Екзистенціалізм.

Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 579

Вы уверяете, что бог, человечество достаточно содержательны и мощны, чтобы быть всем во всем, но я чувствую, что и во мне имеется немало мощи и содержания, что мне не придется жало­ваться на собственную «пустоту», Я — ничто, но не в смысле пустоты, а в смысле творческого ничто; Я—ничто, из которого я сам почерпаю все, как творец-создатель.

Поэтому прочь всякое такое дело, которое не представляется, всецело и безусловно, моим делом! Вы думаете, что моим делом должно быть по меньшей мере «доброе дело». Но что есть добро и что есть зло? — Ведь я сам составляю мое дело, а я не благ И не зол. Ни в том ни в другом я никакого смысла для себя не вижу.

Божественное есть дело бога, а человеческое — Дело «Чело­века». Мое же дело не есть ни божественное, ни человеческое дело; оно не есть ни истина, ни благо, ни право, ни свобода; оно есть лишь мое дело, и это дело не есть общее дело; оно есть дело единственное, как и я сам — Единственный.

Мое Я для меня всего дороже! (стр. 1, 4).

С энергией отчаяния Фейербах хватается за всю совокуп­ность содержания христианства и делает это не затем, чтобы отвергнуть его, нет! а затем, чтобы завладеть им в собственность, чтобы его, давно желанного и неуловимого, последним напряже­нием сил совлечь с небес и навсегда оставить при себе» Не есть ли это шаг крайнего отчаяния и борьбы на жизнь и на смерть и вместе с тем не есть ли это христианская тоска и христианское томление по жизни «того» света? (стр. 22).

В этих словах не слышится ли тон попа? Кто в данном слу- ' чае выступает в роли бога? — Абстрактный «человек»!—Что в данном случае считается «божественным»? — Все человече­ское! — Следовательно, здесь действительно произошло лишь пре­вращение предиката в субъект, и вместо положения: «Бог есть любовь» — получился тезис: «Любовь божественна», а вместо тезиса: «Бог стал человеком» — получился тезис: «Человек стал богом» и т. Д. Но это есть не более как новая религия (стр. 39).

Государство покоится на порабощении труда. Когда труд сверг­нет это иго рабства, тогда придет конец и государству (стр. 78).

[...] Я не хочу ничего ни признавать, ни почитать в тебе: ни собственника, ни оборванца-бедняка, ни даже человека; я хочу лишь потребить тебя. [...] Для меня ты являешься лишь тем, чем ты мне служишь, т. е. моим объектом, и так как ты — мой объект, поэтому ты представляешь мою собственность. [...]

Но я в свою очередь утверждаю: освободи себя, насколько можешь, и ты исполнишь свой долг, ибо не всякому дано разру­шить все преграды, или, выражаясь понятнее, не всякий видит преграду в том, в чем видит ее другой. Поэтому и не трудись· над устранением преград чужих, довольно будет и того, если ты уничтожишь твои собственные преграды. Когда же удавалось обрушить хотя одну преграду для всех людей? Не «носятся» ли многие и теперь, как и в иные времена, и столь же безуспешно, со всевозможными «преградами и тормозами человечества»? Кому удастся обрушить хотя одну из собственных преград, тот и укажет настоящий путь и средство всем остальным, а устранение их преград остается их собственным делом. Наконец, никто ни­чего иного и не делает. Требовать от людей, чтобы они всецело очеловечились, значит, предлагать им разрушить все человече­ские загородки. Но это совершенно невозможно, потому что «человек в себе» не знает никаких преград и граней (стр. 94—96).

Я же в свою очередь полагаю, что земля принадлежит тому, кто ее сумеет захватить или не позволит ее отнять у себя. Когда он присвоит ее себе, тогда она ему и станет принадлежать вместе с правом на нее. Таково эгоистическое право; что мне представ­ляется правом, то именно и есть право. В противном случае право всегда будет двойственным. Тигр, нападающий на меня, прав, и я, убивая тигра, тоже прав. Не свое право я отстаиваю против него, а самого себя (стр. 127).

То, что приписывают идее человечества, принадлежит мне.

Например, ту свободу торга, которой человечество еще лишь до­бивается, и которую, как восхитительное сновидение, оно относит к отдаленному светлому будущему, я уже теперь присвоил себе в соб­ственность, и я осуществляю ее пока в форме контрабанды. [...]

Возможность и действительность всегда совпадают. Нельзя делать того, чего мы не делаем, и мы не делаем ничего такого, чего не могли бы делать (стр. 219—220).

Все истины, подвластные мне, я признаю, а таких истин, которые росли бы выше меня и с которыми я должен был бы сообразоваться, я не знаю. Для меня не существует истины, ибо я выше всего ценю самого себя. Даже мое существо, или существо человека, я *не ставлю выше себя, — себя, хотя я только «капля в море» и «ничтожный человек». [...]

Говорят, что во всемирной истории реализуется идея свободы. Наоборот, эта идея уже реализована, коль скоро ее мыслит чело­век, и она реальна в той самой мере, в какой она идея, т. е. по­скольку я ее мыслю иди имею. [...]

Если религия установила тезис, что мы все грешники, то я ему противополагаю другой тезис, что мы все совершенны, ибо мы во всякий момент бываем всем, чем мы быть можем, и не должны быть чем-то большим. В нас нет никаких недостатков, а потому и грех является нелепостью (стр. 237—239).

[...] Фихтевское Я есть такое же вне моего Я обретающееся существо, ибо таким Я является каждый, и, если лишь такое Я наделено правами, тогда оно представляется абстрактным Я, а не моим Я. Я уже представляюсь не одним из многих других Я, но своим собственным единым Я: я — Единственный. Поэтому и все мои потребности, деяния — словом все во мне единственно. И только в качестве такого единственного Я всё я и присвояю себе в собственность, как я же в качестве такого Я себя осу­ществляю и развиваю. Я развиваю себя не как человек и раз­виваю в себе не человека, но себя, мое Я.

Таков смысл Единственного (стр. 241).

[...] Я собственник моей мощи, и таковым я становлюсь тогда, когда сознаю себя Единственным. В Единственном даже собствен-ник-самобытник возвращается в свое творческое ничто, которое его и породило (стр. 244).

ГЕСС

Моисей Тесс (1812—1875) примкнул в 1838—1839 гг. к младо­гегельянцам, но уже в работе «Священная история человечества...» (1837 г.) выдвинул социалистические положения, вложенные в расплывчатую фразеологию. Его учение соединяло гуманизм Фейербаха с мотивами исторической необходимости Гегеля и утопически-коммунистическими идеями, имевшими своим истоком взгляды французского утописта Кабэ. Оно стало теоретической основой движения «истинных социалистов» (1844—1848 гг.). В статье «Европейская триархия» (1841 г.) Тесс выдвинул мысль о том,, что необходима философия действия, которая обосновы­вала бы освобождение человека через социальную революцию. Эта мысль получает развитие в статье «Философия действия» («Philosophie der That»), напечатанной в сборнике «Двадцать один

лист из Швейцарии» (1843 г.), причем здесь намечается по­ворот от Гегеля и Фейербаха к Фихте.

Критика Гессом явлений капиталистического отчужде­ния оказала в конце 1843— начале 1844 s. положительное влияние на ход мыслей моло­дого Маркса, а начиная с 1845 г. Гесс сделал ряд шагов в сторону научного комму­низма, что видно по его статье «О сущности денег» (1845 г.), однако из рамок утопизма выйти не смог. Но под влия­нием Энгельса он в брошю­ре «Последние философы» (1845 г.) критикует Фейерба­ха и младогегельянцев за не­понимание ими социальной сущности человека.

В 60-х годах Гесс был членом лассальянского Все­общего германского рабочего союза. В последние годы жизни разрабатывал идею развития в природе.

Отрывки из статей Тесса подобраны и переведены И. С. Нар-ским по изданию: M. Hess. Philosophische und sozialistische Schriften. 1837—1850. Berlin, 1961. Им же написана эта статья.