Свет сознания и мощь свободы

Среди множества определений человека, данных Вышеславцевым, выберем главные. Человек есть живая энергия, есть лично-бессознательное, покоящееся на коллективно-бессознательном, есть сознание, сознательная душа, руководящаяся «интересами», расчетами удовольствия или неудовольствия; есть духовная свободная личность — строитель и носитель культуры. И далее, возможно, самое главное: человек — микрокосмос, «малый бог», связанный с великим Богом. Он богоподобен, и его богоподобие заключено в свободе. Духовная личность, отмечает философ, есть свет сознания и мощь свободы, потому что «свет» и «свобода» — это и есть сам человек: это мой свет, моя свобода, это я сам! Понять, что такое я сам, — значит понять свое богоподобие.

В этом последнем выводе заключена суть этики Вышеславцева.

А что значит понять свое богоподобие? Это значит определить природу своего света (тусклого или сумеречного, лучезарного или ликующего!), это значит понять сущность своей свободы — творческой и богоподобной или призем-ленно-примитивной, произвольной и неразвитой.

Подобно Бердяеву, Вышеславцев различает две свободы: положительную и отрицательную, свободу как корень сатанинского зла и свободу как богоподобие. И в отрицательной свободе он видит две формы зла: бессознательную (не ведаю, что творю, не то делаю, что хочу, стремлюсь к добру, а получается зло) и сознательную, когда человеком овладевает злой дух: не хочу никому служить. Богу тоже. Это уже не люди — «бесы» или одержимые бесом.

Читая Вышеславцева, всякий раз переносишься в жизнь школы, воспитание, общение с детьми. Как же часто дети сопротивляются добрым призывам наставников. Больше того, есть такая категория детей, которые — везде, во всех странах постоянно пребывают в противоборстве. И Вышеславцев формулирует закон иррационального противоборства, который присутствует в людях в форме противления плоти и в другой форме зла — противления духа. Дьявольский дух противления нашептывает личности: все позволено! Делайте, что хотите, и тогда будете как боги!

К свободе можно обратиться, настаивает философ, только с призывом, только с любовным зовом.

И еще одно откровение: призыв есть встреча двух свобод — божеской и человеческой. Если в недрах иррациональных бездн моя воля обрела детскую божественность, если мое нравственно-высшее соединилось с детской отзывчивостью (я услышал!), — только тогда побеждается дух противоречия, сатанинский дух абсолютного противления: не законом, не приказом, не угрозою, не хитростью, не бунтом раба, не свободою произвола. Только в этом случае рождается то необходимое единение, которое можно назвать воспитанием благодати, или, по Вышеславцеву, этикой благодати.