Хор природных благовестников

А ф а н а с и й. Да где ж он таков? Покажи хоть одного. Яков. На, нот тебе один: «В труде и подвиге, во бдениях многих, в голоде и жажде, в постах многих, в холоде и наготе...» Пробеги 11-ю главу второго письма его к коринфянам и удивишься природе его, все горести услаждающей.

Чего не терпит воин или купец? Не сыщешь дня без тьмы и света, а года без зимы и теплоты. Не найдешь и состояния, чтоб оное из горести

и сладости не было смешанное. Так весь мир стоит. Противное противному способствует. Сладость есть наградою горести, но горесть — мать сладости. Кто хочет пожинать сладость, да любит прежде горесть: и уродится сладость, а любит природный.

Афанасий. Сказывают, в Норвегии день без тьмы и света бывает.

Лонгий. Кто ж был природное, как сей: «Я на сие родился, да свидетельствую истину»? Утружденный от пути сидит при источнике и голоден, и жажден. 12 часов у них в день считалось. Уже велось около полудня. «Был, как час шестой». Не было с кем завести беседу о царствии божием. Пришла жена за водою. Вот и случай! Просит пить не для утоления жажды, но для заведения беседы. Вода стихийная подала повод говорить с несмысленною женою о воде живой, о воде Божией, утоляющей жажду несчастных несытостей, день и ночь душу нашу беспокоящих, о которой Исайя: «Умойтесь, и чисты будете». Не устыдился, не поопасался муж Божий со слабым полом богословствовать: авось-либо приведет ее в истинное из суеверия богочтение, ни к полу, ни к статям, ни к сторонам, ни к местам, ни к временам, ни к обрядам, кроме одного сердца, не привязанное, и откроет очи ее к уразумению естества божиего, утаенного в стихиях, наподобие ключевой воды, в земном сердце скрываемой, которой жаждет Давид: «Кто меня напоит водою?» Возвратились друзья с пищею и, зная, что он ничего еще не ел, просят, чтоб покушал: «Равви, ешь».

«Моя пища,— сказал учитель,— есть, да сотворю волю пославшего меня».

И голоден, и жажден, и не весел, если не делать и не говорить о том, к чему отец небесный его родил и послал. Тут его и пища, и питье, и веселие. Учит в сонмищах, учит в домах, учит на улицах, учит в корабле, учит на траве зеленой, на горах, садах и на месте равном, стоя, и сидя, и идя, ночью и днем, в городах и селах, в разных пределах, каждого и народ очень многий.

В несродное себе дело не вмешивается. «Учитель (просил его некто), поговори брату моему, чтоб дал и мне часть наследия, пускай меня не обижает. Он тебя послушает...» «Человек! Кто меня поставил судьей или делителем? Мое дело учить о царствии божием». Каково ж учил? Был ли Бог с ним? Я закричу, возвысив голос, с женою, слышавшею его. «Блаженно чрево, носившее тебя...» Удивлялись народы, ибо никогда не был так в Израиле и никогда так не говорил человек: столь великая от уст его исходила приятность.

Яков. Вот вам еще один природный! Говорит Бог Моисею: «Я сущий...» И посылает его в посольство, а он отрекается. «Молюся тебе, господи, не доброречивый я». Диво, сколь неторопясь принимается за должность. Знал он свои дарования, видел в купине сияющую истину, однако сам себе не верит, дабы паче чаяния, принявшись за несродное, не завел в беспутное народ, а себя в погибель. Да и как не опасно подрядиться показать утаеннейшую естества божиего истину, ввести в землю таковой же природы, развязать запутанный в людях путь к точному благополучия центру? Сие значит испытывать себя.

Может статься, что рожден кто быть воином, но пешим, не конным, быть хозяином, но не пахать и не скот водить, быть купцом, но не золотыми торговать товарами, быть ученым, но не Евангелия проповедником, пускай же и сим, но писателем, не оратором. И конечно бы, не отважился без сего голоса: «Ныне же иди и сойди, и возведи людей». И так, чувствуя руку Божию, пошел за приветствием Иофора, тестя своего: «Иди здоров». Здравие и мир душе нашей есть последовать господу. Каков же был проповедник? Слушай самого бога. «Почему не боялись говорить на раба моего Моисея? Не восстал к тому пророк в Израиле, как Моисей. Не стемнели очи его, ни истлели уста его».

Ермолай. Кто дерзнет из числа проповедников исключить светильника слова, через всю жизнь гласившего сие: «Покайтесь...» Не был он свет, но имел и любил в себе свет, свидетельствовал и ходил в свете, окончив в нем и за него течение жизни своей. Свидетельствовать о свете — значит благовестить истину, правду и царствие божие внутри нас. Проповедует в пустыне, благовестит, кому может и в селениях, сей до конца целомудрие возлюбивший пустынножитель.

«Был человек послан от Бога». Вот свидетельство о сродности его, но он и сам о себе признает: «Да явится (Христос) Израилю, сего ради пришел...»

Каков же проповедник? Сам господь одобряет: «Не встал в рожденных женами болящий. Многие о рождестве его возрадуются».

Яков. До сего рода надлежат все пророки. Иной из них вопиет: «Было слово Господне ко мне». Иной: «Была на мне рука господня». Иной: «Господь послал меня пророчить». Иной: «Слышал голос слов его». Иной: «Слух слышал от Господа». Иной: «Говорит ко мне ангел, говорящий во мне: «Встань и иди, и проповедуй»». «Говори, сын человеческий». Все сии святые Божие не были из числа тех: «Не посылал пророков, а они потекли». «Не говорил к ним, и те пророчествовали». «Не слушайте слов пророков». «От сердца своего говорят, а не от уст господних».

Григорий. Вот вам еще дюжина рожденных к проповеди! «Призвал, кого хотел сам, и пришли к нему, и сотворил двенадцать, да будут с ним и да посылает их проповедовать и иметь власть целить недуги и изгонять бесов. И назвал Симону имя». Искариотский тут же. Да познаем, что невозможно, дабы между сродными не нашелся несродный, и, напротив того, и да устрашит несчастная сего ученика дерзость всех, по сребролюбию и тщеславию устремляющихся к делу апостольскому. И сие-то значит: «Призвал, их же хотел сам», Видно, что не от смертных сие зависит. Сам призывает, сам посылает и имена дает. «Их же и апостолами назвал». Даются Симону и Савлу новые имена. У смертных часто именем величаются неимущие сущности его. У бога не так. У него имя и сущность есть тождество; как только назвал, так вдруг и естество дал. Как только сказал: «Да назовется свет!», разумей: «Да будет свет!» Когда слышишь: «Апостолов назвал», разумей: «Вы есть свет миру». Быть и называться разделяет наша ложь, а не божия нераздельная истина. Если дана свыше твердость алмазу, прозрачна зелень смарагду, если сапфир родился с голубым, анфракс с блистательным, как огонь, сиянием, назови, как хочешь, но естества его не тронешь. Что ж сильнее — Бог ли, или ты, называя сущее несущим и противясь богу, «животворящему мертвых и нарицающему несущее у тебя, как сущее у себя»? Бог, рождая, вливает существо, силу и естество, а сим самим нарицает.

Пустое имя без сущности подобно виноградному гроздью, на стене живописью хитро изображенному. Он, накрашен, видом сущей грозди обманывает, обещая сокровенный внутри себя зрелый вкус сладкого муста, а безрассудные птички, прилетая, бьются в немую стену.

Если чем-то хочешь славиться, будь по естеству тем. Бытие и слава имени, как доброе зерно с ветвями, как источник с потоками, как солнце с лучами, есть нераздельное, а тщеславие, как трава на кровлях растущая, прежде исторжения сохнущая.

Но от тебя ли зависит взять бытие? Можешь ли быть служителем при боку его? Не можешь ни через себя, ни через другого. Вот кто силен! «И сотворил двенадцать, да будут с ним». Сотворить, призвать, назвать, послать, дать власть зависит от рождения, а сие от царствия божиего. Теперь отгадай, что значит: «Павел зван апостолом»? Да кем? Не из людей, не человеком. Но Иисусом Христом и Богом отцом. Нельзя было не позвать на то рожденного: «Бог, избравший меня от чрева матери моей.,.» Как можешь целить недуги, не имея власти? Откуда ж власть, когда ты не послан от Бога? Как послан, если не назван? Как назван, если не зван? Как же зван, если не на то рожден? Успокойся, не твое дело. Чуть ли ты не брат нахалу тому: «Учитель, иду по тебе».

Скажи мне, откуда такой безбожий потоп? Откуда суеверия, лицемерия и ереси? Откуда у христиан ругательство священной Библии? Где радение сладчайшей дружбы? Где согласие дражайшего мира? Где живость сердечного веселия? Кто безобразит и растлевает всякую должность? Несродность. Кто умерщвляет науки и художества? Несродность. Кто обесчестил чин священничий и монашеский? Несродность. Она каждому званию внутреннейший яд и убийца. «Учитель, иду по тебе». Иди лучше паши землю или носи оружие, отправляй купеческое дело или художество твое. Делай то, к чему рожден, будь справедливый и миролюбивый гражданин — и довлеет. «Учитель, иду по тебе».

Не ходи... Сего не довольно, что ты остр и учен. Должно быть другом званию, не любителем прибыли от него. Сему одному не будет должность орудием лакомства. Разве не учен Симон — волхв? Волхв — значит мудрец. Разве не был остр? Вся Самария проповедовала: «Сей есть сила Бо-жия великая!» Схватила мудреца лихорадка иметь духа святого и подавать людям по-апостольски. Что ж сему востряку отвечает Петр? «Нет тебе части... Сердце твое не право...» Дать и взять для серебра должность — равная беда. С таковым сердцем, хотя врачуешь страсти и изгонишь бесов, не радуйся. Хотя ангельскими языками проповедуешь, не годишься. Пускай многие народы на золоте напишут: «Сей есть сила Божия великая — пустая пустошь».

Если, по пословице, на должность мостишься, как коза на кровлю, для того, чтоб через нее вскочить на кучу изобильного тщеславия, видно, как в зеркале, что ты не к должности усерден, а посему и не рожден, следственно, и не записан на небесах, разве у людей.

Не слыть у людей, но быть благовестником с Богом и у Бога — сие есть дельно, как написано: «Был Бог с ним». «Радуйтесь, ибо имена ваши...» «Учитель, иду по тебе». Вижу в тебе корень желчи и горести. Вижу в сердце твоем семя сребролюбия. Не обновляться духом святым, но чтоб торговать сим сокровищем и повести себя великолепно, сего ради бешено желаешь божественным знанием прославиться. «Покайся о злобе твоей».

Куда нелепый вздор! Лестницу, возводящую от земных подлостей, обращать на снисхождение в бездну. Не сие ли значит данным жизни хлебом удавиться? «Идя удавился». Если любишь прибыль, ищи ее приличным путем. 1000 на то перед тобою благословенных ремесел. «Учитель, иду по тебе». Иди... и будешь естества лишенное чучело, облако бездождное, прелестная денница, сатана, с небесной должности к подлым похотям падший. «Им мрак темный вовеки блюдется».

Лонгин. А иной рад бы убежать с Ионою, но влечет Бог: «Восстань и иди в Ниневию и проповедуй». К иному сам говорит Господь: «Ходи вослед мне». По крайней мере дай погребти отца... «Оставил...»

Не пускает и проститься с домашними. И подлинно. Управляешь ли ралом? Не оглядывайся назад. Родился ли в проповедь? Брось все житейское. А иначе и природный не годишься. Пускай всяк дело свое знает. Ты же возвещай царствие и старайся быть в числе сих: «Блаженны очи видящие, которых видите». А дабы получить награду сию, нужно прежде поработать в божием винограде. К природным говорится: «Идите в виноград мой».

Сколь скудное число сродных делателей! Отводит их лукавый мир, пленив плотскими науками и книгами, славу и прибыль обещающими, отвлекая от безневестной невесты оной. «Вся слава дочери царевой внутри». Если кто почувствовал обман, да не стоит на пути чужом, да спешит в виноград и да слышит: «Что стоите праздны?»

Виноград господа Саваофа есть Библия. Ум остр во многих, но не обучились рассуждать. Иные имеют обучены чувства долгим учением, но не имеют неутомимой охоты. Сыщешь и охотников, но связаны житейскими печалями. Найдешь и вольное сердце, но без страха божия. Все сии средства без природы мертвы, но и природа без них безоружна. Видите, сколь трудно поднять змия, как обещал господь: «Змия возьмут». Из помянутых четырех средств нужнее страх Божий. «Блажен муж, который в премудрости умрет». Но там же сын Сираха говорит: «Боящийся господа сотворит сие и держащийся закона, постигнет его». Однако нужно иметь и вольное сердце, по его ж славу: «Умаляющийся деянием своим упремудрится». Сие он твердит и в другом месте. «Дела правды его кто возвестит?» «Умаляющийся сердцем размышляет сие». Умаляющийся сердцем и деянием значит то же.

Афанасий. Разве ж сердце и деяние значит то же?

Лонгин. А ты доселе не знаешь, что сердце есть мыслей бездна? А мысли — семена и источник действиям? Умаляющееся сердце значит не заросшее тернием житейских печалей и дел, а готовое к снисканию правды божией. «Упразднитеся и разумейте».

Посему-то вседушный искатель бывает нищ, воздержан и пустыннолюбный. Для сего добрый книгочий книгочтению учится, а добрый схоластик в делах упражняется. Скажем с сыном Сираховым: «Чем умудрится держащий орало?» Мысли его и разговоры о быках, о нивах, о скотском корме. То же рассуждать о прочих. Правда, что общество без них не населится, но быть они не могут в совете, все в порядке содержащем. «Только отдающий душу свою и размышляющий в законе вышнего премудрости всех древних взыщет и в пророчествиях поучаться будет, повести мужей именитых, соблюдет и в извитие притчей снизойдет, сокровенное притчей изыщет и в гадании притчей поживет, посреди вельмож послужит...»

Для сего не велит Господь Аарону иметь грунт. «Я часть твоя и наследие твое». Да блюдут скинию, да роют священные книги.

Афанасий. Итак, бедные твои проповедники остаются нищими?

Лонгин. Совсем нищими, чтоб были готовы. Но сии нищие благо-вествуют. Сам Господь учит их. «Приступили к нему ученики его и открыли уста свои, уча их». О сих-то умаляющихся сердцем и деянием говорит: «Блаженные нищие духом...» Они-то плачут, алчут и жаждут царствия Божиего и правды его, кротки, лишенны, гонимы, поносимы, но имеют же мзду свою с Петром: «Серебра и золота не имею...» — и со Иисусом Сираховым: «Дал господь язык мне мзду мою и тем восхвалю его». Послушай, вот нищий хвалится мздою! «Уготовился мне венец...» Куда охотник к премудрости был сын Сирах! «Еще юн будучи, прежде чем странствовать мне, искал премудрости явь в молитве моей». А сии слова не чудною ли дышат горячностью? «Боролась душа моя за нее». «Возвеселилось сердце мое о ней». «До последних взыщу ее...» «Преуспевание было мне в ней...»

Но живее всего изображает сродность его сие: «Дал Господь язык мне, мзду мою, и тем восхвалю его». Видно, что не для кошелька учился, не было ему любезнее, как достать сие с Исаиею: «Господь даст мне язык научения...» И с той: «Мед и молоко под языком твоим». «И начали говорить иными языками...» Сию премудрость, познающую и любящую Господа своего, называет Соломон долготою жития, древом жизни, верою, правдою, миром, молитвою, богатством и славою, красотою молодцам, а старикам сединою. «Красота юным — премудрость, слава же старым — седины».