Это белая фасоль

- Дверь, да? - когда я услышал щелчок замка, пересрался весь. Вот это меня унесло. Я быстро отцепился от рук пончика, а он впопыхах пытался застегнуть свою ширинку, но у него нихера не получалось, потому что обратно не лезло. ЧТО ЗА ЧЁРТ, ЧТО ДЕЛАТЬ. Я начал оглядываться, увидел на диване плед, потом повернулся обратно, затряс руками, въехал себе по подбородку, понял, что у меня там слюни, вытер их. - У тебя футболка длинная. Ноги под себя подбери, вообще не видно будет, - мои руки меня не слушались, они крутились и вертелись в разные стороны, шёпот срывался на какой-то тихий визг, и я ничего не мог сделать со своей паникой и сердцем, которое, похоже, хотело выпрыгнуть. Чего Уэй так вылупился. Ну, я бы тоже на себя так глазел, если бы со стороны увидел. А, блин, его ботинки. Куда их, так, Фрэнк, думай. А дома он в обуви не ходит, значит, это только в гостях такое себе позволяет. И вместо того, чтобы покрутить мозгами я стал крутиться на месте, не совсем соображая, что делаю. Мой разум отключается в таких критических ситуациях. И пока я тут крутился и пытался поймать взглядом хоть что-то, что бы могло нам помочь, обладатель ботинок, состоящих из грязи, пробежал мимо меня, открыл окно и выбросил их на улицу. А ведь неплохая идея, я даже остановился и застыл на месте.

- С ботинками это бы смотрелось неадекватно, - пытаюсь говорить тише, хотя зачем вообще говорю – чёрт знает. Признайся, Айеро, тебе просто хотелось показать этому агрессивному САМЦУ, что ты такой же самец, а не самочка. Странный я способ выбрал – говорить что-то невнятное, делая вид, что эти мои слова, чуть ли не самое лучшее и бесценное в его жизни, но ведь в такие моменты любой бред должен стать как минимум остроумным, я так думал. Но когда ты пытаешься сказать это типа остроумное, при этом заикаешься, трясёшься и краснеешь, всё равно это выглядит как-то не очень убедительно. Всё просто – я лоханулся. Иногда кажется, что меня в детстве сглазили.

- Да это и без тебя понятно, - нашёл время выпендриваться. Блин, точно, я сам только что тем же пытался заниматься. У кого-то получается, у кого-то нет. А кто-то просто я, а я – это что-то между. - Иди, сядь уже. В плед вон, - а мне «это и без тебя понятно». Я быстро плюхнулся на диван и очень удачно заметил там огурцы. ДЖЕРАРД, УВИДЬ ИХ, ПРОШУ ТЕБЯ. О, неужели у нашего самца тоже трясутся руки. О, спасибо вам, глаза Джерарда. Он их увидел, ну огурцы мои, правда, пока пытался поставить их у телевизора, чуть не выронил эту немаленькую, сырую банку. Довеселились. Самое поганое, что я всё ещё возбуждён, даже после такого внушительного испуга, но я пытаюсь сдержаться. Всё получится, только уймись, просто уймись. Плед. Я живо замотался в него до самой шеи и пытался перевести дыхание, подумать о чём-нибудь левом. С каждым разом хочется всё больше и больше, а получается всё меньше и меньше. Да, мне мало. Каков пиздец, нужно успокаиваться, а я сижу и ещё больше раздуваю этого слона. Чувствую, как горят мои грёбаные уши. Как сгорает мой каблажан. Как иногда начинает тянуть живот и в этот момент хочется протяжно застонать. Это ощущение подходит к самому нёбу. Это я ещё на него не смотрю, не на нёбо, я думаю, понятно про кого я.

- О, ГАЗЕЛЬ, - ну ничего себе, ГАЗЕЛЬ. А У МЕНЯ СТОИТ НА ТЕБЯ. А у тебя газель в телевизоре прыгает. Конечно, животное интереснее, чем какой-то овощ. Мой овощ сгорает от желания, эй ты, зоофил. А он не замечает, что весь подбородок у него в слюнях? ГОСПОДИ, ПОЧЕМУ ЖЕ ТАК ХОЧЕТСЯ. Хочется. Ужасно хочется. С этим надо что-то делать. Вот жил ведь спокойно себе, а тут раз и появляется в твоей жизни такой придурок, которого ты постоянно хочешь.

- Вытрись, - я высунул руку и каким-то судорожным движением показал на подбородок. Надеюсь, у меня получилось нормальное лицо, и мой голос меня не сдал с потрохами. Но, даже несмотря на этот ужас, который творился у меня внутри (хотя и снаружи тоже), я ведь понимал, что происходит, отдалённо, но всё же. Я испугался. А этому нормально вообще, по-моему. Похерам. Сидит вытирается, уже телевизор смотрит, увлечённо разглядывает газелей. Ведьма там гремит холодильником – на кухню, значит, пошла. Нам это только на руку. Что ты косишься на меня, глаза опять свои сделал, смотри вон, на своих этих «О, ГАЗЕЛЕЙ». Этот его любимый сумасшедший взгляд, и над головой затряс рукой. Я сначала не сообразил, но в итоге всё-таки вспомнил, что у меня там трусы. Снял их и нервно запихал в диван. У меня уже глаза болят, как я их вытаращил. Чего он чешется так, сначала нос, щас уже за ухом, да за этими руками не успеть. ОУ, БЛИ-И-ИН. Мои глаза цвета ржавчины не могут больше, надо же знать пределы. Ну, зачем вытираться футболкой – свинство. И не только по отношению к самой футболке, но и ко мне. Я понимаю, что вспотел и все дела, но лучше бы он так тут не оголялся. Ох, какой же он ХОРОШЕНЬКИЙ. Айеро, успокойся, он всего-то край футболки задрал. Я лучше промолчу, какая у меня реакция на обычный, человеческий живот. Мне хочется зализаться с животом парня, однако, неплохо. Но он такой белый и мягкий на вид. Подбери свои слюни, мудила. Какого хрена, за что, зачем. Почему тебе до трясучки нравится то, что тебе никогда не нравилось? Это нормально, если хочется трахнуть ляжку или живот? Может и хорошо, что мама пришла. Я бы его щас продырявил в местах десяти, а потом бы мой член стёрся от натираний и дырявить было бы просто нечем. Вот он сидит ноготь грызёт, а мне хочется схватить его за эту руку, а лучше не за руку, и я что-нибудь бы да придумал, богатая моя фантазия в помощь. Пожамкать хочется. ПРОСТО ЖУТКО. Ещё облизать. Всю щеку вместе с глазом. Что же меня так ПРЁТ.

- Что у вас пальто валяется, - МАМА, ПОЧЕМУ Я ТЕБЯ НЕ СЛЫШАЛ. Или я глохну и правда. Что оно тут валяется, да тут ко мне Джерард пришёл, а у нас стоит друг на друга, вот мы и забыли про пальто. Мы вообще про всё забыли, ты не пугайся, мам.

- Да это я не соображаю, не спал всю ночь, - а вот сейчас мне интересно – это он врёт или действительно не спал. Ни одной пошлой мысли. Я покосился на него и получше натянул плед. Спокойный такой, может быть, он уже меня научит в любой ситуации быть удавом, или так дальше и будет? Но когда я смотрю на его совершенно нормальное, ничего не выражающее лицо, то сам успокаиваюсь, понимая, что зря так трясусь.

- Поинтереснее ничего нет? - не знаю, мам, по всей вероятности, этого монстра интересуют газели. - Я повешу, сидите, - вы какая-то уставшая, маман. Она ещё что-то пробубнила себе под нос и скрылась в коридоре. Чудовище, сидевшее со мной на диване, тоже как-то устало вздохнуло и потёрло глаза. Пластырь у него немного отклеился. Я потянулся и поправил его большим пальцем, на меня даже внимания не обратили, ну, если только пластырь. Правда, что ли так интересно смотреть на каких-то газелей. Что там мои чудесные прелести творят, понять не могу, нужно посмотреть. Набрав побольше воздуха, я немного приподнял край пледа и одним глазом заглянул. Ну, б…

- Я есть хочу, - ой-ой, я никуда не смотрю, всё нормально. Сделав идиотское лицо, я уставился на стену напротив. Эй, ты там, в шортах который, затихни, а. - Слышишь, я есть хочу.

- А чего ты шепчешь? - есть он хочет, да он всегда жрать хочет. Иногда мне кажется, что у него в желудке живёт ещё один Джерард. Я чуть подвинулся поближе и наклонился, чтобы меня слышно ему было, и самому Джеру и тому, который в желудке.

- А мне нравится, - не надо ко мне так близко наклоняться, я ведь и учудить чего могу в таком состоянии. Тут меня дёрнуло, ибо с кухни полетел отборный, даже немного интеллигентный мат, но грохота никакого не было – значит, ведьма там с собой что-то сделала. Лучше бы она что-нибудь разбила.

- Наверное, прищемила чего, - прошептал я и буквально зажевал свою нижнюю губу, не осознавая, дырявя взглядом потёртую коленку Уэевских джинсов.

- Я вроде успокоился, - он сказал это одними губами и наклонился ещё ближе. Уйди, уйди, уйди. У меня уже рот открылся. Боюсь, я страшно боюсь, но всё равно удержаться не могу. Всё равно перевожу взгляд с этой коленки и вижу просто сияющую рожу. - Ты ключ в дверях оставил, - а ты что там на щеке нашёл у меня, - ты мне дома чего устроил вообще, м? Глаза цвета блювоты, - всё это время он пялился на мою щеку. А что, я ведь правду написал, на правду не обижаются. Дак он и не обиделся, вон, как лыбится сидит.

- Что там? - кое-кто просто гипнотизировал мою щеку, может я испачкался там, не знаю. Ну, я её и потёр и спросил.

- Я тебе отомщу, - за что, я вообще случайно. Это ты всё виноват, со своими рисунками, сам себе мсти. Мститель. - Это будет внезапно и очень плохо, - ой как мы довольно наморщились на фразе «очень плохо». - Нету там ничего, кусок говна у тебя на щеке, - ничего не знаю, даже когда ты говоришь такие ОБИДНЫЕ вещи, у меня никуда не девается желание что-нибудь сделать с тобой. Это ты успокоился, а я ещё нет. Джерард, вы слишком близко и вы слишком вредный. Хочу, чтобы вы охренели от меня, да. И заткнули свои вредности куда подальше. Я быстро выглянул из-за спинки дивана (естественно ничего не увидел и ничего не понял, хотя нет, понял, что не было рядом всяких там ведьм) и спустился обратно, сжал плед, посмотрел в эти блювотные глаза, набрал воздуха, наклонился, облизался. - Фрэнк, - я знаю, что я Фрэнк, - О, Фрэнк, - мистер Уэй вы можете довести меня до оргазма одним шёпотом, интересно, вы об этом подозреваете? Да, Айеро, он же читает твои мысли. - Прекрати, - а вот это сейчас было больше похоже на «пожалуйста, не останавливайся», чем на «пожалуйста, не надо». Стонать «прекрати» – это уже как-то совсем ненатурально, не верю. Я закрыл глаза, потянулся ближе, но он тут же сел обратно и пару раз глубоко вздохнул. - Ты где-то мозг просрал, - куда поскакал, газель. Он так вскочил, что я от этого аж подпрыгнул на диване. Не всё зависит от меня, видимо, никому не нужна моя смелость, которая проявляется в такие моменты ужасающе редко. Мозг просрал, ничего подобного, всё на месте. Хотя… а ведь он прав. Я опять натянул плед на себя. Нет, мне не стало холодно, мне даже наоборот – стало жарко. Так жарко, что стыд и разум получили тепловой удар. Чтобы было не так стыдно, я плед и на голову накинул. Как-то мне плохо и чувствую себя глупо.

Передача про газелей так и продолжалась. Теперь я знаю о них всё. Я не смотрел, я так и сидел, укутавшись с головой, просто слушал, перебирал плед. В голову лезли отрывки песен, разные фразы, которые я не мог поймать и сложить всё это в своих мозгах. Может быть, я их и на самом деле просрал где-нибудь. Или их вышибло, когда холодильник ногой закрывал. Паника уже прошла, но осталось какое-то странное чувство, чувство вины? Только перед кем. Я не могу понять, в чём и перед кем я виноват. Возможно, я просто злюсь на себя, потому что даже после того как нас чуть не спалили, я всё равно продолжал лезть, я ступил. Теперь Джерард думает, что я ещё и тупой. Хотя он же это знает. Боже, мне жарко и нечем дышать.

- Фрэнк, - Джерард. Скинув с головы плед и убедившись, что это он, я открыл глаза и положил голову на подушку, которая тут же упала со спинки дивана. Шея хрустнула, надеюсь, я останусь жив. - Пойдём, - он сонно вцепился в косяк, а я решил сесть нормально, - я… короче, пошли. Поедим, - что он такой робкий-то, напортачил чего что ли. - Потом съездим кое-куда, - опять «кое-куда».

- Ты время видел? - одиннадцатый час, куда собрался. Куда-куда, «КОЕ-КУДА». Он только чуть кивнул назад и ушёл, перед этим кинув взгляд на своих газелей. Ну, что Фрэнк, пора оторвать свой зад от дивана и отправиться на встречу с чавкающим монстром и его жертвой.

По пути я захватил банку огурцов и выключил телик. Вот последнее – это я зря, ибо чуть не убился в потёмках. В коридоре столкнулся с мамой, которая напоминала какого-то планктона. Она выползла с кухни с чашкой, попыталась улыбнуться и прошептала, что идёт спать. И я не ожидал, что в следующую секунду получу нехилый подзатыльник. Я повернулся, а она сделала вид, будто меня вообще здесь нет, и пошла дальше.

Фу, как же на кухне светло. Где был выключатель, никак запомнить не могу. Надо сначала в углу свет включить, а то вот тут я точно убьюсь с этими огурцами. Сегодня я уже налетался, больше не горю желанием, спасибо.

Сделав всё, как и запланировал, я уселся, поставив рядом с собой банку. Спагетти. Да ещё такие красивые при этом тускло-желтом свете. С грибами… да, с грибами. Я оторвался от своей тарелки, чтобы посмотреть на лицо Уэя, а мало ли. С ним за пять минут может стрястись что угодно, и пока я там сидел и соображал, что же происходит вокруг, за это время у него вполне могла случиться внутренняя революция. Но её не было, единственное – пластырь опять отклеился. И чёрт меня дёрнул поправить этот пластырь, на меня так злобно зашипели, но я случайно ведь, я же не хотел его злить. Я испугался и опять почувствовал себя как-то по-дурацки, отдёрнул руку и уставился в свою тарелку. Что за фигня происходит. У меня сейчас лицо, словно я страну спасаю. Нужно расслабиться.

- Я кое-что нашёл у тебя, эм…

- Пойдём нажрёмся, - он начал накручивать спагетти на вилку, поднимал её, смотрел, потом опять накручивал. Ага, расслабился.

- Зачем ты перебиваешь, - я и так еле говорю. - Вот, сиди жри, что не так, - да нет, я прекрасно понимаю про что он.

- Хэллоуин хочу, - он невозможен. У нас никогда не клеится нормальный разговор, диалог, ибо каждый говорит о своём. Ну, раз так, будем придерживаться традиций.

- У меня день рождения.

- Что? - оторвавшись от изучения содержимого своей тарелки, он посмотрел на меня, а я сразу уткнулся в свою. Я даже вилку ещё не трогал, а этот уже жрёт вовсю.

- На Хэллоуин, тридцать первого. Ты хорошо рисуешь, - логика, что с тобой. Как же всё хорошо связано.

- Получается, у нас разница в четыре года, а не в пять, - а ведь правда, ты у нас или апрельский или майский, но от этого ни горячо ни холодно. Как ты был девкой, так ты ей и остался. А нет, сейчас он ещё больше девка. Мозг запутался в своей извилине. Одной. Прямой. - Ещё зайдём в магазин, у меня жрать дома нечего. Или ты спать хочешь? - не знаю, у меня было такое чувство, будто знаю этого человека напротив меня не больше двух часов. О, блин. В моей тарелке кусок мяса, ФАРША. Как дышать, Я СЕЙЧАС УМРУ. - Тихо, - я уставился на этот кусок трупа, а потом на руку, которая быстро забрала его. - Успокойся, я съем, - не могу с тобой целоваться, зная, что ты жрёшь мясо, даже не ешь, а именно ЖРЁШЬ. - Чего ты сказал? - он закрутил головой и часто заморгал, - я как-то отвлёкся.

- Я молчал, - чего он там себе напридумывал. А я не ел ничего весь день и не хочется даже, вот смотрю и вообще никаких эмоций не вызывает, смотрится красиво – всё. У меня опять лицо «я спасаю страну». Со стороны это, наверное, смешно. Да обоссаться. Загруженный Фрэнк. Я пробежался взглядом по столу и не ожидал, что человек, назвавший мой детородный орган каблажаном, перевесится через стол и схватит меня за шею. Моё пустое лицо тут же поменялось, потому что меня сейчас задушит ходячий желудок. Он щас вляпается и испачкает футболку. - Ты испачкаешься, - блять, какой лоб у него горячий, у меня от этого живот проснулся. И не потому что захотелось есть. Не думал, что от простого прикосновения ЛБАМИ я способен возбудиться. Ему не прикажешь. Животу не прикажешь. Вместо сердца – живот. Этот нос, об мой. О, нет. От новой волны уже ниже живота, грёбаные глаза предали меня и закатились. Как же я хочу научиться сдерживаться. Это страшно, разум перекрывает чем-то тёплым, нет, даже горячим. Прекрасно понимаю, что мы у меня дома, но ничего сделать не могу. Вот ХОЧЕТСЯ. Я чуть отодвинулся, закрыл глаза, попытался нормально вздохнуть. Открыл. В такие моменты я жалею, что не умею рисовать. Не умею рисовать красками. Да что я говорю, не умею рисовать вообще. Видимо, именно для таких людей как я придумали фотоаппарат. Всё такое мягкое. Не в этом смысле. Да и как выразить атмосферу словами, полуфабрикат всё равно получится, ну я лично про себя говорю, не отрицаю, что есть люди, которые это умеют делать. Боже, как я люблю эту лампу, от неё такой свет красивый. Это просто ещё один закат, только искусственный.

- Давай не будем сегодня пить, я передумал, - а кто бы тебе разрешил. Глаза так и не открывает. Не устал так стоять? Ещё меня за шею держит. Я вцепился в скатерть, оторвал свой зад от стула и уткнулся губами в его нос. Мой подбородок поцеловали и, конечно же, обслюнявили, но совсем немного, страсти на сегодня уже исчерпаны. Хотя… - По рукам бей. Я буду стараться, - он это с моим подбородком разговаривает, шепчется с ним там. И я, похоже, нашёл почти бесплатный обогреватель на зиму, чтобы не мёрзнуть. Работает на поцелуях, передвижной, кстати. Этот малыш наконец-то нашёл своего хозяина. О ЧЁМ Я ДУМАЮ, - но ты. Ты тоже. Хорошо? - чего он подлизывается, что-то задумал, ужасный человек, ужасный обогреватель, нельзя ему верить. Но я кивнул и прихватил этот нос губами и сам испугался того, насколько громко это было сделано. - Мой каблажан? - вот точно подлизывается и вообще-то каблажан мне принадлежит. Тепло. Ну, конечно, на то он и обогреватель. У меня ещё горло болит. Заболел, точно заболел. Заражу, хотя уже заразил, так что можно целоваться спокойно. Ой, всё, начальная школа: «я тебя в нос, ты меня в подбородок». - А есть кетчуп? - я даже глаза открыл. Какой ещё кетчуп, ОН ЧЕГО, СОВСЕМ ПСИХ. Меня значит попёрло на нежности, а ему КЕТЧУПА не хватает. ДА ИДИ ТЫ СО СВОЕЙ ЖРАТВОЙ. Ты может, и вместо меня видишь кусок мяса, представляешь, как облизываешь жирок, покусываешь косточку, я угадал? Я сел обратно, громко выдохнул, сложил руки в замок и посмотрел на этот ужас. Так и стоит, вернее, лежит в тарелке в своей, смотрит каким-то полоумным взглядом. КЕТЧУПА ЕМУ НАДО. Щас как по носу заеду, будет тебе кетчуп.

- В холодильнике, - ох, из меня говно-то полезло, зубы сейчас раскрошатся, глаза сгорят.

- Ты такой вредный, - я чуть не взорвался, когда он ещё больше навалился на стол и чмокнул меня в губы. Сейчас мои два глаза превратятся в один. Лила – я всё помню. - А чего это за кассеты? Ты у меня оставил, - ну, нифига ж себе он футболку испачкал, вот засранец. Потом как-то гордо зашагал к холодильнику, а я просто мечтал и видел, как дверца открывается и этот пожирун берёт кетчуп, поворачивает крышку И В ЕГО ГЛАЗ ВЪЁБЫВАЕТ КАК ИЗ ПУЛЕМЁТА ЭТИМ САМЫМ КЕТЧУПОМ. Он вообще видел, как он футболку измазал? Не удивлюсь, если однажды он придёт весь обросший мхом.

- Кассеты. У нас видика нет, а у тебя есть.

- Ну, логично, - мои мечты провалились куда-то в подвал и с треском рассыпались. Он отрыл то, что искал, весело захлопнул холодильник и также весело прыгнул на свой стул.

- А ты не пробовал в рот себе её запихать? - чего? Кого? - И прожектора из глаз, они у тебя как раз большие. Человек-видик, - эй, я не могу злиться на такого безобидного Джерарда, косящего под дурочку. Он ещё банку открыть не может. Такая девочка, МИЛАШКА. - Тебе немного кетчупа, - нехиленько так бухнул. Ох, простите, бухнулА, - и мне немного кетчупа, - он, э-эм, она тихо поставила банку на стол и так неуклюже начала мешать свои спагетти, что половина их оказалась на столе. ЗА КАКИЕ-ТО ДЕСЯТЬ МИНУТ УЖЕ ПРОСТО ВСЁ УХРЕНАКАЛ. Что за свинья мне попалась. И на то, как эта свинья ест, можно смотреть вечно. Особенно, когда эта свинья такая радостная. Вот он жрёт сидит, как-то по-детски жуёт, облизывается, как обычно чавкает, а мне хочется его поцеловать. И ведь я сам себе всё это придумываю, все эти обиды, о которых, похоже, знаю только я. «Я обижен, поэтому не буду делать с тобой то, что хочу, я зло». Это нелепо. Обижаюсь на то, что даже не до конца понимаю. Я просто тупо запутался в своих мыслях. Хочу влезть в мозг этого человека и понять, что же у него там, о чём он думает, спрашивая «а есть кетчуп?», при этом целуясь с моим ПОДБОРОДКОМ. О чём он думает, о чём. Да о кетчупе он думает. Это ещё и нечестно. Может мне тоже думать о жареных огурцах, например. Это чем-то напоминает сцену, когда ты в постели своей подружке или дружку говоришь не то имя, которое надо. «Жареный огурец, я сейчас кончу на твой нежно-зелёный животик, забрызгав все твои семена». Пока я думал, Жареный огурец решил поиграть с бедными спагетти и начал их втягивать в себя, тем самым испачкав себе нос. Почему, когда я вижу такого Джерарда, то чувствую себя просто каким-то суперменом, супермужиком, супермачо. Так, всё. Я медленно отодвинул свою тарелку и посмотрел, как он крутит вилкой в воздухе. Да он меня насквозь видит. Быстро вскочив, я упёрся руками в стол и, блять, еле достал до его испугавшегося лица. Ну, давай уже жуй быстрей. Что же у меня нога так дёргается. Пока я пытался успокоить ногу силой мысли, кто-то видимо не выдержал и опять чмокнул меня. Вот, что бывает, когда отвлекаешься на дёргающуюся ногу. О, ГОСПОДИ, БОЛЬШЕ НЕ МОГУ. Я оторвал руки от стола и так сильно схватил этого придурка, который был весь в масле и кетчупе, что он испугался ещё больше, будто я собираюсь ему голову проломить своими сумасшедшими руками. - Эй, мальчик, вы сегодня мне дадите поесть нормально? - КАКОЕ ПОЕСТЬ. Я так дёрнулся, что мой стул херакнулся назад, но меня сейчас ничего не остановит. А когда мне ещё и тихо простонали в губы, я вообще чуть не упал на этот стол. Я бы его сломал, и тогда на этот ужасающий звук вышла бы МАМА и кранты всем. Ну, целуй же ты, ТУПОЙ. Иногда хочется разгваздать свою голову об что-нибудь такое внушительное, например, бетонную стену. Эй, Жареный огурец, мне нужна ваша помощь. Пожалуйста. - А ты чего не ешь, это вкусно. Очень, - ЭТО НЕ ПОМОЩЬ, ДЖЕРАРД. Мне, видимо, не дано понять этой реакции. Возможно, он действительно думает о чём-то стороннем даже в таком состоянии. Мне нужен психолог, я не знаю, как заставить человека думать обо мне, а не о всякой еде, когда между нами происходят кошмарные вещи. Проще просто сделать то, что собирался. Я уже коснулся верхней губы, но тут он открыл рот: - Дай пожрать, а, - я тебе эти макароны щас по ушам развешаю.

- Чего?

- Ненавижу, когда ешь, а к тебе лезут, - НУ, ЛАДНО. Смирись и расслабься, Фрэнк. И я так и сделал, встал, поправил скатерть, поднял стул, сел, пододвинул тарелку и «увлечённо» начал есть. На самом деле, хотелось вскочить и уйти отсюда подальше. Я же перебарываю себя, делаю какие-то шаги, а меня игнорируют. Мне серьёзно это сложно делать. Мама его не учила, что такие вещи ценить надо. - Просто дай мне поесть.

- Ешь.

- Или я укушу тебя, - да, и лучше в щёку, нужно её добить. Не знаю, какого она цвета будет на этот раз, но она уже была и красной и сине-фиолетовой, а скоро будет и жёлтой. Подозреваю, в итоге станет она чёрной, ведь магические силы Уэя черны до мозга костей. - Трёмся, трёмся, а толку никакого, - почему я подумал о детях. - Ладно, сиди ешь, я пока домой сгоняю за деньгами, - и послышалось мне, что сгоняет он за детьми. Он начал быстро впихивать в себя всё, что осталось, если он подавится и умрёт, можно будет делать с ним всё, что захочется и стыдно не будет. Затащу в подвал и как я его НАКАЖУ, ох, ка-а-ак. О, боги, как же я хочу затащить тебя в подвал. Это же некрофилия. ФУ, ФРЭНК, ТЫ НЕ О ТОМ ДУМАЕШЬ. Эй, уйди. ВСЁ, ХВАТИТ. Я бы его искусал всего – это была бы месть за укусы, а потом назвал Жареным огурцом – вот это была бы месть за обиду.

- Наш уже не работает, - я помню, там написано было, что он до 22:00.

- А мы и не в наш, - ну давай, давись уже.

- На машине?

- О, нет, - ну, конечно. Ночной город, СТАРЫЙ КАДИЛЛАК, одна сладенькая красотка с остреньким носиком и круглой задницей, любящая вкусно покушать плюс один злостный коротышка с живым овощем в штанах, куском говна на лице и возбуждающимся животом. Если всё это смешать, получится очень извращённая и грязная поездка. Моя фантазия. Коэффициент душевнобольной пошлости в моей голове превышен. - Фрэнк, ты тут? - стёкла запотеют, а у людей заложит уши от стонов, доносящихся из нашего КАДИЛЛАКА. Вообще меня подпускать к этому человеку нельзя, я просто боюсь, что могу прокусить или даже откусить чего-нибудь, я не шучу. А я же вегетарианец теперь. Но я же не говорил, что я не людоед. - Оденься только, там холодно, - он быстро посмотрел на меня, проглотил, - тарелку куда?

- Оставь, - я бы точно что-нибудь сломал в машине. Да и ему бы тоже.

- И трусики не забудь, - эта фраза закрутилась у меня в голове. Трусики не забудь, трусики не забудь, трусики не забудь, я даже головой по кругу немного начал крутить, но потом вернулся обратно и проводил мистера-трусики-не-забудь взглядом. И я уже сделал тупое лицо, открыл рот, хотел сказать что-то умное. Ну, естественно, сказать, что-то умное с тупым лицом – святое. Не надо тебе ничего говорить, лучше молчи, просто молчи.

***

 

В голове пусто, я бегал туда сюда по лестнице и пытался сообразить, что я делаю. Верх, вниз, очень тихо старался, чтобы не разбудить ведьму. Сначала считал ступеньки, но к какому-то моменту я всё же сбился и уставился на ступеньку, номер которой я уже никогда не узнаю. Будто проснулся только сейчас. Эта ступенька и стена, которую освещал свет из кухни – такая хрень, а так красиво. Спустился вниз и посмотрел на это уже оттуда. Пол холодный, мурашки пошли, сразу зазнобило. Трусы еле нашлись, кстати. Мог бы и быстрее с этим справиться, если бы вовремя вспомнил, что у меня зелёные в диван запиханы. А шорты остались неизменными, я решил сегодня посвятить себя им и не предавать этот болотный цвет. Трусы зелёные. И футболка. Я же, получается, каблажан и в шортах у меня каблажан, каблажан с каблажаном, ясно. Так, я на что-то наступил. Ой, да. Аккуратно сойдя с чего-то маленького и плоского, я наклонился и сначала посмотрел, но это не дало мне никакой информации. Пришлось взять. Прошлось, так сказал, будто бомбу в руки взял. Это был всего-навсего белый брелок. Сначала думал, что он просто белый, но нет, на другой стороне в уголке, крошечным шрифтом было написано «борись». Это может принадлежать только двум людям.

Ждать, ждать, ЖДАТЬ. Не люблю я это. Не умею. Поэтому пошёл мыть тарелки, чтобы время хоть немного убить. Делал я это в темноте, с улицы немного света, конечно, было, но нихрена всё равно не видно. Я так и не узнал ничего про рисунок. Спросил, но в ответ услышал только «пойдём, нажрёмся», он мне даже договорить не дал.

- Эй, хозяюшка, это ты? - ЭТО ИЛИ Я ГЛУХОЙ ИЛИ СЕГОДНЯ ВСЕ ОЧЕНЬ ТИХО ХОДЯТ. - Ты свет не хочешь включить?

- Сейчас пойдём уже.

- Ой, а это что такое, - что он там нашёл. Смотрит на пустую тумбочку. Может, Джерард у нас духов каких видит? Ну, да, давай поближе ещё подойди, рассмотри пустоту. - Что это тут у нас, - на меня напал момент резкой внезапности, видимо, этим «это что такое» была моя задница.

- И, правда, что же там, - лапища Джерарда, ох уж эти лапища Джерарда. У меня задница меньше, чем его рука ОДНА.

- На улице холодно, я же говорил? - мой зад сейчас расплавится под этими руками. У кого-то лихорадка. - А он тут, - а я тут, - в шортиках, - спину мы разрешения просим потрогать, а задницу можно и так, ЭТО ЖЕ ЗАДНИЦА, всего-то. Я ведь посуду мыл, но как можно что-то спокойно делать, когда рядом вот это, ну то, что сзади. Как мои руки могут не реагировать и не начать трястись, хотя он там не переусердствует, наверное, думает, что напугает. Ловлю себя на мысли, что хотелось бы, чтобы он там немного и попереусердствовал, сжал бы хоть что ли, а не просто поглаживал. Может он думает, что у меня и там спина?

- У меня шорты нормальные, немятые, не нужно их гладить, - и тарелка полетела к чертям, вернее, к другим тарелкам, я её уронил. Потому что ко мне сзади прижались и просто ЧУДЕСНО сжали мой и так вечно страдающий зад. Не мятые? СЕЙЧАС ДЖЕРАРД ВСЁ ИСПРАВИТ. Его это возбуждает, да? Ох, какой вздох. Нет, он прикалывается, Фрэнк. Просто он задниц никогда не видел и тем более не щупал. Руки тупые, вы какие-то лишнее всё время в такие секс-минутки, я про свои руки конечно. - Джер, фу, - я с ним как с собакой. Ещё сильнее сжал, лучше мне помолчать.

- Так нравится? - из-за воды вообще почти ничего не слышно.

- Ну, как тебе сказать… - видимо, это было воспринято как вызов. ОН ТАК СИЛЬНО ЩИПАЕТСЯ, ЭТО ЧТО-ТО С ЧЕМ-ТО. Теперь синяк и там будет. Привет, неделя садомазохизма открыта.

- У тебя даже карман вредный, что ты туда засунул, - да хватит мною уже мебель ломать, у меня щас живот умрёт. Так, не надо забывать, что мы у меня, даже если тут темно и говорим мы тихо, всё равно надо аккуратней, а то мы сегодня уже успели пересраться. Что ты там творишь с моей пятой точкой, оторвёшь ведь, изверг. Я попытался как-то вылезть, но меня тут же схватили поперёк живота, а я только поел, нельзя же так. Джер, ну мы ведь хотели в магазин идти. Ты хоть понимаешь, что твой член, он просто кретин безмозглый? Вот хотите верьте, хотите нет, а сердце у меня ушло туда, в мою задницу. Обладатель безмозглого члена как-то подозрительно медленно достал из кармана брелок, надеюсь, он не почувствовал там моего СЕРДЦА. И что это, он отпустил меня и вообще отошёл. Я растерялся как-то. Мне повернуться или чего. - Ты нахрена по карманам лазишь? - вот на это я обязан был повернуться.

- Я? - глаза уже привыкли к этой темноте, и с горем пополам я мог немного видеть. - Я его на полу в коридоре нашёл, какое лазишь, - от возмущения я даже забыл, что потише говорить надо. Очень странно слушать свой голос в такой тишине. Сам выронил и на меня ещё бочку катит. - Это твои проблемы, что у тебя из карманов всё вываливается.

- Не смотри, - да больно ты мне нужен. - Будешь себя так вести, откушу каблажан, - минет? Да, для садомазохистов же.

- Ты деньги взял?

- А я зачем домой ходил, по-твоему? - да ты за чем угодно туда можешь ходить. - Там такой туман на улице. Я зиму хочу.

- Терпеть её не могу.

- Ты достал, - он нервно махнул рукой, загремев своим брелком, который был, видимо, супер-секретным. Ну и вали. - Давай быстрей, я на улице.

Туман был настолько густой, что даже у наших фонарей был какой-то мёртвый свет, а не тот, который мне так нравился, а именно был такой больничный. Вообще всё было белое, и в самом деле чем-то напоминает зимнюю улицу. Если смотреть из окна, можно подумать, что это вообще снег идёт. У меня появилось чувство, что я полюблю зиму. Или уже полюбил. Это так не похоже на меня – почувствовать такой холод в конце августа. Я никогда не любил зиму, но сейчас я даже сомневаюсь. Может уже пора полюбить то, что раньше почти ненавидел? Почти ненавидел, и на это были свои причины. Это чёрное пятно с бледной кожей, какой-то даже синеватой, со своими чёрными волосами, так вот это чёрное пятно так вписывалось в этот туман, что я некоторое время просто стоял и смотрел, так и не закрыв дверь. Дома напротив видно не было, будто это не туман, а ткань или такая стена. Выделялись только деревья, которые тоже были чёрными и Джерард, стоявший за калиткой. Деревья тут у нас небольшие, и ветки у них кривые. Но это всё очень красиво, контрастно. Как-то таинственно. Напоминает чем-то море, ночное море. Господи, я ведь, похоже, романтик. По-моему, он ещё и курит. Пока мы ели, у меня заболело горло. Вот так резко и бывает, за какие-то полчаса, а потом болит дня три, если не лечить. И эти три дня ты не можешь есть, еда вся какая-то безвкусная, вообще жрать не хочется. А если «больное горло» выпадает на какие-нибудь праздники – это вообще смерть. Хочется пожрать, вкусно пожрать, много, а тут это.

Мы шли тихо, молчали, меня угостили сигаретой, даже не одной. Я вообще шёл и вертел башкой, разглядывая всё, что попадало под моё обозрение. Джер это заметил и тоже начал коситься по сторонам. Ну, его же должны интересовать такие вещи, он же художник у нас, даже я как-то вдохновился, правда, на что, ещё не понял.

- Она бесконечная?

- Представляешь, мы заблудились.

- Да нет, я знаю эту машину, она на таракана похожа, вон смотри, даже цветом, - я ткнул пальцем на правую сторону улицы, чуть задел Уэя, просто он шёл тоже по правой стороне, а у меня рука шальная, потому что темно и спать хочу – координация нарушена. Я щас даже упасть могу, ноги подкосятся и всё, ничего меня не спасёт, ну, если только наличие асфальта.

- Давай ещё одну? - нафига я тут что-то показываю, он туда даже не смотрит. - Подстригись под 0,5? - мне и так немного странно, ещё и Уэй со своим взглядом, гипнотизёр, я оторваться не могу.

- Может сантиметр хотя бы? - он посмотрел на мою голову и кивнул. - А висок?

- Нет, мне просто приснилось, и твоя голова понравилась, - да что тут подстригать, пять минут. Всё время ему что-то снится.

- Хочешь, я завтра схожу?

- Если у тебя есть время, тогда сходи, - ну естественно у меня его нет. Все дела на мне: и работа и дом, ещё два кредита плачу. Да, ещё про благотворительность забыл. Скоро ещё дети будут.

Я так обрадовался, когда увидел автобус, просто в меня уже сигареты не лезли. Везде этот туман, и чувство было, что сейчас снег пойдёт. Такое ощущение, что мы вообще были одни. Даже если кто-то и проходил, проезжал, мой мозг всё равно это не воспринимал. Похоже, я уже заснул. Уэй даже в автобусе покурить умудрился. Меня с одной стороны это раздражает, что он столько курит, а с другой – нравится. Ну, красиво человек курит. Он прикольно так пальцами ещё делает, это на видео снимать надо.

В магазине сидел сонный охранник и такая же сонная девушка в красной футболке на кассе. Вообще магазин был немаленький, и мы не одни такие в час ночи жратву покупаем. Ехали мы от силы минут двадцать, и вполне могли прийти и раньше, в этом виноват не я. Мало того, что магазин оказался в глубоких, простите, ебенях, дак ещё и этот мой спутник по жизни «как-то позабыл дорогу». И прежде, чем попасть сюда, мы обшарили ещё две страшные и тёмные улицы.

Джерард проводил взглядом парня, который прошёл мимо нас с ящиком пива, этот паренёк ему улыбнулся, Уэй аж рот открыл. Потом повернулся ко мне и завертел головой, словно говоря «я его не знаю». Тут было так тихо, что я даже говорить боялся. Только телевизор работает или радио.

Ох, я подозреваю, он собрался весь магазин скупить. Вот нельзя большую тележку брать, сразу появляется цель забить её полностью. Ещё я заметил, что мы неплохо смотримся вместе. Нет, не думайте, не в этом смысле. Идут такие по магазину в час ночи, один в пальто и в ботинках, другой в шортах, в футболке и кроссовках. Вот люди насмотрятся на таких как мы и сутками будут ломать голову, в чём же ходить в такую погоду. Такое ощущение, что мы два иностранца, один с севера России, другой с юга Бразилии. Кто как привык так теперь и ходит. О, Господи, фасоль. Белая фасоль. Я её сырую готов есть. Я как увидел, сразу побежал к ней поближе. Как больной разглядывал её, пока ко мне сзади не подошёл этот богач. А откуда у него столько денег, вообще, откуда у него деньги. Я знаю, он знакомится с такими мальчиками как я и увозит их в рабство. В СЕКСУАЛЬНОЕ РАБСТВО.

- Чего это за гадость, - я повернул голову и залип как обычно. На нос. Даже про фасоль забыл.

- Это белая фасоль. Сам ты гадость, - пялюсь-не-пялюсь, а погрубить надо.

- Давай лучше мяса купим, тебя покормим. Одни фасоли с огурцами и ешь, - одни фасоли… - ты нормально пожрать не хочешь? А как это есть вообще? - да что ты такой неандерталец.

- Можешь и сырую.

- Я сейчас залижусь с головкой твоего каблажана, - во-первых, я поперхнулся непонятно чем, слюной что ли. Что, Фрэнк, представил уже? ВОТ СЛЮНКИ И ПОТЕКЛИ. Он ведь может, ему несложно и не стыдно. Насрать, что тут везде камеры. Конечно, это же всего какие-то камеры. Хотя он шепчет, у меня ещё не всё потеряно. Но вот этот человек, когда так улыбается, мне всё равно становится плохо. Сегодня он как-то очень много внимания уделяет моему этому, младшенькому. О, боги, что за мысли весь день у меня. Давайте лучше перед сном там, дома, а не в магазине? Минет в магазине. О, НЕТ, НЕТ, НЕТ, ФРЭНК. УСПОКОЙСЯ. Я покосился на виновника моего вечного возбуждения и наугад схватил что-то холодное. Ну и ухмылочка. - Нельзя тебе мороженое, ты кашлял вечером, - оторвавшись от довольной Уэевской физиономии, я посмотрел на свою руку и положил мороженое обратно. Нужно смотреть на фасоль и проходить в себя. Смотри на фасоль, смотри на фасоль. У тебя вообще нет никаких половых органов, ты не знаешь, что такое сексуальное возбуждение, да-да, карлики такими вещами не владеют.

И ещё минут десять мы ходили по этому чёртову магазину, а мне нужно на улицу срочно, потому что еле сдерживаюсь. И всё было хорошо, я не палился, этот придурок всё что-то складывал, такое ощущение, что вообще всё подряд берёт. Но тут я матернулся. Случайно вырвалось очень плохое слово. В этот момент Джер сунул мне листок, и его рука так и застыла у меня на животе. Он хотел что-то сказать, но я даже не понял начало фразы. Так и стоит, рот открыл, смотрит на свою руку на моей футболке. Я бы рад спросить, что он хотел, но какое там. Сколько раз за день я возбудился, уже сбился со счёту. И большинство из них было от обычной вроде бы ерунды, например, как сейчас, от простых слов. Правда, не совсем просты