Студопедія
рос | укр

Головна сторінка Випадкова сторінка


КАТЕГОРІЇ:

АвтомобіліБіологіяБудівництвоВідпочинок і туризмГеографіяДім і садЕкологіяЕкономікаЕлектронікаІноземні мовиІнформатикаІншеІсторіяКультураЛітератураМатематикаМедицинаМеталлургіяМеханікаОсвітаОхорона праціПедагогікаПолітикаПравоПсихологіяРелігіяСоціологіяСпортФізикаФілософіяФінансиХімія






Present Simple.


Дата добавления: 2015-08-31; просмотров: 638



Лет семьдесят тому назад маститый историк русской культуры и лидер буржуазной кадетской партии П. Н. Милюков, резюмируя многолетние споры о состоянии грамотности в древней Руси, заявил о собственной позиции в этих спорах. Одни, писал он, считают древнюю Русь чуть ли не поголовно безграмотной, другие допускают возможность признать распространение в ней грамотности. «Источники дают нам слишком мало сведений, чтобы можно было с их помощью доказать верность того или другого взгляда, но весь контекст явлений русской культуры говорит скорее в пользу первого взгляда, чем в пользу последнего».

А вот та же мысль, изложенная другим историком на страницах гимназического учебника: «Тогда письменность ограничивалась списыванием чужого, так как немногие школы... служили лишь для приготовления попов».

С тех пор новые исследования и новые археологические находки постепенно изменяли послуживший Милюкову главным аргументом «общий контекст», формируя новое отношение к старой проблеме. Изучение высших достижений древней Руси в области литературы, зодчества, живописи, прикладного искусства делало все более несостоятельной мысль о том, что удивительные цветы древнерусской культуры цвели на почве поголовной безграмотности и невежества. Новые выводы о высоком техническом уровне древнерусского ремесла, изучение дальних торговых связей древней Руси с Востоком и Западом позволили отчетливо увидеть фигуру грамотного ремесленника и грамотного купца. Исследователи пришли к признанию более широкого проникновения грамотности и образованности в среду древнерусских горожан. Однако даже в год открытия берестяных грамот это признание сопровождалось оговорками, что все же грамотность была в основном привилегией княжеско-боярских и особенно церковных кругов.

Дело в том, что факты, накопленные наукой, были малочисленными и давали самую скудную пищу раздумьям исследователей. Важные теоретические построения питались главным образом умозрительными заключениями. Попы по самой природе своей деятельности не могут обходиться без чтения и письма - значит, они были грамотны. Купцы, обмениваясь с Западом и Востоком, не могут обходиться без торговых книг - значит, они были грамотны. Ремесленникам, совершенствовавшим свои навыки, нужно записывать технологическую рецептуру - значит они были грамотны.

Ссылались, правда, на найденные при раскопках - главным образом в Новгороде - бытовые предметы с надписями изготовивших их мастеров или владельцев. Но таких надписей к 1951 году даже в новгородских раскопках было найдено не больше десятка. На весах дискуссионных мнений они вряд ли могли перевесить вековой скептицизм поборников мнения о поголовной неграмотности Руси.

И еще одно обстоятельство. Даже соглашаясь, что грамотность на Руси была достоянием не только попов, историки культуры признавали временем, благоприятным просвещению, лишь XI-XII века, а не последующий период, когда в тяжелых условиях монгольского ига Русь переживала трагический упадок культуры.

Как изменила все эти представления находка берестяных грамот! И какое она принесла обилие фактов!

Первый существенный результат открытия берестяных грамот -установление замечательного для истории русской культуры явления: написанное слово в новгородском средневековом обществе вовсе не было диковиной. Оно было привычным средством общения между людьми, распространенным способом беседовать на расстоянии, хорошо осознанной возможностью закреплять в записях то, что может не удержаться в памяти. Переписка служила новгородцам, занятым не в какой-то узкой, специфической сфере человеческой деятельности. Она не была профессиональным признаком. Она стала повседневным явлением.

Разумеется, разным семьям, населявшим раскопанный участок Великой улицы, была свойственна разная степень грамотности. Рядом с грамотными людьми жили неграмотные, и рядом с образованными семьями жили необразованные. Это естественно. Но для нас важнее то, что рядом с неграмотными людьми и семьями жило много грамотных людей и семей, для которых чтение и письмо стали таким же естественным делом, как еда, сон, работа. Уже само количество найденных грамот поразительно и способно навсегда зачеркнуть миф об исключительной редкости грамотных людей в древней Руси. Однако еще более внушителен состав авторов и адресатов берестяных писем. Кем и кому они написаны?

Феодалы пишут своим управляющим, ключникам. Ключники пишут своим господам. Крестьяне пишут своим сеньорам, а сеньоры своим крестьянам. Одни бояре пишут другим. Ростовщики переписывают своих должников и исчисляют их долги. Ремесленники переписываются с заказчиками. Мужья обращаются к женам, жены - к мужьям. Родители пишут детям, дети - родителям.

Вот грамота № 377, написанная в середине XIII века и найденная в 1960 году: «От Микити к Улиааниц. Пойди за мьне. Яз тьбе хоцю, а ты мене. А на то послух Игнат Моисиев...». Это обрывок самого древнего дошедшего до нас брачного контракта. Микита просит Ульяницу выйти за него замуж, называя здесь же Игната Моисеевича свидетелем со стороны жениха.


Пропись грамот № 377. Письмо от Микиты к Ульянице с предложением вступить в брак. Середина XIII века

Любопытно, что за все время раскопок найдено всего лишь два или три богослужебных текста - каких-нибудь полпроцента от всей прочитанной теперь бересты. Зато обычны такие письма.

Грамота № 242, документ XV века: «Цолобитье от Кощея и от половников. У кого коне, а те худе, а у (и)ных нет. Как, осподине, жалуешь хрестыян? А рожь, осподине, велишь мне молотите, как укажешь». Авторы письма - ключник и крестьяне-арендаторы, обрабатывавшие землю господина за половину урожая. Они жалуются на бедность и отсутствие коней: «У кого кони есть, те плохи, а у других вовсе нет».

Или грамота № 283, написанная в XIV веке: «...хаму 3 локти... золотнике зелоного шолку, другий церленого, третий зелоного желтого, золотн(ик) белил на белку, мыла на белку бургалского, а на другую белку...». Хотя в письме нет ни начала, ни конца, можно с уверенностью говорить, что это запись и расчет заказа какого-то вышивальщика или вышивальщицы. Полотно, по-древнерусски «хам», нужно было выбелить бургальским (то есть городским) мылом и «белилами» и расшить разноцветными шелками - зеленым, красным и желто-зеленым.

В грамоте № 21, написанной в начале XV века, заказчик обращается к мастерице: «...озцинку выткала, и ты ко мне пришли, а не угодице с кым прислать, и ты у себе избели». Автор грамоты получил уведомление, что холсты, «озцинка», для него вытканы, и просит прислать их ему. А если прислать не с кем, то пусть ткачиха эти холсты выбелит сама и ждет дальнейших распоряжений.

Грамота № 125, брошенная в землю в конце XIV века, не указывает на занятия автора письма и его адресата, но, думается, что они люди небогатые: «Поклон от Марине к с(ы)ну к моему Григорью. Купи ми зендянцу добру. А куны яз дала Давыду Прибыше. И ты, чадо, издей при собе да привези семо». «Зендянцей» называлась хлопчатобумажная ткань бухарского происхождения по имени местности Зендене, где ее стали изготовлять раньше, чем в других селениях. «Куны» - древнерусское название денег. Если бы Григорий был богатым человеком, вряд ли его матери пришлось бы посылать деньги на покупку с оказией. У Григория денег могло не оказаться, и мать посылает ему нужную сумму из своих сбережений.

Примеры можно было бы приводить бесконечно. Их приносил и будет приносить каждый год раскопок. И вот что еще замечательно. Оказалось, грамотность в Новгороде неизменно процветала не только в домонгольское время, но и в ту эпоху, когда Русь переживала тяжелые последствия монгольского нашествия.

Из 394 грамот, найденных на Неревском раскопе в условиях, позволявших точно определить время их написания, в слоях XI века найдено 7 грамот, в слоях XII века их оказалось 50, в XIII веке в землю было брошено 99 грамот, в XIV веке - 164, а в XV веке - 74. Резкое уменьшение их количества в XV веке объясняется не какими-то событиями, нарушившими культурное развитие Новгорода, а тем, что в слоях второй половины XV века органические вещества уже почти не сохраняются. Там бересты нет, и, следовательно, 74 грамоты XV века найдены в слоях только первой половины этого столетия. Они падали в землю не сто, а лишь пятьдесят лет.

Такой неуклонный культурный прогресс был, нужно думать, особенностью Новгорода. И дело не только в том, что монгольское нашествие остановилось за сто верст от его городских ворот. Хотя Новгород и не испытал трагедии военного разрушения и разграбления своих жилищ и храмов, на него, как и на всю Русь, легло тяжкое иго Золотой Орды. Дело здесь в том, что именно к концу XIII - первой половине XV века относится эпоха расцвета «великой русской республики средневековья». Вечевой строй, который использовался боярами как орудие их власти над остальным населением, все же больше способствовал развитию активности народных масс в политической и культурной жизни, чем княжеское самовластье в других средневековых русских центрах. И не случайно расцвет культуры в Новгороде совпадает с эпохой расцвета республиканского строя.

Все это так - вправе сказать читатель. Но как доказать, что берестяные письма, добытые из-под земли, написаны собственноручно их авторами? И что их читали сами адресаты? Ведь вполне может быть, что читали и писали письма немногочисленные грамотные люди, писцы, профессионалы, зарабатывавшие своей грамотностью кусок хлеба. Что же - это очень серьезный вопрос. Попытаемся ответить на него.

Разумеется, какое-то количество писем исходит от неграмотных людей и написано по их просьбе грамотными. Таковы некоторые крестьянские письма. Их авторами названы ключники феодалов, но ключники пишут не от себя, а от жителей той или иной деревни, жалующихся своему господину. Какое-то количество писем исходит от грамотных людей, но написано не ими, а другим человеком. Таковы грамоты некоторых крупных феодалов, исходящих от одного человека, но написанные разными почерками. Важный господин диктовал свое письмо или поручал ключнику написать за него и от его имени. Однако в большинстве случаев в письмах, исходящих от одного и того же человека, почерк совпадает детально.

Это наблюдение все же не может быть решающим. Ведь большинство авторов известно нам по единичным письмам. И здесь уже не угадаешь, сам ли автор выдавливал буквы на бересте или сидел рядом с грамотеем, удивляясь бойкости его «пера». Решающие .показания дала не береста, а находки, тесно связанные с ней, - - костяные, железные, бронзовые и деревянные стержни -- писала, которыми написаны все берестяные грамоты.

Таких писал на Неревском раскопе найдено свыше семидесяти. Далекий предок современной авторучки в средневековом Новгороде был не редким предметом, а такой бытовой вещью, как гребень или нож. И наивно думать, что семьдесят писал потеряно на Великой улице профессиональными писцами, пришедшими написать или прочитать письмо. Они потеряны людьми, жившими здесь и писавшими свои письма без посторонней помощи.

Фигура новгородца, к поясу которого привешено неразлучное с ним орудие письма на бересте, стала известной в результате раскопок, но ее смутное отражение на стенах новгородских церквей историки наблюдали и раньше, не различая, правда, важной для нас детали.

Стены многих новгородских средневековых церквей покрыты древними процарапанными надписями. Такие надписи - их называют «граффити» - в изобилии испещрили стены Софийского собора, знаменитых церквей Спаса-Нередицы, Федора Стратилата, Николы на Липне и многих других. Часть этих надписей служебного характера. Например, в церквах Спаса-Нередицы и Николы на Липне в алтаре, где во время богослужения помещались священнослужители, на стенах написано о днях поминания в молитвах разных умерших новгородцев. Но большинство надписей находится там, где во время службы помещались не церковники, а молящиеся. Своим происхождением граффити обязаны скуке церковного обряда. Вместо того чтобы молиться, прихожане извлекали из кожаных чехлов свои «перья» и царапали стены. Порой надписи кажутся благочестивыми: «Господи, помоги рабу своему», но чаще мысли владельца писала были далеки от благочестия. Он оставлял деловые записи, подобные записям на бересте. Так, на одном из столбов церкви Спаса-Нередицы нацарапано: «На Лукин день взяла проскурница пшеницю». Или рисовал картинки. Или повторял азбуку, особенно если ему было немного лет. Судя по расстоянию от пола, многие граффити нацарапаны детьми. И во всех случаях инструментом для письма на штукатурке служил стержень, изобретенный специально для писания на бересте. Вполне понятно, что до открытия берестяных грамот обилие надписей, процарапанных на церковных стенах, казалось загадочным, а в орудии письма на штукатурке предполагали только обыкновенный гвоздь или шило.

Обнаружив столь широкое распространение грамотности в Новгороде, мы не можем не заинтересоваться, как эта грамотность пробивала себе дорогу, как происходило обучение грамоте. Кое-какие сведения можно было почерпнуть из известных и раньше письменных источников. Летопись под 1030 годом сообщает, что князь Ярослав Мудрый, придя в Новгород, собрал «от старост и поповых детей 300 учити книгам». В житиях некоторых новгородских святых, написанных еще в средние века, рассказывается о том, что они учились в школах, причем об этом говорится как о вещи, вполне обычной. Наконец, на знаменитом Стоглавом соборе в 1551 году прямо заявлено: «прежде сего училища бывали в российском царствии на Москве и в Великом Новгороде и по иным градам». Обилие берестяных грамот дало новую жизнь этим свидетельствам, показав, что обучение грамоте действительно было в Новгороде хорошо поставленным делом. Нужно было искать на самой бересте следы этого обучения, тем более, что и в граффити новгородских церквей отразились упражнения маленьких новгородцев, царапавших азбуку во время скучного богослужения.


Графитто - надпись и рисунки, процарапанные в древности на стене церкви. Такие надписи наносились теми же писалами, что и тексты берестяных грамот

Первая такая грамота найдена еще в 1952 году. Это небольшой обрывок, получивший номер 74. На нем неуверенным, неустановившимся почерком нацарапано начало азбуки: «АБВГДЕЖЗ...». Потом писавший запутался и вместо нужных ему по порядку букв стал изображать какие-то их подобия.

Новая и самая значительная находка запечатленных на бересте ученических упражнений была сделана в 1956 году в памятные для всей экспедиции дни - 13 и 14 июля. В эти два дня грамоты шли из раскопа на лабораторный стол непрерывным потоком. Было распарено, вымыто и развернуто семнадцать берестяных лент. И шестнадцать из них обнаружены на каких-нибудь десяти квадратных метрах. Эта охапка берестяных листов была брошена в землю одновременно. Они залегали в одной прослойке, относящейся к пятнадцатому ярусу мостовой Великой улицы, в двух метрах от ее настилов. Опираясь на данные дендрохронологии, мы можем уверенно говорить, что ворох берестяных грамот, найденных 13 и 14 июля 1956 года, попал в землю между 1224 и 1238 годами, около 750 лет тому назад.

Мы будем знакомиться с этими грамотами в том порядке, в каком они появлялись перед участниками экспедиции. Первой нашли грамоту № 199. Это не был специально подготовленный для письма лист бересты. Длинная надпись грамоты сделана на овальном донышке туеса, берестяного сосуда, который, отслужив свой срок, был отдан мальчику и использован им как писчий материал. Овальное донышко, сохранившее по краям следы прошивки, было укреплено перекрещивающимися широкими полосами бересты. Вот эти-то полосы и заполнены записями. На первой полосе старательно выписана вся азбука от «а» до «я», а затем следуют склады: «ба, ва, га, да...» и так до «ща», потом: «бе, ве, ге, де...» - до «ще». На второй полосе упражнение продолжено: «би, ви, ги, ди...» и доведено только до «си». Дальше просто не хватило места. Иначе мы прочли бы и «бо, во, го, до...», и «бу, ву, гу, ду...».

Способ учения грамоте по складам был хорошо известен по свидетельствам XVI-XVIII веков, он существовал у нас в XIX и даже в начале XX века. О нем часто рассказывали писатели, изображавшие первые шаги в овладении грамотой. Все знают, что буквы на Руси назывались «а» - «аз», «б» - «буки», «в» - «веди», «г» - «глаголь» и так далее. Ребенку было необычайно трудно осознать, что «аз» означает звук «а», «буки» - звук «б». И только заучивая слоговые сочетания: «буки-аз - ба, веди-аз - ва», ребенок приходил к умению читать и понимать написанное.

Мальчик, записавший азбуку и склады в грамоте № 199, просто упражнялся, ведь он уже умел читать и писать. В этом мы убедились, перевернув наше берестяное донышко. Там в прямоугольной рамке написано знакомым почерком: «Поклон от Онфима к Даниле».


Пропись грамоты № 119. Упражнение мальчика Онфима в письме по складам. На обороте берестяного днища рисунок Онфима и надпись с его именем


Пропись грамоты № 119. Упражнение мальчика Онфима в письме по складам. На обороте берестяного днища рисунок Онфима и надпись с его именем

Потом мальчик принялся рисовать, как рисуют все мальчики, когда наскучит писать. Он изобразил страшного зверя с торчащими ушами, с высунутым языком, похожим на еловую ветку или на оперение стрелы, с закрученным в спираль хвостом. И чтобы замысел нашего художника не остался непонятым возможными ценителями, мальчик дал своему рисунку название: «Я звере» - «Я зверь». Наверное, у взрослых художников иногда остается что-то от неуверенных в себе мальчиков. Иначе зачем прекрасным мастерам, вырезавшим в XV веке великолепные матрицы для свинцовых государственных печатей Новгорода, рядом с изображением зверя писать «А се лютый зверь», а рядом с изображением орла - «Орел».

Найдя первую грамоту, мы могли только догадываться, что этого мальчика звали Онфимом, что, выписывая слова поклона, подражая в этом взрослым, он адресовался к своему товарищу, вероятно, сидящему здесь же, рядом с ним. Ведь могло оказаться, что он просто скопировал начало чьего-то письма, случайно попавшего в его руки. Но следующая находка все поставила на место.

Грамота № 200 почти целиком заполнена рисунком маленького художника, уже знакомого нам своей «творческой манерой». Маленький художник мечтал о доблести и о подвигах. Он изобразил некое подобие лошади и всадника на ней, который копьем поражает брошенного под копыта лошади врага. Около фигуры всадника помещена пояснительная надпись: «Онфиме». Мальчик Онфим нарисовал свой «героизированный автопортрет». Таким он будет, когда вырастет, - мужественным победителем врагов Новгорода, смелым всадником, лучше всех владеющим копьем. Что же, Онфим родился в героический век новгородской истории, в век Ледового побоища и Раковорской битвы, в эпоху великих побед Александра Невского. И на его долю наверняка с лихвой досталось схваток и подвигов, свиста стрел и стука мечей. Но, помечтав о будущем, он вспомнил настоящее и на свободном клочке бересты рядом с «автопортретом» написал: «АБВГДЕЖSЗИIК».


Еще две грамоты Онфима - № 200 и 206. На одной нацарапаны начало азбуки и 'автопортрет' Онфима - всадник, поражающий врага. На другой - 'Онфим и его друзья'

В грамоте № 201, найденной в тот же день, 13 июля, мы познакомились и с соседом Онфима по школьной скамье. Здесь снова была выписана азбука и склады от «ба» до «ща», но почерк был другим, не онфимовским. Может быть, это упражнения Данилы, к которому Онфим обращался со словами привета?

Грамота № 202. На ней изображены два человечка. Их поднятые руки напоминают грабли. Число пальцев-зубцов на них - от трех до восьми. Онфим еще не умел считать. Рядом надпись: «На Домире взятие доложзиве» - «На Домире взять, доложив». Еще не умея считать, Онфим делает выписки из документов о взыскании долгов. Прописями для него послужила деловая записка, самый распространенный в средневековом Новгороде вид берестяной грамоты. И в то же время в этой грамоте хорошо чувствуется, как Онфим набил руку в переписывании азбуки. В слово «доложив» он вставил ненужную букву «з», получилось «доложзив». Он так привык в своей азбуке писать «з» после «ж», что рука сама сделала заученное движение.

В грамоте № 203 - законченная фраза, хорошо известная по надписям на стенах новгородских церквей: «Господи, помози рабу своему Онфиму». Это, вероятно, одна из первых фраз, с каких начиналось овладение письмом. Встречая ее на стенах рядом с процарапанными буквами азбук, мы должны всякий раз предполагать не столько благочестие писавшего - какое уж тут благочестие, если он царапает церковную стену во время богослужения, - а скорее всего его склонность к постоянному воспроизведению знаний, усвоенных в первых школьных упражнениях, склонность, встающую перед нами из большинства грамот Онфима, которые написаны им не для учителя, а для себя. Иначе вряд ли он стал бы и писать, и рисовать на одном листе бересты.

Рядом с надписью грамоты № 203 снова изображены две схематические человеческие фигуры. И снова у них на руках противоестественное количество пальцев - три или четыре.

Грамота № 204 - одно из упражнений в письме по складам. Выписывая склады от «бе» до «ще», Онфим предпочитает заниматься привычным для него упражнением, он не справился с попыткой написать какой-то связный текст, начинающийся словами «Яко же».

Грамота № 205 - полная азбука от «а» до «я». Здесь же начало имени «Онфим» и изображение ладьи - одной из тех, какие Онфим каждый день видел на Волхове.

Грамота № 206 - сначала бессмысленный набор букв, возможно, попытка изобразить дату, но попытка неудавшаяся, в чем вряд ли следует винить Онфима, еще не научившегося даже сосчитать пальцы на руке. Потом упражнение в письме по складам - от «ба» до «ра». И, наконец, внизу - семь взявшихся за руки человечков «в манере Онфима» с разнообразным количеством пальцев на руках.

Грамота № 207 - одна из интереснейших. Ее текст написан хорошо уже нам знакомым почерком Онфима: «Яко с нами бог, услышите да послу, яко же моличе твое, на раба твоего бог».

На первый взгляд, здесь только бессмысленный набор слов, подражающий церковным песнопениям. По первому впечатлению, Онфим заучил на слух какие-то молитвы, не понимая их содержания и смысла звучащих в них слов. И эту тарабарщину перенес на бересту. Однако возможно и другое толкование безграмотной надписи. Известно, что в старину обучение носило в основном церковный характер. Чтению учились по псалтири и часослову. Может быть, перед нами один из диктантов, еще один шаг Онфима в овладении грамотой после уже усвоенных упражнений в письме по складам.

Грамота № 208 - - крохотный обрывок бересты с немногими буквами. Почерк снова выдает Онфима.

В грамоте № 210, также изорванной, изображены люди и около них остатки надписей, не поддающихся истолкованию. И, наконец, еще пять берестяных листов нельзя причислять к грамотам. На них нет ни одной буквы, поэтому они не включены в общую нумерацию исписанной бересты. Это рисунки Онфима. На одном неимоверно длинная лошадь, на ней сидят сразу два всадника. Наверное, отец не раз сажал Онфима сзади себя на коня. Рядом, в отдалении, еще один всадник, поменьше. Другой рисунок - батальная сцена. Скачут три всадника с колчанами на боках. Летят стрелы. Под копытами коней лежат поверженные враги. На третьем рисунке снова всадник. На четвертом - два человека, один из них со страшной рожей, с вытаращенными глазами, широкими плечами и крохотными ручками, похожий на какое-то кошмарное видение. На пятом рисунке два воина в шлемах, изображенных в полном соответствии с археологически известными шлемами XIII века.


Так художник начала XVIII века изобразил древний школьный урок

Итак, мы познакомились с мальчиком Онфимом. Сколько ему лет? Точно установить этого нельзя, но, вероятно, около шести-семи. Он еще не умеет считать, и его не учили цифрам. Самый рисунок, пожалуй, указывает на тот же возраст. Эти наблюдения подтверждаются и некоторыми письменными свидетельствами, сохранившимися в известных ранее источниках. В житиях святых, составленных в средние века, рассказ об обучении грамоте «на седьмом году» превратился даже в своего рода шаблон. Тот же возраст называют и рассказы о времени обучения русских царевичей. Алексей Михайлович получил в подарок от своего деда патриарха Филарета азбуку, когда ему было четыре года. В пять лет он уже бойко читал часослов. Когда Федору Алексеевичу было шесть лет, его учитель получил награду за успехи в обучении царевича, А Петр I читал даже в четыре года. Это сведения XVII века. От более раннего времени сохранилось достоверное свидетельство об обучении в Новгороде в 1341 году грамоте тверского княжича Михаила Александровича, которому тогда было около восьми лет. Теперь же мы получили свидетельства еще более ранние.


Три рисунка мальчика Онфима

Находки берестяных азбук продолжались и в следующие годы в других районах Новгорода. Обрывок азбуки конца XIII века обнаружен в 1967 году в Лубяницком раскопе на Торговой стороне Новгорода. В 1970 году тоже на Торговой стороне обрывок азбуки первой половины XIII века оказался в числе грамот раскопа на Суворовской улице, А в 1969 году, когда раскол был заложен на Софийской стороне неподалеку от Неревского, в нем удалось найти самую старую пока цельную берестяную азбуку начала XII века.


Орнаментированная дощечка XII века для писания по воску

Однако вернемся к Неревскому раскопу. На следующий год после того, как мы познакомились с Онфимом, в 1957 году были найдены и первые ученические упражнения в цифровом письме. Нужно сказать, что цифры в древней Руси не отличались от обычных букв. Цифру 1 изображали буквой «а», цифру 2 - буквой «в», 3 - буквой «г» и так далее. Чтобы отличить цифры от букв, их снабжали особыми значками, черточками над основным знаком, однако так делали не всегда. Некоторые буквы в качестве цифр не использовались, например «б», «ж», «ш», «щ», «ъ», «ь». И порядок цифр несколько отличался от порядка букв в азбуке. Поэтому, когда мы видим, например, такую запись: «АВГДЕЗ», мы, из-за того, что пропущены буквы «Б» и «Ж», знаем, что это цифры, а не начало азбуки. Именно с такой записью экспедиция встретилась в грамоте № 287, а в 1960 году в грамоте № 376. Кстати, последняя запись сделана также на донышке отслужившего свой срок берестяного туеса. Маленьких новгородцев не особенно баловали, для их школьных упражнений годилась любая береста. В обеих грамотах было лишь по нескольку цифр. А в грамоте № 342, найденной в 1958 году в слоях XIV века, воспроизведена вся система существовавших тогда цифр. Сначала идут единицы, затем десятки, сотни, тысячи и, наконец, десятки тысяч вплоть до обведенной кружком буквы «Д». Так изображалось число 40 000. Конец грамоты оборван.


Оборотная сторона той же дощечки. Врском заполнялась четырехугольная выемка

Со временем наверняка будут найдены и упражнения маленьких школяров в арифметике. Однако уже сейчас, когда мы убедились, что методы обучения грамоте в древнем Новгороде были, в общем, такими же, как и в XVI-XVII веках, мы гораздо яснее представили себе способ, при помощи которого грамотность в Новгороде сделала поразительные успехи в эпоху, в которой прежние исследователи видели только дикость и невежество.


Пропись грамоты № 342. Здесь изображены цифры от 1 до 40000

Еще одна берестяная грамота ценна тем, что, воскрешая крохотный эпизод XIV века, перебрасывает мостик от обычаев и шуток школяров времени Ивана Калиты к обычаям и шуткам школяров современников Гоголя и Помяловского. В 1952 году на Неревском раскопе была обнаружена грамота № 46, сначала поставившая всех в тупик. В этой грамоте нацарапаны две строки, правые концы которых не сохранились. В первой строке следующий текст: «Нвжпсндмкзатсцт...». Во второй - не менее содержательная надпись: «ееяиаеуааахоеиа...».

Что это? Шифр? Или бессмысленный набор букв? Не то и не другое. Напишите эти две строки одну под другой, как они написаны в грамоте:

НВЖПСНДМКЗАТСЦТ...ЕЕ Я ИАЕ У АААХОЕИА...

и читайте теперь по вертикали, сначала первую букву первой строки, потом первую букву второй строки, затем вторую букву первой строки и вторую букву второй строки и так до конца. Получится связная, хотя и оборванная фраза: «НЕВЕЖЯ ПИСА, НЕДУМА КАЗА, А ХТО СЕ ЦИТА» - «Незнающий написал, недумающий показал, а кто это читает...». Хотя конца и нет, ясно, что «того, кто это читает», обругали.


Дощечка для письма по воску с вырезанной на ней азбукой

Не правда ли, это напоминает известную школярскую шутку: «,Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю»? Представляете себе этого недоросля, который придумывал, как бы ему незамысловатее разыграть приятеля, сидящего рядом с ним на школьной скамье?

Чтобы закончить рассказ о том, как средневековые новгородцы обучались грамоте, нужно разобраться еще в одном интересном вопросе. Каждому человеку хорошо известно, как много бумаги требует обучение грамоте, как много каждый школьник пишет упражнений, выбрасывает испорченных листков. Вероятно, и в древности, чтобы научить малыша читать и писать, нужно было истребить массу писчего материала, который ни к чему было хранить. Грамоты Онфима лишний раз убедили нас в этом. Они написаны самое большее за несколько дней. А таких дней, из которых составлялись годы школьного учения, было очень много. Почему же среди берестяных грамот ученические упражнения встречаются сравнительно редко?

Ответ на этот вопрос был получен во время раскопок на Дмитриевской улице. Там в разное время и в разных слоях экспедиция нашла несколько дощечек, отчасти напоминающих крышку пенала. Одна из поверхностей таких дощечек, как правило, украшена резным орнаментом, а другая углублена и имеет бортик по краям, а по всему донышку образовавшейся таким образом выемки - насечку из штриховых линий. Каждая дощечка имеет на краях по три отверстия. Ей соответствовала такая же парная дощечка, и при помощи дырочек они связывались друг с другом орнаментированными поверхностями наружу.

На одной из дощечек, найденной в 1954 году в слое первой половины XIV века, вместо орнамента тщательно вырезана азбука от «а» до «я», ,и эта находка дала нужное толкование всей группе загадочных предметов. Они употреблялись для обучения грамоте. Выемка на них заливалась воском, и маленькие новгородцы писали свои упражнения не на бересте, а на воске, подобно тому, как сейчас при обучении применяется черная доска. Стало понятным и назначение лопаточки, почти обязательной на конце многочисленных писал, найденных при раскопках. Этой лопаточкой заглаживалось написанное на воске. Такая лопаточка находится в дальнем родстве с тряпкой, которой каждый из нас много раз стирал написанное мелом на школьной доске. Азбука, помещенная на 'поверхности одной из дощечек, служила пособием. На нее ученик смотрел, списывая буквы. И снова аналогия с современными пособиями - с таблицей умножения, которую печатают на обложках школьных тетрадей.

Ну, а если, обучаясь письму, маленькие новгородцы прибегали в основном к воску, то и редкость школьных упражнений на бересте не должна нас удивлять.

Понятным становится также, почему Онфим, уже умея писать, снова и снова выписывает на бересте азбуку и склады. Письмо на бересте было не первым, а вторым этапом обучения. Переход от воска к бересте требовал более сильного нажима, уверенной руки. И, научившись выводить буквы на мягком воске, нужно было снова учиться технике письма на менее податливой березовой коре.

Глава 4. „Послали карелы на Каяно море...”

Лето 1957 года, оказавшееся для археологов одним из самых удачных, принесло целый ворох новых берестяных писем. Шестьдесят девять грамот! Бывали дни, когда в горячей воде отмокало сразу по три-четыре куска исписанной бересты. Разумеется, и нетерпение участников экспедиции, жаждущих поскорее развернуть и прочесть новые грамоты, возрастало в такие дни. Особенно если по обрывкам слов на поверхности скрученного в тугую спираль свитка угадывалась особая значительность его текста.

Так было с грамотой № 286, обнаруженной в слое середины XIV века при вскрытии усадьбы, расположенной на углу древних Великой и Козмодемьянской улиц и условно обозначенной литерой «Е». Нам еще придется говорить и об условных обозначениях усадеб, план расположения которых показан в книге, и подробно об усадьбе «Е»: жившие в ней новгородцы за четыре столетия получили немало интересных писем, их найдено здесь свыше семидесяти. Пока же речь пойдет только о грамоте № 286. С первых минут ее находки, еще до того, как она попала в горячую воду и была развернута, ни у кого не осталось сомнения в том, что найден очень интересный и важный документ. На поверхности свитка, содержащего пространную шестистрочную запись, во второй строке отчетливо проступали многозначительные и многообещающие слова: «... князя Юрия...».

В самом начале этой книги говорилось о том, что берестяные грамоты составляют принципиально новый источник, впервые вводящий исследователя в круг таких средневековых отношений, которые почти не отражены в других исторических документах. Главное их достоинство в том, что они называют людей, о которых не упоминает летопись, и рассказывают о таких их действиях, которые для летописца не представляли никакого интереса. Однако эти люди жили и действовали в летописные времена, общаясь с хорошо известными по другим источникам историческими деятелями. Они населяли тот же мир, который под другим углом зрения был виден летописцу. Они были участниками или, по крайней мере, свидетелями важнейших политических событий, отраженных летописями. И поэтому очень важно, знакомясь по берестяным грамотам с древними новгородцами, увидеть их на фоне летописного рассказа. Берестяные письма, упоминающие известных исторических деятелей, - как мостики, ведущие из глубины раскопа в летописный рассказ.

Немаловажно и то, что упоминание известных истории лиц позволяет проверить датировку грамот, полученную другими принятыми в археологии способами. В 1957 году в Новгородской экспедиции еще не была разработана дендрохронологическая шкала, позволяющая теперь точно датировать слои и находки.

Упоминание в грамоте № 286 князя Юрия могло бы послужить для возможной проверки принятых тогда датировок. В XIV веке в Новгороде княжил только один Юрий - внук Александра Невского и старший брат Ивана Калиты московский князь Юрий Данилович. Но он действовал в первой половине XIV века и был убит в Золотой Орде своим соперником тверским князем Дмитрием Михайловичем еще в 1326 году. Для слоя середины XIV века грамота времени князя Юрия как будто несколько старовата. Хотя, впрочем, нет ничего невозможного в том, что ее какое-то время хранили, прежде чем выбросить. И чем позже ее выбросили, тем важнее должно оказаться ее содержание. Но может ли так случиться? Если бы грамота долго оставалась на воздухе, она не имела бы такой отличный вид.

...Сомнения, надежды и предположения сменяют друг друга, пока грамота, медленно восстанавливая эластичность и смывая шестисотлетнюю грязь, плавает в кипятке. Но вот она в последний раз промыта кистью, просушена полотенцем, зажата между стекол. Можно читать.

Однако сначала окинем ее взглядом. В каком состоянии дошла она до нас? Целиком ли сохранилась или утратила часть своего текста? Насколько четко написана?

Да, она сохранилась почти целиком. Слева отрезана узенькая полоска, уничтожившая по одной - две буквы в начале первых пяти строк, но эти буквы, по-видимому, удастся восстановить по смыслу. Небольшой разрыв наверху, в середине грамоты уничтожил по три-четыре буквы в первой и второй строках. Несколько незначительных прорывов есть и в других местах текста, но они вряд ли смогут существенно помешать чтению. Письмо написано четким красивым почерком, не лишенным изящества. С особым вкусом его автор выписывает буквы «у» и «з», позволяющие делать росчерки.

Давайте все же читать:

«...ригории ко Дмитру...». Первые две буквы отрезаны, но их легко восстановить: «От Григория ко Дмитру...». Предлог «от» писался тогда через давно вышедшую из употребления «омегу», над которой изображали маленькую «т». Вот так:

  τ  
 
ω

- две буквы умещаются там, где современный читатель видит место лишь для одного знака. Значит, автором письма и владельцем красивого почерка был Григорий, а адресатом Дмитр. О чем же пишет Григорий Дмитру?

Здесь, в самом начале письма, нас ждет первая существенная трудность: отсутствие трех букв, уничтоженных прорывом в грамоте. Сохранившаяся часть строки выглядит так: «М... орове». Естественнее всего предположить, что Григорий спешит поделиться с Дмитром известием о самочувствии: «М(ы зд)орове». Оставим это чтение как временное, чтобы вернуться к нему после того, как узнаем весь текст письма.

Дальше читается гладко «А ты ходи, не бойся». Куда ходить? И чего не бояться? Ничего не скажешь, в письме появляется интрига! Ага, вот в чем дело: «Мир взяле...». Все ясно. Дмитр должен был куда-то идти, но там не было мира, а теперь мир заключен, и можно идти не опасаясь.

Продолжаем читать: «Мир взяле на...». Снова разрыв, но на этот раз только в одну букву: «...тарой меже Юрия князя...». Этот пропуск заполняется легко: «Мир взяле на (с)тарой меже Юрия князя...». Теперь нужно остановиться и обдумать прочитанное. О чем же здесь все-таки идет разговор?

Несомненно, о заключении какого-то мира, условием которого оказалось признание старой границы, «старой межи», установленной еще при князе Юрии. Для нас это сообщение имеет и второй важный смысл. Мы увидели, что упоминание князя Юрия в грамоте не было прижизненным, что это имя связывается с прошлыми событиями. А это значит, что наше сомнение, не противоречит ли упоминание князя Юрия условиям находки, неосновательно. Грамота относится ко времени более позднему, чем 1326 год.

О каком же мирном договоре сообщает Григорий Дмитру? Ответить на такой вопрос - значит не только точно датировать грамоту, но и понять, с какой целью Григорий написал письмо, разобраться в его дальнейших сообщениях. А там еще четыре с половиной строчки текста - втрое больше, чем мы прочли.

Очевидно, нужно внимательно просмотреть летопись и другие источники, выяснить, с кем воевал и с кем заключал мир князь Юрий. А потом поискать в позднейшем времени, но в пределах XIV века ситуации, которые оказались бы сходными с теми, какие были при Юрии.

Юрий Данилович воевал всю свою жизнь. Только в тот период, когда он был новгородским князем, он вел кровопролитные войны со своими соперниками - тверскими князьями, с которыми и мирился неоднократно. Он воевал и заключал мир также со шведами, на которых новгородцы под его предводительством ходили дважды - в 1322 и 1323 годах. Наконец, его поход в 1323 году в Заволочье, на Двину, на устюжских князей закончился подписанием мира. Один из мирных договоров князя Юрия сохранился, правда, не в подлиннике, а в позднейших копиях. Это известный «Ореховецкий договор» с Швецией, заключенный 12 августа 1323 года в крепости Орехове на Неве.

В каком-то из договоров Юрия и названа та «межа», которую потом, именуя ее «старой межой Юрия князя», подтвердили при заключении нового мирного договора. Но где была эта межа? Между новгородскими и тверскими землями? Или это рубеж, отделяющий новгородские земли от шведских владений, северный рубеж Новгородских земель? Или эта межа между владениями Новгорода и землями Устюга? Заглянем дальше в текст нашей грамоты. Не поможет ли он увереннее вести поиски?

Мы дочитали до слов: «...на старой меже Юрия князя». После них на бересте снова разрыв в три-четыре буквы. А потом именно те слова, которые нам так нужны: «...ця послала кареле...». Гадательно заполняем разрыв: «(Ныне)ця послале кареле...». Главное здесь для нас -упоминание карел. Оно означает, что мир, о котором пишет Дмитру Григорий, заключен не на тверских рубежах и не в Заволочье, а там, где живут карелы, - на северо-западной границе Новгородской земли, в тех областях, где новгородские интересы сталкивались со шведскими. В таком случае из мирных договоров князя Юрия нам интересен только один - договор со Швецией.

Нам очень повезло. Именно этот договор - единственный из мирных договоров князя Юрия - сохранился до нашего времени. Отложим пока в сторону берестяное письмо Григория и вчитаемся в строки Ореховецкого договора 1323 года. Вот его торжественное начало: «Се яз князь великый Юрги с посадником Алфоромеем и с тысяцким Аврамом, с всем Новымгородом докончали есм с братом своим с князем свейскым с Манушем Ориковицем» - «Это я князь великий Юрий с посадником Варфоломеем и с тысяцким Авраамом, со всем Новгородом заключили мир с братом своим с князем шведским Магнусом сыном Эрика».

«А приехали от свейского князя послове: Гернк Дюуровиць, Геминки Оргисловиць, Петр Юншин, поп Вымундер; а ту были от купець с Готского берега Лодвик и Федор и докончали есмы мир вечный и хрест целовали. И дал князь великий Юрги со всем Новымгородом по любви три погосты: Севилакшю, Яскы, Огребу - корельскыи погосты. А розвод и межя...». Вот то, что нам нужно: «А развод и межя...» - описание границы между новгородскими и шведскими землями, установленной договором князя Юрия.

«А розвод и межя: от моря река Сестрея, от Сестрее мох, середе мха гора, оттоле Сая река, от Сае Солнечный камень, от Солнычнего камени на Чермьную щелю, от Чермьной щелье на озеро Лембо, оттоле на мох на Пехкеи, оттоле на озеро Кангасъерви, оттоле на Перноярьви, оттоле на Янтоярви, оттоле Торжеярви, оттоле Сергилакши, оттоле Самосало, оттоле Жити, оттоле Кореломкошки, оттоле Колемакошки, оттоле Патсоеки, оттоле Каяно море». «Межа князя Юрия» проложена через девятнадцать пунктов. Она начинается у одного моря и заканчивается у другого. Нам нет нужды прокладывать по карте «межу князя Юрия» через все девятнадцать пунктов. Дело это сложное и не всегда возможное. Многие пункты спустя пятьсот лет утратили свои старые наименования. Да и что, например, можно сделать с таким указанием: «мох, а посреди мха гора»? Однако начальный и конечный пункты этой границы установить нужно.

Начальный пункт легко найти и на современной карте. Река Сестра течет на Карельском перешейке и впадает в Финский залив Балтийского моря. А вот что такое Каяно море, в которое «межа князя Юрия» упиралась своим противоположным концом? Этот вопрос потруднее, однако, летописи помогают ответить на него.

Спустя более чем полтораста лет после заключения Ореховецкого договора, когда Новгород уже потерял независимость и стал частью Московского государства, в 1496 году, московский князь «осподарь всея Руси» Иван III послал своих воевод князей Ушатых, Ивана Бородатого да Петра «за море Немец воевати Каян». Во время этого похода, увенчавшегося успехом, московская рать повоевала реки Кемь, Торму, Колокол, Овлуй, Сиговую, Снежну, Гавку, Путаш и Лименгу. Разыскав на карте эти реки, мы сможем установить местонахождение «Каянской земли», а около нее и «Каяня моря». Большинство этих рек называется так и сейчас. Вот некоторые из них: «Кемь» - Кеми-Йоки, «Торма» - Торнио-Йоки, «Колокол» - Каликс-Эльв, «Овлуй» - Оулун-Йоки, «Сиговая» - Сика-Йоки, «Лименга» - Лимигоя. Все эти реки находятся в северной Финляндии, впадают в Ботнический залив Балтийского моря, а рядом с ними стоит современный финский город Каяни. Единственное море, омывающее эту землю, - Ботнический залив, который, по-видимому, и должен быть отождествлен с «Каяним морем». Кстати, и один из ближайших к Каяну морю пунктов «межи князя Юрия» - Колемакошки - связывается с районом озера Колимаярви, расположенного недалеко от побережья Ботнического залива.

Итак, конечный пункт «межи князя Юрия» находился на северо-восточном побережье Ботнического залива. Все, что располагалось к юго-западу от линии Сестра - Каяно море, принадлежало Швеции; все, что было расположено к северо-востоку от этой линии, принадлежало Новгороду.

Вернемся теперь к берестяной грамоте № 286. Пока мы выяснили только, что имел в виду Григорий, говоря о «старой меже Юрия князя».

Ни время написания этого письма, ни обстоятельства, в которых оно было написано, нам еще неизвестны. Чтобы эти обстоятельства установить, нужно узнать, как развивались события на шведской границе Новгородской земли после заключения князем Юрием Ореховецкого мира. Сначала мирная обстановка на границе упрочилась. Спустя три года после заключения Ореховецкого мира Магнус, который был не только королем Швеции, но владел также и Норвегией, заключил с Новгородом еще один мирный договор - от имени Норвегии. Этот договор подтвердил правильность существующего рубежа между Новгородом и норвежскими владениями Магнуса от Ледовитого океана до стыка норвежских, шведских и новгородских границ. «Также, если норвежцы в течение последних лет перешли древнее означение или рубеж земель,- говорится в этом договоре,- то должны оставить и отдать русским их землю, по крестному целованию. Также новгородцы не должны переходить древнее означение и рубеж земель, по крестному целованию, а если перешли, должны точно так же отдать норвежцам их землю».

В течение следующих одиннадцати лет на северных границах Новгородской земли царит мир. В 1333 году принадлежащие Новгороду города Ладогу в устье Волхова, Ореховый в истоке Невы, Корельский на Ладоге (позднее он назывался Кексгольмом, а сейчас наименован Приозерском), Карельскую землю и половину города Копорье новгородцы дают в кормление литовскому князю Наримонту Гедеминовичу, только что принявшему крещение и пожелавшему служить Новгороду.

В 1337 году, однако, миру приходит конец. Зимой в исходе 1337 или в начале 1338 года, рассказывает летописец, карелы подвели немцев (так летописец называет шведов) и побили новгородцев много, и купцов из Ладоги, и тех христиан, которые жили в Корельском городке, а сами побежали в Немецкий городок и в нем тоже перебили много христиан.

Весной новгородцы во главе с посадником Федором Даниловичем пришли на Неву в Орехов и вели переговоры с шведским воеводой Стенем, но не добились в этих переговорах успеха и вернулись в Новгород. Шведы после этого начали опустошать Обонежье, сожгли посад в Ладоге, но крепость взять не сумели. В ответ «молодцы новгородские с воеводами» опустошили земли вокруг Немецкого городка, сожгли урожай и иссекли скот. Шведы из Городка, дождавшись ухода «молодцов новгородских», вышли из своих укреплений и попытались захватить Копорье, но встретили здесь решительный отпор жителей. Летописец рассказывает также о трусости князя Наримонта, который не только отказался приехать и защищать пожалованные ему Новгородом земли, но и сына своего вывел из Орехова, боясь за его жизнь.

Все эти события происходили на протяжении 1338 года вплоть до зимы, когда в Новгород пришли из Выборга от воеводы Петрика послы, заявившие, что размирье с Новгородом произошло без ведома короля Магнуса, что «все то подеял Стень воевода о своем уме». Удовлетворенные таким объяснением новгородцы, как сообщает летописец, послали «Кузму Твердиславица и Олександра Борисовица посольством, и привезоша мир, доконцавше по тому миру, что доконцали с великим князем Юрьем в Неве, а про Кобылицкую Корилу послати к свейскому князю».


Две грамоты Григория. Наверху пропись грамоты № 286 - письмо Григория Дмитру о мирном договоре со Швецией. Внизу прорись грамоты № 278 - 'присловия', написанные рукой Григория, карельского данника

Вот мы и добрались до искомой истины. Новгородские послы Кузьма Твердиславич и Александр Борисович зимой 1338-1339 года заключили, по поручению Новгорода, мир со шведами, подтвердивший правильность и действенность более раннего мирного договора между шведами и великим князем Юрием «в Неве». Но это ведь и есть договор 1323 года, утвержденный великим князем Юрием Даниловичем в построенной им крепости на Ореховом острове у истока Невы. Значит, именно Кузьма Твердиславич и Александр Борисович «взяли мир на старой меже Юрия князя», о котором пишет Дмитру Григорий. Значит, и наша берестяная грамота была послана Дмитру в связи с событиями 1338-1339 годов.

А что это за кобылицкая карела, вопрос о которой можно было решить только с самим Магнусом? Об этом некоторые подробности сообщает новгородская летопись.

Летом 1339 года новгородцы отправили «за море к свейскому князю» посольство с уже знакомыми нам Кузьмой Твердиславичем и Александром Борисовичем во главе. Кроме них в состав посольства входили их «други» и племянник новгородского архиепископа Матвей. Послы разыскали короля Магнуса в городе Людовле и «доконцаша мир по старым грамотам». А о карелах договорились так: «Если к вам бегут наши карелы, секите их или вешайте. Если ваши к нам побегут, то мы с ними поступим так же, чтобы они нас не ссорили друг с другом. А этих карел не выдадим: они крещены в нашу веру. И без того их мало уцелело, а то все погибли». Речь, стало быть, идет о православных карелах, которые составляли главную опору новгородцев в Карельской земле, о тех «христианах», которых много погибло за год до того в Карельском и Немецком городках, да и вообще, вероятно, во всей пограничной полосе, охваченной войной.


Карта Новгородской земли и прилегающих к ней территорий

Теперь мы можем продолжить чтение берестяного письма. «(Ныне) ця послале кореле на Каяно море а...». Дальше небольшой разрыв и после него слова: «...омешай, не испакости каянецамо ни соби». По смыслу разрыв заполнить нетрудно: «а (не п) омешай, не испакости...». Григорий сообщает Дмитру, что карелы послали своих гонцов на Каяно море, и, когда Дмитр приедет, ему надо вести себя осмотрительно, чтобы не помешать и не напортить каяничам и себе самому. Речь, кажется, идет здесь вот о чем. Согласно договоренности с королем Магнусом, на территории, принадлежащие Новгороду, должны вернуться карелы-христиане. Вероятно, большая часть их убежала за новгородские рубежи, как, впрочем, и многие некрещеные карелы. Каяничи должны уговорить их вернуться, однако договор о взаимной выдаче и наказании бежавших карел существует и вызывает всеобщий страх. В этих условиях Дмитру, когда он приедет к карелам - каяничам, нужно вести себя осторожно, чтобы не спугнуть тех, кто перебежал или собирается прийти из-за шведского рубежа, и не восстановить против Новгорода верных ему карел.

Если это соображение правильно, то мы можем догадываться, что Григорий написал свое письмо Дмитру уже летом 1339 года, после встречи новгородских послов с Магнусом в Людовле. Он хорошо осведомлен о действиях, предпринятых карелами в одном из самых удаленных от Новгорода уголков Новгородской земли, и первым сообщает Дмитру о заключении мира, об успехе новгородского посольства в Людовле у короля Швеции и Норвегии. Можно думать, что «мир был взят» официально и окончательно только после того, как сам Магнус признал «старые грамоты» и утвердил договор, заключенный новгородцами с воеводой Петриком. В таком случае, очевидно, Григорий принадлежал к свите послов, к числу тех их «другов», о которых упомянул летописец.

А кто такой Дмитр? Почему он должен ехать к карелам, где ему придется думать не о спокойной жизни, а об осторожности, проявлять дипломатическую изворотливость, чтобы не навредить, между прочим, и самому себе? Что об этом говорится в письме Григория?

«Присловия возми, а (к) и поймало дани лонескии...». Такого термина - «присловия» - в словарях древнерусского языка нет, а в словарях живого языка он означает «присказку», «прибаутку». Но, как мы уже убедились, Дмитру в его поездке вовсе не до прибауток. Значение термина «присловия» в общем понятно из общего смысла фразы. «Присловия возьми, как собрал прошлогодние дани». «Лонеские» значит прошлогодние. «Поймало» значит собрал. А «присловия», по-видимому, мы должны понимать как «памятную записку», на которую можно ссылаться при сборе новых даней в этом году. «Возми и мои», - пишет далее Григорий. Здесь, конечно, имеются в виду такие же «присловия», но составленные Григорием.

Теперь многое прояснилось. И Григорий, и Дмитр - оба сборщики дани с подвластных Новгороду областей. Такие сборщики дани в древней Руси назывались «даньниками». Новгородская летопись еще под 1169 годом упоминает некоего Даньслава, который ходил на Двину за Волок «даньником с дружиною», а под 1216 годом в той же летописи сообщается о смерти в бою Семена Петриловича -«терьского даньника». Терский данник собирал дани на Терском берегу - так назывался тогда южный берег Кольского полуострова. А Григорий и Дмитр были «карельскими даньниками» Новгорода, собиравшими дани на К апрельском перешейке и по всему шведскому рубежу Новгородской земли.

Вернемся к чтению письма Григория. «А уцюеши, а не пойду к Но...и, ты тогодъ иди». Здесь небольшой, но, к сожалению, невосполнимый разрыв, который пришлось обозначить многоточием. Но этот разрыв не мешает понять, что Григорий дает указания Дмитру, как тому быть, если Григорий почему-либо не явится па условленный пункт встречи с Дмитром: «Если станет ясным, что я не пойду к Но(...) и, ты тогда иди (без меня)». «А дома здорово, а па меня вестей перечиня...о». Здесь самое трудное слово «перечинять». Л. В. Черепнин так объясняет его: «Значение глагола «чинити» многообразно; в таких сочетаниях, как «чинити ведомо, знаемо» он означает «извещать». Тем более это значение применимо к сочетанию слов «вестей перечинять». По-видимому, смысл фразы можно понять так: «(Я знаю), что дома все в порядке, меня об этом уже известили». Зато последняя фраза письма понятна без перевода: «Аже возможеше, пособляй мне цимо». «Цимо» значит - чем.

Откуда и куда написана эта грамота? Л. В. Черепнин считает, что Григорий написал ее в Новгороде, вернувшись туда из Людовля, а Дмитр, следовательно, находился где-то вне Новгорода. Вряд ли с этим можно согласиться. Во-первых, грамота ведь найдена в Новгороде. Трудно представить, чтобы Дмитр, 'получив ее где-то вдали от Новгорода, потом привез ее туда. Во-вторых, сам Григорий, несомненно, был новгородцем. Как важный чиновник Новгородской республики он и жить должен был в Новгороде. Но он пишет, что его известили, что дома все благополучно. Значит письмо написано вне дома. Он как бы предупреждает недоумение Дмитра, который вправе был удивиться, почему это Григорий не спрашивает его о домашних делах после долгого отсутствия. Наконец, Григорий просит Дмитра захватить с собой прошлогодние «присловия» и Дмитровы и свои, а эти «присловия», нужно думать, хранились там, где Дмитр и Григорий жили постоянно.

Можно поразмышлять о месте, где Григорий написал это письмо. Вернемся к началу грамоты. Разрыв в первой строке «М...орове» был предположительно восстановлен как «М(ы зд)орове». А может быть, здесь речь идет о более важных для Дмитра вещах. Ему, наверное, небезынтересно было знать, откуда пишет ему Григорий, откуда он, не заезжая в Новгород, намеревается выехать к месту их встречи. Ведь этот разрыв можно заполнить и иначе, например: «М(ы на Н)орове» или «М(ы в Н)орове». Норова пли Нарова - так называлась пограничная с шведами новгородская волость па реке Нарве, которую никак не могло миновать посольство, возвращавшееся от Магнуса в Новгород. Это, к тому же, и пункт, в котором должны были разойтись дороги Григория, если бы он пожелал идти к карелам, и посольства, которому предстоял путь домой.

Вот мы и дочитали пашу грамоту до конца. Из-за ее шести строчек перед нами встали поросшие соснами дали озерной Карелии, мшистые скалы Финляндии, свинцовые волны Ботнического залива - Каяня моря, пламя жарких схваток па далеких северных рубежах Новгорода, санные обозы шведских послов на снежных дорогах Новгородской земли, посольские ладьи новгородцев и два новгородских «даньника» Григорий и Дмитр, о которых пи один человек в мире не знал ровным счетом ничего на протяжении последних пяти столетий, хотя им было что рассказать о своем времени.

Наше знакомство с Григорием па прочтении его письма не кончается. Просматривая другие грамоты, найденные на усадьбе «Е» в слоях середины XIV века, мы невольно остановимся на одной берестяной записке, которая привлечет наше внимание теми же лихими росчерками букв «у» и «з», какие нам так понравились в письме Григория. Сравнивая последовательно все буквы в грамоте № 278 и только что прочитанном письме Григория к Дмитру, мы уверенно можем сказать: да, это почерк одного человека, знакомого нам карельского «даньника» Григория. Обе грамоты найдены хотя и не в один день, но в одну неделю. Их разделяют какие-нибудь восемь метров по прямой, хотя грамота .№ 278 и попала в землю лет на двадцать позднее письма Дмитру. О чем же пишет Григорий в этой своей записке? А вот о чем:

«У Икагала у Кривца 3 кунице. У Иголаи дове и в Лаидиколе полорубля и 2 кунице. У Леинуя в Лаидиколе 6 бел. У Филипа у деяка 30 бел. У Захарии и в Калиница полосорока и 5 и 5 бел. У Сидуя у Авиници 4 куници. У Миките Истовнои у Еванова 6 куници. У Муномела в Куроле у Игалина брата полорубля и 2 куници. У Лег...».

Записка не разорвана. Она не дописана Григорием. Это список повинностей. Белы и куницы, которые в нем упомянуты, - названия денег того времени. Имена, названные в записке, в большинстве своем карельские: Икогал, Иголай, Леинуй, Сидуй, Муномел Игалин брат. Названия населенных пунктов - Лаидикола, Курола - тоже карельские. Можно догадываться, что русские имена принадлежат крещеным карелам. Во всяком случае, Икогал, Иголай, Леинуй и остальные карелы с языческими именами живут в местности, где есть православная церковь. Ведь среди прочих лиц в грамоте назван и Филипп дьяк. Именно так и должен был выглядеть список даней, те «присловия», о которых говорилось в письме Григория Дмитру.

А вот еще два «присловия» из тех же слоев середины XIV века, правда, найденные не на усадьбе «Е». Одно из них обнаружено на мостовой древней Холопьей улицы еще в 1951 году, в год открытия берестяных грамот. Это грамота № 2: «Аекуев бела росомуха. У Фоме 3 куници. У Мики 2 куници. У Фоме соху даль, дару куницю. Вельяказа 4 куница. Игугмор на Волоки куница. У Мятещи 2 куници. У Вельюто-вых 2 куници. У Воземута 2 куници. У Филипа две куници. У Наместа 2 бели. У Жидили куница, Воликом острове куница. У Вихтимаса 2 белки. У Гостили 2 куници. У Вельюта 3 куници. У Лопинкова ;6 бел.»

Другое «присловие» найдено не при раскопках, а в котловане строившегося рядом универсального магазина. Там, в котловане, ни о каких слоях говорить не приходилось, грамота была выхвачена из-под ковша экскаватора и датировку получила на основании особенностей ее букв. Ее номер 403, она найдена в 1960 году и гласит: «У Марка коробея. У Гымуева брата полуторе белки в Сандалакши. У Мунданахта 2 беле. У Пюхтино коробея, то в Погии. У Наймита белка». А ниже: «Соромо гулкия», «Вели кяски», «Кисело хапала», «Царево социле кохти», «Кюзу веле кадо нин далы».

Снова карельские имена, карельские деревни, карельские слова. И снова перечень повинностей...

Прежде чем проститься с Григорием, заглянем еще раз в летопись. Напомню, что в 1333 году новгородцы пожаловали новокрещенного литовского князя Наримонта карельскими землями. Когда новгородцы решили пригласить его к себе, они отправили к нему послов - Григория и Александра. Конечно, невозможно доказать, что наш Григорий и тот, который ездил в Литву,- одно и то же лицо. Имя Григорий было в Новгороде одним из самых излюбленных. Однако наш Григорий тесно связан с Карельской землей, а это говорит в его пользу: кто-то из послов ведь должен был подробно рассказать Наримонту о его будущем уделе. Наш Григорий - возможный участник посольства к королю Магнусу, дипломат. Наконец, фактически распоряжаясь государственными доходами с огромной территории, он принадлежал к числу влиятельных лиц в новгородской боярской администрации. А это ведь тоже обстоятельство, говорящее в его пользу.


<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
Дані в розрізі банків – членів міжнародних платіжних систем щодо кількості платіжних карток | Кома при відокремленому означенні ставиться у реченні
<== 1 ==> |
Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.231 сек.) російська версія | українська версія

Генерация страницы за: 0.231 сек.
Поможем в написании
> Курсовые, контрольные, дипломные и другие работы со скидкой до 25%
3 569 лучших специалисов, готовы оказать помощь 24/7