Розв’язання задачі

Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 634

И вот, я снова вспоминаю, как я что-то вспоминаю.

Мне двенадцать лет. Снова конец учебного года.

На поле за школой оборудована сцена. На ней стоит звуковое оборудование. Возле микрофона – директор школы. Ещё на ногах. Ещё с целой правой рукой. И с целой челюстью. В общем, она вся какая-то ещё целая. Какая-то счастливая.

Люди меняются, меняются и декорации, события вокруг них. Но только память может сохранить их в определённый момент. Зафиксировать. Чтобы не забыть. Никогда.

Я только что вспомнила всё своё детство. Это так забавно, когда что-то вспоминаешь. В это время ты можешь пойти ещё глубже. В то время как ты что-то вспоминаешь, тебе легче вспомнить и то, что было до этого. Или после.

Сейчас, когда я перенеслась в один день из моего прошлого, мне двенадцать, и я копаюсь в своём сознании, вспоминая, что было раньше. Есть в жизни моменты, они фундаментальные. Такие же фундаментальные и важные в твоей жизни, как и всё, что я вспомнила до этого.

И, в принципе, это не так важно, что жизнь моя до определённого момента была хуже, чем прыщи на моём лице в тринадцать. Или чем кидалово Паши в семнадцать. Вся моя жизнь состоит из таких вот моментов. Каждый из них не так сложно пережить, но когда жизнь даёт их тебе раз за разом, удар за ударом, в целом картина меняется. И с каждым разом – в худшую сторону.

И в такие фундаментальные моменты люди могут вспоминать всё, что с ними было в их жизни.

А я могу вспомнить прошлое, вспоминая этот момент из прошлого.

Сцена.

Директриса говорит в микрофон:

– Ценою невероятных усилий Виктория Потапова добралась сегодня до финиша. Она – пример стойкости и целеустремлённости. Она – пример для подражания всей школе. Всем девочкам и мальчикам. Даже, наверное, учителям.

Детство.

Я родилась не такая, как все. Я родилась со спинномозговой грыжей. Опустим медицинские термины, я сама в этом не так хорошо разбираюсь. И не думаю, что разбираетесь и вы. Поэтому попробую описать простым языком, как мне описывали в детстве.

Спинномозговая грыжа – это такой нарост на позвоночнике, уходящий в костный мозг. Из-за неё происходят нарушения опорно-двигательного аппарата. С таким заболеванием люди редко ходят. И я не стала редким исключением. Я не стала вообще никаким исключением. Несколько раз в год я ложилась в больницу, где меня обкалывали всякими лекарствами, брали анализы, выкачивали из меня кровь. Выкачивали частички меня.

Вот почему тогда, у нарколога, когда я сдавала кровь, всё мне показалось таким знакомым. На самом деле я не донор. Я просто инвалид. Бывший.

Или мне это просто показалось?

Сцена.

Директриса продолжает своё выступление:

– За это достижение Вика не только награждается дипломом участника нашей спартакиады.

Забег – это одна из дисциплин, в которой участвовали школьники. В нём участвовала и я. На инвалидной коляске.

Детство.

Сколько себя помню до момента, который я сейчас вспоминаю, я всю свою жизнь ездила на коляске. Через три года после того как я родилась, от нас ушёл папа. Как потом мне рассказала мама, он ушёл именно из-за меня. Так что, говорила мама, это я разрушила её жизнь.

А почему я-то? Что, это я сама себя родила? В чём я-то виновата? Могла бы и не рожать меня. Я же её не просила.

Всем нам нужен кто-то, на кого можно положиться. Возложить на него ответственность, которую мы не можем взять на себя.

Забег.

Примерно за полчаса до его начала, когда регистрировались участники, я подъехала к столу, где сидела учительница, заполнявшая список. В забеге участвовали школьники всех классов с шестого по одиннадцатый, большинство из участников состояло из старшеклассников. И я тоже решила попробовать. Уж если они меня ненавидят, все эти школьники, то у меня хотя бы есть шанс доказать, что я далеко не слабый человек. Что я сильная. Что я смелая. Что я смогу. Справлюсь.

Когда учительница увидела меня, она сказала:

– Здесь таким, как ты, не место.

– Я хочу попробовать, – ответила я, разминая кисти рук, которыми буду крутить колёса на коляске.

– Я вообще не понимаю, что в школе для нормальных детей делает такая, как ты.

Я спрашиваю:

– Какая?

Училка молчит. Похоже, ей нечего сказать. Но я знаю, что она имела в виду.

Сука.

Я говорю:

– Я хочу всего лишь попробовать.

– Тебя же там затопчут, глупая.

– Нет, не затопчут. Забег на десять километров, а я очень выносливая.

– А ещё неповоротливая. Твоё место – в специальной школе.

И в тот момент я поняла: люди боятся не похожих на них. Они боятся этого своеобразного вторжения какой-то чужеродной силы на их территорию. Они одновременно и самоутверждаются за счёт таких, как я, инвалидов, и одновременно на них нападают, пытаясь скрыть свой страх. Стараясь скрыть свой страх, они переходят в наступление. А потом получается такое вот отношение.

Почему, думаете, люди ненавидят, например, нищих и бомжей?

Они их боятся.

Они боятся того, что такой могла быть и их жизнь.

В страхе они пытаются избежать контакта с такими людьми любой ценой. Даже прибегая к агрессии. Потому что им не нужно другой жизни, той, которая хуже, чем у них.

Все эти чёртовы снобы всегда будут стремиться выше. Потом они обсуждают, мол, сегодня опять какой-то бомжара докопался и денег попросил, ну прямо достали, ей богу. Но на самом-то деле они, говоря подобные вещи, лишь оправдывают своё мнимое превосходство. Они как бы говорят: и, слава богу, что я не такой. Они как бы говорят: и хорошо, что меня это обошло стороной. Я не хочу быть таким, как они. Я боюсь стать таким, как они. Я боюсь их.

Вот что думают эти люди.

С максимальной уверенностью в голосе произношу:

– Во что бы то ни стало, я буду участвовать в этом забеге. Что бы ни случилось, неважно, первой или последней, но я приду к финишу.

Разминая кисти рук, я поправляюсь:

– Приеду.

Учительница уступила:

– Ладно, Бог с тобой. Класс, фамилия и имя.

После того как все формальности были улажены, я поехала в сторону стартовой полосы. В своей коляске.

Эта дорога, по которой мы бежали, точнее, они бежали, а я ехала, она какая-то неровная. Нет, асфальт хороший, как и везде в Москве, вопреки стереотипам, что в России нет дорог. Асфальт хороший, но дорога сначала идёт в гору, а потом под гору. А это значит, что мне будет непросто.

Сцена.

Директриса продолжает:

– И вот, сейчас вы имеете прекрасную возможность взглянуть на новую звезду нашей школы. Я уверена, что она не остановится на своих успехах и пойдёт дальше. Точнее, – она немного ехидно, как мне показалось, посмеялась, а потом продолжила, – поедет.

Детство.

Мама всегда, сколько себя помню, называла меня уродом. Она всегда много пила, пиво и водку, вино и шампанское. И ещё много чего. Она всегда ставила мне в упрёк то, что я поломала всю её жизнь.

Как будто это действительно я виновата, что они – мама и папа, которого давно уже нет в нашей жизни – не воспользовались презервативом.

Как будто это я виновата, что моя мама – алкоголичка, которая не захотела встать после падения и начать жизнь заново, стремиться к новым успехам, сделать свою жизнь лучше.

Конечно, ведь это я виновата.

Признаться честно, я бы и сама была рада, если бы мой папа кончил на стенку. Или маме на живот. Или в рот. Или ещё куда. Чтобы этот противный вязкий сгусток папиной спермы не стал впоследствии мной.

Не менее противной, чем сам этот сгусток.

Боль.

Забег.

Я не могу назвать его забегом. Для меня это, скорее, заезд.

Так вот, эта дорога идёт в гору. Вы даже не представляете себе, каково это, ехать на инвалидной коляске в гору, да ещё и попытаться сделать это быстрее всех.

По правде говоря, мне стоило бы предварительно обратиться в какое-нибудь общество инвалидов и попытаться поучаствовать в заездах, которые они там устраивают. Наверняка же у них есть что-то подобное. Ведь такие люди тоже имеют право жить полноценной, хотя бы отдалённо, жизнью.

Такие же инвалиды, как я.

Такие же уроды, как я.

Такие же отщепенцы общества, как я.

Такие же изгои, как я.

Вы даже не представляете себе, что это такое – ехать два-три километра в гору на инвалидной коляске. И тем более попробовать сделать так, чтобы до самого верха вы оказались третьей. А дальше спуск. И тут они у меня попляшут.

Я еду, а эти уроды, догнав меня, пытаются слегка пнуть мою коляску. Чтобы я улетела в кювет. Чтобы я упала и не обогнала их на спуске.

Но ничего, очень скоро я поеду вниз.

Я обгоню всех.

И вот, наконец, долгожданный путь под гору. Восемь километров. Или семь. Я вся мокрая от пота. Мельком пытаюсь осмотреть себя. Область вокруг моей ширинки, примерно на площади десяти квадратных сантиметров, какая-то мокрая и потемневшая.

Нет, вы не подумайте, я не обоссалась от натуги. Это я вспотела. Точно. Вспотела.

Детство.

Благодаря тому, что я ездила на коляске, а мама, каждый день, напиваясь в стельку и избивая меня, отказалась хлопотать за меня и отдавать в специальную школу для инвалидов, я училась в обычной школе и стала изгоем. Меня никто не любил, все надо мной издевались.

Вот я и вспомнила своё детство.

Детство, которое вспоминать не стоило.

Но ведь очень хотелось.

Они придумывали мне разные прозвища. В первом классе школы, насколько я помню, всё было ещё не так плохо. Сначала всем было меня жалко.

Так длилось до тех пор, пока меня не перевели в другой класс – перевели потому, что я была умнее всех, и мне нужна была специальная, усиленная программа.

Дети в специальном классе на самом деле ещё тупее, чем в обычном, что бы там ни говорили. Именно они начали придумывать мне всякие клички. Сначала была Костыль. Потом – Коляска. Потом – Вжик. Потом – BMW. И так – BMW – меня и называли до того самого момента, пока не случился этот забег.

Забег, на котором я, после того, как дорога пошла под гору, резко обогнала всех. Беда в том, что колёса моей коляски были со спицами, а не на дисках, как у машины. И сзади какая-то сука, видимо, из зависти, что я оказалась быстрее, кинула что-то мне в колесо. И это что-то попало мне прямо между спиц, отчего коляска резко тормознула.

Представьте себе, что вы едете на велосипеде под гору со скоростью километров сорок в час. И вам в спицу влетает что-то, благодаря чему вы слетаете с велосипеда. Я говорю о велосипеде, потому что вы даже представить себе не можете, каково это – ездить на инвалидной коляске.

Вы даже не представляете себе, что это такое – хотеть ходить, но не иметь такой возможности.

Боль.

Я, естественно, слетаю с коляски. Ударяюсь головой об асфальт. Сдираю колени. Сдираю локти. До финиша – метров пять, не больше.

Удар головой об асфальт – это резкий звон в ушах.

Удар головой об асфальт – это острая боль, не дающая чувствовать ничего больше, кроме неё.

В глазах всё плывёт. Я поднимаю голову, смотрю справа от себя. Вижу, как на обочине лежит моя коляска. Точнее то, что было моей коляской, потому что сейчас я вижу только запчасти, куски от моей коляски. Это был мой транспорт. Благодаря которому я чуть не пришла первой.

Я трогаю рукой своё лицо. На моей руке остаётся кровь. Много крови. Частички меня.

Смотрю назад, насколько мне позволяет шея, которая, похоже, тоже повреждена от удара. Сзади уже кто-то бежит. Метров двести, а может даже сто. Но ведь финиш так близко...

Пять метров. От силы десять.

Надо ползти. Другого выхода нет.

Я пытаюсь пошевелить конечностями.

Рука. Сначала левая, потом правая.

Продолжаю смотреть назад, туда, где кто-то бежит. Этот кто-то уже метрах в пятидесяти. Кажется, я успею доползти. Во всяком случае, я очень этого хочу.

Выбрасываю вперёд правую руку и начинаю подтягивать тело.

До финиша остётся метра три.

Сцена.

Директриса говорит, что она пока ещё не встречала в жизни таких людей, как я. Таких сильных морально и физически, несмотря на свои болезни.

Несмотря на то, что я урод.

Несмотря на то, что я инвалид.

Радуйтесь, что вы не такие. Радуйтесь, что вы ходите. Радуйтесь, что вы бегаете.

Валяйте, самоутверждайтесь за счёт меня.

Радуйтесь.

Смейтесь.

Давайте.

Забег.

Я выкидываю вперёд левую руку и снова подтягиваю своё тело. С моей головы, с моего лица, на асфальт капает кровь.

Раз капля. Два капля. Три капля. Снова и снова.

Остался метр. Какой-то бегун уже метрах в десяти от меня. И в одиннадцати – от финиша. Для него – это каких-то семь, ну, от силы восемь, шагов. Для меня мой метр – это невероятные усилия.

Этот метр – цена, которую придётся заплатить. Заплатить за то, что я хочу доказать людям, что я ещё чего-то стою.

Цена, которую я уже заплатила своей кровью. Своими содранными коленями и локтями. Своим разбитым лицом. Своей сломанной инвалидной коляской, моим единственным средством передвижения.

Успею?

Постараюсь.

Я обязана прийти первой.

Ну, приползти.

В метре от меня, на финишной прямой, уже скопилась толпа людей. Я не знаю, что они там про меня думают, мне как-то всё равно. Но, кажется, они даже за меня болеют.

Или мне это просто кажется?

Выбрасываю вперёд обе руки и, приложив максимальные усилия, снова подтягиваю своё обоссанное тело вперёд. Кровь по-прежнему капает на асфальт. И вот, до финишной прямой осталось уже сантиметров тридцать, достаточно просто дотянуться до неё рукой, и я, считай, уже выиграла.

Во всяком случае, мне так кажется.

Я взмолилась про себя, попросила Бога, или кто там сидит наверху, чтобы у меня получилось. Я сказала кому-то там, что он же видит, как мне тяжело, как тяжело мне было с самого детства.

Я спросила его: неужели тебе этого недостаточно? Может уже хватит надо мной издеваться, а? А? А-А-А?!

Боль.

Издаю кошмарный рык. Представляю себе, какое у меня сейчас страшное лицо.

Снова остервенело подтягиваю своё тело. И снова вижу, как капли крови орошают асфальт. Капли моей крови. Маленькие частички меня. И вдруг...

Вдруг...

Шок.

Не может быть.

Я чувствую, как у меня пошевелилась нога. Вторая тоже. Ноги, которые с рождения у меня не двигались, вдруг начали жить. Я их почувствовала.

Не может быть.

Детство.

Все эти уроды в новом классе начали меня постоянно дразнить. Из-за того, что я была практически обездвижена, я стала толстеть. Обрастать жиром. У меня были какие-то гормональные нарушения, и у меня стали появляться прыщи, когда я начала взрослеть. Постепенно насмешки одноклассников переросли в насмешки всей школы.

Так я стала уродиной.

Так я стала той, которую все ненавидят.

Так я стала той, которую все презирают.

Сцена.

Директриса говорит:

– Вика по праву может считаться самым быстрым и стремительным инвалидом в нашей школе.

Вот тварь.

Я смотрю на директрису, сидя прямо перед сценой, в самом первом ряду на своей поломанной коляске, которую, видимо, кто-то уже успел собрать. Мир, оказывается, не без добрых людей.

Или мне это просто кажется?

Слушая это, я чувствую, как по моей щеке течёт слеза. Да, я всё же чего-то стою.

И тут я слышу сзади чей-то голос:

– Да она не BMW! Она быстрее всех! Она, – человек сделал небольшую паузу, видимо, думая, как меня назвать, и сказал: – Порш!!! – и я не просто слышу, я чувствую всем телом дикий хохот нескольких парней и девочек.

И вдруг ещё кто-то заорал:

– Тррррррнннннн!!!

На этот раз ржёт вся толпа. И директриса тоже. Мразь.

Порш.

Вот почему меня так называли.

Забег.

И вот, я лежу на асфальте, вся обоссанная и грязная, и вижу, как на него продолжает стекать моя кровь. Я смотрю слева от себя и вижу, как бегун, который пытался меня догнать, добрался до финишной полосы. Я вижу, как он её пересекает.

Он дошёл.

Он смог.

Но поверьте, я не расстроилась.

И не потому, что я, наконец, почувствовала отсутствовавшие все эти годы ноги.

И даже не потому, что я поняла, что, наконец, смогу ходить, как и все люди.

Нормальные люди.

Не инвалиды.

Не уроды.

Не изгои.

Не отщепенцы.

Я не расстроилась, нет.

Ни в коем случае.

Потому что тот бегун финишировал... через две секунды после меня.

***

К тому моменту, когда я уже был абсолютно уверен, что ты – моя дочь, я уже знал из твоих рассказов о нескольких периодах твоей жизни, и понял, что в некоторых ситуациях сам поступил бы подобным образом. В общем, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

В любом случае, несмотря на то, что я выяснил, что ты моя дочь, мне нужно было абсолютное подтверждение, поэтому я срочно отвёз ту кровь, которую ты сдавала наркологу в моей клинике, ещё одному своему знакомому, генетику. У него своя собственная фирма, и даже несмотря на то, что попросил я его об этом поздно вечером, он приехал на работу и за ночь сделал анализ ДНК, из которого я уже точно знал, что ты моя дочь.

Дело оставалось за малым: найти в себе силы признаться в этом тебе.

***

Оставалось одно незавершённое дело.

Диверсант.

И у меня был мой «Серёга».

То, что нужно.

Я быстро накопал в Интернете фотографии из какого-то ночного клуба, находящегося в Санкт-Петербурге, где часто светился какой-то ботаник и парень, по внешним данным похожий на моего Серёгу, только одетый лучше, «чтобы пройти фейс-контроль».

За несколько дней до этого я опубликовал в блоге Добра запись о том, что я собираюсь в Питер по делам, и решаю организовать там оффлайн-встречу.

Естественно, было много людей, кто реально захотел со мной встретиться. Но на самом деле я вовсе не собирался ни в какой Питер. Всё, что я написал, было провокацией.

Точнее, её началом.

Затем, через пару дней после даты предполагаемой встречи, я выложил в блоге Серёги запись о том, что я съездил в Питер и побывал на оффлайн-встрече, организованной одним из пользователей сайта.

И выложил фотографии, которые накопал, в эту запись.

А под фотографиями, где был этот некий ботаник, сделал подписи, что этот ботаник – некий Диверсант с Привета, что я (то есть, Серёга) споил его водярой, что он заблевал весь сортир в клубе, и что когда я решил над ним постебаться и заставить его познакомиться с какой-нибудь девушкой, он сказал мне, что он гей, и что в его вкусе как раз такие брутальные парни, как я (Серёга). Потом написал, что за это я его избил до полусмерти, и дальнейшая судьба этого Диверсанта мне не известна.

Вы не представляете себе, что началось на сайте.

Поскольку Диверсант жёстко протупил, не выложив свои фотографии на «Привет», то никаких доказательств, что он на самом деле не тот самый ботаник, которого напоил Серёга и затем избил, у него не было.

Также у него не было доказательств, что он не заблёвывал этот сортир в этом клубе.

И у него не было доказательств, что его на самом деле вообще не было в этом клубе.

И у него не было доказательств, что на самом деле он не гей. И то, что он постоянно обвинял Добро в том, что Добро – гей, только укрепило людей в этом созданном моим Серёгой мнении, что Диверсант – на самом деле лишь жалкий педик.

Весь сайт узнал об этом.

А я сидел и ржал.

До слёз.

И был доволен собой.

Скажи: моё доверие – моя слабость.

Скажи: моя наивность – моя слабость.

Закрой глаза. Повтори про себя.

В итоге Диверсант, разумеется, куда-то пропал. Скорее всего, перешёл на какую-то другую свою анкету.

А я, создав эти две провокации, в итоге пришёл к выводу, что я опустошён.

И тут как раз устроила бунт моя девушка.

В той квартире, где я нахожусь с того момента и сейчас, нет Интернета.

У меня есть только ноутбук.

Ноутбук, на котором я пишу эту книгу.

Прямо здесь и сейчас.

И в середине марта, то есть почти два месяца назад, я сел за столом и начал думать.

И пришёл к выводу, что у меня интернет-зависимость.

И решил написать эту книгу, основанную на моём собственном опыте.

Я решил излить всё, что наболело, я решил дать чёткое обоснование интернет-зависимости.

И вот, последний итог. Мораль, которая выходит из моих провокаций. Из Добра и Серёги.

Я понял, что всех людей, протирающих штаны и юбки, сидящих за компьютером и зависающих в Интернете, одолевает множество комплексов, проблем психологического характера. Я понял, что все они в большинстве своём ни в коем случае не готовы признать, что у каждого человека может быть своё мнение и своя позиция, и что если она не совпадает с их позицией, то это вовсе не значит, что она не верна, а значит, лишь то, что она другая. Альтернативная.

Я понял, что все люди, проглотившие виртуальную иглу, на самом деле в срочном порядке должны признать это как реальную проблему и начать действовать, стараться избавиться от своей зависимости, порождённой их же комплексами и тараканами в голове.

И избавиться от своих заморочек.

Да, я понял, что Интернет – это не просто венец прогресса мира технологий.

Интернет – это зависимость.

Кстати, моя девушка, она взбунтовалась именно когда узнала о том, что я подсел на Сеть. Когда она это поняла и осознала.

И она сказала мне, что я ей не нужен. Она сказала, что хочет, чтобы я сдох.

А теперь развязочка.

Моей девушки на самом деле нет.