Нюрнберзький процес

Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 575

«Я буду откровенна, — сказала однажды Паула, когда мы сидели за чашкой кофе, — индейцы и фермеры, живущие вниз по реке, которую вы загадили, дьявольски ненавидят вас. Даже люди в городах, которых это не затронуло, сочувствуют партизанам, напавшим на вашу стройку.

Ваше правительство называет их коммунистами, террористами и наркоторговцами, но, на самом деле, они всего лишь люди, семьи которых живут на земле, которую уничтожает ваша компания».

Перед этим я рассказал ей о Мануэле Торресе. Он был инженером, нанятым MAIN, и одним из людей, недавно атакованных партизанами на строительстве дамбы гидроэлектростанции.

Мануэль был гражданином Колумбии, нанятым потому, что одно из правил госдепартамента США запрещало посылать на строительство американских граждан.

Мы именовали это правило «Колумбийцы — расходный материал» и оно символизировало доктрину, которую я начинал ненавидеть.

Мои чувства в отношении подобной политики всё больше и больше мешали мне жить в согласии с самим собой.

«Как сказал Мануэль, они стреляли из АК-47 в воздух и перед его ногами, — рассказывал я Пауле. — Он казался спокойным, когда говорил мне об этом, но я знаю, что он был на грани истерики. Они ни в кого не стреляли. Просто вручили письмо и отправились вниз по реке в лодках».

«Мой Бог! — воскликнула Паула. — Бедняга был очень напуган».

«Разумеется», — я сказал ей, что спросил Мануэля, не думает ли он, что они принадлежали к FARC или M-19, двум самым печально известным колумбийским партизанским группировкам.

«И?»

«Он сказал, ни один. Но он верит тому, что они написали в письме».

Паула взяла газету, которую я принёс и прочитала письмо вслух.

«Мы, те кто занят тяжким трудом выживания, клянёмся кровью наших предков, что не позволим перегородить наши реки.

Мы — простые индейцы и метисы, но предпочтём умереть, чем стоять в стороне, глядя, как затопляют нашу землю. Мы предупреждаем наших колумбийский братьев — прекращайте работу на строительные компании», — она отложила газету.

«Что ты сказал ему?»

Я поколебался, но лишь на мгновение: «У меня не было выбора. Я должен гнуть линию компании. Я спросил его, неужели он думает, что это письмо могли написать фермеры».

Она продолжала терпеливо смотреть на меня.

«Он только пожал плечами. — Наши глаза встретились. — О, Паула, мне самому противна моя роль!»

«Что ты сделал потом?» — надавила она.

«Я стукнул кулаком по столу. Я напугал его. Я спросил его, разве бывают фермеры с АК-47. Знает ли он, кто изобрёл АК-47».

«А он?»

«Да, но я едва услышал его ответ. Русские, ответил он. Я заверил его, что он совершенно прав, изобретателем был коммунист по фамилии Калашников, высокопоставленный офицер Красной Армии. Я пытался дать ему понять, кто были эти люди, написавшие, что они не коммунисты».

«Ты сам-то веришь в это?» — спросила она.

Её вопрос ударил меня. Что я должен был ответить, если честно? Я вспомнил Иран и Ямина, который назвал меня человеком между двумя мирами, человеком посередине.

Мне было даже несколько жаль, что меня не было на стройке, когда напали партизаны, и даже, что я не был одним из партизан.

Я испытывал неясное чувство зависти по отношению к Ямину с Доком и колумбийским мятежникам. У них были убеждения. Они выбрали реальный мир, а не позицию человека между мирами.

«Я должен делать свою работу», — наконец ответил я.

Она мягко улыбнулась.

«Я ненавижу её, — продолжил я. Я думал о людях, образы которых так часто посещали меня все эти годы, о Томасе Пэйне, и других героях революционных войн, пиратах и фронтирерах. Они стояли по сторонам, не в середине. Они взяли свою сторону и жили этим. — Каждый день я ненавижу её всё больше».

Она взяла мою руку: «Твою работу?»

Наши глаза встретились и задержались. Я понимал значение этого мига. «Именно».

Она сжимала мою руку и медленно кивала. Я тут же почувствовал облегчение, как только сказал это.

«Что ты будешь делать, Джон?»

У меня не было ответа. Облегчение сменилось потребностью защититься. Я бормотал обычные оправдания насчёт того, что я хотел, как лучше, что я пробовал изменить систему изнутри, и старое, проверенное — что если бы я ушёл, то на моём месте был бы кто-то ещё хуже.

Но я видел по её взгляду, что она не покупается на это. Она вынуждала меня признать главную правду — что вина не на моей работе, а на мне.

«А что ты? — спросил я наконец. — Во что веришь ты?»

Она слегка вздохнула и выпустила мою руку, спросив: «Ты меняешь тему?»

Я кивнул.

«О-кей, — согласилась она. — При одном условии. Мы вернемся к этому в другой день». Она взяла ложку и, казалось внимательно изучала её.

«Я знаю, что некоторые из герильерос обучались в России и Китае». Она опустила ложку в кофе с молоком, помешала и затем медленно облизала её.

«Что им ещё остаётся? Они должны были изучить современное оружие и научиться бороться с солдатами, которых обучили вы. Иногда они продают кокаин, чтобы иметь деньги на закупки. Как ещё они могут купить оружие? Они в чудовищном положении.

Всемирный банк не помогает им защищаться. Фактически, их вынуждают делать то, что они делают. — Она отпила глоток кофе. — Я считаю, что их случай очень прост. Электроэнергия поможет очень немногим, лишь самым богатым колумбийцам, а тысячи умрут, потому, что рыба и вода будут отравлены после того, как вы построите свою дамбу».

Её речь, исполненная сострадания к людям, которые противостояли нам — мне — заставила меня почувствовать, как мурашки поползли по коже. Я вцепился в подлокотники кресла.

«Откуда ты так много знаешь о партизанах?» — даже в моём пониженном тоне слышалось моё нежелание знать ответ.

«Я училась в школе с некоторыми из них, — ответила она. Поколебавшись, она отодвинула чашку. — Мой брат присоединился к движению».

Вот, значит, как. Я чувствовал себя абсолютно опустошённым. Я думал, что всё знаю о ней, но это... Передо мной промелькнул образ мужчины возвратившегося домой и заставшего жену в постели с другим.

«Почему же ты никогда не говорила мне?»

«Мне казалось, это не имеет значения. Зачем? Это не то, чем я горжусь, — она сделала паузу. — Я не видела его уже два года. Ему надо быть очень осторожным».

«Откуда ты знаешь, что он жив?»

«Я ничего не знаю, кроме того, что правительство недавно поместило его в список разыскиваемых. Это — хороший знак».

Я разрывался между желаниями нападать и защищаться. Я надеялся, что ей незаметна моя ревность. «Как он стал одним из них?» — спросил я.

К счастью, она не отводила взгляда от чашки с кофе.

«Демонстрируя у офиса нефтяной компании «Occidental», я думаю. Он и несколько десятков его друзей протестовали против бурения на землях и в лесах туземных племён, оказавшихся перед угрозой исчезновения.

Их атаковала армия, затем избили и бросили в тюрьму — хотя они не делали ничего противозаконного, заметь, только стояли около здания, пели и махали плакатами. — Она выглянула в ближайшее окно. — Его продержали в тюрьме почти шесть месяцев. Он никогда не говорил нам, что там происходило, но он вышел из тюрьмы другим человеком».

Это была первая из множества подобных бесед с Паулой, и теперь я знаю, что они подготовили почву для того, что должно было случиться.

Моя душа была отлучена от меня, мной управляли мой бумажник и те слабости, которые определило АНБ десятилетием раньше, в 1968 г.

Вынудив меня понять это и столкнуться с гораздо боле глубокими чувствами, нежели романтика пиратов и повстанцев, Паула помогла мне на пути к спасению.

Кроме внутренних метаний, работа в Колумбии принесла мне понимание различий между старой Американской республикой и новой Глобальной империей.

Республика несла миру надежду. Её фундамент был скорее моральным и философским, нежели материалистическим. Она основывалась на понятиях равенства и правосудия для всех.

Но она же была и прагматичной — не утопической мечтой, но живущим, дышащим, великодушным образованием. Она открывала свои объятия униженным.

Это было дыхание, но в то же самое время и сила, с которой необходимо было считаться, при нужде она могла быть приведена в действие, как это произошло во время 2-й Мировой войны, для защиты принципов, которые за ней стоят.

Институты, которые сейчас угрожают республике — крупнейшие корпорации, банки, правительственная бюрократия — она бы использовала для фундаментальных преобразований мира.

Эти институты ведь обладают системами транспорта и телекоммуникаций, необходимыми для борьбы с болезнями, голодом и даже войнами — если бы только возможно было убедить их изменить курс.

Глобальная империя, в свою очередь, является антиподом республики. Эгоистичная, корыстная, жадная и материалистическая, она основана, прежде всего, на меркантилизме.

Подобно империям прошлого, она распахивает свои объятия только для того, чтобы захватить все ресурсы, попавшие в её поле зрения и насытить свою жадную утробу. Она использует любые средства, которые кажутся необходимыми её правителям для достижения ещё большей власти.

Конечно, углубляющееся понимание этих различий привело и к более ясному осознанию моей собственной роли.

Клодин предупреждала меня, она честно объяснила, чего от меня ждут, принимая на работу в MAIN.

И всё же, потребовался значительный опыт работы в странах вроде Индонезии, Панамы, Ирана и Колумбии для того, чтобы я понял всё гораздо глубже. И для этого потребовались также терпение, любовь и судьба женщины, подобной Пауле.

Я был лоялен американской республике, но то, что мы делали с помощью этой новой очень хитроумной формы империализма, было финансовым эквивалентом того, что чего мы пытались достичь военной силой во Вьетнаме.

Юго-Восточная Азия показала, что армии далеко не всесильны, и экономисты придумали лучший план, а агентства по иностранной помощи и частные подрядчики, которые служили им (а ещё точнее, которым они служили), воплощали его в жизнь.

В странах на каждом континенте я встречал мужчин и женщин, работавших на корпорации США, не входивших в сеть ЭКов и занимавшихся много более пагубными вещами, чем может предположить любая конспирологическая теория.

Как и многие из инженеров MAIN, эти сотрудники корпораций не понимали последствий своих действий и были убеждены, что потогонки и фабрички, на которых делают обувь или запчасти для автомашин, выпускаемых их корпорациями, выведут население из нищеты, тогда как на самом деле, население просто загоняли в ещё один вид рабства, напоминающий феодальные поместья и плантации Юга.

Современные сервы и рабы должны были жить верой, что они живут лучше несчастных на обочине прогресса, как рабы прошлого верили, что живут лучше неудачников в европейских дырах, джунглях Африки или в дебрях американского фронтира.

Во мне разгоралась внутренняя борьба по поводу того, должен ли я продолжать работать в MAIN или мне следует уйти. Совесть моя повелевала уйти, но моя вторая сторона — человек из школы бизнеса, как я любил думать о себе — в этом совсем не была уверена.

Моя личная империя продолжала расти, у меня прибавлялось подчинённых, увеличивалось количество стран, росли портфели акций и моё эго. Помимо соблазна денег, образа жизни и адреналина власти, я часто вспоминал Клодин, предупреждавшую меня, что обратной дороги нет.

Конечно, Паула смеялась над этим: «Что б она понимала!»

Я напоминал, что Клодин была права во многих случаях.

«Это было давным-давно. Времена изменились. К тому же, что это меняет? Ты несчастлив. Разве Клодин или кто-то ещё могут сделать что-то похуже?»

Паула часто повторяла этот рефрен и, в конце концов, я согласился. Я признался себе и ей, что все деньги, приключения и гламур больше не оправдывают суету, чувство вины и постоянное напряжение.

Как партнёр MAIN я становился богат, но я понимал, что если это будет продолжаться, из ловушки не будет выхода.

Однажды, когда мы прогуливались по пляжу возле старого испанского порта в Картахене, вынесшего бесчисленное множество пиратских нападений, Паула спросила меня о том, о чём я не спрашивал себя ни разу: «А что если ты никогда никому ничего не будешь рассказывать?»

«Ты имеешь в виду... просто помалкивать?»

«Точно. Не дать им повода придти за тобой. Или, на самом деле, дать им резон оставить тебя в покое и не мутить воду.

В этом что-то было — я подумал, почему это не приходило мне в голову раньше. Я не стану писать книгу или делать что-либо ещё, чтобы раскрыть правду о том, что видел.

Я не стану крестоносцем, а взамен буду человеком, наслаждающимся жизнью и путешествиями в своё удовольствие, возможно, даже создам семью с кем-то, подобным Пауле. У меня было достаточно средств, мне просто надо было уйти.

«Всё, чему тебя учила Клодин, ложь, — затем она добавила, — вся твоя жизнь ложь». Она снисходительно улыбнулась: «Ты смотрел своё резюме?»

Я признался, что не имел случая.

«Почитай, — посоветовала она. Я читала версию на испанском. Если она не слишком отличается от английской версии, мне кажется, ты найдёшь его интересным»…

* * *

На этом месте Yuri прекратил размещать главы на форуме

http://www.conservator.ru/forums/free/posts/65727.html, со следующим комментарием:

«Вообще говоря, дальше все лишено привлекательности свидетельства из первых рук. В следующих двух главах он уходит с работы и далее не имеет дела с мошенничествами напрямую, а только растекается мыслью по древу. В частности, рассказывает, как ему мешали писать книгу. Я даже задумался, а надо ли?»

«Советник» — путеводитель по хорошим книгам.

[1] В тексте — Economic Hit Man (EHM). — Прим. перев.