Історія літератури в діаспорі

Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 581

Вот уже и подходит к концу наш пятый день. Как я мог забыть? Они идут. Они уже рядом. Так близко, как никогда. Но мы ещё живы, а значит, нам благоволят свыше и мы и дальше будет тут в безопасности, до тех пор, пока наша вера сильна. А она непобедима в наших сердцах, а значит, что нам ничто не страшно. Он помог, видимо... он... спасибо ему.
Всё это значит, что мы вступили в тесный контакт с теми, кто столь сильно противится нашему вмешательству и их нечестивые дела. Противятся, но у них нет другого варианта, кроме как подчиниться всесильным мира того, дабы не навлечь на себя большие беды и страдания. Ибо желая зла мне, желают они зла всем тем, кто уже скоро, буквально через несколько дней появятся тут, в этом чудовищном котле бурлящей злости. Они просто не понимают...
Вот я иду куда-то далеко-далеко. Ранний вечер, но уже спустились сумерки. Прохожу по той самой, единственной дороге в посёлке, где мы с Игорем ожидаем последнее время. Из моей головы всё не выходит тот сон, в котором муж и жена, на которых мы ещё так и не акцентировали своё внимание, сбежали. Что бы это могло значить? Являются ли они столь опасными и чуждыми нашему маленькому миру, что нашёл своё пристанище в столь глухом, Богом забытом месте. Игорь сказал, что попытается увидеть, разглядеть получше. И истина, она будет нам ясна. Но какова она на самом деле? Я начинаю беспокоиться о том, не слишком ли мало тех, кому суждено будет раз и навсегда измениться, тут, у нас? Не слишком ли я малоактивен? Но нечто словно тянет меня в лес, глубоко в глухую чащу. Не покидает чувство, что я тут кого-то словно жду, словно встречу того, кто поможет мне. Будет ли это вновь мой хранитель и наставник? И чувство незавершённости. Иду всё дальше и дальше и темнеет на моих глазах, так быстро- быстро. И вот передо мной силуэт, но... словно прозрачный, контур вокруг него. Я чувствую, что знаю, но никак не могу вспомнить...
— Ты что тут делаешь? — Слышу я голос Игоря, ощущая при этом сильный хлопок по плечу.
Резко оборачиваюсь и бьюсь головой о толстую ветвь дерева, под которым сижу. Ледяной ветер обдувает меня промозглыми каплями осеннего дождя. Что я тут делаю? О нет. Невыносимо, ужасно. Опять сон или столь реалистичная галлюцинация? Как я тут оказался? Медленно темнеет. За мной стоит Игорь, улыбается... Но при этом его вид меня настораживает.
— Что я тут делаю? — Спрашиваю я.
— Этот сон, он даст нам ориентир в том, что нам сейчас нужно сделать, срочно.
— Лес, силуэт... — Говорю я.
— Ты не помнишь, что нам снилось? Не помнишь, как с криками побежал сюда, за территорию участка, минуя обвалившийся забор?
— Я не понимаю о чём ты...
Так всё и началось. Сон, небольшой отрывок которого я вспомнил, находясь за пределами участка. Словно в беспамятстве бежал из дома, кричал что было сил. Сложно в это верить, но Игорю я полностью доверяю. Неужели я не помню, что мне снилось? Как такое вообще может быть? Страшно, и я опасаюсь, что не могу полностью контролировать себя. К сожалению.
Вот мы уже едем в машине. Игорь говорит мне, что он долго этого ждал, уже много лет. Но вот, был знак и мы должны навестить его старого знакомого, с которым он уже не виделся много лет. Погода ухудшилась по сравнению с вчерашней ночью. И стала она словно в первый день нашей священной миссии. Проливной дождь, ветер, сильнейшая буря. Мы едем небыстро, нам некуда спешить сейчас. Он не уйдёт. Похищенные остались дожидаться нас. Мы не беспокоимся за них, ведь им не суждено сегодня уйти, покинуть нас. Но тот сон со сбежавшими пленными, он не даёт мне покоя. Игорь успокаивает, говорит, что сон может значить совсем не то, чем может казаться на первый взгляд. Я знаю, но всё же некая тревога необъяснимая и настороженность внутри меня присутствует. Какова её природа?
Направляемся на восток города, в неблагополучный район, где прошла молодость Игоря. Я пытаюсь уловить его мысли и понять, в чём же заключается основное предназначение нашей с ним столь неожиданной поездки. Ночь опускается на город и совсем уже скоро полностью стемнеет. Люблю ночь. Красивое время суток, красивое в первую очередь тем, что скрывает весь этот грешный отталкивающий мир.

Тьма медленно обволакивает всё вокруг, скрывая истинных хищников, что уже совсем скоро поможет нам на очередном этапе нашего важного дела. И я чувствую, что это будет очень много значить для нас обоих. Я столь сильно хочу помочь Игорю побороть в себе те юношеские комплексы и страхи, что сидели в нём так долго и даже сейчас порой тревожат его. И с этой помощью, искренней, я вознесусь выше, и будут мне доступны более высокие истины, что ждут, дабы их познали блаженные мученики современности.

Путь у нас неблизкий и есть время подумать и решить, что же делать и как. Игорь точно знает то место, где нам нужно сегодня быть, и пусть он не ведает точного адреса, но он ясно видит лучезарную нить энергии, что ведёт нас к тому, кто такой пустой и чуждый всему светлому, а оттого и близкий всему здешнему, близкий этому миру. Процветает, блаженствует. Уже так долго, много лет, отравляя жизни другим. И даже гнилые в своей сущности порой ужасаются его вибрациям, что своими колебаниями разрушают всё живое вокруг.
Звать его Григорием. Гриша. Школьный товарищ Игоря, с которым столько лет они провели вместе и через многое прошли. Гриша родом из богатой семьи, настоящий баловень судьбы, о котором всегда неистово заботились родители, и которому многое сходило с рук. Что и стало одной из причин его духовного разложения. Но я думаю, что основная причина — его выбор. Он сам решил выбрать себе такую жизнь, где всё ему будет легкодоступно. Он прекрасно понимал, что только и будет, что усугублять и так тяжёлое положение своей души, но таких людей как Григорий, не заботит ни что возвышенное, истинное. Таких волнует лишь нескончаемое получение удовольствия, при этом используя всех подряд: родителей, друзей, знакомых и просто любых других людей, с которыми они даже практически и не знакомы.
Он легко мог «пойти по головам» в своём стремлении достичь поставленной цели. И с одной стороны это так благородно — уметь достигать поставленной перед собой цели. Но, увы, его цели всегда были примитивными и негативно сказывающимися как на нём самом, так и на его окружении. А методы достижения своих целей он использовал далеко не всегда верные. Будучи по жизни трусливым человеком, даже не осторожным, нет, а именно трусливым, он проецировал весь свой негатив на ему неугодных и хитростью и обманов причинял людям боль. Не важно какую: душевную, физическую. Он мог позволить себе многое. Легко распоряжался другими в своих интересах, что, возможно, и является причиной того, что у Григория в уже 30 лет так и нет настоящих друзей. Но он этого не понимает. А быть может понимает, но друзья то ему и не нужны. Зачем? Лишне. В друзьях нет смысла тогда, когда ими нельзя воспользоваться. И лишь такие "дружеские" отношения преимущественно были в Гришиной жизни. И он не жалеет об этом совсем, и никогда не жалел. Ведь что может быть лучше собственного ублажённого эго вкупе с удовлетворёнными физическими, материальными и социальными потребностями.
Но как же тогда у него получается так ловко манипулировать людьми и использовать их по своему назначению так, что люди даже не возмущаются и сами не перестают общаться с таким человеком? — Перестают. Игорь перестал, он был куда сильнее многих тех, кто держался за один лишь факт «дружбы» со столь «влиятельным» и всеми уважаемым в своё время человеком. Но вот ещё один парадокс непознанной, бессмысленной и беспощадной человеческой природы — люди часто путают истинную силу со злом и уродством духовным, что словно омерзительный гной сочится из человека. И именно поэтому они, словно мухи, притягиваются к тому, кто их ни во что не ставит, кому до них нет ни какого дела, совершенно. Возможно, они думают, что таким образом человек показывает свою силу независимости, показывает, что он лучше других, выше. Но данное мнение крайне неверно. Именно из-за этого многие имеют ложных друзей, которых считают чуть ли не лучшими тогда, когда эти самые «друзья» лишь пользуются ими и используют такое общение лишь для поднятия собственное тщедушного эго. Немного жаль тех, кто попадается на крючок таких людей. Но это исключительно их выбор.

Свой же выбор я уже сделал, мы сделали. И мы ни за что не дадим каким-то уродам, гадам, порочить жизни праведных людей. И Игорь, он тоже когда-то так сильно заблуждался. Но времена меняются и он тоже изменился столь сильно, что в нём уже и не узнать того слабого, бесхарактерного мальчика, что был ранее. Ведь он поверил в себя и смог достичь многого. И я всячески стараюсь идти по его стопам, следовать его примеру, дабы познать истину величайшую, непостижимую для простых людей, для тех, кто не видит истину мироздания.
Мимо нам неспешно проплывают городские здания, многоэтажки. Мы въехали в город. Город... Сразу ощущаю словно скачок давления. Словно удар в голову, такой неприятный и до сих пор непривычный. Этот город отталкивает меня, он знает, что я есть его самый страшный ночной кошмар, что уготован ему. И он боится сильно - сильно. Я же не боюсь, нет. Ведь я всю свою сознательную жизнь прожил тут. И пусть это даже будет в разрез со мнением большинства, такого холодного и омерзительного, так сильно заблуждающегося в своих суждениях обо мне и о Игоре. Но они просто боятся, что нормально для безвольных трусов, не умеющих бороться.

Он, Гриша, тоже не умеет бороться. Он боится и именно поэтому он столь хитёр. Чувствую, что мысли эти доставляют Игорю явный дискомфорт, но он борется с ними, потому что понимает, что он сильнее, он выше и поэтому правда, а соответственно и победа, будет за ним, победа будет за нами, победа над сегодняшним адом, что окутывает каждого. Хитрость Григория дала ему многое в жизни. Чего-то же он, конечно, добился сам, без помощи родителей. Но вот насколько это допустимо — преследовать свои цели, что идут наперекор другим и даже более, причиняют им немалый вред? Я считаю, что это попросту недопустимо. Но многие думаю иначе.

Игорь познакомился с Гришей ещё в первом классе. Но общаться они стали не сразу, первые полгода обучения они словно не замечали друг друга и находились в совершенно разных компаниях. Но потом, когда первичные ещё непрочные компании стали распадаться, они начали общаться, сначала совсем немного, когда обстоятельства сводили их, затем, они поняли, что имеют схожие взгляды на жизнь. Такие похожие друг на друга люди часто и становятся друзьями. Они оба всегда придерживались своего мнения и не слушали окружающих, были, можно сказать, отдельно от всего остального коллектива. Игорь в то время держался своего тогда ещё, как он считал, друга. Держался за мысль, что ему так сильно повезло в жизни со столь уважаемым человеком в классе. Но почему он, Гриша, пользовался столь высокой популярностью в школьные годы? Всё очень легко. В детской неокрепшей психике действует основное поведенческое правило — кто сильнее, тот и главный. Да, такого главаря могут не любить, презирать, но никогда в открытую, ибо их страх, повелевающий ими, не позволяет переступить через грань, что лежит исключительно в их головах. Ведь именно они и создали её. А Гриша был сильным. Во всяком случае, казался таким, будучи слабым трусом. Он всячески старался хитростью, обманом или шантажом сделать так, чтобы всё получилось исключительно таким образом, как он хочет и не иначе. И у него это превосходно, просто великолепно получалось. Настолько, что он был волен менять друзей как перчатки чуть ли не каждую неделю, а после очередного извинения его бывшего «друга», этот самый «друг» переставал быть бывшем, и дружеские отношения продолжали развиваться, как ни в чём не бывало. Словно своеобразная игра избалованного шакала, которая заставляла его испытывать истинное удовольствие от той власти, которую ему сами дали те бесхарактерные и такие же слабые, но при этом абсолютно глупые и слепые.
И так продолжалось из года в год. И дружили с ним вроде все, хотя он на самом деле имел так мало друзей. И все вроде бы были с ним в хороших отношениях, но это не было истиной. Некоторые откровенно призирали его, распуская нелицеприятные слухи у Гриши за спиной.

А он в свою очередь клялся и бился об заклад своим немногочисленным приближённым друзьям, к которым относился и Игорь, что рано или поздно накажет всех тех, кого он подозревал в неверности. Но шли недели, месяцы, годы, а он так и не перешёл от слов к делу в том коллективе, в котором каждая группа наиболее тесно общающихся людей была настроена против другой. Так и существовали они в обоюдном страхе или просто непонимании, что исходил из них самих. И за столь долгие годы никто, совершенно никто не принял хоть даже малейшего шага к улучшению ситуации, ибо все боялись друг друга. Григорий боялся, что большинство в классе объединится против него, и он потеряет свой статус, а большинство боялось самой лишь его личности, которую, совершенно не зная Гришу, они создали сами под воздействием одурманивающего, затмевающего сознание страха, который они глупо, пытаясь себя оправдать, подменили авторитетом перед тем, кто казался им намного сильнее. Глупо... как глупо. И Игорь, тот, кому я сейчас столь доверяю, был среди них, был одним из тех, кто попал в эту ужасную яму страха и лжи. Но он оказался сильнее и он смог вылезти из неё, пусть и немалой ценой, но оно того стоило. Стоило потому, что он изменился. Не сразу, не в одночасье, но однажды, уже спустя семь лет бессмысленного существования и принятия всех тех, ненавистных ему ужасов подростковой жизни, он понял, что дальше так нельзя, нет. Словно переключатель. Сработал. Неожиданно, за столь короткий промежуток времени. Что же было причиной столь резких перемен? Игорь не знает ответа на этот вопрос. Он сам много раз себя спрашивал о своём светлом порыве, но раз за разом тонул в водах лжи и невежества, что приходили ему в голову, не давая чёткого ответа.
А самое главное, зачем? Зачем нужно было менять пусть и не идеальную жизнь, но такую спокойную, ибо за много лет общения с Гришей он привык как к отсутствию взаимопомощи, так и более — к шуткам, которые очень часто переходили черту, заставляя человека страдать то от побоев, то от публичного унижения. И увы, всё раньше сходило Грише с рук. Словно все думали, что ему положено по статусу вести себя более надменно, чем всем остальным. Но кто дал ему право мучить, унижать, оскорблять всех подряд и даже своих, как он считал, причём искренне, лучших друзей? Разве это не является показателем его глубочайшей болезни? Унижать своих близких, тех, кто должен быть так дорог тебе? Но, видимо, в Гришиной семье это было нормой. Но нет, его кошмар исходит не из семьи, которая баловала его с пелёнок. Отец и мать всегда желали ему лишь всего самого лучшего. Он лишь воспользовался той брешью, что была в период его воспитания. Бедные родители, не ведающие истины о своём сыне. Ведь он так умело врал, что даже собственные родители не могли разглядеть в своём лучезарном ангеле расчётливого и осторожного дьявола, который полностью завладел неокрепшим разумом мальчика.

Иногда случалось, что кто-то мог высказать своё недовольство по поводу очередной неудачной шутки юного лидера класса. На что он всегда реагировал с хитро завуалированной под шутку агрессией. Говорил, что это всего лишь шутка и что самые жёсткие и грубые шутки друг над другом могут шутить лишь лучшие друзья. А все охотно верили в это, ведь им так самим хотелось верить.
Но грубые шутки и их постоянное применение есть всего лишь один из признаков главного ужаса Гриши, а именно — жажды тотального преклонения и подчинения. И он не гнушался ни каких методов для того, чтобы поддерживать свой имидж. С самого рождения он осознавал, что он достоин большего, избалованный и всеми любимый, ощущающий себя выше всех остальных, а поэтому совершенно не стеснялся пользовать безумных глупцов, которые свой глупостью загоняют себя всё глубже и глубже по сточным трубам этого города. И он пришёл суда, на Землю, лишь для того, чтобы вдоволь насладиться той вседозволенностью и безнаказанностью, которую он так сильно любит и ценит всем своим гнилым сердцем.

Но, а как же карма? Я думаю, что она... Она просто ужасна... она чудовищна. За все свои не столь многочисленные воплощения он натворил столько зла и негатива... Он воровал, убивал, насиловал, испытывая при всём при этом неописуемые наслаждения, каждый раз ухитряясь перескочить через тяжелейшие испытания, что были уготованы ему свыше. И даже когда он получал праведный удар, он всё равно, несмотря на боль, будучи полностью растоптанным, находил в себе силы и творил очередное зло, от которого словно подпитывался и становился всё сильнее и сильнее.

Человек, которого не сломить негативом лишь потому, что он сам им питается. Пожалуй, всё так же тяжело, как и с той женщиной, что ожидает своей участи в подвале. Страшные адские изуверы. Чудовищные, обезображенные порождения порочной сущности, что раз и навсегда берёт верх над светлой душой. И я не представляю насколько нам нужно будет сильно стараться для того, чтобы вызволить таких людей из петли, в которой им так хорошо. Но мы будем стараться, и если наших методов будет не достаточно, то, я уверен, что снизойдёт иная, совершенно другая форма, следуя которой, мы сможем начать процесс исцеления, казалось бы, тех, кто ему уже давно не подлежит, безоговорочно.
Мы продвигаемся дальше, туда, где он сейчас и где он пробыл всю свою зрелую юность. Уже так скоро, буквально через несколько минут. Это должно было случиться. А он — Григорий, ещё, будучи там, далеко, принял на себя смелость участвовать в величайшем деянии. Или нет? Или не абсолютно всё в нашей жизни происходит по предварительной договорённости. Думаю, что многие события, произошедшие с нами, могли и не произойти, если бы мы вели себя иначе. Из этого следует, что оговоренные нами всему события, носят лишь характер важнейших, относительно тех, кого мы знаем и с кем заключили договор. И они произойдут не смотря ни на что. Но многое происходит как будто спонтанно, исходя из нашего сегодняшнего дня и из того, что мы в нём сейчас представляем. Интересная догадка. И сразу многое становится понятно и не столь запутанно. И это значит, что мы с Игорем, скорее всего не имели совершенно никакого договора ни с Григорием, ни, скорее всего, с другими будущими мучениками, что сейчас заперты в обители правды. И не имеем договора с теми, с кем нам ещё суждено встретиться. Но кармическая связь всё равно присутствует даже при отсутствии преднамеренного выбора столь серьёзных истязаний. И именно она сведёт нас с теми, кто столь ужасен и сеет вокруг лишь ужасы и страдания.
Игорь мне нашёптывает. Нашёптывает все те ошибки и ужасы, что когда-то совершил Григорий. Помимо всего вышеперечисленного, Григорий полностью разорвал связь со своими столь любящими родителями и теперь живёт один. И не было в его лице ни благодарности, ни сочувствия. Не испытывал он ни капли сострадания к своим родителям. Но, не смотря на это, он не отказывался от материальной помощи и с радостью принимал её всё время и принимает в данный момент деньги от тех, кому сейчас он также близок, как и когда-то. Как же это мерзко...

И я вижу, как несчастные глупцы, ожидающие своей участи, ждут нового раба, чтобы успокоить его и подготовить к будущим его невзгодам, которые лишь усилят его благое начало. Они знают, чувствуют, к чему это всё ведёт. И пусть мы не сказали друг другу ни слова, но мы понимаем, всё понимаем о чём думаем и через что нам вместе суждено пройти. И Григорий бы тоже почувствовал, будучи более нацеленным на свои внутренние ощущения, словно та женщина, чья суть по-прежнему остаётся неподвластна нам.

Нам столько ещё нужно пройти, но мы всё ближе, пусть и становится всё труднее идти. Я вижу, как несчастные грешники, осознавшие свои ошибки, словно нависли над нашим миром и ждут подходящего момента, когда смогут нам помочь. И нужна ли будет помощь нам, тем избранным, коих немало в этом мире? Жаль, что я могу поддерживать связь лишь с Игорем, как жаль. На этой планете так мало тех, кто достоин такой участи... Но Игорь отвлекает меня... Своими мыслями по поводу нашей будущей жертвы. Вспоминает все мелочи, все изъяны его характера, которые так тяжело будет исправить. И возможно ли? Без его инициативы едва ли. В этом и вся сложность.

Но так ли ужасен Григорий, как нам он сейчас представляется? Ведь в каждом из нас, абсолютно в каждом, есть также и хорошие, светлые стороны, которые очень часто блекнут на фоне разрушительных пороков, завладевающих нами. Конечно, они есть, в каждом они есть. Но лишь пропорция бывает разной, и у Григория она сдвинута не в лучшую сторону, к великому сожалению. Он может испытывать чувства привязанности, гордости за знакомого человека, «Друга», родственника, он способен добиваться многого, а также имеет чувство собственного долга, но, к сожалению, лишь перед собой. Увы, но это так. А как же истинные чувства настоящего человека: любовь, истинная дружба, жертвенность? — Жаль, но такие понятия, боюсь, ему даже не знакомы. Ведь как может любить и жертвовать тот, кто так сильно и эгоистично любит лишь себя? И даже радуясь за знакомого, он всё равно рассматривает это через призму своего присутствия в жизни человека, который, по его мнению, не достиг бы успехов, если бы не их знакомство. В этом и его беда.
Будет ли они испытывать сострадания к прочим грешникам, будучи в страшном заточении, или будет по-прежнему жалеть лишь себя? Полагаю, что, будучи эгоистом по своей природе, он будет всячески обманывать и использовать других слепцов, дабы освободиться от ужасного плена. Но в этом будет проявляться лишь ещё одна его слабость — а именно, такая же недальновидность, как и у других. Ведь он также слеп и глуп. И, возможно, пользуясь его слабостью, по настоящему сильные и изворотливые будут всячески использовать его, питаясь его энергией, столь тщеславной и бедной. И бедность его души, бедность его энергии, отсутствие многообразия в ней, усложнят его восстановление настолько, что эффект наказания, пожалуй, будет многократно усилен для него, как для человека такого малодушного и совершенно неподготовленного к благу потустороннему.
Но есть одна деталь, в которой я сильно сомневаюсь сейчас. А именно его принадлежность к группе, его стадия. Ведь судя по нашим ощущениям, от него не идёт зло в том виде, в котором мы привыкли его видеть. Он не совершал зла, будучи поражённым слепой яростью или гневным порывом, творя страх и боль лишь ради боли. Да, он испытывал наслаждение от нескончаемых манипуляций с людьми и испытывает их вплоть до сегодняшнего дня. Он питается негативной энергией других людей, многократно усиливая энергию свою, которая, как он думает, помогает ему. Но перешёл ли он черту, как это сделал когда-то Коля, которая отделяет зверя от истинного зла, пусть даже неосознанно? Когда-то им двигал лишь лютый, первобытный страх. А страх — один из признаков, за которым стоит и дальнейшее разложение. Что и случилось в дальнейшем. Этот страх стал перерастать в нечто большее, а именно в удовольствие, которое он испытывал в момент причинения морального или физического ущерба другим. Да, сейчас он не стоит даже близко к такими монстрами, которые совершают самые ужасные злодеяния. Но... его предыдущие воплощения. Они мельком пролистываются в моём воспалённом сознании и я вижу, что раз за разом всё начиналось подобным образом, как и наша величайшая миссия — с малого. А дальше, спустя годы, он совершал чудовищные убийства, грабежи и прочие адские поступки, которым нет оправдания. А любое зло, оно должно быть уничтожено ещё в зародыше, пока оно не родилось и не расправило свои дьявольские крылья, на которых оно отправится по миру, неся свои семена смерти и боли. И именно для этого мы и направляемся к нему. Для того, чтобы уничтожить то, что скоро возродится в его чёрной душе. Но сейчас он не столь опасен, и у нас ещё есть немного времени. Но, будучи сейчас ещё не столь разложившимся, неужели он относится к тем, кого так много и кто заслуживает дикой участи полной страдания? — Определённо. Ведь пройдёт ещё совсем немного времени, и его изначальная миссия, пусть и не осознанно, но поглотит его полностью.
А ещё... Игорь, ты слышишь? Думаю, что это значит очень много для нас, для всего человечества в целом. Определённо. Не верю, что сегодняшняя миссия — всего лишь попытка моего лучшего друга забыться, прогнав те тучи злобы и обиды, которые когда-то столь сильно терзали его. Верю, что всё это сулит нечто большее и вижу, как снова, проплывающие передо мной многоэтажки спальных районов сменяются невнятными иллюзиями, с которыми я уже некоторое время как нахожусь в полной гармонии. Всё медленно переплывается перед моим взором, слегка пульсируя.

А теперь, эта пульсация увеличивается, многократно. Снова темнеет в глазах, а шум колёс автомобиля заглушает сильнейший писк, словно металлическими колодками, сковывающий мою усталую, но при этом столь ясную голову. Мельком передо мной проскальзывают мои любимые, бедненькие детки... Хотят они что-то сказать, предупредить о чём-то. Не ехать? Или нет... Бормочут что-то о выгоде личной, словно сомневаются, но говорят, что мы на верном пути, ибо даже сам мой наставник нашептал об этом. Как же я люблю его, моего настоящего спасителя, явившегося ко мне во сне, а затем и наяву, привнеся в мою жизнь облегчение и краски в мою серую израненную душу. А в чём заключается выгода для всех, кроме предотвращения будущего отравления я не ведаю ещё сейчас.

Мы всё ближе. Панорамы спальных районов плавно сменились промышленными строениями, такими серыми и пустыми. Одинокие жилые малоэтажные дома разбавляют эту картину, а бетонные глухие заборы всё сильнее и сильнее нагнетают чувство безысходности и скорого конца всего сущего. Где-то недалеко проходит железная дорога. Множество мёртвой растительности и редкие магазины. Нам нужна заправка и еда. Без неё никак. Нет, она нужна не нам, ведь мы можем очень долго обходиться без еды насущной, ибо силу истинную черпаем из иного источника. Но наши грешники... они не настолько познали силу энергии и поэтому так зависимы от материальных потребностей, в том числе и физиологических.

И вот, метрах в ста, за поворотом. Мы медленно подъезжаем. Я отправляюсь в магазин, шатаясь, пытаясь справиться с ледяным ветром, дождём, шумом в голове и галлюцинациями, которые я уже с лёгкостью могу отличать от реальности. Говорю работнику, чтобы заправил 92 бензину. Захожу в тёплый магазин заправки. Набираю несколько бутылок воды и лапши с десяток больших упаковок. Уже иду расплачиваться в кассу и вижу... по телевизору, репортаж. Вечерние, или уже даже ночные новости. О пропаже людей. О наших, о наших похищенных. Показывают, о нет... моя квартира. Кто? Кто посмел? Как? Быстро расплачиваюсь за бензин и продукты и бегу к машине. Сажусь, захлопывая дверь, кидая купленные продукты на заднее сиденье.
— Ты знаешь? Они... обнаружили мою квартиру.
— Этого стоило ожидать. — Добрым голосом, улыбаясь, заводя автомобиль, говорит Игорь.
— Как? Кто-то им рассказал. Я знаю.
— Но кто? Светлана? А быть может, Егор? Я ему не доверяю. — Говорит Игорь.
— Нет! Они не могут. Егор... Я уверен, он помог нам и отчасти благодаря ему всё у нас сейчас идёт по плану.
Машина аккуратно трогается, и мы продолжаем путь под ледяным дождём, возможно, последней осени этого мира, оплакивающей рай, ставший адом.
— Не стоит никого винить. Рано или поздно мы поймём кто это сделал. Много возможных вариантов. — Говорит Игорь.
— Они перевернули там всё, разгромили, словно я самый страшный преступник. Тот, кто так чужд мне. Я... Не могу поверить в то, что происходит. Я не хотел, но я ожидал.
— Мы оба не желаем, чтобы всё так закончилось. И знаешь, нужна лишь такая мелочь — верить. Тогда жизнь будет продолжаться.
— И будешь неуязвим. — Продолжаю я.
Так мы дальше и молчали до самого пункта нашего назначения, не проронили ни слова. Одно лишь я знал точно — в свой уже бывший дом я более не вернусь. Неприятно, но глупая привязанность к вещам убивает и ослабляет. И я буду стараться побороть в себе это маленькую слабость, тянущуюся ещё со времён детства. Спустя уже каких-то минут десять, минуя промышленную зону, мы приехали к многоэтажному дому, что находится в окружении серых типовых панельных домов. Четвёртый этаж. Он там, чувствуем это. Осталось дело за малым.

День пятый (Часть 2)

Выходим из машины, оглядывая всё вокруг: типовые панельные девятиэтажные дома, гаражи, а вдалеке виднеется наземная линия метро, тянущаяся куда-то очень и очень далеко, в сторону загородного города. Аккуратный, ухоженный дом с такими же ухоженными цветочными клумбами вокруг него. И этот дом, он явно не вписывается в местную атмосферу, столь мрачную и потерянную. Новая постройка, и судя по всему, Григорий совсем недавно приобрёл тут квартиру. Направляемся к подъезду, что располагается метрах в тридцати. На улице пусто и одиноко, никого нет в столь поздний час и такую плохую промозглую погоду. Ледяной ветер раздувает одежду, а с головы стекает обжигающе ледяная дождевая вода, кое-где замерзая и образуя льдинки. Этот дождь, он будет идти так долго, пока не произойдёт то, чего мы столь сильно добиваемся всеми силами. И только ещё холодает. Мы уже рядом.
Игорь дёргает за ручку дома, она открывается, словно он ждал нас тут, пусть даже неосознанно. Аккуратный подъезд: цветы в горшках, светлая мебель, ковры и приятное глазу освещение — всё, что создаёт истинную атмосферу уюта и комфорта. Пожилая консьержка. Она читает газету на своём рабочем месте, но не замечает нас. Как будто не слышит, не чувствует нашего присутствия, что сияет лучезарным светом. Поднимаемся по лестнице, невысоко. Стены салатового цвета, чистая лестница, перила. Хороший чистый дом, который пока что не успели превратить в то, во что превращаются все красивые и благие вещи под воздействием влияния отрицательных энергий. И вот мы уже на этаже. Подошли к двери. Игорь точно знает, что Григорий точно тут.
Дёргаем за ручку. Закрыто. Но он дома, точно, один. Позвонить? Откроет ли? Мы так и делаем, не прибегая к помощи сил особых, которые требуют слишком много затрат. Ведь просто позвонить — самый простой и действенный способ. Вдруг он образумился хоть на малую долю, вдруг сможет увидеть свет янтарный доброты. Мои ладони слегка вспотели от волнения, скорее светлого, чем негативного. Я предвкушаю истинное наслаждение от того результата, что мы получим уже так скоро. Сейчас. Слышим звуки, за дверью ходят. И тишина. Вдруг всё неожиданно стихло. Пытаюсь сконцентрироваться, а Игорь помогает мне. Он, Григорий, боится, сильно боится. Сам не знает почему, ведь в своей квартире он в безопасности. Настраиваюсь на его частоту. Чуть слышно проскальзывают в моей голове его мысли.
— Кто это? Зачем они тут? Кто такие? Я никого не звал. Уже поздний час, так поздно. А вдруг... Вдруг они маньяки, что хотят меня убить, ограбить, присвоить себе всё то, чего я добился таким трудом? Куда идти, что сейчас делать? Надо звонить в милицию. Они обязательно помогут. Так, всё. Так и решил. Телефон... Где мой телефон? А, вот же он. Что? Чёрт! Почему нет связи? Перезагружаю его. Как перезагрузится, обязательно позвоню. А быть может с домашнего? Да нет у меня же домашнего! И нет специально для того, чтобы такие всякие не доставали меня. Было уже, что звонят в дверь всякие там сектанты, проповедующие свой бред. Но чтобы в столь поздний час! Вседозволенность! Наказать. Так... так, давай, работай. О нет, не берёт, опять. Почему? Сегодня работало же, буквально пару-тройку часов назад. Не понимаю. А быть может открыть? Может они помогут? — Нет, стой, нельзя. В чём они помочь то могут?
Хорошо получается, ещё совсем немного. Он хорошо держится, сопротивляется нашей великой силе убеждения. Но, будучи трусом и слабым увальнем, он не сможет долго держаться. Осталось немного совсем.
— Нет, нет! Пойду к себе в комнату и запрусь там. Но... Там же нет замка! Дьявол! Если они взломают дверь? Просто тогда залезу под одеяло, запрусь в комнате и буду ждать, пока они не уйдут. Им же не попасть ко мне в квартиру, никак. Да, да, точно никак. Дверь стальная прочная, такая крепкая, что им не попасть ко мне, не взломают. Да какое вы вообще имеете право? Это моё лично пространство, имущество. Убирайтесь вон, грязные свиньи! Может вы вообще бездомные и вам нужны деньги... или ночлег? Точно, я понял! Я вам открою, попросите денег, а пока я пойду искать мелочь, вы ограбите меня! Точно! Или изобьёте меня и вынесете всё имущество! За что платим деньги консьержке? Как вас она только впустила? Знаем мы ваши штучки эти все. Вы вообще маньяки, да, определённо. Забежали за кем-то в подъезд, а Лариса Ивановна старенькая уже, вот и не заметила, или уснула просто. Точно! Вы бездомные, нищие бродяги, воры и убийцы. Не ведать вам моей крови и моих денег. Убирайтесь прочь! Ненасытные вы мрази! Идите спите на улице.

Сложно, трудно. Видимо, он действительно силён как в своей глупости, так и в своём страхе настолько, что даже сумасшедшая, всеобъемлющая сила не способна столь быстро его убедить. Но ничего. Не бывает того, чтобы настоящая энергия не срабатывала. И мы пытаемся и дальше, снова и снова. Упорство — вот что всегда приводит к положительному результату.
Вижу, как он в своей кровати лежит под одеялом, пытаясь абстрагироваться от нависшей справедливости. Кружится голова. Он будто борется с нами. Закрываю глаза, дабы не видеть всё новых и новых зрительных галлюцинаций. И далее слышу его мысли.
— Стойте, стойте. Вы же знаете, что я не поддамся на ваши уговоры бессмысленные. Или... Вы же сумасшедшие, так и будете стоять всю ночь и ломиться ко мне. Надо сказать им, открыто, чтобы проваливали ко всем чертям, безродные псы. Не зря же я тот, кем являюсь сейчас. Да я и всегда был лучшим во всём. Эти уроды, они лишь раздражаюсь и отвлекают меня, всю жизнь... Всё, сейчас я покажу вам! Будете знать, как просить денег и впихивать доверчивым бабкам свои сектантские книги.
Он идёт. Встал, и неохотно, а с другой стороны с ярым намерением и желанием направляется к двери. Одетый в белоснежный банных халат, в тапочках. Высокий молодой человек, ростом под 190 сантиметров, достаточно крепкого телосложения. Подходит к двери и смотрит в глазок своими подёргивающимися испуганными глазами, хитрыми и такими отталкивающими, как и само его естество.
— Кто здесь?
Молчим, стоя прямо перед дверью. Он медленно протягивает руку к дверному замку, на пару мгновений задерживая её на замке, слово что-то обдумывая и борясь, а затем резко проворачивает ручку замка на несколько оборотов и распахивает дверь прямо перед нами. Стоит и смотрит, не проронив ни слова. Взгляд его остекленел, помутнел.

— Так иди же, давай. Следуй за нами.

Но вместо этого он молча разворачивается и, не закрыв дверь, идёт обратно в спальню. Нам же ничего не остаётся делать более, как идти за ним.
— Хорошая квартира. — Замечает Игорь.
— Объясни мне кое что! Мы же не приехали сюда для того, чтобы ты решал свои старые проблемы? — Вдруг возмущённо спрашиваю я.
— Есть то, чего ты не знаешь, а именно сон. Ты так его и не вспомнил?
— Прости... Я... Я и забыл совсем. — Грустно произношу я, закрывая входную дверь с обратной стороны.
— Тот лес из сна. Там я видел их. Они словно звали меня своей болью и грустью. И были там и те, кто был будто бы против всего этого кошмара неописуемого, но таких было немного. И искреннее непонимание и осуждение меньшинства было столь сильным, что я поверил им. Но увы, точного ответа я не ведаю на вопрос «Куда?». И зачем? Не знаю, где это находится. Но я думаю, что Григорий поможет нам. Я видел его там, в лесу. Словно твой спаситель, мученик, осознавший былые промахи. И, он наш спаситель в сегодняшней нашей миссии и спаситель тех несчастных, что мучаются в своем неведении. Им ослепили разум, уничтожили чувства. Они стали безвольными, бесхарактерными. Они несчастные и они убивают в себе всё святое.
И был там он. Имени его не ведаю я сейчас, но он — настоящий монстр. Зло и желчь так и сочатся из него, он столько принёс ужаса на Землю. И с ним ничего не могут сделать, ведь его жертвы... они сами защищают его. Истинные безумцы. Кому-то же хватило сил уйти, изменить свою жизнь, но они так и не рискнули сломать систему того чудовища, что так долго ломала их. Понимаешь? А Гриша, он испугался сильно-сильно. Но ему не хватило сил уйти, рассказать о всём том, что происходит там. Да и какой в этом вообще смысл? Ведь многое уже и так известно, но вот только результат всё прежний — его нет. Снова отделывается штрафом, совершенно смешным и несерьёзным.

Игорь многое ещё мне поведал. Рассказал о человеке, за которым идут, к которому прислушиваются, но делают это, не видя правды и истинного положения дел. Он заманил их, навязал им лживые ценности, а они искренне поверили во всё то зло, которое он так сильно любит. А чем он занимается? Кто он такой? Мы точно не знаем сейчас. Полагаю, что Григорий сможет нам всё рассказать, за что мы, признаться, будем крайне сильно ему благодарны.
Но что же делать дальше с ним, с тем, кто в скором будущем переступит черту между стадиями гибели души. Имеем ли мы права причинять ему боль, заточив его в великую обитель мира и правды?

Игорь говорит, что есть определённые обстоятельства, что влияют на наши решения. Таких очень много в жизни, и Григорий окружил себя такими, которые вряд ли приведут его к иному исходу. У него многое есть, но он хочет большего, хочет того, в чём совершенно не нуждается. Хочет лучшую работу, а не работу обычного программиста, в которой он полностью разочаровался, обвиняя родителей в том, что они сами заставили его выучиться на столь ненавистную им профессию. Он хочет всё время расширять и расширять круг своих знакомых, который, к слову сказать, со школьных лет вырос многократно, для того, чтобы иметь как можно больше ниточек для манипуляций и удовлетворения своих потребностей. Но увы, таких людей, слабовольных, бесхарактерных, хоть и много, но иногда попадаются и сильные, те, от которых у Григория словно мороз по коже. Рядом с сильной личностью он осознаёт всю свою слабость духовную и ломается морально. Старается отпускать таких людей как можно быстрее и всячески не допускать дальнейших контактов с таковыми.
Игорь помогает мне узреть картины будущего, переплетённого с прошлым. Будущего и прошлого, которые, словно зеркально проецируют сегодняшнее отношение Гриши к людям, но усиленные многократно. Вижу, словно отголоски его прошлых жизней. Вижу много зла, ненависти, в которой люди словно закапывают его заживо, а он, несмотря ни на что, черпает в этом лишь силы раз за разом. Как будто ему нравится, когда люди его ненавидят, презирают. А он лишь становится от этого сильнее. И этому не будет конца, если мы не вмешаемся в его разрушительный ритуал. И вижу я, как в своём страстном стремлении подчинять и унижать он зайдёт так далеко, что не будет уже дороги назад. Зайдёт в самую чащу своего засохшего леса, в котором не будет места свободного от раздавленных, разбитых духовно и умерших физически. Страшное смердящее зловоние ворвётся в его существование. Рано или поздно... срывается, устаёт от той жизни, которую он сам выбрал и создал. Ему хочется большего. И вот уже, спустя много лет беспрепятственного пользования бездумными глупцами, он поймёт, что может пойти и дальше. Начнёт грабить тех, кого посчитает хуже себя. Начнёт насиловать и избивать тех, кому, как он будет думать, уготовлена лучшая судьба. А дальше... дальше лишь хуже. Опять и опять. Раз за разом всё повторяется вновь.
Но не сейчас! Сегодня, в это мгновение, мы не позволим ему совершить то, что он безнаказанно творил столь долгие годы в предыдущих жизнях. Мы встанем щитом для его больной души и не допустим страшных последствий. Он будет там же, где и те, кто сейчас находятся в заточении. Это и будет для него сильнейшим наказанием — быть терзаемый истинными чудовищами современности. А потому снизойдут до него мои любимые... мои милые дети. И они помогут ему познать как правду, так и самого себя. Заглянут ему в душу, запоют песню скорби и печали, оплакивая несчастных людей, которые совсем не заслуживают того, чтобы жить тут, в этом мире, среди непрекращающегося ужаса и боли.
На лестнице кто-то есть двумя этажами выше, кто-то ходит. Мы же, не обращая внимания, слегка взволнованные, понимаем, что сил уже практически нет, и вряд ли наши способности подействуют ещё на кого-то сейчас. Поэтому мы тихо следуем за пленником собственных пороков на кухню. Он, в помутнённом сознании, вероятно, пребывает в шоковом состоянии, понимая, что он сделал, но, не ведая причины, молча садится на стул. Я же кладу ему руку на лоб, стараясь привести его в чувства, дабы он не пытался блокировать наши сигналы своим страхом.
— Можешь говорить? — Спрашиваю я бывшего друга Игоря.
На что Григорий кашляет и потирает рукой голову.
— Нам нужна помощь! Поможешь? Хотя у тебя нет иного выбора. Поверь, чем больше ты нам расскажешь, причём обязательно правды, тем лучше для тебя, поверь. И ты всё обязательно должен сделать искренне, иначе пользы непосредственно для тебя будет не столь много.
— А что вы хотите услышать от меня? Кто вы? Как вы тут оказались? Я вас не звал! — Хриплым отрешённым голосом произносит Григорий.
— Ошибаешься. Звал, ещё как звал, только сам ещё об этом не ведаешь.
— Ненормальные...
— Расскажи о той секте, в существовании которой ты когда-то столь активно принимал участие.
— А... Секта? Вы о чём вообще? Всё это бред.
— Бред? Даже в том случае, если я скажу, что ты можешь сейчас спасти десятки, а может даже сотни жизней, если согласишься помогать в миссии нашей. Потому что я вижу, что ты всё знаешь, только не хочешь говорить. Скажи, не таи в себе. Сделай себе лучше. Облегчи судьбу свою. А если не скажешь, то мы всё равно всё узнаем, но вот только упустишь ты свой шанс облегчить свою участь, пусть даже совсем немного.

— А где гарантии? Почему я должен вам верить? Что вы задумали? Я вообще не понимаю, чего вы хотите. — Спрашивает Григорий, пытаясь скрыть свой страх.
— Не обязан. Но попытаться стоит, ведь вера есть священный дар, дающий нам всем смысл жить. Кто он такой? Ответь. Расскажи о том, кто основал всё это? Спаси себя. — Говорю я и помогаю Грише сесть на стул.
— Вижу, выбора у меня нет совсем. — Глубоко вздыхает он.
— Выбор всегда есть. Но так часто мы ошибаемся. Так не ошибись сейчас ты в столь ответственный кульминационный момент. Не просто же так ты впустил нас.

Весь дрожащий, скользкий и плохо пахнущий от пота, он с трудом сглатывает и смотрит умоляюще мне в глаза.
— Да, хорошо, всё скажу. Может и хорошо это всё потому что этот урод наконец то получит по заслугам. Алексей Гревцов, отчества не знаю. Он всё это создал. Много лет назад. И до сих пор к нему идут, даже женщины и дети. Они думают, что это правильно, но всё не так. Я сам против жестокости и не приемлю те методы, которыми Лёха воспитывает своих учеников. Говорит, что через истязания люди укрепляют свой дух. Да он, все сектанты конченые! Сами дают ему себя бить, своих детей! Не знаю, сам не видел, но слышал о том, что он собственноручно проводил жертвоприношения маленьких детей, которых матери сами вели на смерть! Ужасно! И я хотел уже буквально на днях заявить в полицию и...
— Ты лжёшь! Зачем ты лжёшь… — Еле сдерживая разочарование и боль, произносит Игорь.

— Не стоит выгораживать себя. Мы же всё знаем о твоей гнилой, мёртвой душе! И ты не обманешь нас. Почему? Почему люди сами не понимают, где есть их настоящее счастье и не желают его себе… — Добавляю я, ещё крепче обхватив его за лоб, так, что от его энергетики мне становится не по себе.

— Хорошо, хорошо... Только пожалейте, не убивайте, прошу вас, молю! — Жалобно затрепетал Григорий.
— Смерть — слишком простой выход, к тому же, являющийся выходом ложным. Не посмеем мы никогда поднять руку на тварь, порождённую божественным разумом. А теперь продолжай. Скажи, где это находится? Как нам до него добраться? — Спрашиваю я.
— Точного места не помню, но это в области, приблизительно километров 150 от города. Далеко так. Ехать по трассе Р7 на восток. Там должен быть указатель именно на его поселение. То ли школа духовного единства и культуры, то ли что-то ещё. Как-то так вообще. Знаю, что он часто там бывает, даже постоянно. Охраны как таковой нет. Ну может пара человек так, для вида. Он думает, что крутой, может сам со всеми справиться. Это всё потому, что он убеждает своих учеников в своих способностях. Избивает всех там, а никто не сопротивляется. Это же всё ещё и законно вроде даже, легально.
— Да, и тебя избивал. Но ты был слишком в чём-то слаб и не выдержал этого, понимаем. Но ты должен бороться — Говорю я.
На что Григорий промолчал. Не ответил. Поник головой и закрыл глаза.
— Отпустите, пожалуйста. — Слёзы наворачиваются на его обычно хитрые, а сейчас испуганные и грустные глаза.
— Обязательно, отпустим, если ты всё сейчас сделал искренне. Хотя... Искренне... Но сейчас ты пойдёшь за нами туда, где ты увидишь истинную сущность мироздания. Ты поможешь как себе, так и другим в том, чтобы наставить себя и других людей на путь к счастью и гармонии. И будет у тебя шанс обрести вечный катарсис духа — Говорю я.
А затем всё было быстро, так неразборчиво. Мы уходим из квартиры, а он следует за нами, поняв, что не может более жить так, как жил. Хотя я всё же понимаю, что, скорее всего осознания у него и близко нет такого, какое хотелось бы видеть в нём, и следует он за нами, не сумев побороть то влияние, что мы на него оказываем. Мы не переживаем ни за видеокамеры, ни за отпечатки пальцев, ибо вера придаёт нам силы, которые обычным людям просто не суждено понять, и мы понимаем, что, если даже не силы свыше спасут нас, то мы сами обезопасим себя. Игорь быстрым взглядом осматривает квартиру сквозь мрак ночи и выходит вслед за нами. Григорий закрывает на ключ входную дверь входную дверь, а затем спускается по лестнице и выходит вместе с нами на улицу, пройдя мимо, словно ослепшей консьержки, которая делает вид, что совершенно ничего не видит и поэтому не задаёт вопросов. Не торопясь, не боясь быть схваченными, садимся в машину: Григорий садится вперёд, а я сажусь на заднее сиденье, и мы медленно уезжаем. Направляемся... Куда мы сейчас? — Мы домой, к нам... Надо отдохнуть, сложить все мысли воедино и решить, как нам поступать дальше. Как мы будем действовать? Что ещё шокирующего узнаем о нём и что ещё почувствуем?
— Сергей... — Слышу я голос Игоря.
— Ты должен всё сделать сам, без меня в этот раз. Ты должен, понимаешь? — Добавляет он.
— А как же ты, мой наставник и учитель? Смогу ли я справиться со столь серьёзным делом без тебя? Так тяжело, так болит и кружится голова. — Отвечаю я, зажав нос рукой, дабы не испачкать себя и салон автомобиля в крови.
— Я буду с тобой, духовно. Меня беспокоят наши пленные... Что-то в них противится нашему дому и нам. Думаю, что тут всё куда запутаннее, чем может показаться на первый взгляд. И сейчас у нас новый гость. Так много всего, много работы и забот. Мы должны всё делать параллельно, дополняя друг друга.
— Ты останешься дома?
— Да. — Кратко отвечает мой друг и учитель.
Мы двигаемся в сторону загородного дома. Минуем промышленную зону, заправку, на которой я увидел фильм, столь шокирующий меня. И я думаю, что меня ещё более шокирует то, что я увижу там, в самом сердце страшного кошмара, что прикрывается благими мотивами.

И вот сейчас, когда его помощь мне столь сильно нужна, он хочет покинуть меня. Но я понимаю, что это будет являться частью моего роста. Если я справлюсь, если перешагну через барьеры и преграды, если смогу увидеть свет всесильной правды, то тогда я буду вознаграждён и взойду на новый уровень. Так скоро, столь близко. Уже совсем рядом. С каждым днём всё больше и больше ответов на мои извечные вопросы, но и вопросов также прибавляется. Но я думаю, что это очень хорошо, ибо будет толкать и дальше меня вперёд, на поиски и познание неведомого. Словно в лабиринте, я нахожусь сейчас опять в паутине лжи и тайны. Они кругом окружают меня и строят козни на моём благословенном пути. Но я не боюсь, совсем. Я считаю, что этот мужчина, Алексей... он должен будет ответить по всей строгости. И я видел его: мужчина лет пятидесяти, с бородой и проплешиной, с толстым пивным животом, словно бочка, и неимоверно завышенной самооценкой. Думаю, что он чем-то притянул Григория к себе, или Григорий притянул его. Ведь они так сильно похожи в своём стремлении подчинять других.
А что было бы, если бы мы с Игорем сегодня не приехали на помощь Грише, что было бы с ним дальше? Неужели, мы получили бы, мир получил бы чудовище, куда более жуткое и страшное чем Алексей. Подобное притягивает подобное, и думаю, что именно по этой причине страшные глупые сектанты и не желают покидать пристанище боли и унижения. Ведь они сами, пусть даже глубоко, в самых потаённых уголках своей тёмной души, мечтают пытать и убивать. Но они боятся. И поэтому этот страх держит их, как и скрытое желание причинять страдания другим. А многие из них получают удовольствие от собственных мучений и истязаний. И эта болезнь адская, невыносимая для света, помноженная на страх и нерешительность делает из них бомбу замедленного действия, которая растёт день ото дня и в один прекрасный момент вырастит в полноценный источник зла, что отделится от своего первоисточника и пойдёт по миру, сея смерть и боль. И именно поэтому столь страшны такие объединения. Сегодня они, люди в нём, не осознаны, а завтра уже осознанно, с пониманием пойдут убивать и пытать. Он выращивает чудовищ, каковым и является сам! Это просто ужасно.
А ещё страшно то, что такие люди, покалеченные, изуродованные, больше никогда не смогут вернуться к полноценной жизни, если искренне сами этого не захотят изо всех сил. И большинство не захочет. Ведь зачем это нужно? Зачем пытаться изменить в себе то, с чем тебе так нравится жить вместе. Зло затмевает разум и здравый смысл, и от него уже нет спасения. И это меня беспокоит и тревожит до глубины души. И я не собираюсь ждать, терпеть и позволять и дальше травить людей, загоняя их в свои страшные сети. Сегодня же, ночью, когда никто не ожидает. Я буду там, на его пороге. И не будет конца моему гневу и свирепой справедливости. Он, сегодня же, будет там, где уже совсем скоро начнёт перерождаться физически и духовно. И я не позволю ему, чтобы под его руководством слепцы слабые духом переступили через первую стадию деградации души. Мне так их жаль...
А моя любимая, милая, моё величайшее проклятие. Знаю, ты услышала меня, но не поняла моих истинных намерений. Зачем ты так поступила? Что я тебе сделал? Я так хотел... хотел увидеть тебя рядом с собой, а ты уничтожила тот храм, в котором я жил и в котором я вырос. Но было ли зло это умышленным? Было ли преднамеренным, или это пыл, лишь позыв, повелевающий тобой, действие, чьи истоки лежали куда глубже, чем просто на поверхности моря мести и злобы? И есть ли в этом злой умысел, и является ли твой поступок греховным по отношению ко мне? Относительность понятий снова застлала мой разум, и я снова путаюсь в том водовороте мыслей, что засасывает меня в самую пучину.
А существует ли вообще понятие добра и зла? Если подумать, приглядеться повнимательнее, то, относясь к совершенно разным культурам, имея непохожие друг на друга традиции и обычаи, разные народы будут по-разному интерпретировать одни и те же события и действия. Для кого-то величайшим добром будет потеря близкого человека, ибо это позволит испытать себя духовно и пройти через величайшие трудности. Для кого-то же это будет недопустимо. А кто-то воспринимает даже самую страшную, запредельную боль как благо. Для кого-то допустимо даже убийство за малейшую оплошность. Но всё это, конечно же, крайне утрированно.
А наше с Игорем действие есть священная мечта, осуществив которую, мы многое поменяем в этом мире. И коль даже загробные мученики стоят на нашей стороне, то тогда и не должно быть даже малейшей капли сомнения. Сомнения в том, что мы что-то делаем неверно, в разрез с нормами морали и здравого смысла. Нужно обладать пониманием того, что сейчас, увы, многие похожи на Григория в своей болезни. С такими очень сложно бороться, сложно их перевоспитать посредством кармической истины. Они не поддаются духовной трансформации и их уже нельзя изменить праведными методами. Но не существует таких людей, на которых совершенно нельзя повлиять. Будучи тут, на Земле, они должны познать всю ту силу и ужасы, что будут терзать их вечно, если они не изменятся. Понимаю, что это не сможет сделать из них святых праведников, но это и не нужно. Нужно лишь убить в себе то страшное зло, что достигло своей конечной стадии. И тогда, в момент пришествия детей, люди поймут свои ошибки и этим дадут себе шанс измениться и не допустить забвения. Но наша Земля... Я не знаю... даже Игорь не знает и никогда не слышал о мирах, в которых было бы столько отчаяния, в которых так бурно процветал бы ад. Земля — сложное место. Оно сложное в первую очередь многогранностью энергий, в которых так легко запутаться, избрав ложный путь. А идя по нему, так сложно свернуть в правильном направлении. Не знаю, сами ли мы выбрали свой дом или нет, но лишь на нас лежит ответственность за его бездумное и безостановочное разорении и умерщвление своими дурными мыслями и поступками.
Спустя несколько минут мы уже были около дома. Всё тихо, по прежнему пусто, безлюдно. Помогаю Игорю сопроводить уставшего и обессиленного Григория в подвал и затем, будучи на вершине священного подъёма энергии, отправляюсь в путь, туда, куда ведут меня мои мысли и чувства, ведомые нашими несчастными спасителями, что нашёптывают мне верную дорогу. Так много событий, эмоций переживаний, что захлёстывают полностью и не дают спокойно вздохнуть. Сил всё меньше, но я по прежнему бодр, и мои мысли и действия обдуманы. Двигаюсь на восток, туда, где произрастает истинное безумие и лож. Но столь ли необходима этим слепым безумцам моя помощь? Они ведь столь сильно любят его, почитают, всячески боготворят. И в их затуманенных глазах я предстану, сумасшедшим неверным, который, вторгся в их священный дом. И они возненавидят меня столь искренне. Но что я могу поделать? Разве есть иные пути решения? Да пусть знают они, что я не желаю им зла, что я хочу им помочь. А если в них осталась ещё хотя бы малейшая капля здравого и разумного, рано или поздно они всё поймут и будут меня искренне благодарить за всё. А если нет? В таком случае мне их искренне жаль.
Путь предстоит неблизкий. Я опасаюсь, что мне будет сложно. Нужно быть предельно внимательным, нужно всё сделать гладко. В эту ночь они не ожидают чужака в своей обители ужаса и боли. И поэтому они будут столь сильно напуганы, застигнутые врасплох, осознавшие на утро, что их Бог не является таковым. Возможно, они не узнают, не поймут, но почувствуют беду, что снизошла на их "спасителя" в лице спасителя истинного. Я верю, что не будет ни страшного бунта, ни жалких попыток отчаянно вернуть то, что убивало их всё это время. Будет лишь страх, усиленный их собственным безверием в доброе. И разойдутся они, кто куда, каждый к себе в дом. Но что будет дальше? Остаётся лишь надеется, что они забудут все те духовные и физические истязания и не станут возмещать на невинных людях свою боль.
А смогу ли я всё сделать сейчас, когда уже столько всего сделано в эту мрачную, грустную ночь? Ведь не было ни знака, ничего... Был лишь позыв тех бедных, кто так хочет спастись. И сегодня мы узнали от кого они ищут спасения. На какое-то время у меня получилось освободить свой разум, очистить его от мыслей, переполнявших меня сегодня. Мои записи сейчас со мной, так же, как и ещё множество мятых листов, на которых в дальнейшем я изложу всё пережитое. Сижу в машине, что стоит на обочине загородной дороги и пишу...

Так мало проехал, но это чувство, голос, что шепчет мне: «Доверься. Доверие близкому порождает удачу. И будет знак, и да пойдёшь ты вершить праведный суд». Неожиданно, сразу после мысли о том, что надо отдохнуть. Словно я сам могу точно определять истину, пусть ещё и немного неточно. Такое одинокой место, оно кажется таким покинутым этой ночью: эта дорога, лес, редкие коттеджи по обе стороны дороги. И в них живут люди, вероятно, спасшиеся из оков мерзкой машины мегаполиса, осознавшие всю радость единения с природой.
Откидываю спинку сиденья и ложусь спать. Мало зарядки, но ничего, заряжу завтра ночью. Время уже достаточно много, и мне нужны силы, ведь завтра меня будет ждать великий день, когда я взойду ещё выше на пути моего познания и роста. И да войду я завтра в страшный лабиринт истинного зла, побуждённого извращённой сущностью, внутри которой сочится смерть.
Время... 4:58. Так долго я писал всё это… День пятый.