Интернет как культурная форма постмодерна 10 страница

Хейнс Ансбахер (Heinz Ansbacher) замечает, что вниматель­ное чтение нового перевода «Классификации умственных нару­шений» Иммануила Канта указывает на то, что великий фило­соф, на сто лет раньше Адлера, сделал точное разделение между личным интеллектом и общим разумом: «Только черта, общая для всех умственных нарушений, является потерей общего ра­зума (sensus communis) и компенсаторного развития уникально-

Разум и эмоции в индивидуальной психологии Адлера

го, личного разума (sensus privatus) рассуждения». Поэтому Анс­бахер сделал вывод:

«Для настоящего автора удобно знать, что когда он использует адлерианскую пару противоположностей «личный разум» и «об­щий разум», он на самом деле возвращается к Канту, и что наи­более вероятно, что существует прямая линия от Канта к Адлеру. Это последнее знание должно устранить все сомнения, если не­которые люди имели их, что Адлер принадлежит к феноменоло­гическому, когнитивному направлению и к сторонникам гештальттерапии и теории поля, таким как Спрангер, Штерн, Вертхеймер, Левин, о которых можно сказать, что они развивались под влиянием Канта. С другой стороны, Фрейд никогда не нахо­дился под влиянием Канта».

Противопоставление Адлером личного интеллекта и обще­го разума намного ближе к практике РЭТ по сравнению с дру­гими его понятиями о неполноценности и превосходстве. Ад­лер отмечал (предвосхищая мою идею о том, что не существу­ет никаких следует, нужно или должен): «Убеждение, что Кос­мос должен испытывать интерес к сохранению жизни являет­ся не более чем религиозной надеждой»¹³. Более того, в соот­ветствии с утверждением сторонников РЭТ, Адлер утвержда­ет, что человек не нуждается в переживании фрустрации и гнева только потому, что он чего-то лишен. Адлер пишет, что разум­ный (или я должен сказать «в общем разумный»?) человек чув­ствует себя «дома на этой земле со всеми ее преимуществами и недостатками. Это чувство дома непосредственно является частью социального интереса... [Нормальный человек] не вос­принимает жизненные бедствия как личную обиду»¹⁴.

Более поздние взгляды Адлера все еще сохраняют некото­рые важные отличия по сравнению с рационально-эмоцио­нальной терапией. Например, РЭТ говорит об иррациональ­ности человека и намекает на то, что он имеет неверные пред­посылки и делает нелогичные заключения из этих предпосы­лок. Адлер утверждает, что только основные предпосылки и цели человека являются неверными, но что он на самом деле может рассуждать вполне логично, если считает, что его пред-

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

посылки верны. Адлер и адлерианцы, таким образом, получа­ют некоторое терапевтическое преимущество, так как они не заставляют человека с нарушениями измениться полностью, а только требуют изменить ошибку в предпосылках или целях. Они могут честно показать ему, что он является вполне разум­ным, но что он просто начал с неправильных предположений. Терапевт рационального подхода вынужден утверждать и на­мекать на то, что так как и его предположения; и его заключе­ния являются неверными, клиент на самом деле является до­статочно глупым.

Хотя позиция Адлера не имеет каких-либо практических пре­имуществ, рационально-эмоциональная терапия, кажется, в большей степени подтверждается эмпирическими данными. Адлер утверждает, что основные предпосылки и цели человека с расстройствами являются неверными или вымышленными. Мы же стараемся показать ему, более конкретно чем Адлер, по­чему они являются такими, и что все его предпосылки и цели являются теологическими и непроверяемыми утверждениями при логико-эмпирическом разборе.

Что касается способности человека с нарушениями думать не­логично и делать иррациональные предположения, это может быть подтверждено клинически и экспериментально. Так, Бэк обнаружил, что депрессивные пациенты значительно отлича­ются от недепрессивных пациентов в том, что они проявляют намного больше когнитивных искажений, включая произволь­ное заключение, избирательное абстрагирование, чрезмерное обобщение, преувеличение и минимизацию и неточное обозна­чение. Дж. И. Оверэлл (J. E. Overal) и Д. Горхем (D. Gorham) обнаружили, что шизофреники демонстрируют нарушение фор­мальных мыслительных процессов, включая несоответствую­щие реакции, несвязанные представления, неясность, особое использование слов или особый синтаксис. Мои собственные исследования показывают, что вдобавок к непроверенным пред­посылкам все типы людей с нарушениями склонны более часто (по сравнению с людьми без нарушений) привлекать различ­ные виды иррациональных убеждений, включая недальновид-

Разум и эмоции в индивидуальной психологии Адлера

ность. экстремизм, нерассудительность, принятие желаемого за действительное, неэффективное сосредоточение, сложности распознавания и чрезмерное обобщение. Поэтому, если тера­певт не признает реальность человеческой нелогичности и ис­каженного мышления (так же как и реальность человеческой склонности принимать ложные предпосылки и цели), он, воз­можно, будет испытывать затруднения на своих встречах с людь­ми с серьезными нарушениями.

Позднейшие формулировки Адлера относительно личного интеллекта и общего разума являются шагом вперед по сравне­нию с его ранними формулировками с акцентом на модель не­полноценности-превосходства в человеческом поведении. РЭТ, базирующаяся на рассуждениях Адлера, идет дальше, создавая усовершенствованную модель психотерапевтического понима­ния и практики.

В сущности, существуют три различных точки зрения о проис­хождении эмоций человека и способах их изменения. Первая точ­ка зрения принадлежит бихевиористам и фрейдистам, которые считают, что эмоциональные реакции первоначально вызывают­ся внешними стимулами, событиями или переживаниями либо в прошлой, либо в настоящей жизни человека. Вторая точка зрения состоит в том, что эмоции являются сакральными и, в сущности, возникают сами из себя, и принадлежит антиинтеллектуалам, уче­ния которых представлены в современных группах встреч и дви­жении сенсорного осознавания. Третья точка зрения принадлежит стоикам и феноменологам и состоит в том, что эмоции являются результатом оценок, определений, интерпретаций и рассуждений человека. Адлер принадлежит к этой третьей группе. Он недву­смысленно заявлял:

«Не опыт является причиной успеха или неудачи. Мы не стра­даем от шока наших переживаний - так называемой травмы, а мы делаем из себя именно то, что подходит нашим целям. Мы являемся самоопределяющими посредством значения, которое мы приписываем нашему опыту; и вероятно, существует нечто типа ошибки, которая всегда имеет место, когда мы приобрета­ем определенный опыт как основу для нашей будущей жизни.

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

Значения не определяются ситуациями, а мы определяем самих себя посредством значений, которые мы приписываем ситуа­циям»¹⁵.

Мне кажется, что это и есть рациональный и разумный взгляд на эмоции и переживания человека. Более того, эта точка зре­ния глубоко и отчетливо показывает, что человек может на са­мом деле изменить свои нарушенные и несоответствующие эмо­циональные реакции.

Хотя Адлер иногда не был слишком точен относительно того, каким образом, в деталях, можно изменить разрушительные эмоциональные реакции человека, он придерживался очень оп­ределенного взгляда относительно общего метода их изменения, а именно обучения. Он раньше всех других современных тера­певтов положил начало представлениям о том, что психотера­пия является обучением и что было бы лучше, чтобы обучение было психотерапевтическим.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Адлер, 1964а:26-27.

² Адлер, 1927:72.

³ Адлер, 19646:67.
⁴ Адлер, 1964а: 19.

⁵ Например, Берн (1964); Дюбуа (Dubois) (1907); Келли (1955); Лoу
(Low) (1952); Филлипс (1956); Роттер (1954); Торн (1950) и мно­гие другие.

⁶ Адлер, 1927: 157, 189.

⁷ Ibid.: 157.

⁸ Ibid.: 267-270.

⁹ Ibid.: 269.

¹⁰ Ibid.: 270.

¹¹¹¹ Ibid.: 275.

¹¹² Адлер, 1964б: 53.

¹¹³ Адлер, 1964а: 272.

¹¹⁴ Адлер, 1964б: 43.

¹¹⁵ Адлер, 1958: 14.

САМОСОЗНАНИЕ И ЛИЧНОСТНЫЙ РОСТ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Спрашивать современного психолога, считает ли он целесо­образным, чтобы терапия вела к постоянному самосознанию и личностному росту психотерапевта, это все равно, что спраши­вать хорошего христианина, противник ли он греха. Многие ученые подчеркивали, что одной из главных целей психотера­пии является помощь и терапевту, и пациенту в развитии лич­ности. Даже фрейдисты, которые, казалось, прежде стремились исключить себя из терапевтического процесса и выдвигать на первый план исключительно клиента, в последние десятилетия так сильно сосредоточились на аналитике, что контрперенос стал наиболее священным термином в аналитической литературе.

Перенос считается теперь основной причиной благополучия клиента. Эта точка зрения базируется на предположении, что если терапевт будет наблюдать за собой достаточно проница­тельно и если он исключит те существенные искажения, сквозь которые он в норме (или это аномально?) видит проблемы кли­ента, он перестанет привносить в терапевтические отношения свои невротические мотивы и, тем самым, сможет лучше ему помочь. Это кажется довольно благоразумным, но... Теория не

 

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

учитывает, что кое-что из того, что терапевт будет привносить в сессии с клиентом, если он будет слишком сосредоточен на себе, является не просто сомнительным, но и, весьма вероятно, очень ятрогенным.

Современные экзистенциалисты, эмпирики и феноменоло­ги¹ тоже акцентируют внимание на осознании терапевтом са­мого себя в ходе работы с клиентом. Согласно их точке зрения, терапевт действительно должен быть самим собой, если ему предстоит настоящая встреча с клиентом. Следовательно, если он захочет, то ему следует вставать на голову, говорить клиенту, что он его ненавидит, и делать почти все, что ему заблагорассу­дится, во время сеанса терапии, пока он полностью верит в то, что делает, и не ведет себя искусственно. Кажется, что эта тео­рия достаточно проста, если понимать терапевта как личность с его собственными правами на жизнь и шансами на успех и принимать во внимание, что на любой экзистенциальной встре­че ему дается право быть самим собой и получать от терапевти­ческих отношений максимальную пользу.

Одна из первых проблем этой теории заключается в том, что согласно ей отношения клиента с терапевтом есть и должны быть экзистенциальной встречей. Если это действительно так, то почему клиент платит за это, а терапевт получает вознаграж­дение большее, чем просто сама эта встреча? Более того, дей­ствительно ли настоящие экзистенциальные встречи осуществи­мы или возможны, когда один из участников имеет явные на­рушения? Например, у клиента сильная паранойя, и он действи­тельно не способен устанавливать отношения с другим челове­ком, а только ищет то, что Хельмут Кайзер (Helmuth Kaiser) на­зывал слиянием, и что я называю крайней потребностью в люб­ви, и что другие называют зависимостью. Томас Сзасз (Thomas Szasz) может вопить до второго пришествия, что психически больные люди в действительности здоровы, но их просто таки­ми считает слишком осуждающее общество. По-моему, он все-таки идет по неверному пути, когда отказывается признать оче­видный факт, что шизофреники рождаются такими, что они не умеют устанавливать отношения и часто превращают в фарс

Самосознание и личностный рост психотерапевта

любую попытку терапевта провести истинно экзистенциальную встречу.

Более того, как терапевтам нам лучше принять тот факт, что многие или даже большинство наших клиентов просто не те люди, которых мы бы выбрали в качестве близких друзей, и, как пока­зал Шофилд (Schofield), мы предлагаем им только особый вид оплаченной дружбы. Поэтому кажется нелепым говорить об «ис­тинных встречах» между двумя людьми, один из которых, как пра­вило, умнее, лучше образован, менее тревожен и зависим и ме­нее заинтересован быть дружелюбным, чем другой. Все это не гово-рит о том, что значимые экзистенциальные диалоги или Я-Ты-отношения в принципе не могут установиться между не­которыми клиентами и некоторыми терапевтами; это возможно и, несомненно, иногда случается. Вопрос в том, как часто они случаются? И честный ответ на этот вопрос, учитывая ограниче­ния, которые обычно накладывают терапевтические отноше­ния, — редко.

Следовательно, представление, что терапия является сотруд­ничеством, где терапевт извлекает почти столько же радости и веселья из отношений, сколько и клиент, едва ли приемлемо; и глупо притворяться, что это не так. Следовательно, позиция экзистенциалиста сводится к позиции психоаналитиков: то есть, если терапевт является самим собой в течение всего времени, которое он проводит с клиентом, то этим он повышает шансы последнего на улучшение или излечение. На первый взгляд, это может показаться довольно хорошим аргументом: если терапев­ту хватает мужества быть самим собой, он может стать хорошим примером для клиента, которому явно не хватает мужества для этого, и, возможно, такой тип поведения может научить клиен­та самому больше рисковать и преодолевать некоторые свои страхи.

Однако снова теория звучит лучше, чем возможности ее прак­тического применения. Для начала можно предположить, что если терапевт ведет полностью ответственное и жизнерадост­ное существование, то скованный и подавленный клиент вос­прянет духом, глядя на него, и сам станет жизнерадостнее. Фак-

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

ты, к сожалению, часто доказывают обратное: как правило, кли­ент до терапии сталкивается с некоторыми друзьями или род­ственниками, которые гораздо счастливее и успешнее его са­мого. Но вместо того, чтобы руководствоваться их примером, он обычно говорит себе, что раз эти люди живут и процветают, а он нет, то он, несомненно, бесполезен и может прекратить со­перничать с ними.

Часто с тем же самым я сталкиваюсь и в терапии. Почти все мои клиенты — печальные тюфяки, которые не развили в пол­ной мере свои способности. Когда они понимают, что меня не расстраивают их выходки и проверки, что я продолжаю встре­чаться с ними и другими клиентами, оставаясь жизнерадостным, и в то же время пишу книги и статьи, выступаю на радио и теле­видении, они часто говорят мне, что моя активность заставляет их чувствовать себя хуже, чем прежде — они считают, что долж­ны быть способны работать на моем уровне, а они этого явно пока не могут. Поэтому я стараюсь активно разубеждать таких клиентов, говоря, что им не обязательно идти моим путем, что­бы иметь высокую самооценку. Я обнаружил, что часто моя мо­дель поведения оказывается для них палкой о двух концах.

Кроме того, вероятно, большинство клиентов, прежде чем до­говориться о встрече с конкретным терапевтом, предполагают, что он более успешен в жизни, чем они. Если бы они думали, что он также некомпетентен и может ошибаться, они вряд ли бы искали его помощи в первую очередь. Хотя если бы они об­наружили, что он не настолько неадекватен, им бы доставило удовольствие узнать, что возможность человеческой эффектив­ности, в которой они прежде сомневались, действительно су­ществует. Однако нет причин предполагать, что это приятное открытие существенно подвигнет их к изменению своего пове­дения.

Утверждение, что положительная модель поведения терапевта существенно помогает клиенту, ограничивается весьма существен­ным возражением. Бывает, что модель поведения терапевта ока­зывается одной из худших моделей, и если он действительно явля­ется самим собой во время общения с клиентом (вместо того, что-

144
Самосознание и личностный рост психотерапевта

бы играть роль разумного человека, каким бы он хотел быть), он может стать такой моделью, как живущий по соседству гангстер для растущего мальчика.

Таким образом, теория о том, что терапевту надо следовать своему истинному Я, чтобы у него могла состояться «истинная встреча», или чтобы он мог показать клиенту модель поведе­ния, достойную подражания, и этим помочь ему измениться, имеет серьезные ограничения. Речь идет не о том, что она бес­полезна, а просто о том, что все доступные доказательства на­водят на подозрения, что, по меньшей мере, ее обоснованность сомнительна.

«Хорошо, возможно, это так, — можете заметить вы, — но это вряд ли может противоречить факту, что крайне желательно, чтобы терапевт занимался самоосознанием, и что одной из ос­новных целей терапевта должно быть совершенствование этой способности. Все-таки любой человек, хорошо знакомый с тех­никой своего дела, более состоятелен, если он осознает то, что он делает, и готов использовать свою способность заглянуть в себя, чтобы внести изменения в свою работу и исправить свои недостатки. Как может такая способность мешать терапевту и его клиенту?».

Слово самоосознание - приятно звучит; но за этой изыскан­ной оболочкой проступают черные пятна. Одним вредным ас­пектом самоосознания является, например, самоанализ. Что­бы человек знал, что он делает, часто необходимо, чтобы он сконцентрировался на своих поступках, а это далеко не всем идет на пользу. Действительно, чрезмерный самоанализ, поощ­ряемый психоаналитиками, является одной из основных состав­ляющих невроза, как это отметил несколько десятилетий назад Найт Данлэп. Он так описывал клиентов, проходящих курс те­рапии у психоаналитика:

«Систематически в период лечения его внимание удержива­ют на нем самом, и он изучает себя и свои обстоятельства все­гда с учетом себя. В большинстве случаев ему советуют зани­маться самоанализом вдали от места лечения, чтобы сделать его привычкой обыденной жизни. То, что эта процедура усиливает

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

патологические особенности, уже установлено. Также, кажет­ся, она развивает свойство самоанализа в людях, которые рань­ше этим не страдали».

Конечно, Данлэп здесь преувеличивает, так как спокойный и безоценочный самоанализ может быть одним из бесспорных по­мощников для людей с нарушениями. Но эта точка зрения лишь иногда воспринимается правильно, так как клиент-невротик (и особенно психотик) часто чрезмерно осознает свои мысли и чув­ства, когда начинает лечиться. Проводить сессии, заставляя его еще больше погружаться в себя, без параллельного снятия само­осуждающих тенденций — безответственно. Более того, возмож­но, такие сессии вызывают у многих пациентов усугубление чув­ства тревоги и депрессии и даже доводят некоторых до более тя­желых стадий помешательства.

К тому же терапевт, который заставляет себя осознавать и тщательно обдумывать все свои реакции во время терапевти­ческой сессии, рискует загнать себя в обцессивно-компульсив-ный невроз или какое-то другое острое невротическое состоя­ние и, тем самым, подвигнуть своего клиента поступить также. Чем больше он размышляет о том, что он сам думает и чувству­ет, и чем больше обсуждает своих внутренних демонов с клиен­том, тем вероятнее, что для последнего это будет дополнитель­ным стимулом, чтобы постоянно размышлять о своей собствен­ной умственной деятельности и оставаться таким же больным. Этот метод самоанализа становится наиболее завораживаю­щим, несмотря на его пагубность, как для терапевта, так и для его пациента. Главной целью почти каждого клиента в действи­тельности является не усердная работа над изменением фило­софских допущений, которые делают его больным, а умение жить относительно комфортно, сохраняя эти невыгодные убеж­дения. Имеются в виду допущения о том, что он все должен выполнять в совершенстве и что каждый значимый человек в его жизни должен любить его, чтобы он мог считать себя до­стойным человеком. Главная цель терапевта, если он хочет до­биться реального результата, — выбить эти идеи из головы кли­ента и убедить его создать более правдоподобные, ориентиро-

 

Самосознание и личностный рост психотерапевта

ванные на реальность системы посылок и ценностей, на основе которых он будет строить свою жизнь. Однако, когда терапевт постоянно занимается созерцанием своих собственных размы­шлений, у него почти не остается ни времени, ни сил, чтобы убеждать клиента отказаться от своих заблуждений; и оба за­просто будут играть в игры друг с другом и «наслаждаться» egoisme a deux * или даже folie a deux ** — отношениями, кото­рые поддерживают ужасный статус-кво и никому не помогают. Основная проблема клиента обычно заключается в том, что он реагирует на нежелательную ситуацию слишком большим ко­личеством негативных эмоций и, кроме того, продолжает то фо­кусироваться, то отвлекаться от своего чувства. Единственное, на чем он практически никогда не концентрируется, так это на причине этого чувства, то есть на иррациональных, разруши­тельных воображаемых посылках своих суждений. Лучше пусть терапевт будет и дальше показывать клиенту, что спутанные эмоции (чувство вины, тревога, депрессия и враждебность), которые он переживает, являются только симптоматической необходимостью. То, что стоящие за этими эмоциями значи­мые интериоризированные предложения клиенту необходимо ясно разглядеть и активно оспорить прежде, чем он сможет из­менить их и почувствовать себя лучше, является когнитивной, бессмыслицей. Но если сверхсамоосознающий терапевт упива­ется во время терапевтической сессии своими собственными чувствами, вызванными переносом и контрпереносом, то у него появляется чувство снисхождения к себе, которое вряд ли по­может в работе со слишком снисходительными к себе и неус­тойчивыми к фрустрации клиентами.

Более того, человеческие чувства — плохие критерии для оценки правды и реальности. Если я остро чувствую, что за мной наблюдает добрый Бог, или что я действительно царица Сав-ская и все против меня, то это еще не означает, что мои ощуще­ния соответствуют действительности. Пока я обоснованно не

* Эгоизм на двоих. (Прим. перев.) ** Безумие на двоих. (Прим. перев.)

 

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

проверю эти посылки и убеждения, стоящие за этими чувства­ми, я не смогу доказать что-либо, опираясь только на эти чув­ства (исключая состояния умопомрачения). Если я приду с эти­ми ощущениями к терапевту, а он будет большую часть сессий рассказывать о своих чувствах ко мне и сопоставлять их с мои­ми чувствами к нему, эмоции, которые мы таким образом изо­льем друг другу, могут точно так же укорениться в реальности, как мои первоначальные чувства превосходства или самоуни­чижения. Даже если наши чувства являются истинным отраже­нием внешнего мира, — например, он говорит, что ненавидит меня из-за того, что я, по его мнению, веду себя совершенно несносно, а я говорю, что чувствую отвращение к нему, так как он мне не помогает, — то нет причин верить тому, что наше вза­имное выражение этих чувств будет очень полезно. Настоящей терапевтической задачей является выявление наших базовых систем ценностей, которые вызывают негативные чувства, и из­менение этих ценностей. Трудно представить себе лучший спо­соб уйти от этой задачи, чем упоение взаимной ненавистью на терапевтических сессиях с клиентом.

Следующий пагубный аспект самоосознания — это предраспо­ложенность к потворствованию своим желаниям. Если терапевт сильно занят переживанием, выражением и анализированием сво­их чувств во время терапевтической сессии, то он может легко от­влечься от проблем клиента и от фундаментального вопроса о при­чинах возникающих нарушений и способах их искоренения. Ра­бота, направленная на выявление истинных причин нарушений, часто рассматривается как чрезмерно обременительная, и особен­но теми людьми, которых мы называем психически больными. Именно эти люди склонны к созданию всякого рода бесполезных фобий, припадков, навязчивых идей и других психических нару­шений, но они редко стремятся разрушить результаты своих нега­тивных усилий и совсем не склонны к работе над изменением сво­их установок. Хотя человеку достаточно легко и приятно выражать свои эмоции и даже раздумывать об этом, хотя его может удовле­творить открытие интересных (а часто и слишком неправдоподоб­ных) психодинамических объяснений этих чувств, ему гораздо

Самосознание и личностный рост психотерапевта

сложнее проследить конкретные, простые, восклицательные пред­ложения, которые он говорит себе, чтобы вызвать чувства. И еще труднее постоянно задавать себе вопросы и оспаривать эти пред­ложения до тех пор, пока он не сможет обходиться без них или не преобразует их в более разумную философию действий.

В любом случае, чересчур увлекаясь самоанализом во время терапевтических сессий, терапевт рискует забыть о своей глав­ной задаче — помощи клиент)'. В результате его поведение и ме­тоды работы могут существенно измениться, причем не в луч­шую сторону.

1. Терапевт забывает, что его главной работой является все-
таки помощь клиенту, а не самому себе.

2. Терапевт начинает игнорировать тот факт, что терапия —
это работа, как его самого, так и клиента, а не удовольствие.

3. Терапевт начинает стремиться к немедленному удовлетво­
рению, а не к постепенному длительному улучшению, то есть
терапевт помогает пациенту почувствовать себя лучше, а не вы­
здороветь.

4. Терапевт перестает быть для клиента примером самодис­
циплинированной, хорошо упорядоченной жизни.

5. Терапевт может слишком быстро отказаться от трудной и
длительной работы, которая обычно необходима, чтобы побудить
большинство клиентов (особенно пограничных и настоящих пси­
хотиков) изменить свое мышление и незрелое поведение.

Тогда терапевт, который слишком беспокоится о своем само­осознании, может уклониться от ряда своих терапевтических обязанностей. Более того, при этом типе избегания, он обычно дает саботирующую парадигму для подражания.

Еще одна вредная сторона слишком сильного акцентирова­ния внимания терапевта на самоосознании — это оценочный аспект. Главная причина того, что размышление о себе губитель­но, заключается не в том, что оно вредоносно per se*, как счи­тал Данлэп, а в том, что все занимающиеся этим люди делают это самоуничижительным способом. Человек, который посто-

* Само по себе, как таковое. (Прим. перев.)

 

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

янно думает о своих неудачах, не просто рассматривает и пере­сматривает события, окружавшие эти неудачи, а постоянно оце­нивает себя с точки зрения этих событий. Другими словами, неразумно связывает свое Я в целом со своими конкретными действиями. Так как действия были неудачными, то он делает вывод о собственной бесполезности в целом. И именно его от­рицательная оценка себя делает размышления о своих ошибках такими мучительными.

Вот что, вероятнее всего, делает терапевт, одержимо застав­ляющий себя осознавать свои терапевтические ошибки. Вмес­то того, чтобы просто видеть, что он, скажем, завидует своему клиенту, так как тот зарабатывает больше, и из-за этого совету­ет ему рано уйти на пенсию и посвятить себя некоммерческой деятельности, он может еще и яростно разносить себя за то, что он предвзят. Поступая так, он может перенести свою собствен­ную вину (или некоторые следствия) на своего клиента и, фак­тически, способствовать тому, что последним тоже будет управ­лять чувство вины. Или терапевту может быть так стыдно, что клиент обнаружит его предубеждение, что он будет общаться с клиентом чрезмерно опекающим образом, и тем самым причи­нит ему столько же вреда, сколько и пользы. Или он может на­столько увлечься самобичеванием, что не будет использовать наиболее эффективный метод: прямые контратаки на самооб­винительные идеи клиента.

Слишком сильное акцентирование внимания терапевта на са­моосознании может легко привести к такому уровню эгоцент-ричности, который превышает допустимые пределы. Конечно, умеренный эгоизм часто оказывается полезным, и к нему сле­дует стремиться как терапевту, так и клиенту. Однако эгоцент-ричность гораздо шире, чем эгоизм, так как эгоцентричный че­ловек не только считает, что у него есть право быть таким же счастливым, как и остальные, но и уверен, что мир должен кру­титься вокруг него и обеспечивать его особым счастьем, какая бы судьба ни постигла других. Он полагает, что мир должен пре­доставлять ему средства для жизни, и при этом он не должен прикладывать к этому больших усилий. Стало быть, он делает

 

Самосознание и личностный рост психотерапевта

мало и, не задумываясь, ищет для себя удовольствий, но издает леденящий душу вопль, когда чего-то лишен, и полностью иг­норирует чувства окружающих. Итак, эгоцентризм основан не на здоровой, а на чрезмерной сосредоточенности на себе и сво­их проблемах. В таком случае у человека часто возникает стрем­ление подчинить себе других и получить их одобрение только потому, что он ощущает, что их любовь ему абсолютно необхо­дима. Как утверждает Девид Рисман (David Riesman). эгоцент­ризм неотъемлемо связан с направленностью на других, а не с направленностью на себя. Он явно имеет неправильное назва­ние, поскольку эго (Я), на котором эгоцентричный человек со­средотачивается, не обязательно является истинным, но совер­шенно зависит от помощи и одобрения других.

Эгоцентризм терапевта, спровоцированный самоосознани­ем, часто может приводить к весьма неприятным последствиям в процессе работы с клиентами. Терапевт, который продолжает спрашивать себя, что он (а не его клиент) делает неправильно, легко может стать черствым и, в сущности, незаинтересован­ным в клиенте. Под видом изменения себя, чтобы помочь дру­гому, он может забыть свою главную миссию и посвятить себя почти исключительно собственным проблемам. Даже если он до некоторой степени преуспеет в этом и станет счастливее, бла­годаря работе над собой во время терапевтических сеансов, то он все равно пользуется беспомощностью клиента и требует осо­бого вознаграждения за то, что он, по общему мнению, велико­лепный терапевт. Он требует, чтобы Вселенная служила ему, а не чтобы он мог очень многое свершать, чтобы быть полезным самому себе в этом мире. Будучи по-детски напыщенным, те­рапевт перестает развиваться и быть положительным примером для своего клиента, у которого и так есть серьезные проблемы, связанные с отказом принимать реальность и требованием, что­бы мир был исключительно доброжелателен к нему.