно, чтобы никогда не падать. Важно каждый раз вставать.

Не то важно, чтобы никогда не переживать. Важно выжить.

Не то важно, чтобы тебя никогда не предавали. Важно, чтобы любили.

Не то важно, чтобы ниногда не плакать. Важно не разучиться смеяться.

 

БЫЛО лето, стояла жара, а я жила в интернате. Я про­жила там долго, мой организм был напичкан меди­каментами, болезнь и лечение сделали меня усталой и вялой, мысли работали замедленно. Дело было во время пересменки, сиделки были заняты составлени­ем дневного отчета, многие пациенты были в отпуске,

>

некоторые отдыхали после обеда. Я находилась в го­стиной, и просто сидела, не занятая никаким делом. В гостиной мы оставались вдвоем с одной из служащих, мы почти не разговаривали друг с другом и только пе­ребросились несколькими словами о погоде. Она чи­тала газету и была занята своими мыслями. Мы сидели в тишине, вокруг царили мир и покой. И тут вдруг мне пришло в голову, что, может быть, сейчас для меня са­мое время обратиться за помощью по поводу одной проблемы, которая мучила меня уже довольно давно. У меня из груди стало течь молоко, это было непри­ятно и неловко, и я не решалась заговорить об этом с пожилым строгим врачом, который посещал это за­ведение раз в неделю. А тут, среди такого уютного на­строения теплого вечера, мне показалось очень удоб­но обратиться с моим вопросом. Однако, прежде чем приступить к делу, я решила подстраховаться и еще раз проверить, правильно ли я оценила ситуацию, потому что мне не раз приходилось убеждаться в том, что я не всегда могу положиться на свою голову. Поэ­тому я обратилась к женщине со словами: «Скажи, ты ведь врач, не так ли?» Я до сих пор не могу забыть ее взгляд. Растерянный, холодный, презрительный. Нет, она не врач, она работает в нашем отделении уборщи­цей, разве я сама этого не заметила? Я действительно не заметила. Мне стало очень стыдно своей глупости, и у меня очень испортилось настроение оттого, что

>

мне не удалось сделать то, что мне было нужно, и, кро­ме того, я испугалась, поняв, что не сумела сообразить такую простую вещь, которую должна была понять. Я еще посидела, не говоря ни слова и отчаянно пытаясь найти нужные слова, чтобы как-то разрешить запу­танную ситуацию, в которой оказалась по своей вине, но так и не нашлась, что сказать. Когда молчание ста­ло невыносимым, я прибегла к главному средству спа­сения - убежала в свою комнату.

Я хорошо помню всю ситуацию: чувство стыда, ужаса, отчаяния, но в то же время могу посмотреть на нее более объективно. Ибо в качестве психолога мне не раз доводилось наблюдать такую же ситуа­цию: заторможенный, тяжело больной пациент, си­дит перед тобой и разговаривает, а затем внезапно, без какой-либо причины или повода, совершенно некстати выпаливает какой-то вопрос, в котором от­сутствует всякая логика, умолкает, а затем так же не­мотивированно, ничего не объясняя, покидает по­мещение. Больным людям свойственно иногда так себя вести, и мы можем простить им это, потому что знаем: болезнь иногда заставляет людей совершать бессвязные и нелогичные поступки. Но в тот летний день я сама была пациенткой, и поэтому знаю, что в моем поступке была своя логика, и он не был бес­причинным, только эту причину нелегко было раз­глядеть со стороны.

>

Я задала глупый вопрос, но не настолько глупый, как показалось нашей уборщице. Одна из трудностей, которую переживает человек во время психоза, состо­ит в том, что ему изменяет голова. Попав в трудное по­ложение, мы обыкновенно полагаемся на то, что раз­ум, наши коммуникативные навыки и знание жизни помогут нам выйти из этого затруднения. Но, когда я страдала психозом, мои проблемы в основном были связаны с головой, и обычный способ их разрешения не всегда был мне доступен. Искаженные представ­ления, хаос в мыслях, галлюцинации и обман чувств делали окружающий мир запутанным и страшным. В таких условиях сложные стратегии пропадали, и оставались только простые.

Тот случай объясняется тем, что у уборщицы была дочка, которая некоторое время работала в от­делении. Дочка была очень похожа на одного моего прежнего доктора, и из этого моя голова построи­ла связи, которые в тот момент представлялись мне разумными.

Одна ситуация. И две совершенно различные картины. На одной перед нами предстает больная пациентка, совершающая нелогичные и бессмыслен­ные поступки по причине своей болезни. На другой мы видим запутавшуюся девочку, пытающуюся об­ратиться за помощью со своей проблемой, она му­чительно старается осмыслить происходящее и с

>

трудом подыскивает слова, чтобы понятно выразить свою просьбу. Обе картины одинаково правдиво от­ражают действительность, но не одинаково пригодны для использования. Мы знаем, что лица, страдающие психозами, испытывают затруднения с логическим мышлением, классифицированием и чувственны­ми восприятиями, и пользуемся этой информацией для объяснения таких явлений, которые противо­речат привычным нормам поведения, а иногда для того, чтобы просто от них отмахнуться. Но мы часто забываем использовать эти знания для того, чтобы получше понять происходящее, и для того, чтобы на­помнить себе о том, что средства выражения искажа­ются под влиянием болезни, и если мы хотим понять содержание сообщения, нам необходимо приложить дополнительные усилия. Я помню, как слышала по­том в тот день, как уборщица рассказывала одной из сиделок, что Арнхильд спрашивала у нее: «Ты врач?» «Я и не знала, что у нее в голове творится такая путани­ца», - закончила женщина свой рассказ. Вообще, то, что у меня в голове - путаница, не было новостью, и в этом не было ничего неожиданного - во всех моих бумагах было записан мой диагноз - «хроническая шизофрения». Новая информация заключалась в том, что я спрашивала о враче. Но никто меня ни разу не спросил, почему я о нем спрашивала и не понадобил­ся ли мне зачем-то врач. Все внимание было обраще-

>

но на форму, которая подтверждала тот общеизвест­ный факт, что я больна. О содержании послания было забыто. Легко, увлекшись внешней формой, забыть о главном. Но главное ведь не в том, как что-то сказано, главное - это содержание.

Когда меня в первый раз госпитализировали, мне было семнадцать лет. Я попала в закрытое отделение острых психозов в больнице, которая с трудом пере­бивалась, испытывая постоянный недостаток средств и обслуживающего персонала. Внешние обстоятель­ства предвещали жалкое существование. И тем не менее ничего ужасного я во время первой госпита­лизации не испытала. Через некоторое время меня перевели в небольшое, богатое отделение. В дневной смене здесь персонала было больше, чем пациентов, был свой трудотерапевт, психолог, врач и специалист по социальным проблемам, у всех были отдельные палаты, и была возможность для долговременного лечения. Казалось бы, здесь присутствовали все эле­менты, необходимые для хорошего лечения, однако успешного результата это не давало. Находиться в этом отделении было ужасно. Я часто думала над тем, почему так происходит. Известно, что в психиатриче­ском здравоохранении не хватает средств, и я твердо убеждена, что часть проблем была бы решена, если бы средства были увеличены и распределялись бы более целесообразно. Деньги очень важны. Это ясно

>

всякому, кому приходилось укладываться в слишком маленькую сумму. Но одних денег еще мало. С одной стороны, разумеется, очень важно, какими ресурса­ми и возможностями ты располагаешь, но, с другой стороны, еще важнее, как расходуются имеющиеся у тебя средства. Важно, чему отдается приоритет, что считается приоритетным, и кому уделяется приори­тетное внимание. Важно, что мы ставим в центр на­шего внимания. Из этого видно, каким ценностям мы отдаем предпочтение, что мы считаем самым важным и существенным.

В первом отделении я была важна для моего леча­щего, и своим отношением она показывала, что для нее не безразлично, как я себя чувствую. Она обраща­лась со мной бережно, показывая этим, что она меня ценит, ведь моя посуду, мы осторожнее обращаемся с тонкими стеклянными рюмками и хрусталем, чем с простой посудой на каждый день. Она прислушива­лась к тому, что я говорила, и делала из этого выводы даже тогда, когда я высказывала такие глупые желания, как, например, погулять под дождем. Она показывала мне, что я важна для нее, ведь человека, которого мы очень ценим, мы слушаем более внимательно, чем слу­чайного водителя автобуса. Она показала, что ожидает от меня, что я встану утром после трудной ночи. Это показало мне, что она уважает меня, ведь от начальни­ка ожидают большего, чем от случайного работника.

>

В следующем отделении и после него на других многие говорили мне, что высоко меня ценят. Но когда я вела себя неспокойно, со мной обращались жестко, бросали на пол и волокли по коридорам, а так обра­щаются с людьми, на которых злятся, которых хотят наказать, и еще так волокут мешок с мусором. Их мало интересовало, чего я хочу, и они редко прислушива­лись к моим словам, главное, что им было нужно - это добиться моего послушания. Они не боялись причи­нить мне лишний раз боль, даже в тех случаях, когда и они, и я знали, что этого можно избежать. Поэтому сколько бы они ни говорили, что ценят меня, это не производило никакого впечатления. Я знала, что это только ложь. И я поступала так же, как они - продол­жала относиться к себе как к существу недостойному.

Мой первый доктор относилась к моим дням и часам, словно каждый из них имел значение. Она от­пустила меня погулять под дождем, когда я об этом попросила, не потому что это сделает меня здоровой, а потому что это будут приятные для меня часы. Она провожала меня туда, куда я панически боялась идти одна, и делала это не потому, что там требовалось присутствие врача, а потому что при ней я не буду переживать такого ужаса. Со временем страх и сам бы прошел, но на это потребовалось бы больше времени, и страх был бы гораздо сильнее, если бы она меня не сопровождала. Однажды она провела со мной целую

>

беспокойную ночь, не потому что без врача я могла бы умереть, но потому что она хотела избавить меня от лишней боли, которую мне пришлось бы испы­тать, если бы она распорядилась привязать меня к кровати. Были и другие люди, которые относились к моим дням так, словно те имели внутренний смысл и представляли какую-то ценность. Так поступила Лаура, просиживая со мной каждое утро в вестибю­ле больницы. Не потому что она верила в то, что я когда-нибудь выздоровею, всем своим отношением она очень ясно показывала, что в это не верит, а про­сто для того, чтобы подарить мне спокойное утро. И ночная сиделка, предложившая позавтракать наеди­не со мной и моим медвежонком Бамсе. Не для того, чтобы меня вылечить, но для того, чтобы сделать мне приятно. Каждый из них придавал ценность моим бессмысленным дням и часам, и постепенно, со вре­менем, благодаря им, ценность приобрела моя жизнь. Потому что жизнь состоит из отдельных мгновений.

У Халвдана Сивертсена²⁶ есть песня о том, чтобы «повторить путешествие по новому кругу». Слыша эту песню, я всегда задумываюсь о том, согласилась ли бы я и решилась ли бы повторить свой жизненный путь «по новому кругу». Разумеется, тут напрашива­ется сказать «нет». Мое путешествие было слишком уж тяжелым, в нем было слишком много унижений,

26 Сивертсен Халвдан (р. 1950) - норвежский певец и композитор.

>

слишком много страданий, слишком много хаоса, и переживать это снова, казалось бы, не может быть ни­какого желания. Да и вопрос-то поставлен чисто ги­потетически. Но подумав, я понимаю, что, несмотря ни на что, я бы согласилась при одном условии: что­бы я все время знала окончательный итог. Я хотела бы все время знать, что из этого получится, я хотела бы помнить себя такой, какой я стала сейчас. Тогда бы я решилась. Но я бы не выдержала еще раз прожить та­кую жизнь без всякой надежды.

В то же время я понимаю, что если бы я заранее знала, чем все кончится, это было бы уже совсем дру­гое путешествие. Если бы я все время знала умом и сердцем, что неправы те, кто говорит, что я никогда не стану здоровой, я не чувствовала бы такой без­надежности. Если бы я знала, что мне суждено жить той жизнью, какую я веду сейчас, мне бы никогда не приходила в голову мысль, а не лучше ли покончить с собой. Мне все равно было бы очень больно, но эту больно можно было бы выдержать подобно тому, как роженица выдерживает боль, потому что знает, что скоро будет держать на руках своего ребенка. Если бы я знала, что приобрету знания, что буду вести счаст­ливую жизнь, делать полезную работу и смогу дать что-то нужное и существенное другим людям, ника­кие унижения не ранили бы меня так больно и так глубоко. Тогда бы я меньше упрямилась и чаще бы

>

улыбалась сама с собой в тайной уверенности, что это они - дураки и когда-нибудь пожалеют о том, что сделали. Я же ничего не знала. Мы никогда не знаем ничего наперед. Приходится просто жить.

И когда мы проживаем свою жизнь, мы редко ограничиваемся тем, чтобы так или иначе относиться к настоящему, у нас есть какое-то отношение и к ожи­даемому будущему. Большинство людей согласны в том, что к детям нужно относиться с особой заботой и вниманием, что детям требуется особенная защита и что им нужно давать возможности для развития. И это не только потому, что дети ранимы и хрупки. Есть много других людей тоже ранимых и хрупких: стари­ки, инвалиды, люди подвергающиеся опасности, но им не предоставляются те же возможности и та же за­щита. В детях есть нечто особенное, потому что дети - это наше будущее. Дети важны тем, что они есть, но и тем, что в них заложены возможности, будущее раз­витие и надежда. Мы знаем, что все, что мы даем на­шим детям - хорошее и дурное, повлияет на то, что мы получим завтра. И если мы обращаемся с детьми особенно заботливо, то делаем так из уважения к тому, что они есть, и из уважения к будущему.

Люди, опрошенные Аленом Топором, описывали, как важно для них было сознание того, что они оказа­лись избранными, что их признали достойными. Та­кое отношение, по их словам, способствовало их вы-

здоровлению. Я с ними согласна. Для меня тоже было очень важно, что кто-то в меня верит. Иногда хоро­шие возможности видело несколько человек, иногда только моя семья. Они вели себя со мной так, словно видели какую-то надежду, словно где-то открывались возможные пути, словно меня ценили. И это придава­ло мне надежду, это показывало, что у меня есть буду­щее, подтверждало, что меня можно ценить.

Но мне страшно подумать, что грань была так тон­ка. Я знаю, как легко могло случиться, что все пошло бы иначе, как легко было сделать так, чтобы резуль­тат оказался совершенно другим. Я знаю, как велика была вероятность того, что возможности были бы упущены или вообще не появились бы в моей жизни. В этом случае сейчас моя жизнь сложилась бы совер­шенно иначе. Но я и тогда оставалась бы собой. Я по-прежнему была бы Арнхильд. И я настаиваю на том, что моя человеческая ценность была бы такой же, как и сейчас, не больше и не меньше. Потому что это одна и та же личность.

Мы так часто относимся друг к другу так, как буд­то бы наша ценность зависит от того, кем мы можем стать, что мы сделаем, и мы забываем о том, что наша ценность заключается не в том, что мы что-то делаем или из нас что-то получится, или что мы что-то там сделали. Мы ценны тем, что мы есть. И если мы об этом забудем, то плохо придется и тем, кого не заме-

>

тили, и тем, кто их не заметил. Для того чтобы много дать окружающим, не обязательно быть совершенно здоровым человеком, иногда достаточно того, что­бы у вас была возможность дать что-то. Золотоиска­тели старых времен никогда не требовали, чтобы их шурфы состояли из чистого золота. Они готовы были промывать огромное количество песка, для того что­бы добыть грамм золота, и никогда не считали, что это не имеет смысла. Это имеет смысл.

В одном отделении со мной лежала одна очень больная девушка, ее звали Сив. Сив беспокойно бро­дила по коридорам, находясь совершенно очевидно в состоянии маниакального психоза. Волосы у нее были измазаны кремом для рук, и одета она была, мягко говоря, оригинально. Речь ее была торопли­вой, бессвязной и хаотической, мало кто мог понять, о чем она говорит, ее часто приходилось отделять от остальных обитателей, и она редко могла спокойно усидеть на месте больше нескольких минут. Ей по­стоянно требовалась посторонняя помощь, без этого она не могла прожить ни дня. Острая стадия резко вы­раженного маниакального психоза.

Не помню уже в точности, что случилось в тот ве­чер. Кажется, был шумный скандал с кем-то из паци­енток. Я испугалась и забилась под диван. В голове у меня что-то замкнулось, и я не осмеливалась вылезти. Сиделки обсуждали между собой, что со мной делать,

>

они ведь не могли просто оставить меня в общей го­стиной под диваном, но и вытаскивать из-под него силой тоже не хотели. Они очень хотели мне помочь, но не могли придумать как. И вот в самый разгар их обсуждений, во время которых прозвучало много холодных, профессиональных выражений, отдавав­шихся в моей душе обидным унижением, Сив вдруг бросилась в мою комнату. Схватив там моего мишку, она снова влетела в гостиную, бережно усадила миш­ку на пол в полуметре от дивана, дружелюбно произ­несла: «А вот и король Олаф, не забудь завести часы», и снова умчалась. Такая же больная, такая же сумас­шедшая, такая же замкнутая в собственном мирке. Про нее говорили, что у нее нет контакта с действи­тельностью, но она оказалась единственным чело­веком, кто нашел правильное решение. Утешенная успокоительным видом мишки, находившегося на расстоянии вытянутой руки, я бодро вылезла из-под дивана и отправилась в свою комнату отдыхать по­сле пережитого. Сив была не в состоянии отдыхать и продолжала свои нескончаемые странствия по от­делению. Она была так больна, что хуже, кажется, и представить себе невозможно. Она целиком зависела от посторонней помощи. И все же она могла что-то дать другому человеку.

>

«Не то важно, чтобы никогда не падать». Эти стро­ки я написала во время своей первой госпитализа­ции, полжизни тому назад. Я потеряла все, что для меня что-то значило. Мне было семнадцать лет, а мне сказали, что у меня хроническая душевная болезнь, что я должна забыть о надеждах на образование, на будущее, на нормальную жизнь. Я лежала в закрытом отделении, утратила самоуважение и свободу, меня забирала полиция, я была унижена и растоптана. И все же я продолжала:«Важно каждый раз вставать».

Вся кожа у меня была исцарапана и изрезана, душа тоже была изранена. У меня все болело: и тело, и мысли, и сердце, и все же я понимала: «Не то важно, чтобы никогда не переживать, важно выжить».

С отделения, где я чувствовала себя в безопасно­сти, которое находилось недалеко от моего дома, от школы, от моей семьи, меня перевели в другое место, и те, кто были моей опорой, ничего не могли с этим поделать. Это было очень болезненно, и я не могла этого скрыть. Но важно не то, чтобы тебя никогда не предавали. Важно, что ты любила.

Каждый день я плакала. От бесконечных слез у меня выскочила на лице сыпь, я не видела впереди никакой надежды, все было кончено и осталось одна сплошная боль. Но я знала: Не то важно, чтобы никог-

>

да не плакать. Важно не разучиться смеяться. И даже тогда я порой смеялась.

Сейчас я стала вдвое старше, и моя жизнь совер­шенно переменилась во всех без исключения отно­шениях. Но кое-что все-таки осталось таким же. Ибо некоторые вещи никогда не меняются. Тогда я поте­ряла все, чем я дорожила, и заново все обрела. Таких падений, как тогда, у меня больше не было, но я знаю, что ничто в этой жизни тебе не гарантировано. Я знаю, что у меня могут быть утраты, знаю, что делаю ошибки, переживаю разочарования и приношу ра­зочарование другим. Но я знаю, что и это не самое важное. Я разрешаю себе иногда споткнуться. Ибо не то важно, чтобы никогда не падать. Важно каждый раз вставать.

Сейчас у меня все хорошо. Я смеюсь, я живу, я раз­виваюсь, я учусь и учу. Я встречаю много хороших людей. Но человек устроен сложно, так что приходит­ся встречать и мелочных, жадных и несправедливых людей, людей, не обладающих душевной щедростью, людей, которых я не понимаю и которые не понима­ют меня, так что дело кончается взаимной обидой. Мне это по-прежнему причиняет боль. Но это по-прежнему остается составной частью живого чело­веческого существования. И я знаю, что важно не то, чтобы никогда не переживать. Важно выжить.

>

Часто я стараюсь думать о людях самое лучшее. Я знаю, что в этом есть риск. Но я знаю, что это един­ственная возможность получить в ответ добро за до­бро. Я знаю, что это делает меня беззащитной против предательства. Но важно не то, чтобы тебя никогда не предавали. Важно, что ты любила.

Жизнь моя течет не так бурно, как раньше, тече­ние ее успокоилось. Иногда мне приходится плакать, но это случается не часто, и вскрикиваю я редко или никогда. Мне живется спокойнее, возможно скучнее, но зато удобнее. Порой мне случается взгрустнуть. Я по-прежнему иногда чувствую комок в горле. Мне по-прежнему бывает иногда тоскливо, горько или скуч­но, иногда мне случается всплакнуть. Не то важно, чтобы никогда не плакать. Важно не разучиться сме­яться. И я постоянно смеюсь. Каждый божий день.

>

Содержание

Вступление................................4

Мечтать

Бесполезен как роза......................8

Несущая горящую свечу...................39

Проклятье январской весны................65

Пустота...............................91

Сотрудничать

Весенняя оттепель..................... 118

Попкорн............................. 141

Маленькая собачонка тоже может любить..... 163

Третий выход......................... 195

Идти своими ногами

Держать баланс.......................218

Привет, одуванчик!..................... 241

То, что важно.........................262

 

>

 

ARNHILD LAUVENG. UNYTTIG SON EN ROSE.

ЛАУВЕНГАрнхильд

Бесполезен как роза

Перевод с норвежского И.Стреблова

Редактор Е.Спиваковская

Корректор О.Денисова Компьютерная верстка П.Иванников

Художник К.Цибер

Подписано в печать 20.12.2010 Формат 60*70 1/16 Бумага офсетная. Печать офсетная. П. л. 18. Тираж 3 ООО экз. Заказ №10162

Издательский Дом «Бахрах-М» 443029, г. Самара, а/я 14077 Е-таН: Ьапгап-затйтаН.ш

Торговое представительство в Москве: Е-таП: Ьапгап-тоз@таИ.ги Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «ИПК «Ульяновский Дом печати». 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14