Глава 23. СЧАСТЛ�ВЫЙ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК

Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 551

В 1582 г. в Яме-Запольском было заключено перемирие с Речью Посполитой, в 1583 г. в Плюссе - со Швецией. По их условиям Россия утратила все свои приобретения в Ливонии и Белоруссии, хотя Великие Луки и некоторые другие города, захваченные Баторием, вернулись к ней. К Швеции перешла большая часть побережья Финского залива. Ливонская война, длившаяся четверть века, закончилась для России поражением. Только мужество защитников Пскова спасло страну от еще более тяжелых условий перемирия.

На востоке дела России шли лучше. Именно тогда началось освоение Россией Сибири. Сибирское ханство, владевшее Западной Сибирью, было обширным государством, в которое, кроме сибирских татар, входили ханты, манси, зауральские башкиры и другие народы. В 50-х гг. XVI в. хан Едигер признал себя вассалом России, но пришедший затем к власти Кучум вступил в борьбу с ней. Русское правительство поставило задачу присоединения Сибири. Оно располагало помощью фактических хозяев среднего Приуралья сольвычегодских солепромышленников Строгановых. Они не только владели огромными землями, но и имели собственные вооруженные силы. В Западной Сибири Строгановы скупали пушнину. По жалованной грамоте Ивана IV они начали там и строительство крепостей. Около 1581 - 1582 гг. (в литературе существуют разногласия относительно этой даты) состоявший на службе у Строгановых казачий атаман Ермак со своим отрядом (ок. 600 человек) двинулся в поход на Кучума. Ему удалось разбить Кучума и взять его столицу Кашлык. Население Сибири согласилось платить дань не Кучуму, а Ермаку. Однако в 1584 - 1585 гг. Ермак погиб в бою. Но начало присоединению Сибири было положено. Колонизационные потоки русского крестьянства двинулись в таежные просторы Сибири, осваивая ее плодородные земли. В 80 - 90-х гг. XVI в. Западная Сибирь вошла в состав России.

И все же в целом итоги царствования Ивана IV были неутешительны. В результате опричнины не произошло серьезных изменений в структуре общественных отношений, зато опричные репрессии и рост налогового гнета в связи с Ливонской войной резко ухудшили положение народных масс. Усугубили народные бедствия также крымские набеги, походы Стефана Батория и свирепствовавшая несколько лет эпидемия чумы, охватившая широкую территорию. Результатом был хозяйственный кризис. Центр и северо-запад были опустошены. Села и деревни стояли заброшенными, зарастала лесом пашня: одни крестьяне умерли от голода и эпидемий, другие были убиты вражескими войсками или царскими опричниками. Наконец, многие бежали из разоренных родных мест - на юг (в район Орла, Тулы, Курска и т. д.), в Среднее Поволжье, в Приуралье, а в самом конце века - и в Западную Сибирь.

Выход из кризиса правительство искало в административных мерах. Ответом на бегство крестьян стало крепостническое законодательство. 1581/82 г. впервые был объявлен "заповедным", в этот год отменялся Юрьев день и запрещался переход крестьян. "Заповедными" стали и последующие годы. Сохранившиеся источники не дают ответа на вопрос о том, по всей ли стране распространился режим "заповедных лет" или это была локальная мера, подтверждался ли указ о "заповедных летах" каждый год или их ввели "до государева указа". Но в любом случае это законодательство означало важный шаг на пути к оформлению крепостного права в России. Закрепощение стало возможным в результате опричной политики. Только деспотическое правление при неразвитости государственного аппарата могло удержать крестьян в повиновении.

Ухудшение экономического положения народных масс, закрепощение крестьянства вызывали рост недовольства. Сохранился рассказ о том, как в конце царствования Ивана Грозного царские соглядатаи записали тайком разговоры на московском торгу. Когда "список речей" принесли царю, он "удивишася мирскому волнению".

Невеселыми были итоги царствования и лично для монарха. Царь Иван был не только жесток до садизма и болезненно подозрителен, но и вспыльчив. Во время одного из припадков гнева он избил до смерти собственного старшего сына и наследника царевича Ивана. Иван Иванович был похож на отца: начитан, сообразителен и жесток. Его смерть была для царя тяжелым ударом. В 54 года Иван Грозный выглядел дряхлым стариком; его организм был расшатан пьянством и развратом. Единственным же наследником престола оставался слабоумный карлик с ярко выраженными чертами вырождения будущий царь Федор Иванович. Самодержавную неограниченную власть умирающий деспот оставлял наследнику, который править просто не мог.

6. КУЛЬТУРА И БЫТ РУСИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIV - XVI в.

Русская литература второй половины XIV - первой половины XV в., времени борьбы за политическое объединение русских земель, за ликвидацию феодальной раздробленности, как и прежде, обращалась к особенно важной в это время теме - борьбе русского народа за свержение ордынского ига. Особенно выделяются произведения Куликовского цикла, посвященные победе Дмитрия Донского над Мамаем. Первым откликом на эту битву была поэтическая "Задонщина". Существует предположение, что первоначально это была песня, которую сразу после битвы создал рязанский боярин Софоний. Обе дошедшие до нас редакции "Задонщины" воспевают Дмитрия Донского, его двоюродного брата Владимира Андреевича и всех "удальцов русских", подчеркивают важность единства сил для отпора врагу. Вместе с тем глубокой скорбью проникнут плач по погибшим в этой битве: "Не одина мати чада изостала (т. е. сына потеряла), и жены болярскыя мужеи своих и осподарев остали". Но участники битвы "покладоша головы свои у быстрого Дону за Русскую землю".

Во многих редакциях дошло до нас "Сказание о Мамаеве побоище", возникшее, вероятно, уже в первой половине XV в. Наполненное многими легендарными подробностями, "Сказание" содержит и некоторые намеренные фактические неточности. Например, митрополит Киприан, который в это время был во враждебных отношениях с Дмитрием и отсутствовал в Москве, согласно "Сказанию", благословляет Дмитрия на битву. Автор здесь хотел подчеркнуть тесный союз между великим князем и церковью. В целом же "Сказание" проникнуто чувством глубокого патриотизма и восхищения подвигами русских воинов. Вот как описывает автор русские войска перед битвой: "Дивно бо есть видети и жалостно зрети рати великого князя Дмитрея Ивановича таковых руских сынов собрание, таковое же учрежение и тако их хотение: все бо един за единаго хощет умрети и друг за друга головы своя положити". Страстными и поэтическими словами описывает автор саму битву: "И ставшимся обемя войскома, крепко бьющеся и грозно вельми; и под коньскими ногами умирающе, от великия тесноты задыхахуся, яко не мощно бе вместитися на поле Куликове".

Во второй половине XV в. новое рождение переживает старый жанр "хожений" - описаний путешествий. Это явление отражает растущий интерес образованных людей Руси того времени к другим странам, развитие экономических и культурных связей с ними. Особенно интересно "Хожение за три моря" тверского купца Афанасия Никитина. Попал он в Индию случайно: в конце 60-х гг. XV в. Афанасий поехал на Северный Кавказ для торговли, но стал жертвой грабителей. Возвращение домой сулило незавидную участь неоплатного должника: полное разорение и холопство. В надежде поправить свои дела Афанасий Никитин отправился в Иран, а оттуда - в Индию. Только через 8 лет тяжелобольной, умирающий Афанасий вернулся на Русь. Его произведение, написанное простым, безыскусным языком, без характерного для средневековой риторики "плетения словес", содержит множество интересных наблюдений о жизни и быте Индии. Благожелательно всматривался путешественник в жизнь другого народа. Он обратил внимание на угнетение, которому подвергалось коренное население страны мусульманскими завоевателями ("хоросанцами"): "В Ындейской земли княжат все хоросанцы, и бояре все хоросанцы, а гундустанцы все пешеходы... а все наги и босы... А земля людна велми, а сельскыя люди голы велми. А бояре силны добре и пышны велми". Но главная мысль Афанасия Никитина - о своей родине. В путешествии Афанасий Никитин хорошо изучил ту тюркско-иранскую смесь языков, которая звучала на восточных базарах. Самые заветные места своего произведения те, чтение которых непосвященными он считал опасным для автора, - он написал на этом своеобразном языке. Одно из таких мест - молитва о Русской земле: "А Русскую землю Бог да сохранит!.. На этом свете нет страны, подобной ей. Но почему князья земли Русской не живут друг с другом как братья! Пусть устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости". Так под пером писателя-патриота рождаются слова не только в похвалу родной земле, но и резкое осуждение феодальных распрей и междоусобиц, в которых нет, по мысли Афанасия Никитина, справедливости, нет ни правых, ни виноватых.

Новый культурный подъем вызвало создание единого государства. В первой половине XVI в. создается культурный кружок вокруг новгородского архиепископа, а с 1542 г. - вокруг митрополита всея Руси Макария. Макарием и его сотрудниками были созданы Великие Четьи-Минеи. "Четьими" назывались книги, предназначенные для чтения, в отличие от "служебных", т. е. богослужебных. "Минеями" же называли сборники, где произведения распределены по тем дням, в которые их рекомендуется читать. Макарьевские Четьи-Минеи должны были стать собранием всех книг, "чтомых" на Руси: житий и поучений, византийских законов и памятников церковного права, повестей и сказаний. Но вместе с тем они стали и сводом литературы, дозволенной церковниками-ортодоксами.

Важным достижением было начало книгопечатания. Первая типография в России начала работать ок. 1553 г., но имена ее мастеров неизвестны. В 1563 - 1564 гг. Иван Федоров, дьякон одной из кремлевских церквей, и его помощник Петр Мстиславец создали на Печатном дворе на Никольской улице в Москве первую печатную книгу с выходными данными. Качество печати было исключительно высоким. Иван Федоров был не только мастером-типографом, но и редактором: исправлял переводы книг "Священного Писания", приближал их язык к языку своего времени. Из-за преследований и обвинений в ереси Иван Федоров и Петр Мстиславец перебрались в Великое княжество Литовское и продолжали деятельность просветителей в Белоруссии и на Украине. Во Львове И. Федоров выпустил первый русский букварь с грамматикой. Не заглохло книгопечатание и в России: уже в XVI в. работали типографии в Москве и в Александровской слободе. Однако печатная книга даже в XVII в. не вытеснила рукописную, ибо печатали в основном богослужебные книги, летописи же, повести, сказания и даже жития святых по-прежнему переписывали от руки.

В центре внимания русской письменности второй половины XV - XVI в. стоят коренные вопросы жизни страны. В "Сказании о князьях Владимирских" подчеркивалась идея преемственности власти московских государей от византийских императоров. Мало того, их род выводили даже от римского императора Августа. Псковский монах Филофей в послании Василию III утверждал, что Москва - это "третий Рим". Собственно Рим пал из-за ересей, "второй Рим" (Византия) - из-за унии с католичеством. "Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти", - писал Филофей.

Одним из самых своеобразных мыслителей первой половины XVI в. был Федор Иванович Карпов, дипломат, государственный деятель. Он был рационалистом, искавшим истину через сомнения: "Изнемогаю умом, в глубину впад сомнения", - писал он. Одной из главных тенденций русской общественной мысли XVI в. было освобождение от пут церковного мировоззрения, апелляция к разуму. Этот процесс принято называть секуляризацией (от латинского слова saecularis - мирской, светский) или обмирщением культуры. В этом же русле находились и воззрения Карпова. Когда митрополит Даниил утешал Карпова в связи с его служебными неприятностями и призывал к христианскому терпению, Карпов отвечал, что терпение - добродетель лишь для монахов, а у жизни государства - иные основания. "Ин есть суд в духовных лицех, а ин в мирьском начальстве". Для государства необходима законность - "правда", иначе "сильный погнетет бессильного". Но власть, полагает Карпов, должна быть сильна: "Милость бо без справды (т. е. правды) малодушьство есть". Впрочем, гуманист Карпов, понимающий опасность деспотического правления, добавил: "Правда без милости мучительство есть".

В конце 40-х - начале 50-х гг. XVI в. писал известный публицист Иван Семенович Пересветов. Выходец из русской шляхты Великого княжества Литовского, он служил во многих странах - Польше, Венгрии, Чехии, Молдавии, пока не приехал на Русь. Пересветов с негодованием пишет о боярах, "ленивых богатинах", которые "люто против недруга смертною игрою не играют". Существенно, что обвиняет он их не в сепаратизме, а лишь в трусости и недостатке служебного рвения. России, по Пересветову, нужна "правда" (в этом он близок к Карпову). Но ввести ее можно только суровостью и даже жестокостью - "грозой". Вместе с тем Пересветов далек от восхваления деспотизма. Для него царь - это не просто самовластный государь, у него есть обязанности перед "воинниками", которые "люты к недругом". Именно "воинниками" царь "силен и славен".

Пересветов был близок и к религиозному вольнодумству. По его словам, "Петр, воевода Волосский" (молдавский господарь Петр Рареш), которому Пересветов вкладывает в уста свои мысли, спросил у одного выходца из Москвы, есть ли "правда" в Московском государстве. "Москвитин" сказал, что "вера християнская добра всем сполна,.. а правды нет". Петр воевода возразил: "Коли правды нет, то и всего нет" - и добавил: "Бог не веру любит - правду". Разумеется, ни один христианский ортодокс не отрицал необходимости правды, не выступал за неправду, но Пересветов первым в отечественной словесности решился противопоставить правду и веру и предпочесть правду. Впрочем, он предпочитал и свободу холопству. "Которая земля порабощена, - писал он, - в той земле все зло сотворяется".

Поток "обмирщения" захватывал порой даже ортодоксальных церковных авторов. Характерен в этом отношении "Домострой", автором (или, возможно, составителем последней редакции) которого был Сильвестр. Слово "домострой" в переводе на современный язык означает "домоводство". В самом деле, таково и было назначение этого произведения. Мы находим в нем и наставления церковного характера, и советы, как воспитывать детей и наказывать жену, хранить запасы и просушивать платье, когда покупать товары на рынке и как принимать гостей. Но исполнение религиозных обрядов и следование практическим советам в равной степени являются долгом - и нравственным, и религиозным. Например, грешником является тот, кто живет, "не разсудя собя" (не по средствам): ему "от Бога грех, а от людей посмех". Итак, "Домострой" чисто светское произведение, но авторитетом Бога и "Священного Писания" он освящает торговлю, наживу, даже скопидомство. Это несовместимо с суровым аскетизмом, который был официальной идеологией церкви.

О путях и методах централизации, об отношениях монарха и подданных вели яростный спор талантливые политические противники - царь Иван Грозный и кн. А. М. Курбский. Бежав за рубеж, Курбский прислал царю послание (1564), обвиняя его в тирании и жестокости. Грозный ответил, затем появились новые послания, всего было два послания царя и три Курбского. Из-под пера Курбского вышло еще несколько посланий, Курбский написал также памфлет против царя Ивана - "История о великом князе Московском" и другие сочинения. Оба были по-средневековому широко образованы: знали и Библию, и богословскую литературу, и историю Рима, Византии и Руси, и античных авторов.

По своим взглядам Иван и Курбский были не только антагонистами, но и во многом единомышленниками: оба они выступали за централизацию государства и сильную царскую власть, а политическим идеалом Курбского была деятельность Избранной рады, которая значительно укрепила централизацию. Спор шел о другом. Истинной монархией царь Иван считал только монархию деспотическую. Он полагал, что не царь действует для блага своих подданных, а священным долгом подданных является верная служба государю: ведь сам Бог их поручил в "работу" (т. е. в рабство) своим государям. Все жители страны - от последнего холопа до князя - государевы холопы. "А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же", так лаконично, четко и даже талантливо сформулировал царь основной принцип деспотизма. Курбский представлял себе царскую власть иначе. Царь отвечает не только перед богом, но и перед людьми, он не может нарушать права своих подданных, должен уметь находить мудрых советников, причем не только из высшей аристократии (позднейшие историки часто обвиняли Курбского в стремлении добиться для бояр "права" соучаствовать в управлении государством), но и "всенародных человек". Увы, сам Курбский не следовал этим высоким идеям: в своих имениях в Речи Посполитой он обращался с подвластными так жестоко, что против него было возбуждено судебное дело. Представитель князя на суде словно цитировал царя Ивана, говоря, что князь Курбский сам знает, как обращаться со своими подданными.

Курбский, хотя и допускает "всенародных человек" к участию в управлении, остается аристократом. Даже жертвы опричного террора в его "Истории" расположены в соответствии с их знатностью. И сама история создания единого государства - это для Курбского печальная история того, как московские князья пили "крове братии своей". И все же Курбский признает совершившиеся факты, царь Иван плох не тем, что он глава единого государства, а тем, что он казнит невиновных, своих верных слуг.

Аристократичен и Иван IV, который всегда кичился своим происхождением от "Августа-кесаря". Шведскому королю он отказывал в равенстве с собой, считал его род "мужичьим", так как отец короля Густав Ваза был не прирожденный монарх, а выборный.

Курбский обладал незаурядным литературным талантом, он великолепно освоил средневековую риторику, любил острые каламбуры. Например, опричников Курбский называл "кромешниками": ведь "опричь" и "кроме" синонимы, а поскольку ад - это "тьма кромешная", то опричники - адово воинство. Грозный был, пожалуй, талантливее как литератор. Он не хуже Курбского владел классическим стилем "плетения словес", но при этом любил резко выйти за его рамки, смело вводил в свои послания наряду с обширными цитатами из Библии и "отцов церкви" просторечие и даже перебранку. Тем самым он взрывал литературный этикет средневековья. Писаниям царя всегда присуща ирония - то острая, то грубая и мрачная. Курбский писал о том, что воевал в "дальноконных градах германских". Царь высмеял красивый эпитет: "Ты того дальноконнее поехал". Даже английской королеве Елизавете в момент обострения русско-английских отношений он написал: "... у тебя мимо тебя люди владеют, и не токмо люди, но и мужики торговые... А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая (т. е. обычная) девица".

Рассматриваемая эпоха - время острых религиозных споров. "Ныне и в домех, и на путех, и на торжищих иноци и мирьстии и вси сомнятся, вси о вере пытают", - писал в 70-х гг. XV в. Иосиф Волоцкий. И хотя он же утверждал, что до этого времени никто в Русской земле не видел живого еретика, на самом деле известные нам ереси относятся уже ко второй половине XIV в. Ереси и вообще религиозное вольнодумство были всегда результатом самостоятельного, без оглядки на авторитеты поиска истины. Тем самым подрывается важнейший принцип религиозно-церковного мировоззрения: беспрекословного повиновения иерархии. Попытки еретиков и вольнодумцев найти рациональные обоснования религии и отвергнуть те догматы, которые не выдерживают рациональной критики, противоречили основе всякой религии слепой вере, не основанной на знании. Поэтому, хотя ереси и вольнодумство не выходили за пределы религиозного мировоззрения, они были, по сути, враждебны церкви и несли в себе элементы социального протеста. Это полностью относится к возникшей в 70-х гг. XIV в. в Новгороде ереси стригольников (происхождение названия неясно), распространившейся среди низшего духовенства и ремесленников. Стригольники не только с позиций разума критиковали Библию и сочинения "отцов церкви", но и отвергали церковные обряды, заявляли, что "пастыри" (т. е. духовенство) сами "возволчились", а потому "овцам" (мирянам) приходится самим себя "паствити"; они протестовали против тех, кто "свободных людей порабощает и продает". Церковь и государство преследовали стригольников, многие из них были казнены, но и в середине XV в. в Новгороде и Пскове встречались стригольники.

Их прямыми наследниками были сторонники новой ереси, которую церковники окрестили ересью "жидовствующих": их обвиняли в переходе в иудаизм. Трудно оценить справедливость этих обвинений: ведь до нас дошли произведения не еретиков, а их "обличителей", не брезговавших никакими средствами в борьбе. Видимо, еретики использовали и какие-то сочинения иудейских богословов, но в целом оставались в рамках христианского вероучения. Еретики (священники Алексей, Денис и другие) отрицали церковную иерархию, не принимали как противоречащий разуму догмат о троичности божества, считали ненужными иконы и обряды. Еретики, разумеется, были утопистами: они надеялись создать религию без церкви и веры в чудесное.

Церковь повела ожесточенную борьбу против еретиков. Новгородский архиепископ Геннадий Гонзов готов был даже пойти на союз с католиками: он восхищался "панским королем", который "очистил" Испанию от еретиков и иноверцев, при дворе Геннадия доминиканский монах Вениамин переводил католические антиеретические трактаты. Но больше Геннадий надеялся не на аргументы, а на силу, ведь ортодоксы, как он сам признавался, "люди... простые, не умеют по обычным книгам говорити", а потому "таки бы о вере никаких речей с ними не плодили; токмо того для учинити собор, что их казнити - жечи да вешати". Вслед за Геннадием в борьбу вступил игумен Волоцкого (т. е. Волоколамского) монастыря Иосиф Волоцкий, написавший множество сочинений против еретиков. По приказу Геннадия некоторых еретиков наказали в Новгороде кнутом. В 1490 г. церковный собор в Москве осудил ересь, отправленных в Новгород для наказания еретиков облачили в шутовские одежды, подвергли издевательствам, после чего у них на головах сожгли лубяные шлемы с надписями: "Се есть сатанино воинство".

Но ересь оказалась живучей и даже проникла во дворец великого князя. В московский круг еретиков входили видные дипломаты - Дьяки Федор Васильевич и его брат Иван Волк Курицины, государев переписчик книг Иван Черный, наконец, невестка Ивана III - дочь молдавского господаря Елена Стефановна. В ереси обвиняли и Митрополита Зосиму. Сам великий князь до поры до времени покровительствовал еретикам. Разумеется, он не вникал в богословские споры. Для него важнее было другое: монастыри увеличивали свои владения за счет вотчин служилых людей. Иосиф Волоцкий и его сторонники (иосифляне) доказывали, что церковь не только имеет право, но даже обязана владеть населенными землями. Противоположную позицию занимали нестяжатели во главе с монахом одного из окраинных монастырей Нилом Сорским, но они были скорее мыслителями-созерцателями, чем борцами. Проповедь еретиков против церковной иерархии и монашества дала бы оправдание для конфискации церковных земель. К тому же иосифляне, воинствующие церковники, порой заявляли, что церковная власть превосходит светскую, а это беспокоило великого князя. Вот он и держал еретиков "про запас" против иосифлян.

И все же в 1502 г. Иван III окончательно отвернулся от еретиков. Его страшили их независимость в суждениях, элементы социальной критики в их учении. Елену Стефановну и ее сына Дмитрия арестовали. На церковном соборе в 1503 г. иосифляне решительно выступили против попыток Ивана III конфисковать часть церковных земель. Правительству пришлось отступить. Но отныне Иосиф Волоцкий и его сторонники все чаще стали поддерживать великих князей. В декабре 1504 г. новый собор осудил еретиков на смерть; многих из них сожгли, Елену Стефановну умертвили в тюрьме. В обмен на сохранение монастырских вотчин и инквизиционные костры власть получила полную поддержку иосифлянских иерархов, превратившихся в "дворян великого князя", как их насмешливо называли.

Но идеи еретиков не сгорели в пламени костров. В середине XVI в. снова появились вольнодумцы. В 1553 г. был осужден московский дворянин Матвей Семенович Башкин. Этот прихожанин придворного Благовещенского собора принадлежал к верхушке столичного дворянства. Башкин пришел к выводу, что церковные обряды не нужны, отрицал иконы и даже "таинство" исповеди. Пришел он и к социальному вольнодумству: считал, что холопство противоречит христианским идеалам, нельзя своего "брата" держать в неволе: "У меня что было кабал полных (т. е. документов на полное холопство), то есми все изодрал", - говорил Башкин. После пыток Башкин был сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь, оплот воинствующих церковников.

Еще более радикальные позиции занимал постригшийся в монахи беглый холоп Феодосий Косой. Он отрицал не только обряды и священство, но даже христианскую символику, заявлял, что крест - орудие казни Христа - негоже обожествлять. Он пошел и дальше: говорил, что у христиан не должно быть властей, а потому призывал не платить налогов и не повиноваться феодалам. Феодосий проповедовал равенство всех народов, что резко противоречило характерной для средневековья религиозной и национальной обособленности. Идеи Феодосия разделяли многие его ученики. От преследований он бежал в Великое княжество Литовское, где продолжал распространять свое учение среди украинских и белорусских крестьян и горожан. Угнетатели ненавидели "рабье" (так они презрительно его называли) учение Феодосия Косого. Недаром его преследовал Иван Грозный и "обличал" Курбский.

В рассматриваемый период продолжало разиваться русское искусство. В XIV в. в Новгороде строится много посадских, сравнительно небольших храмов, из которых наиболее известны церкви Спаса на Ильине улице и Федора Стратилата на Федоровом ручье. В XV в. идет интенсивное строительство в Москве. Столицу великой державы хотели сделать парадной и монументальной. Иван III привлекает для работы итальянских архитекторов - самых умелых в то время. Среди них выделяется болонец Аристотель Фиораванти, не только архитектор, но и фортификатор, пушечный мастер-литейщик и чеканщик монет. В 1475 - 1479 гг. под его руководством в Кремле был построен Успенский собор - кафедральный храм митрополита всея Руси. Фиораванти обязали взять за образец Успенский собор во Владимире - тем самым как бы подчеркивалось, что столицей Руси стала Москва. Итальянскому архитектору действительно удалось создать храм в русском национальном стиле. Вероятно, Фиораванти составил проект и новых кремлевских стен, которые были сооружены в 1485 1516 гг. под руководством нескольких итальянских мастеров. Они заменили обветшавшие белокаменные стены времен Дмитрия Донского, построенные в соответствии с военной техникой своего времени, кирпичными, на белокаменном фундаменте. В Кремле были возведены Грановитая палата для торжественных приемов, Архангельский собор - усыпальница московских великих князей и царей, домовая церковь государей - Благовещенский собор (построен псковскими мастерами) и т. д.

Строительство московских укреплений продолжалось в течение всего XVI в. При Елене Глинской к Кремлю пристроили полукольцо укреплений Китай-города, защищавшее центральную часть посада. В конце XVI в. "городовых дел мастер" Федор Савельевич Конь возвел кольцо укреплений "Белого города" длиной ок. 9,5 км с 27 башнями (проходило по линии нынешнего Бульварного кольца). Ф. С. Конь построил также кремль в Смоленске, считается, что он воздвигал стены Симонова (в Москве) и Пафнутьева (в Боровске) монастырей. В самом конце XVI в. была создана последняя внешняя линия укреплений Москвы - "Скородом", деревянные стены на Земляном валу (проходил по линии нынешнего Садового кольца).

Со второй трети XVI в. в каменное зодчество проникает из народной деревянной архитектуры шатровый стиль. Его шедевром и одновременно наиболее ранним образцом является церковь Вознесения в селе Коломенском (ныне в черте Москвы). В 1554 - 1561 гг. архитекторы Постник Яковлев и Барма закончили на Красной площади строительство собора Покрова, что на Рву, посвященного взятию Казани (Казанью русские войска овладели на следующий День после праздника Покрова). Эту церковь по одному из позднее пристроенных приделов чаще называют храмом Василия Блаженного. Это вершина русского зодчества XVI в. Вокруг огромного центрального шатра - восемь глав, в чем-то похожих и вместе с тем разнообразных. Как Москва объединила вокруг себя разные земли Руси, так и центральный шатер объединяет в нерасторжимое целое красочное разнообразие отдельных главок.

Во второй половине XIV - первой половине XV в. работали два великих русских художника - Феофан Грек и Андрей Рублев. Феофан, выходец из Византии, во второй половине XIV в. работал в Новгороде, а затем и в Москве. Для стиля фресковых росписей Феофана и его икон характерна особая экспрессивность, эмоциональность. Феофан не всегда тщательно прорисовывал свои изображения, но достигал огромной силы воздействия на чувства зрителя. Этот характер живописи соответствовал и темпераменту художника, о котором говорили, что он "изограф нарочитый и живописець изящный во иконописцех". Современник рассказывает, что во время работы он никогда не стоял на месте ("ногами бес покоя стояше"): вероятно, для того, чтобы все время видеть, как смотрится мазок издали. Не прерывая работы, Феофан вел беседы с друзьями - и об искусстве, и о философии.