Make the chart of the most popular leisure time activities in Britain and in Ukraine.

Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 601

— Зиночка, добрый день! — влетела она в приемную. — А где все?

— На совещании… — застигнутая с лейкой в руках, недоуменно заморгала та. — Я как раз цветы поливала, когда ты позвонила. Смотрю в монитор и глазам не верю: ты — не ты? Добрый день!

— Жаль, — расстроилась Катя. — Как ты думаешь, совещание надолго?

— Не знаю. Как получится. Но, поскольку шеф в командировке, думаю, что недолго. А ты к нам каким ветром?

— Как шеф в командировке? — совсем расстроилась гостья и присела на стул. — Вообще-то я к нему…

— Так он неожиданно улетел. Даже для меня. Еще в пятницу никуда не собирался. А вы договаривались о встрече? Ой, я, наверное, забыла тебе позвонить и отменить… — отставила лейку огорченная секретарша. — Сейчас, секундочку, посмотрю в записях… — засуетилась она и принялась перелистывать блокнот на столе.

— Нет, мы не договаривались, — успокоила Катя. — Я мимо проезжала, решила заглянуть на минутку. Хотела передать кое-что Вадиму Сергеевичу, заодно и с наступающим праздником поздравить. Как же теперь быть? — задумалась она.

— Ой, как жалко! Ты сегодня такая красивая! Тебе так идет голубой цвет! Жаль, что шеф не увидит… А ты оставь у меня то, что хотела передать. Он завтра вернется, и я сразу отдам!

— Наверное, это выход, — вздохнув, согласилась Катя. — Зина, дай мне, пожалуйста, лист бумаги. Черкану пару слов.

— Конечно! Пиши, я не буду мешать! Я пока цветы полью и Нине Георгиевне позвоню, узнаю, как она там.

Пододвинув чистый лист бумаги и ручку, секретарша демонстративно отвернулась к окну, полила оставшиеся вазоны, спрятала в шкафчик лейку, вытерла салфеткой капли воды с подоконника.

Все это время Катя пыталась собраться с мыслями: раз уж не получилось все сказать при личной встрече, надо было как-то четко и лаконично изложить свою позицию на бумаге, а это гораздо сложнее.

— Здравствуйте, Нина Георгиевна! — покончив с хозяйственными делами, звонко поздоровалась по телефону Зиночка. — Как ваше здоровье? Как давление? Как Кельвин поживает? Может быть, нужна помощь?

Стараясь не прислушиваться и не отвлекаться, Катя набросала короткую записку, перечитала. Вроде неплохо получилось: и поблагодарила, и гордо объяснила, что не нуждается в помощи. Заодно легонько прошлась по его не лучшим человеческим качествам. Сложив лист, спрятала его в большой красочный конверт, сунула туда же конверт с деньгами, заклеила и передала Зине.

— …Да вы что?!! Я немедленно вызываю «скорую»!!! — воскликнула та, машинально взяв конверт. — И Андрею Степановичу сейчас позвоню! Вы только ложитесь в постель и не вставайте! У меня есть ключи! Я мигом!

— Что-то случилось? — насторожилась Катя.

— Нине Георгиевне плохо, давление за двести! — взволнованно пояснила секретарша, набирая новый номер. — Скорая?! Примите, пожалуйста, срочный вызов! Ладышева Нина Георгиевна, шестьдесят три года, улица Пулихова… Давление, очень высокое, она сердечница, гипертоник! Жена профессора Ладышева, он был известным хирургом. Кардиобригаду, пожалуйста, вышлите!.. Я сама дверь открою, я там буду через… — она глянула на часы, — …минут десять! Хорошо… Спасибо!

Вскочив с места и на ходу набирая очередной номер, Зина ринулась к шкафу с одеждой.

— Саша, ты где? — набрасывая на плечи дубленку, уточнила она. — Мне срочно надо на Пулихова!.. Как на шиномонтаже? А скоро освободишься?.. Нет, не могу ждать. Нине Георгиевне плохо. Я лучше такси вызову.

— Я могу подвезти, — предложила Катя.

Зина посмотрела на нее вопросительно.

— Могу, я никуда не тороплюсь, — подтвердила она.

— Саша, все, отбой! Меня подвезут… Да-да, прямо сейчас подвезут, не волнуйся! А ты, как только с колесом разберешься, сразу меня набери. Мало ли что!.. Хорошо!

Секретарша быстро сгребла со стола в ящик бумаги, схватила конверт, спрятала в сейф, закрыла дверцу, бросила в сумочку ключи, телефон.

— Я готова, поехали!

— А туфли? — выразительно посмотрела на ее ноги Катя.

— Ох, черт!

Вернувшись к столу, та мгновенно переобулась и, увлекая за собой Проскурину, выскочила за дверь.

К счастью, лифт ждать не пришлось: нос к носу столкнулись с выходившим из него охранником, отлучавшимся в банк на втором этаже.

— Передай Красильникову, что я помчалась к Нине Георгиевне, — на ходу бросила ему Зина.

Спустя несколько минут они уже вырулили с парковки.

— Не снимает трубку, — в который раз пытаясь набрать номер, пожаловалась она Проскуриной.

— Кто?

— Андрей Степанович. Друг Вадима Сергеевича, он доктор. Попробую набрать другой… Тоже не снимает… Как специально! — до слез расстроилась она. — Как же так? Что же будет?

— Без паники! Все, что могла, ты уже сделала. Главное — вовремя вызвала «скорую». Успокойся и не реви! — глянув на нее, повысила голос Катя. — Будешь истерить под рукой, попадем в аварию, не успеем к приезду врачей. Так что сиди и спокойно набирай номер. Возможно, Андрей Степанович на операции, — поняла она, кому могла звонить Зина. — Освободится — увидит пропущенные звонки и перезвонит.

Катино ледяное спокойствие и уверенный тон возымели действие: вытерев слезы, Зиночка умолкла и продолжила набирать номера.

— Вот этот дом, — показала она рукой, когда они свернули на Пулихова, что, впрочем, было необязательно: Катя прекрасно помнила, где жила мама Ладышева. — Вот в ту арку, теперь направо, второй подъезд.

— А вот и «скорая», — глянула в зеркало заднего вида Катя. — Беги встречай, пока я припаркуюсь.

Зиночка выскочила из машины и призывно замахала подъехавшему с мигалками автомобилю. Спустя пару минут к ней и к докторам присоединилась Проскурина. Что-то ей подсказывало: нельзя оставлять Зину одну.

— Успокойтесь, давайте я открою, — предложил доктор, когда, путаясь в ключах, дрожащими руками та попыталась открыть квартиру. За дверью, срываясь на жалобный лай, поскуливал пес. — Закройте собаку, чтобы не мешала, — попросил он, переступив порог. — Где больная?

— Там, — не разуваясь, метнулась вперед Зиночка. — Катя, подержи Кельвина!

С детства побаивавшаяся собак, Катя нерешительно прошла вслед за всеми, уловила момент, когда серебристый пудель, проскочив у кого-то между ног, опрометчиво приблизился, и бесстрашно подхватила его на руки. Как ни странно, пес и не думал вырываться — сразу лизнул ее в нос и затих. Лишь дрожал всем телом.

— Маленький, не бойся, — крепче прижала его Катя. Тот снова благодарно ее лизнул. — Я и сама боюсь. Пойдем с тобой в какую-нибудь комнату. А еще лучше поищем твою миску.

С собакой на руках она сняла обувь и прошла вперед, где, по ее разумению, должна была находиться кухня. Интуиция не подвела.

— Вот видишь, я оказалась права! Наша миска здесь, пустая… А где же наш корм? — аккуратно опустила она Кельвина на пол и плотно закрыла за собой дверь.

Словно поняв вопрос, пес подскочил к крайнему шкафчику, тявкнул и присел рядом.

— Говоришь, здесь? — поняла его Катя и открыла дверцу.

Так и есть: вся нижняя полка уставлена коробками сухого собачьего корма и витаминами.

— Ах ты умница! — не удержалась она от похвалы. — Какой же ты умный пес!

Кельвин снова радостно тявкнул и подскочил к миске.

«Ну, и чего же ты медлишь?» — нетерпеливо вопрошал он взглядом.

В этот момент на кухню заглянула Зина.

— Ну что там? — спросила Катя.

— Кардиограмму будут делать. Меня выпроводили из комнаты, — вздохнула она, подошла к мойке, открыла дверцу над головой, достала чистую чашку и налила себе воды из краника с фильтром. — Слава Богу, успели! Нина Георгиевна вроде пока ничего, неплохо держится. И разговаривает нормально. Подождем, что доктор скажет.

— Ты не знаешь, сколько ему корма сыпать? — кивнула на пса Катя. — Мне кажется, он голодный.

— А он всегда голодный. Еще тот попрошайка! — со знанием дела усмехнулась Зина. — Немножко совсем насыпь, буквально пригоршню. Собаки ведь меры не знают. Сколько дашь, столько и умолотят.

— Надо же! У моей подруги кошка, так у той всегда корм в миске лежит. Подойдет, погрызет немножечко и отойдет.

— Так то кошка! — заметила Зина и прислушалась. — Кажется, меня зовут? Я пошла.

На сей раз ее возвращения пришлось ждать долго. Покормив Кельвина и не зная, чем еще заняться, Катя присела на табуретку. Быстро проглотив корм, пес сам предложил ей новое занятие.

«Какая же эта жизнь затейница! — подбрасывая мячик, за которым весело прыгала собака, раздумывала она. — Зашла в офис с одним делом, а вышла совсем с другим. Вот сижу в квартире его мамы и играю с собакой… Кто бы вчера сказал, не поверила бы!»

— Катя, иди сюда! — наконец позвали и ее.

Стоило открыть дверь, как Кельвин, опередив своего сторожа, прошмыгнул между ног и с лаем помчался в комнаты.

В прихожей Катю перехватила Зина.

— Прямо не знаю, как быть, — посетовала она. — Доктор сказал, что кардиограмма вроде неплохая, но советует лечь в больницу. А Нина Георгиевна ни в какую! Мол, недавно выписалась, сделайте укол и точка. Говорит, просто забыла с утра таблетки выпить. Чувствую, что обманывает, но не силком же ее туда везти? Посоветуй чего…

— А Александр Степанович не перезвонил?

— Нет пока. Может, ты с ней поговоришь? — умоляюще посмотрела Зина.

— Ну хорошо, — согласилась Катя и неуверенно добавила: — Если это что-то решит.

— Здравствуйте! — зайдя в комнату, поздоровалась она с лежавшей на кровати женщиной.

Рядом в кресле сидел доктор и что-то записывал.

— Значит, ситуация такая, — оторвался он от писанины. — Больная категорически отказывается от госпитализации. Кардиограмма ничего страшного не выявила, давление уже начало снижаться. Так что можно, конечно, понаблюдать ее дома. Но одну ее я оставить не могу. Если картина ухудшится, без госпитализации не обойтись. За ней есть кому присмотреть? — обратился он к стоявшим в дверях женщинам.

— Ой, я не могу. Мне сегодня сына из школы забирать, и свекровь в ночную смену, — словно извиняясь, затараторила Зина.

Катя только вздохнула. Ну вот, история повторяется. Пора привыкать, что никто, кроме нее, не может присматривать за больными: у всех дела, планы, дети.

— Я могу, — кивнула она. — Если, конечно, Нина Георгиевна не против.

Лежавшая на кровати женщина приветливо улыбнулась:

— А почему я должна быть против? Вас как зовут?

— Это Екатерина Александровна! — тут же представила ее Зина. — Она известная ж…

Договорить она не успела, так как ей наступили на ногу.

— Она… — недоуменно посмотрела она на Катю и тут же выпалила: — Она — наша новая сотрудница!

— Ну, не совсем так, — замялась Катя. — По договору подрабатываю.

Учитывая неприязнь Вадима к журналистике, это, пожалуй, был лучший вариант. Бог его знает, как относится к журналистам его мать!

— Значит, сотрудница, — кивнула женщина. — Очень приятно, Нина Георгиевна. Можете не беспокоиться, мой сын очень тщательно подбирает штат.

— Ну, в таком случае… — доктор встал с кресла и стал собирать в чемоданчик вещи. — У вас есть опыт ухода за больными? — посмотрел он на Катю. — Давление измерять умеете?

— Умею. И уколы делать умею. У меня мама была гипертоником, — успокоила она его. — Я, конечно, не медик, но…

— А это от вас и не требуется. Если что, сразу вызывайте «скорую». А еще лучше звоните прямо мне. Я до утра на смене. Вот вам мой мобильный, — протянул он номер телефона на листке бумаги. — Звоните, не стесняйтесь. И еще хотел сказать… — задержался он в дверях. — Из всех преподавателей мединститута, больше всех наш курс уважал профессора Ладышева. Замечательный был человек. Выздоравливайте, — пожелал он больной.

— Спасибо вам, — на глазах женщины показались слезы. — До свидания.

Зина отправилась в прихожую провожать бригаду «скорой».

— Присядьте, Катенька, — предложила хозяйка, кивнув на освободившееся кресло, и, понизив голос, заговорщицки добавила: — Если нужно, вы езжайте, не слушайте доктора.

— Нет, — улыбнулась та в ответ. — Теперь я с вами до утра. И не сопротивляйтесь.

— Вам действительно некуда торопиться? У вас наверняка есть семья, дети?

— Нет, Нина Георгиевна. Детей у меня нет. Да и семьи, можно сказать, уже нет. Мы с мужем разводимся, — она опустила голову. — Так что мне в самом деле некуда торопиться. К тому же на основной работе я в отпуске.

— А кем вы работаете?

Гостья замялась. Обманывать женщину не хотелось, но и правду говорить, видимо, все-таки не стоило.

— Информационные услуги, — туманно ответила она. — Но это не столь важно. Лучше скажите, как вы себя чувствуете, — Катя коснулась ее ладони. — Вам чем-то помочь? Что-то приготовить? Может быть, чаю? Не стесняйтесь, только скажите, я все сделаю.

— Спасибо, Катенька, но пока ничего не хочется, — улыбнулась больная.

В этот момент в дверях с Кельвином на руках появилась Зина.

— Ах ты, вредная морда! — потрепав пса за ушами, опустила она его на пол. — Еле успела поймать, чуть в дверь не выскочил.

— Гулять ему пора, — заметила Нина Георгиевна.

При слове «гулять», собака радостно взвизгнула, подбежала к кровати, ткнулась мордой в руку хозяйки, лизнула ее, метнулась к двери и в ожидании дальнейших действий принялась нетерпеливо перебирать лапами.

— Я с ним выйду, — предложила Катя. — Только скажите, долго ли гулять.

— Я тебе все объясню и свои ключи оставлю, чтобы ты Нину Георгиевну не тревожила. Мне, увы, пора сына из школы забирать.

— Конечно, Зиночка, езжайте. Не беспокойтесь, все у нас будет хорошо. Спасибо вам, дорогая, — поблагодарила хозяйка.

— Ой! Забыла Вадиму Сергеевичу позвонить! — вдруг вспомнила секретарша.

— Вот и хорошо! Я вас очень прошу, не говорите Вадиму, что у меня давление поднялось. Не тревожьте его лишний раз, пожалуйста.

— Но, Нина Георгиевна… — неуверенно произнесла та. — Я вроде как обязана обо всем шефу докладывать. А тем более о вашем здоровье.

— Я объясню, почему. Ему и без того сейчас тяжело. Он ведь к Флемаксу полетел, у того накануне остановка сердца случилась. Переживает очень, осунулся весь. Вы же знаете, что Мартин для него как второй отец. Все ведь уже нормализовалось. Подумаешь, давление повысилось! Да и присмотреть за мной есть кому. Правда, Катенька? — в поисках поддержки перевела она на нее взгляд.

— Может, вы и правы, — заколебалась Зина.

— А давайте на всякий случай измерим давление, — взяв в руки манжетку, предложила Катя. — Тогда и решим: звонить или нет.

Давление у больной хоть и медленно, но снижалось.

— Ладно, уговорили, — вздохнув, решилась Зина. — Только тогда давайте поступим так: пока Катя будет выгуливать Кельвина, вы немного поспите. Хорошо?

У подъезда ее уже ждал Зиновьев. Получив от секретарши массу ценных указаний, Проскурина выгуляла собаку и вернулась в квартиру на Пулихова. Вымыв псу лапы, она подошла к комнате хозяйки, осторожно нажала дверную ручку, заглянула внутрь и прислушалась: тихо, только легкое равномерное посапывание.

«Хорошо, если действительно уснула», — подумала она, закрыла дверь и отправилась на кухню.

Приготовив легкий ужин из того, что посоветовала Зина, она задумалась, чем бы таким заняться. Энерджайзер Кельвин, нагулявшись, спал на своей подстилке в прихожей, ноутбука под рукой не было, следовательно, не было и Интернета. Делать совершенно нечего. Но чем-то себя занять все же следовало. Хоть бы телевизором. Неудобно, конечно, без разрешения, но не будить же хозяйку? И где искать телевизор?

Включив свет в первой по ходу комнате, Катя сделала шаг и замерла: такое количество книг она видела лишь в библиотеке! От пола до потолка, иногда в несколько рядов! Из мебели в довольно просторной комнате были лишь массивный письменный стол, на котором лежали фотоальбомы, стул, большое кожаное кресло и торшер в углу.

Внимательно изучив корешки книг, большинство из которых были медицинской тематики, Катя не удержалась, открыла стеклянные дверцы другого шкафа, осторожно вытащила привлекшее ее внимание издание, провела мизинцем по переплету, раскрыла его и ахнула!

«Генрих Сенкевич. Собрание сочинений. Том XIV „В пустыне и дебрях“. 1914 г. Издательство И. Д. Сытина и К°, — не веря собственным глазам, прочитала она. — Переплет цельнотканевый… С ума сойти!!! И еще тома… XV, XIII в двух книгах. „Меченосцы“! А на этой полке что? Бенуа. „История живописи“. В 4 томах. 1913 г. Сказка какая-то… — едва не задохнулась она от восторга. — Сервантес Мигуэль. „Дон Кихот Ламанческий“. С иллюстрациями Густава Доре!.. Александр Блок. „Нечаянная радость“. 1907 год!.. Больше ста лет… Не может быть! Как была бы счастлива мама, если бы ей довелось подержать в руках этот сборник! Да здесь весь Серебряный век! — снова перевела она взгляд на полку с книгами. — Ахматова, Анненский, Гумилев, Северянин, Белый!»

Одну за другой она осторожно вытаскивала на свет Божий потрепанные временем тома, с придыханием листала, вчитывалась в знакомые с детства строки, рассматривала иллюстрации. Руки при этом мелко дрожали, разум по-прежнему отказывался верить в реальность увиденного.

— Это рабочий кабинет Сергея Николаевича. По совместительству — библиотека. Вы любите поэзию? — услышала она за спиной и, вздрогнув от неожиданности, обернулась.

Нина Георгиевна стояла в раскрытых дверях и улыбалась.

— Так мило было за вами наблюдать, — добавила она.

— Простите, что без разрешения, — густо покраснела Катя, быстренько поставила на место сборник Ахматовой и закрыла дверцу. — Не удержалась. Очень люблю поэзию. Я и сама немного пишу… А здесь любимые авторы, мои и мамины. Она преподавала в школе русский язык и литературу. Если бы все это увидела, — показала она рукой на книги, — считала бы себя самым счастливым человеком в мире!

— Так в чем дело? Давайте ее пригласим! — радушно предложила хозяйка.

— Увы, мама умерла восемь лет назад, — опустила взгляд Катя и тут же спохватилась: — Ой, а зачем вы встали? Вам нужно снова лечь в постель и измерить давление!

— Уже измерила, Катенька. Все в норме.

Гостья недоверчиво посмотрела на хозяйку.

— Правда, милая. Поверьте. А вот перекусить чего-нибудь не отказалась бы.

— Да, конечно. Только вы ложитесь, я вам в постель принесу! Мне Зина подсказала, что лучше приготовить.

— Ну что вы! Я не настолько нездорова, чтобы есть в постели. Лучше мы пойдем на кухню, поужинаем, чайку попьем. Поговорим. О поэзии, к примеру.

— Ну хорошо, — согласилась Катя. — Вам действительно стало лучше? Голова не кружится?

— Не кружится, — улыбнулась женщина. — Разве что от Кельвина, — показала она взглядом на вертевшегося у ее ног пуделя. — Ну что, дружок? Пойдем ужинать?

Пес радостно тявкнул и первым понесся к кухне…

— …А теперь почитайте что-нибудь из своего, Катенька, — допивая чай, попросила хозяйка. — Очень хочется послушать. Вы ведь сказали, что пишете.

— Ой, ну что вы! — засмущалась гостья. — После Вероники Тушновой мои стихи покажутся вам такими… детскими, что ли.

Почти час они сидели за столом, говорили о поэзии и читали друг другу стихи любимых авторов.

— А вы давно начали писать?

— Еще в школе. Но долго никому не признавалась и не показывала, даже маме, — поделилась Катя.

— Почему?

— Стеснялась. Как вам сказать… Для меня с детства все поэты и писатели… как бы с заглавной буквы «П», и стоят на верхней полке. Как можно сравнивать свои рифмованные строки с их великими творениями?

— Но ведь они тоже когда-то были начинающими, — не согласилась Нина Георгиевна. — И наверняка у них тоже были свои кумиры, которых они почитали. Ведь, чтобы понять, получается или нет, рано или поздно придется вынести свое творчество на суд читателей. И не стоит этого бояться, — ободряюще улыбнулась она. — Поэт ты или нет, может решить только время. Давайте, не смущайтесь. Я с удовольствием вас послушаю.

— Ой, даже не знаю… — Катя слегка покраснела и опустила глаза. — Тогда из нового. Правда, я могу запинаться, припоминая. Удивительное дело, но свои стихи приходится учить точно так же, как чужие.

— Я все понимаю, начинайте.

— Ну хорошо, — собралась та с духом:

Как это мучительно и больно…

Близок уж финал знакомый пьесы:

Спрятавшись от всех, заледенеет

Сердце заколдованной Принцессы.

Только лишь душа ее согрелась,

Только лишь растаяли сомненья —

Зимние укутали метели

В плащ из белоснежного забвенья.

…Осень наигралась и украла,

Все, что так нежданно подарила.

И сказать «спасибо» не успела…

И застыла… И опять застыла…

— Ой, как здорово! — восторженно отреагировала Нина Георгиевна. — А еще? Читайте, читайте!

Зеркальный блеск… Разбитое стекло…

Пронзающая режущая рана:

Коснулась — и мгновенно запекло.

Но нет всей правды — нету и обмана.

Застрявший лифт, две цифры на листке —

Тускнеющее призрачное счастье.

И падает еще одно стекло —

Все краски прошлого смешались в одночасье!…

…Судьбы зазубрины. Осколки жития

Никак соединяться не желают.

Секунды истины, жестокость бытия…

И так болит, что слезы выступают…

— Бедная девочка! У вас, наверное, очень сложный период в жизни, если вот такие пронзительные строки — и из нового, — впечатлившись услышанным, посочувствовала Нина Георгиевна. — Это из-за развода с мужем?

— Возможно… Я вас, наверное, уже утомила…

— Ну что вы, милая! Я невероятно рада, что познакомилась с таким одаренным человеком, как вы, Катенька! Вы себя недооценивает!

— Вам правда нравится? — Катя зарделась от похвалы.

— Еще как! И хочу послушать вас еще! Продолжайте!

— Ну, тогда… Предлагаю перебраться в вашу комнату: вы приляжете, а я вам еще что-нибудь почитаю… Нина Георгиевна, а можно узнать, как вам удалось собрать такие редкие книги? — решилась спросить Катя. — Честно говоря, первый раз в жизни держала такое в руках.

— Увы, это то немногое, что удалось сохранить моим родителям от своей библиотеки. Я расскажу, если вам интересно.

— Очень интересно! — воодушевилась гостья. — Вы себе не представляете, как интересно!!! Вот только, Нина Георгиевна, я вас очень прошу: пойдемте в постель!

— Уговорили, — улыбнувшись, сдалась женщина. — Но сначала захватим с собой несколько семейных альбомов из кабинета Сергея Николаевича…

Около двенадцати ночи неожиданно зазвонил мобильный. Постелив себе по настоянию хозяйки в комнате сына, Катя аккуратно отложила раритетную книгу, которую ей позволили полистать, и недовольно покосилась на дисплей. Номер незнакомый, время для звонка довольно позднее. Скорее всего, кто-то ошибся. Однако звонивший абонент был настойчив. Как бы он не разбудил Нину Георгиевну!

— Да, я вас слушаю, — тихо ответила она.

— Катя? Привет! Это Андрей Заяц, — послышалось в трубке. — Ты не спишь? Только что освободился, перезвонил Зине, она рассказала, что случилось, и дала твой номер. Что там у вас?

— Здравствуй, Андрей. Нина Георгиевна уже спит. Давление нормализовалось, чувствует себя хорошо. Поужинали… Что еще рассказать? Поговорили, пообщались. В общем, все хорошо.

— Ну слава Богу! Дежурство тяжелое выдалось, даже покурить не мог выйти. И Саша, как специально, только завтра утром появится. В Польшу уехал, в гости к будущим родственникам. Но если что не так, я могу ребят попросить, кто-нибудь подскочит.

— Среди ночи? Нет, не стоит. Правда, все в порядке. Не волнуйся.

— Ладно. Номер мой забей, если что — звони. Или «скорую» вызывай. А ты… Ты как там оказалась? Ну, в смысле у Нины Георгиевны? Вадим попросил присмотреть? Он когда возвращается?

— Зина сказала, что завтра. Но он меня ни о чем не просил, случайно все получилось. Так что… — Катя замялась, — просьба к тебе: не говори ему, что я была здесь.

— Почему?

— Ну, понимаешь… Не думаю, что ему это понравится. Мы давно не общались, и он может решить, что я ищу повод для продолжения…

— Даже так? Ну, хорошо, как скажешь, — чувствовалось, что собеседник в некоторой растерянности. — Меня снова зовут в операционную. Я утром загляну, не возражаешь?

— Как я могу возражать? Ты — друг Вадима, я здесь не хозяйка. Конечно, заезжай. И мне спокойнее будет оставить Нину Георгиевну.

— Тогда до утра?

— До утра. Спокойной ночи!

— Ну вот… Теперь точно ночью глаз не удастся сомкнуть, — расстроился Андрей.

— Это почему?

— Примета у меня такая: если пожелали спокойной ночи — стопроцентно будет наоборот.

— Извини, я не знала таких тонкостей. Тогда беспокойной ночи!

— Тоже неправильно, — вздохнул собеседник.

— А как тогда?

— Просто: увидимся!

— Хорошо: увидимся утром!

— Ну вот, исправилась. Ладно, я побежал!

Катя отключила телефон и, представив, как грузный Заяц бежит по больничному коридору, улыбнулась.

«Хороший у Ладышева друг. Веселый, по жизни баламут, но верный, надежный… Пора укладываться. Кто бы мог подумать, что мне придется спать в комнате Вадима да еще на его кровати? Как это говорят: „Я сплю на новом месте, приснись жених невесте!“ — грустно усмехнулась она, сняла очки и погасила бра над головой. — Можно только представить его реакцию, если узнает…»

…Прилетев в Минск, Вадим заскочил на пять минут к матери, набрал на минутку Андрея и, не заезжая домой, сразу помчался в офис. До Нового года оставалось всего ничего, а дел, которые нужно завершить до его окончания, — воз и маленькая тележка. Но о том, что слетал во Франкфурт, он не сожалел. Морально поддержал Хильду, встретил с ней католическое Рождество. После того памятного разговора с Мартином он чувствовал особую ответственность за эту женщину.

— …Вот еще почта. Хотите чашечку кофе? — который час подряд ворковала вокруг шефа Зиночка.

— Нет, спасибо, — просматривая распечатанные конверты с аккуратно подколотыми бумагами, досадливо отмахнулся он. — Ты же знаешь, после четырех я кофе не пью. Не могла все это без меня разобрать?

То же, что и год назад: поздравления, приглашения посетить те или иные бутики с обещанием немыслимых предновогодних скидок. И как только им становится известно, где работает материально обеспеченный потенциальный покупатель?

— Зина, убери это, пожалуйста, — не выдержав, раздраженно отодвинул он кипу цветных флаеров. — И чтобы больше я их не видел! В который раз тебя прошу: фильтруй почту! Делать мне больше нечего, как тратить время на рекламные буклеты! На мой стол должны попадать только деловые бумаги!

— Слушаюсь, Вадим Сергеевич, — надув губки, Зиночка сгребла почту, прижала к груди. — Ой! Для вас еще одно письмо есть, личное. Оно в сейфе, я сейчас, — вдруг спохватилась она и исчезла за дверью.

Сквозь щель в кабинет донеслось бряцанье ключами, металлический скрип.

— Вот! — влетела она обратно и положила перед шефом конверт с яркой новогодней картинкой.

— А почему без обратного адреса? — недоуменно повертел он его в руках.

— Так это не по почте прислали. Екатерина Александровна вчера заезжала. Хотела с вами увидеться, но узнав, что вас нет, настрочила записку, вложила в конверт и попросила передать. Я его машинально в сейф спрятала и едва не позабыла: в сейфе-то в основном трудовые книжки хранятся!

Вадим открыл яркий новогодний конверт, вытащил из него сложенный лист бумаги и еще один конверт поменьше и тут же понял, что в нем находится.

— Зина, спасибо, на сегодня ты свободна, — вежливо пресек он неминуемый вопрос любопытной секретарши, не сводившей взгляд с конверта. — Встретимся завтра утром. До свидания.

— До свидания, — разочарованно протянула Зина.

«…Я благодарна Вам, Вадим Сергеевич, что в сложный жизненный период Вы не прошли мимо и уделили мне столько драгоценного времени. Уж не знаю, что заставило Вас сменить профессию, но вы остались хирургом по сути: пусть больно, пусть без анестезии, но спасти больного. Возможно, в моем случае это был и не самый верный вариант, но все равно спасибо. Вы мне во многом помогли.

Возвращаю Вам долг за ремонт машины. Не будь Вас, не знаю, как скоро мне удалось бы сесть за руль. Но мне будет еще комфортнее, если я буду знать, что ничего Вам не должна. Как и Вы мне.

С Новым годом!

Екатерина Проскурина».

Глянув на сотенные купюры, Вадим, не считая, снова сунул их в конверт, сложил лист по старому сгибу и задумался.

«Вот, значит, как… Неожиданно, даже сказать нечего. „…Что заставило Вас сменить профессию“, — припомнил он строчку из письма. — Жизнь и заставила, без анестезии…»

Спрятав конверт в сумку с документами, он повернулся в кресле и тупо уставился на стеллаж напротив.

— Вадим Сергеевич, я тут еще хотела рассказать… — в наброшенной на плечи дубленке заглянула в кабинет Зиночка.

— Ну, что еще? — устало повернулся он к приоткрытой двери. — Тебе не кажется, что твоя забывчивость начинает переходить все границы. Или тебя пора увольнять из личных секретарей, или…

— Понимаете… — виновато опустила глаза Зина. — Я обещала не рассказывать, но вот места себе не нахожу… Подумала, что вам все-таки лучше знать…

— Что знать? Что ты подумала? Ты вообще в состоянии сегодня думать быстрее? Что и кому ты обещала?

— Нине Георгиевне обещала… А еще Катерине Александровне, — пролепетала секретарша.

— Черт, Зина! Ты можешь рассказать толком? Или из тебя каждое слово надо клещами вытаскивать! — разозлился Ладышев. — Наорать, что ли, помочь выйти из ступора?!