Висновки

Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 543

Фарида сидит в гримерке перед зеркалом. Позади нее Курганов. Фарида в очень открытом платье. Она весела, прекрасна, счастлива. Курганов спокоен и доволен собой. Наконец-то, эта женщина принадлежит только ему. Он добился ее своей преданностью, настойчивостью, сообразительностью. В том, что Фарида сегодня по-прежнему «эстрадная звезда» первой величины, немалая заслуга его лично. Ведь даже лучшие хиты в ее исполнении написаны им. Да-да. Талантов у Курганова не счесть. Но он совершенно не ценит себя. Он очень способный к обучению. Английский выучил за две недели, потому что надо было. И песню сочинил, потому что больше никто не мог или же не хотел. Теперь под его песни пол-мира пляшет. Но никто даже не подозревает, что он тот самый таинственный автор, отказывающийся от любых контактов с другими исполнителями, тот самый, кого никто в лицо не видел. Ни славы, ни денег ему не нужно. Ему теперь совсем ничего больше не нужно. У него есть все. У него есть любимая женщина – ФАРИДА.

- И все таки, Стас, мне нравится выступать здесь в Питере в «Юбилейном». Наверное, потому что здесь я начинала, здесь я пела молодой никому неизвестной…

- Не прибедняйся, Фари. Не корчи из себя старушку. Просто Питер есть Питер.

- А кто у нас на разогреве?

- «Первая любовь». Популярная питерская команда. Лирические баллады и все такое прочее. Прекрасное предисловие.

- Подожди. Неужели, это та самая «Первая любовь»

- Какая?

- Не притворяйся, Стас. Та в которой играли когда-то Славковы

- Ты же знаешь, что Виктора уже нет. После того как посадили его брата, он окончательно спился и.. Я сам был на его похоронах.

- А Игорек?

- Ну теперь уж ты не притворяйся, Фари. Ты же прекрасно помнишь, что Игорь, отсидев семь лет за неосторожное убийство, стал знаменем российских патриотов. Кто сейчас не знает рокера номер один в России – Игоря Росина?

- А почему он взял псевдоним?

- Не знаю. Может быть, хотел избавиться от прошлого.

- Говорят, ты давал ему деньги на раскрутку?

- Да. Но он их не взял. Он вообще отказался возвращаться в Москву. Его устраивает бродячая жизнь по российской провинции.

- Я слушала недавно его кассету. Он хорошие песни пишет. Даже пожалуй, лучше чем его брат… писал.

- Он пришел в рок с хорошим музыкально-поэтическим багажом. Поэтому его рок хоть и зол, но интеллигентно точен.

- Неужели он даже не поинтересовался, как я живу. Ведь он когда-то был влюблен в меня.

- Нет. По всей видимости, он считает тебя виновной в смерти своего брата.

- Чушь какая. Он же не глупый мальчик. Виктор просто исчерпал себя как творческая личность и поэтому утратил интерес к жизни. Ну а я?.. Я же ничего ему не обещала. Неужели я невольна сделать свой выбор? А? Стас? Или ты недоволен сделанным мною выбором?

- Тебе не стоит так волноваться перед выходом на сцену, Фари.

- Пустое. Эти воспоминания меня даже забавляют. Адреналинчик и все такое. Но я все таки не верю, что бы Игорек был ко мне совершенно равнодушен. Он же был влюблен в меня по уши. А Славковы – однолюбы. Так что смотри, Стас, у тебя есть соперник, который моложе тебя. И слава у него своя. И возмужал он, говорят, неимоверно. Прямо герой.

У Стаса пискнул телефон. Он включил трубку. Выслушал молча какое-то сообщение.

- Выставь дополнительную охрану по периметру. Я сам подойду к тебе. Ты где?

- Что случилось, Стас?

- Ничего, дорогая. Просто в зале много подвыпившей молодежи. А насчет Игоря.. Я не боюсь. Ты же знаешь, я люблю честную борьбу.

- Поэтому и «Первую любовь» взял на разогрев?

- Нет. Этим вообще занимался твой администратор. Но я знаю эту команду. Из старого состава там только ударник и администратор. Остальные - молодежь. Им удалось сделать все как надо. Они сегодня лучшие в Питере. Я же не собираюсь заниматься никакими интригами. Мне даже как-то обидно за себя, потому что ты так обо мне могла подумать. Я доверяю тебе. Я всегда с тобой честен. И сегодня я так же честно обращаюсь к тебе за помощью. Помоги мне обеспечить твою охрану. Не выходи, пожалуйста, в зал, постарайся долго не стоять на одном месте и не ходить по одному и тому же….

- Не говори чушь, Стас. Мы не первый день работаем вместе. Я тебе что, в сельской самодеятельности выступаю? Я буду ходить по сцене так, как отрепетировала с постановщиком шоу. Нет, ну правда, Стас… Не обижайся. Но у нас же не творческая встреча, а полноценная шоу-программа. Нам нужно соответствовать хотя бы уровню «Первой любви»… Шучу-шучу. Но почему ты так испугался питерских тинэйджеров?

- Да. Я сказал глупость. Сам не знаю почему волнуюсь. Извини. Но я все же пойду, посмотрю что там происходит.

Курганов направляется к выходу. В это время зал взрывается бешенными аплодисментами, криками. Стас замер, повернув голову. Посмотрел на Фариду. Та, словно ничего не слыша, занималась своей внешностью. Стас выходит в коридор. Шум в зале не смолкает. Стас выглядывает из-за кулис. Солист «Первой любви» стоит посреди сцены и пытается что-то сказать в микрофон, но его не слышно даже здесь. Наконец, он подымает руку с микрофоном вверх и зал начинает потихоньку успокаиваться. Рядом с Кургановым появляется начальник охраны спортивно - культурного комплекса.

- Стас, мы никого не обнаружили. Может быть это все таки лажа?

- Какая,к черту, лажа? Такими вещами не шутят. У меня точная информация. Они или снайпера подошлют, или массовые беспорядки устроят. Что там, кстати происходит?

- Да старый солист приехал…

- Что?…

Зал, наконец, успокоился, и человек у микрофона заговорил.

- Я вижу, что наш сюрприз удался, что вы по-прежнему помните и любите того. Кто стоял у истоков нашей группы. Итак, встречайте! Игорь Росин!

Зал опять взрывается аплодисментами. На сцену выходит Игорь.

- Добрый вечер, друзья. Я искренне рад встрече с вами. Я не был в Питере более восьми лет, и мне тем более приятно, что вы еще помните мое творчество. Но всем, что мне удалось, я обязан настоящему певцу, основателю группы, моему брату Виктору Славкову. Моя песня посвящается ему – Певцу с большой буквы. Моему брату – Виктору Славкову! А так же всем моим друзьям!

Загляните мне в душу до самого-самого.

В глубине там мерцает огарок свечи.

Он тускло горит, но от пламени слабого

К вам струятся любви золотые лучи.

Я еще не устал удивляться закатам,

Сужающим грань уходящего дня,

Полету шмеля в черной шубе мохнатой,

Крапиве, поросшей как лес у плетня.

Мне до боли знакома осенняя роща,

Озябших деревьев холодная дрожь.

Здесь властвует время, все сложное - проще:

Усни до весны под неласковый дождь.

И мне время тоже подводит итоги:

Все слабее и глуше мерцают лучи,

А там, за чертою, ни бесы, ни боги

Не смогут зажечь тот огарок свечи.

Но как хорошо, когда добрые вести,

Растает внезапно душевная боль.

Давайте встречаться по-чаще, чтоб вместе

Делить нашу радость, и хлеб наш, и соль.

(2)

Курганов набирает номер на телефонной трубке.

- Что это значит? Что что? Почему на сцене Росин? Что значит не знаю? Какой это к черту разогрев? Вы думаете, что его публика отпустит теперь со сцены и что после его рока пойдет наша попса? Вы нарушили контракт и мы отменяем выступление. У публики уже совершенно другой настрой. При одном упоминании Росина у них начинается патриотический психоз. Какая после этого любовь. Да еще с восточным колоритом. Все. Готовьтесь уплатить неустойку. А публика, я думаю, в накладе не будет. Этот парень умеет работать.

Стас отключил трубку. Заходит в гримерку Фариды. Та стоит перед зеркалом – бледная, испуганная. Слушает песню, доносящуюся со сцены.

- Ты обманул меня.

- В чем?

- Кто это поет?

Курганов молчит.

- Кто это поет? - срывается на крик Фарида.

- Игорь Росин.

- Врешь опять. Это же Виктор. Это его музыка, его голос.

- Это Игорь Росин, Фари. И мы отменяем твое выступление.

- Почему?

- Тебе не взять публику после него. Это не было предусмотрено в контракте. Они нам заплатят неустойку…

- Неправда. Ты это подстроил специально. Ты почему-то нехотел, что бы я сегодня пела.

- Да, я не хотел, чтобы ты сегодня пела. Но просто отменить концерт мы не могли. Тогда бы мы должны были заплатить очень большую неустойку. Да и выступления в «Октябрьском» были бы под вопросом. А так… Игоря нам сам Бог послал. Он спас нас сам того не ведая.

- Что ты говоришь, Стас? Что ты говоришь?… От чего спас?

- Послушай меня спокойно, Фарида. Я тебя никогда не посвящал в наши закулисные проблемы, но поверь мне сегодня на слово. Сделай так как я скажу.

- Нет. Я не боюсь его. Я буду петь.

- Ты не будешь петь. Если ты выйдешь на сцену – тебя убьют и спишут все на поклонников Росина.

- Опомнись Стас. Ты говоришь полную ерунду.

- Нет. С тех пор как мы стали работать сами на себя прошло много времени. И тех, кто нам помогал, сегодня нет во власти. Нам предложили лечь под московскую группировку Коброва. Мы должны были отдавать им половину. И я бы отдал им деньги. Но они так же потребовали тебя. Ты бы пела перед бандитами и чиновниками верхнего эшелона в саунах, а потом они трахали бы тебя, как последнюю шлюху.

- Ты врешь.

- Нет. И я отказался. А они решили преподнести урок на нашем примере всем остальным – либо сломать тебя, либо убить на глазах у всех. И я знаю, что это должно произойти сегодня, здесь. У меня тоже есть свой человек у Коброва. Но я незнаю, что должно произойти. Мы никого не обнаружили.

- Ты сошел с ума, Стас. Мы выступаем в центре Питера. Вокруг охраны как у президента. Ты все это придумал - незнаю зачем, - Фарида срывает с себя украшения, платье и натягивает простые джинсы и блузку, - Я буду петь вместе с ним, - отстраняет Курганова и идет на сцену.

- Остановись, Фарида! Вспомни! Именно здесь в прошлом году застрелили Талькова…

- Тоже, кстати, Игоря. И застрелил его охранник Азизы. Надеюсь, ты не собираешься стрелять в Росина?

Курганов в бешенстве. Он что-то мычит, бьет кулаком в стенку, достает из наплечной кобуры пистолет. Передергивает затвор. Засовывает его за пояс брюк. Идет следом за Фаридой. На сцене Игорь заканчивает песню. Зал опять взрывается аплодисментами, криками «Игорь, мы с тобой!»

- Друзья! А сейчас я хочу спеть для вас песню Виктора Славкова. «Мне говорят».

Мне говорят все чаще, будто я

Себя презрел и не забрался в нишу,

Где можно стать как будто бы собой…

Где можно тихо быть в долготерпенье

И тихо ждать неведомо чего…

Мне говорят, что слишком я талантлив,

Чтоб жить вот так, как ветер в поднебесье,

Свистя в четыре пальца на четыре

Пространства света гениальным безработным.

Мне говорят, что я забыл себя, семью и тещу,

Не сменял квартиру, что я не позаботился о чем-то,

Что я презрел «Высокое искусство»

И на тоску я выменял талант.

Мне говорят, что Искусство мое давно уж не кормит,

Что мне изменяет Муза, уставши со мною водиться,

И что, покуда не поздно, надо внедряться во что-то,

Что-то делать немедля и вывеску поменять.

Но безобманность ваших домогательств

Понятна мне и не смущает душу.

Ведь быть собой не прибыльное дело,

Ведь совесть не приносит давидендов,

И так легко измазаться в обмане,

Что лучше предпочесть самообман.

Но кто же собой заполнит все то, о чем Вы смолчали,

И кто ненароком скажет о том, что есть смысл жизни?

А ниша?... Да бог с ней, с нишей,

Не избежать ее нам -

Каждому в нише смерти

бессонный

покой уготован.

(3)

Во время песни на сцене появляется Фарида, отбирает у солиста группы второй микрофон и начинает петь вместе с Игорем. Тот оборачивается. Идут друг другу навстречу. Останавливаются. Какое-то время продолжают петь, глядя друг другу в глаза. Игорь протягивает ей руку. Она кладет в нее свою ладошку. Взявшись за руки, они подходят к самому краю сцены. Курганов отталкивает мешающих ему выйти на сцену распорядителей и становится рядом с Фаридой, чуть-чуть позади нее.

Он внешне спокоен. Выдают только глаза. Напряженный взгляд скользит по лицам зрителей, стремясь зафиксировать что-либо необычное, подозрительное. В крайнем случае, он готов на последнее, что сможет сделать для нее – бросить свое тело навстречу пуле, предназначеной ей.

Фарида улыбается, но слезы бегут по ее лицу. Противоречивые чувства охватили ее. Игорь простил ей брата. Ей было легко и приятно петь с ним. Но в тоже время, что-то похожее на унижение царапнуло душу. Почему она сделала первый шаг? И зачем? Зачем ей это нужно? Зачем ей Игорь? Чему она рада? Тому, что он держит ее за руку или потому что поет эту песню? В Игоре угадывается огромная скрытая сила, уверенность в себе… И это порабощает. Притягивает. Он оказался способным на поступок. Он доказал свою преданность брату и сцене. Он не разменял себя. Не продал.. А она?..

Стас в беспомощности кусает губы. Сердце бьется в груди с неимоверной силой. Сейчас. Все должно произойти сейчас. Сейчас! Но что? Откуда придет опасность? И Фарида… Фарида опять уходит от него? Да нет. Она уже не способна изменить свою жизнь. Так, нервный взрыв, минутная слабость, ностальгия по прошлому, случайная встреча с собственной совестью…И вдруг мышцы спины напряглись, запульсировала какая-то жилка на затылке… Стас обернулся и почувствовал ЕГО. Он был не в зале. Он был здесь за кулисами. И сейчас он должен был появиться. Стас чувствовал надвигающуюся угрозу. Вот он! На какой-то миг чье-то незнакомое лицо мелькнуло у самого «задника». Их взгляды скрестились как будто шпаги. Всего лишь вскользь. Но оба поняли, что знают друг о друге. И Стас понял, что тот за кулисами сейчас достанет оружие.

Фарида и Игорь отступают вглубь сцены. Но Фарида упирается в широкую спину Курганова, преградившего ей путь. Игорь проходит дальше и Стас оказывается между ними. Он , не обарачиваясь, толкает левой рукой Фариду , а правой выхватывает из-за пояса пистолет. Песня обрывается. Фарида падает. Ствол пистолета перед лицом Игоря..

-Нет! – Фарида хватает Стаса за ноги.

Тот, что бы не потерять равновесие, и что бы не открыть Фариду, подается назад. Раздается выстрел. Стас, словно его сильно толкнули в плечо, разварачивается и падая прямо на Фариду, успевает перехватить пистолет в левую руку и не глядя стреляет в сторону кулис. Игорь оказывается на линии огня и принимает пулю на себя. Удивленно посмотрев на Фариду, он делает несколько шагов назад, прижимает руки к груди: «Как больно…», - и оседает на пол сцены. Стас, придерживая окровавленное плечо, закрывает Фариду собой. На сцену выбегают охранники. Фарида вырывается из-под Стаса и бросается к Игорю. Стас отстраняет подбежавшую к нему медсестру, прячет пистолет, идет со сцены. От Игоря отходит врач. Он растерян. На вопросительный взгляд медсестры только разводит руками. Рядом появляется начальник охраны комплекса.

- Только не говорите никому. Иначе поклонники уничтожат нас вместе с вами.

Стас останавливается возле кулис.

- Как ты могла мне не поверить?

Фарида отрывает взгляд от тела Игоря. Смотрит на Стаса, не подымаясь с колен. Стас возвращается. Помогает ей подняться.

- Пойдем…

Уходят со сцены. Появляются сотрудники милиции, какие- то люди в «гражданке». Фотографируют труп.

- Ничего не трогать. Закройте, черт возьми, занавес. Всех переписать. Не толпитесь здесь. Никого не выпускать. Работайте с залом…

И вдруг, из динамика раздается песня Игоря Росина … «Ощущение тревоги»

Ощущение тревоги,

Безысходность, суета,

Чья-то пуля на дороге -

Это все же неспроста…

Надо было жить попроще,

Не соваться в чуждый мир,

Дом с пичугами у рощи,

А не деньги и трактир,

Тростник с лодкою на речке -

Банды нету на реке,

Место теплое на печке,

А не палец на чеке.

А теперь, пиши - пропало,

Сладкий мир из бурных грез,

Сил пожить осталось мало,

В доме, с рощей из берез.

Будьте прокляты разборки

Мира зла, машин, тревог,

Лежи с дыркой на задворке,

Где глоток последний смог.

Лежишь, и снег уже не тает,

В глазах застыл немой вопрос,

И мысль с душою улетает

Туда, где дом в краю берез.

(4)

Стихотворения авторов альманаха «Клад»:

1. А. Самохин «Баянист на солнце щурит глаз…» ( «Клад»- 1, СПб 1994, стр. 5)

2. Г. Кушнирчук « Друзьям» ( «Клад»-2, СПб 1994, стр.28)

3. И. Сафронов «Мне говорят…» («Клад»-4, СПб 1996, стр. 67)

4. Ю. Астахов «Последняя мысль» («Клад»-3, СПб 1995, стр. 8)

Дмитрий, правда, что вы не любите нашего брата-журналиста?

– Нелюбовь – это сильно сказано. Как можно не любить дождь или комаров? Они есть и, значит, должны быть. Желтую прессу я вообще за прессу не считаю, для меня это бумага, которая имеет определенное предназначение. Если вы имеете в виду так называемую серьезную прессу, то о каком уровне профессионализма можно говорить, когда меня из год в год поздравляют с днем рождения на месяц раньше. Так что я перестал делить прессу на желтую и не желтую, она вся для меня такого цвета.

– Поверьте, не все журналисты такие плохие, так же как не все артисты народные.
– Бывают и хорошие журналисты. Но у нас, к сожалению, сейчас такая жизнь, что всё продается и покупается. Журналисты тоже продаются. Ничего страшного в этом нет, жизнь такая.

Я сам газет не читаю, мне рассказывают, что там пишут про меня. Если что-то и читаю, то только то, что мне интересно.

– И что же вам интересно?
– Например, как проходят гонки «Формулы-1».

– У вас не было ощущения, что настоящая жизнь не на сцене, а в реальной жизни?
– Не я придумал, что жизнь – игра и люди в ней актеры. Мы в самом деле играем, но очень часто не знаем правил этой игры. В жизни и правда бывает интереснее, чем в театре.

– Артисты вашего уровня перестают принадлежать самим себе; становясь популярными, они делаются некими символами.
– Я психически здоровый человек, но, к сожалению, не имею возможности полностью оградить себя от внешнего мира, и периодически приходится с ним сталкиваться и терпеть это. Не более того. Никакого раздвоения личности у меня нет. Я живу своей жизнью, она мне интересна, мне совсем не интересно, что говорят обо мне, что пишут обо мне и как меня обсуждают.

– Прочитал на вашем сайте предложение какой-то дамы встретиться, чтобы вы почитали ее сценарий. Часто предлагают нечто похожее?
– Часто, и пьесы передают, и песни тоже приносят. Но я на свой сайт не захожу, у меня работы много.

– В театре или в кино?
– В театре. Артист только в нем может работать профессионально. В кино, я считаю, сниматься может любой.

– Вас не смущает, что в последнее время жизнь стала жестче?
– Как жестче? Это просто рыночная экономика. В такое время надо верить только в себя, в свои силы, надо найти себя.

– Вы нашли?
– Как видите.

– А кризис среднего возраста?
– Я не знаю, что это такое.

– Про театр иногда говорят с пафосом, дескать, он – и святое место, и семья, и так далее. Что для вас театр?
– Прежде всего, театр для меня профессия, что же касается «Ленкома», то он – дом родной. Но это не значит, что в родном доме всегда царят любовь и счастье, в нем есть и проблемы, и работа, много чего в нем есть.

Вообще театр – вещь очень жестокая. Кто может, тот выживает, а кто нет, тот прозябает или сидит в пивной.

– Прямо-таки джунгли какие-то.
– В общем-то, да. Еще театр можно сравнить с лотереей. Бывает, что Случай приходит к человеку, а тот бывает не готов к этому. Очень важно всегда оставаться в форме и уметь ждать и терпеть.

– Вы часто терпите?
– Конечно. По внешним показателям я чего-то достиг, но сказать про себя, что я суперартист, не могу. Я работаю в свое удовольствие, и мне это нравится.

– Насколько вы придаете значение личности режиссера?
– Я абсолютно режиссерский артист. Если начинаю работать с режиссером, то должен доверять ему стопроцентно.

– Бывало, что приходилось ломать себя в угоду его воле?
– В этом смысле я человек гибкий, и в театре не было случаев, чтобы у меня по отношению к режиссеру была дикая агрессия или чтобы у нас с ним была конфронтация.

– Значит, всегда полное взаимопонимание?
– Почему всегда? Не всегда. В кино встречал режиссеров, которых трудно понять с первого раза: чего они хотят. Бывало, что встречался и с посредственностями.

– Были и разочарования?
– Может быть, благодаря тому что я в прошлом спортсмен, у меня здоровая психика. Не было такого, чтобы я причитал: «Ах, я разочаровался, ай-яй-яй…» Не надо очаровываться, тогда и не будешь разочаровываться. Я спокойно отношусь к этому.

– Я вижу, вы реалист.
– Абсолютный.

– А как же пафосное отношение к сцене?
– Это не ко мне.

– Вам нравится, как театральные критики разбирают ваши работы?
– Я не читаю критиков. Мне абсолютно неинтересно, что они пишут, также как и то, что вообще пишет наша пресса. Девяносто процентов критиков не любят то, о чем они пишут, в смысле – они не любят театр. Они занимаются своими комплексами и озабочены лишь одним – как бы лучше подать самих себя. Остальные десять процентов тоже очень часто не любят то, о чем пишут. Всё равно я знаю самого себя лучше, чем любой критик и даже чем режиссер, который поставил спектакль.

– Кто же тогда объективно может оценить вашу работу?
– На начальных этапах – режиссер-постановщик. На репетициях и выпуске спектакля оценить может моя жена, она всё-таки профессиональный зритель, еще родители могут. Этим людям я доверяю.

– Играть Фигаро после Андрея Миронова было тяжело?
– У меня нет никаких комплексов в этом плане. Фигаро я играл после Миронова, Гамлета после Янковского, Ван Хорна после Николсона. Единственный раз, может быть, волновался, когда вводился в «Юнону и Авось» после Караченцова. В этом случае я понимал, что это очень большая ответственность. Какой бы я ни был – талантливый или бездарный, темпераментный или нет, но я такой, какой я есть. Вот это и надо культивировать и в жизни, и в профессии.

– На вашем сайте написано: «Собирался поступать в педагогический институт, но волею судеб поступил в ГИТИС». Не могли бы уточнить про «волю судеб»?
– В судьбу я верю. Предрасположенность к актерской профессии у меня была, но я не понимал этого.

После школы поступал в тот же институт, который закончил мой брат, потому что с детства мне нравились животные, даже ихтиологом мечтал стать. Но в институт не поступил и пошел работать на завод фрезеровщиком. На такой работе голова отдыхает полностью – стоишь за станком, он работает, думать ни о чем не надо.

Работая на заводе, я стал посещать театр. Как-то раз увидел на сцене студентов Щепкинского училища, таких же молодых, как и я. Они были такие же молодые и нормальные ребята, как и я, только они учились на артистов, а я был фрезеровщиком. В то время одна моя одноклассница поступала в театральный институт и очень интересно рассказывала мне об этом.

Я ничего не понимал в актерской профессии, видел лишь внешнюю ее сторону – популярность артистов. После рассказов однокурсницы подумал: «А почему бы и мне не попробовать стать артистом?» Я считал себя симпатичным и думал, что это главное для профессии артиста.

– Теперь знаете, что это не главное?
– (смеется) Никакого значения это не имеет.

– Откуда у вас появилась страсть к автогонкам?
– Меня пригласили стать «лицом» кубка «Поло», когда он организовывался в Москве. В качестве компенсации мне разрешили ездить бесплатно.

Тогда всё это было для меня темным лесом, но, потренировавшись, я понял, что хочу этому научиться – я вообще люблю учиться чему-то новому.

Сейчас, научившись, могу заниматься гонками профессионально, даже каких-то успехов для себя лично добился – в прошлом году стал кандидатом в мастера спорта.

– Где для вас больше экстремального – на гонках или на сцене?
– Гонки такого класса совершенно безопасны. У меня были и перевороты через крышу, и врезания в бетон, но со мной ничего не случилось. Если и есть волнения на гонках, то они на старте, поскольку гонка очная, и на нем мы все находимся вместе, потом – борьба на трассе.

В театре перед выходом на сцену я уже давно перестал волноваться, поскольку играю много и довольно часто. Я знаю, что Алла Демидова до сих пор волнуется перед выходом, как и многие другие. Но есть и такие, кто относится к этому спокойно, как я.

Андрей Морозов, газета "Взгляд" (http://www.vz.ru) от 20 декабря 2007г

на главную закрыть

Дмитрий Певцов: «Кино меня не прикалывает»

на главную закрыть

Дмитрий Певцов – актер синтетический: прекрасно танцует, поет, может без каскадера выполнить сложный трюк... Жаль, что кино его использует не по-хозяйски: на Певцова надо специально писать сценарии, чтобы он наконец раскрылся так, как это происходит в театре.

Дмитрий, фильмов, где вы снялись, много, но достойных работ – по пальцам пересчитать! В основном вы появляетесь в каких-то крохотных рольках, где и играть-то нечего. В «Попсе» у вашей супруги Ольги Дроздовой интересная роль, а вы там как оказались – просто за компанию?

– Ну да, по дружбе.

– А в «Артистке»?
– Заболел артист – меня попросили выручить…

– Но почему так редко у вас бывают по-настоящему интересные роли?!
– Знаете, я снялся в трех фильмах у Глеба Панфилова – «Мать», «В круге первом», и в этом году выйдет экранизация Островского «Без вины виноватые», я там сыграл Миловзорова. Это уже очень много! Ведь я вообще к кино отношусь скептически, и меня мало волнует, по каким фильмам я известен зрителям. Меня кино не прикалывает, мне там просто скучно, за редкими исключениями – как у Панфилова, как у Джаника Файзиева в «Турецком гамбите»… Есть роли, за которые мне не стыдно и приятно, что они есть. Мне очень нравится моя работа в «Гибели империи» Владимира Хотиненко – мы нашли портретный грим и голос, позволившие мне полностью уйти от себя. Без ложной скромности считаю, что это сделано на высоком актерском уровне. А вообще, в кино я изредка что-то делаю, меня сейчас забавляет больше пение. В кино очень много времени и сил тратится впустую, и к тому же оно для меня не является основным источником дохода. Мне гораздо интереснее общение с залом на моих концертах, пение в различных форматах – полуакустический концерт, под минусовую фонограмму, с симфоническим оркестром, с рок-группами… Мне сейчас это интересно.

– По тому, как вы пели Высоцкого в концерте в честь его 70-летия, ясно, что вы не только любите, но и хорошо знаете и понимаете Владимира Семеновича. А молодежь, как вам кажется, Высоцкого понимает?
Как большой автор, Высоцкий писал о человеческих страстях, о человеческих характерах, а это всегда будет живо, и понимать их можно в любом возрасте, в любую эпоху. Более того: я думаю, что чем дальше, тем интереснее будет обращаться к его творчеству. Как мы обращаемся к тому, что сделали другие великие – Шекспир, Чехов, Пушкин, Есенин… Конечно, лет тридцать назад популярность Высоцкого была тотальной, а сейчас большинство молодежи слушает какую-нибудь Глюкозу, но молодежь бывает разная…

– Многие актеры не ходят в театры как зрители, не интересуются тем, что делают их коллеги. Понятно, что вы следите за театром «Современник», где работает ваша жена. А в другие заглядываете?
– Я люблю ходить в театр, мне нравится быть просто зрителем. Меня всегда радует, когда я выключаюсь от принадлежности к этой профессии и просто получаю удовольствие. Все интересное, что идет в Москве или привозится, я стараюсь смотреть.

– Что из последнего вас зацепило?
– В Театре Наций – потрясающий камерный спектакль студентов ГИТИСа (вот не помню, кто худрук) по «Снегирям» Астафьева. В студенческой манере, но интересно, глубоко, талантливо сделано и сыграно. На двух каких-то кубах, без декораций и, что меня удивило – вообще без музыки! Все артисты – студенты одного курса. Так родился театр Петра Фоменко, так родился театр Сергея Женовача… Я обожаю спектакли Женовача, хожу на все спектакли Фоменко… С удовольствием бы с ними поработал, но у них своих артистов хватает…

– Вы крайне неохотно согласились на интервью, и не секрет, что журналистов вы не любите… Александр Абдулов, ваш товарищ по «Ленкому», предлагал принять специальный закон, запрещающий журналистам вторгаться в частную жизнь известных людей. Вы поддерживаете эту идею?
– Мы живем в век рубля и доллара, и появление желтой прессы вызвано экономическими интересами. Владеют этими газетами медиа-магнаты, получающие огромную прибыль. Мало того: я знаю, что наши ведущие телеканалы (например, «Первый») имеют долю в этих холдингах. Собственно, «Первый канал» уже стал филиалом желтой прессы… Даже с помощью тех законов, которые уже есть, с ними можно бороться. У меня своя система борьбы с этим злом. На каждую публикацию, которая наносит моральный ущерб мне или моей жене, мой адвокат подает судебный иск. Из полутора десятков таких процессов уже выиграно шесть или семь. Но потери от моих исков для этих холдингов настолько ничтожны, что они и дальше будут переступать через все законы, дабы иметь свою сверхприбыль. У людей, которые там работают, понятия «честь», «совесть», «чистоплотность», «профессионализм» не существуют. Владеют этими газетами кем-то уважаемые люди, бизнесмены, для которых это просто делание денег, не более того. Поэтому тратить свое сердце на них бессмысленно и бесполезно… У меня до сих пор длится дело с якобы избитым мной фотокорреспондентом «Комсомольской правды». Я вынужден ездить, писать объяснения по поводу того, что я его не бил… А он просто купил за 500 рублей справку у бедного врача, которому эти деньги сильно помогли в хозяйстве и в семье… И теперь можно трепать мое имя, обвинять в избиении и мусолить эту историю не только в «Комсомольской правде», но и в других газетах, и по различным телеканалам… Вполне возможно, что количество исков, поданных на эти издания, в конце концов, перерастет в некое качество, кто-нибудь в верхних эшелонах власти обратит на это внимание, и появятся законы, более строгие, чем нынешние. Помимо экономических причин существует и серьезная морально-этическая проблема. Ведь желтую прессу порождает и культивирует низменное человеческое любопытство. Газеты эти раскупаются, как горячие пирожки, люди их с удовольствием читают. Чем грязнее история, тем охотнее раскупается номер. Поэтому есть и другой путь борьбы: не покупать это. Не будет спроса – не будет сбыта. Но спрос есть…

– Так ведь и обратный процесс идет: телеканалы, газеты, журналы формируют именно такой спрос!
– Согласен. И тут надежда на верхние эшелоны власти: там должны задуматься, кого сегодня воспитывают СМИ…

– В прошлом году у вас с Ольгой родился сын, которого вы хотели назвать Тихоном, но в итоге он стал Елисеем…
– Удивительным образом совпало: мы уже решили, что назовем его Тихоном, а крестили его как раз в день святого Елисея.

– Наверное, вы сумасшедший папа, балуете сына? Или удается себя сдерживать и как-то его воспитывать?
– Конечно, это такое вкусное существо, что хочется его тискать, таскать на руках, нюхать, целовать… Но я понимаю, что человек должен расти самостоятельно и не иметь привычки чуть что – на ручки. К тому же нам повезло с няней, она нам очень здорово помогает. Бог дал ребенку здоровье, а наша с Ольгой задача – создать ему все условия для развития, чтобы он ни в чем не нуждался.

– Мы с вами разговариваем незадолго до Дня святого Валентина, не за горами 8 Марта… Как поздравляете Ольгу Борисовну с этими праздниками?
– Никак. Во-первых, 14 февраля – католический праздник, а мы – православные. Во-вторых, если любишь человека, тебе не нужны какие-то специальные даты, чтобы сказать ему о своей любви. Чувства должны выражаться не в подарках, а в ежесекундном бережном отношении к любимому. Любовь – на 90 процентов труд и только на 10 – удовольствие. Зато мы отмечаем другие праздники. Например, 7 мая – день нашего первого поцелуя, случившегося перед кинокамерой, на пробах к фильму «Прогулка по эшафоту». Это был день нашего знакомства с Ольгой. Вот за нашу встречу я кинематографу, конечно, благодарен.

– Вы много работаете, а как отдыхаете? Любите путешествовать?
– С гастролями я объездил полмира. Но я не путешественник, не турист, и меня сложно заинтересовать какими-нибудь достопримечательностями: я уже много видел. Наверное, мой вид отдыха – отсутствие работы и занятие собой. Сейчас ведь наступает возраст, когда здоровье надо сохранять.

Андрей Кулик, журнал "ТелеШоу" (http://www.tele-show.ru) 25 февраля 2008 г

"Я до сих пор маменькин сынок"

Дмитрий называет себя ненастоящим артистом. Признается, что работа актера - не главное в его жизни. Там есть еще увлечение автоспортом, пением, фотографией В детстве у него была мечта стать невидимкой и научиться летать, а еще проходить сквозь стены. Прошли годы, и теперь многие испытывают чувство полета от театральных работ и фильмов с участием Дмитрия Певцова... 10 августа актер вновь посетит наш город. Театральный центр на Коломенской представляет Дмитрия Певцова в новом театрализованном шоу "Лунная дорога", которое пройдет на сцене ДК Выборгский. Это творческий вечер, настоящий концерт, где прозвучат песни на музыку композитора театра "Ленком" Николая Парфенюка, а также песни Владимира Высоцкого, романсы на стихи Аполлона Григорьева, популярные шлягеры разных лет и песни из кинофильмов на стихи Дениса Давыдова.

"Я не пересматриваю свои фильмы"