ВРЕМЕННЫХ УРОВНЕЙ БЫТИЯ

 

Мы уже не раз в ходе нашего лекционного курса подчеркива­ли важную для нас мысль: физика (как и любая иная наука) всегда интерпретирует мир в рамках своей собственной, изменяющейся предметности. Поэтому любые представления, например, о пространстве и времени здесь относительны, а сегод­ня вообще меняются с головокружительной быстротой. Одно из самых распро­страненных заблуждений сциентизированного мышления – это некритическая вера в то, что последнее слово в науке хоть чуть-чуть, но истиннее предыдущего. Однако это далеко не так. Очень часто целые научные школы избирают ошибоч­ные пути и попросту навязывают свои иллюзии массовому сознанию. Так было с лысенковской агробиологией, отбросившей отечественную генетику на много лет назад. Нечто подобное происходит сегодня в связи с пропагандой генетически мо­дифицированных продуктов вместо пути естественной селекции видов и поиска естественных способов повышения плодородия почв.

Поэтому в отличие от некритической веры многих ученых в линейный науч­но-технический прогресс философ знает, что часто лучше быть со старой ис­тиной, чем с новой глупостью, а подлинно новое – это действительно подчас хорошо забытое старое. Неслучайно в той же науке постоянно происходит своеобразный возврат к представлениям, которые были выработаны задол­го до современного ее этапа. Конечно, этот возврат осуществляется в других исторических условиях и на иной конкретно-научной основе.

Так, например, изложенные нами выше представления о единстве простран­ства и времени, базирующиеся на выводах специальной теории относительности Эйнштейна, характерны для мифопоэтической картины мира. Древняя идея о ка­чественной иерархичности и слоистости мирового бытия получает подтверждение со стороны современной синергетики. Психология и медицина говорят нам о том, что восточные традиции психотехники совершенно верно подчеркивали значение моральной чистоты сознания для поддержания физического здоровья человека. Подобные примеры можно и преумножить.

Таким образом, нам представляется, что неправомерно сводить понимание пространства и времени лишь к их физическим вариантам. Человек живет не толь­ко в мире физическом, но и в мире биологических форм; в культурном, духовном и личностно-эмоциональном измерениях бытия, которые оказываются для него не менее важными и в которых всегда присутствует специфические вариации про­странственно-временных отношений. Эта область бытия в целом (обозначим ее как нефизическую) в огромной степени зависит от исторических и иных социо­культурных условий, что проявляется в том, что пространство и время могут

приобретать, например, глубокую специфику даже на языковом уровне. В силу этого образы пространства и времени могут различаться между собой столь же суще­ственно, сколь существенны различия между самими культурами.

 

1. Социокультурное восприятие времени и пространства

 

Для человека феномены пространства и времени всегда име­ли сверхфизический смысл, и это их культурное и личностное восприятие имеет для человека огромное значение. В связи с этим интересно проследить различие в понимании данных категорий уже на семиотическом уровне. Оказывается, что в разных культурах смыслы и значения понятий времени и пространства существен­но отличаются.

Так, например, в современном русском языке существуют три языковых обо­значения времени, которые определяют событие относительно момента речи. В других языках формы времени могут указывать на временную дистанцию (бли­зость или отдаленность события) или имеются системы «относительных» времен, «дающие сложную двух- (и даже трех-) ступенчатую ориентацию, т.е. ориенти­рующие событие по отношению к какой-либо точке отсчета, локализуемой, в свою очередь, относительно момента речи»¹. А это, в свою очередь, означает, что пред­ставители разных культур воспринимают время по-разному². С данной проблемой сталкивается любой переводчик, который вынужден осуществлять интерпретацию при передаче временных смыслов одной культуры на язык другой. С точки зрения индивидуального восприятия это означает, что представители разных культур раз­личным образом могут описать временное состояние, т.е. по-разному отнестись к расположению событий во времени.

Более того, как очень интересно показал Г. Гачев, различия в понимании про­странства и времени существенно влияют не только на специфику их восприятия, но и на специфику их использования даже в физике. Культура, которая выражается через язык, детерминирует образы и представления о мире, в том числе и научные, окрашивает науку в национальные цвета.

Так, например, у Декарта пространство – это прежде всего «распростра­нение – протяжение – растекание некой полноты – жидкости»³. То же самое в русском языке, где пространство может означать широту, пространность и т.д.

 

¹ Маслов Ю.С. Время // Лингв. энцикл. словарь. М., 1990. С. 89.

² И не только время, а вообще мир. На эту проблему связи языка и конкретной культуры обратил внима­ние А.Ф.Лосев, когда анализировал особенности латинского языка. Так, латинский язык в силу большого ко­личества согласных звуков приобретает более жесткий и менее гибкий характер по отношению к греческому, что свидетельствует «о какой-то воле и активности языкового сознания» (Лосев А.Ф. Эллинистически-римская эстетика I–II вв. н. э. М., 1979. С. 29). Это придает речи римлянина приподнятый и воинственный тон, напол­няет ее синтаксис методами подчинения и рассудочности. Поэтому уже в самом языке, в его семантическом и даже фонетическом строе можно почувствовать принадлежность говорящего к вполне определенной культуре даже на уровне принятых культурных стереотипов восприятия. «Если «беседу» немец понимает как умственную пищу (Untеrhaltung), француз – только как постоянное движение, забаву и развлечение (conversation), «живой» грек – как «спешную сходку» (homilia), то положительный римлянин находит в ней «связь» (sеrmo, от scrеrе – «связывать»)» (там же. С. 32).

³ Гачев Г. Наука и национальные культуры. Ростов н/Д, 1992. С. 21.

А в немецком языке Raum связывается с понятием чистоты, пустоты и ограничения, даже фонетически. Пространство – это фактически от-странство.

И поэтому, делает вывод Гачев, Декарт не хотел измерять пространство, как это делали представители другой культуры – Кеплер или Галилей. Для него про­странство – это растекание как таковое и вовсе неважно куда. Тогда как для гер­манца важнее понять сам адрес этого растекания. А это разные предпосылки объ­яснения мира. «Итак, по Декарту, важнее вытяжение, чем куда вытягиваться: само вытяжение и творит себе «место». В германстве же важнее и интимнее – Дом бытия: со стенами и пустотой внутри – для жизни, воли, души, духа»¹.

Ньютон же, напротив, пошел по пути разрыва материи-полноты и простран­ства. Он «собрал ее в сгустки – города частиц: тела с определенными массами. Далее и их упразднил, заменив математическими точками в центре тяжести тел, так, что и понятие массы лишилось совсем своего, самостоятельного смысла, а стало лишь коэфициентом...»². В отличие от мифопоэтического представления мир в физической картине стал бессмысленным, измеряемым и ограниченным пространством и временем.

Не менее важны языковые различия в фиксации феномена времени. В ан­глийском языке данное понятие также происходит от слова «простирать», в латин­ском – «тянуть» (вспомним русское выражение «тянуть время»), а у немцев «дру­гое понятие времени – как рубленного отрезка: время – срок; это вечность – тя­нется, длится»³. Любопытно, что русское слово «время» по ряду этимологических версий состоит из двух слов: древнейшего индоевропейского корня r-аr (вращать, крутить, упорядочивать, творить, где везде, кстати, этот древнейший сакральный корень прослушивается) и «мя», т.е. буквально слово «время» означает «то, что вращается вокруг меня». Здесь подчеркивается присутствие субъективного начала в восприятии временных отношений, о чем мы уже писали и на чем мы еще оста­новимся.

Таким образом, разные понимания времени порождают и во многом различ­ные понимания мира. И здесь действительно стоит задуматься, а не был ли прав И.Кант, говоря о пространстве и времени как априорных формах нашего рассудка, который посредством их интерпретирует мир соответствующим образом. Ну а по­скольку индивидуальный рассудок присущ конкретной личности, то и его схемы во многом определяются социокультурными обстоятельствами. Таким образом, пространство и время различаются в культурном смысле «по горизонтали», то есть в разных одновременных культурах.

Но существуют и «вертикальные различия» в истолковании пространства и времени, когда нам трудно проникнуть в образ мысли людей прежних эпох. Так, например, в Древнем Китае время трактовалась не как некая последователь­ность равномерных и направленных в будущее событий, а напротив, как совокуп­ность неоднородных отрезков. Поэтому историческое время получает свои личные имена, связанные с жизнью конкретных людей, прежде всего императоров⁴.

 

¹ Там же. С. 22.

² Там же. С. 23.

³ Там же. С. 24.

⁴ Кстати, по древнекитайским представлениям, и знаменитый 60-летний циклический календарь людям дарит легендарный император Хуан-ди – Желтый Предок.

Соответственно такое понимание времени требовало и иного представления о про­странстве. Замкнутое пространство и цикличное время – вот модель мира, в кото­ром живет человек. Поэтому будущее рассматривалось в Китае не как нечто стоя­щее впереди и еще неосуществленное, а, скорее, как нечто уже бывшее и до сих непревзойденное по своему совершенству. К нему предстоит вернуться после ны­нешнего периода всеобщего хаоса и упадка. Исключительное почитание предков в Китае также объясняется тем, что поколения уходили в весьма своеобразное про­странственно-временное небытие, которое существует параллельно и постоянно оказывает или благое, или вредное воздействие на мир людей.

А.Я.Гуревич, исследуя проблему восприятия времени у древних скандинавов, также отмечает его существенные отличия от современных представлений. Время здесь «не течет линейно и без перерывов, а представляет собой цепь человеческих поколений. Дело в том, что время ощущается и переживается этими людьми... еще в значительной мере циклично, как повторение»¹. Время – это прежде всего тече­ние жизни людей, оно индивидуально. Это закрепляется даже в практике заключе­ния договоров, которые «сохраняют силу, пока они живы». С таким пониманием времени связано и убеждение людей в том, что они могут воздействовать на время через систему сакральных действий. Следовательно, в отличие, например, от со­временных представлений физики, что прошлого уже нет, будущего еще нет, а есть лишь настоящее, древние скандинавы понимали, что прошлое хотя и миновало, но когда-то вернется. «Будущего еще нет, но вместе с тем оно уже где-то таится, вследствие чего провидцы способны его с уверенностью предрекать. Время мыс­лилось подобным пространству: удаленное во времени (в прошлое или будущее) представлялось столь же реальным, как и удаленное в пространстве»².

Помимо «социокультурной нагруженности» представлений о пространстве и времени сложность понимания данных категорий связана еще и с тем, что человек в своей жизни оперирует ими постоянно, он имманентно погружен в простран­ственно-временной поток собственного сознания. И субъективные восприятия пространства и времени не менее, а гораздо более важны для человека, чем аб­страктное и отчужденное понимание их физического смысла. Действительно, если вы кого-то ждете, то для вас время течет медленнее, стрелки часов как будто бы останавливаются. Более того, если в этот момент измерить ваш пульс или давле­ние крови, то налицо будут изменения этих объективных физических параметров. Так что психологическое переживание не менее важно, чем объективные факторы. В некотором смысле мы можем повлиять на время.

Так, например, если вы заняты каким-то делом и день пролетает для вас бы­стро – значит, он наполнен событиями. Зато по прошествии некоторого време­ни, вспоминая все эти события, вы как бы растягиваете прошедшее время, вам есть что вспомнить. И напротив, если день мучительно тянется от безделья и от­сутствия значимых событий, то по прошествии некоторого времени вам нечего вспомнить, и тогда говорят о том, что время прошло незаметно. В этом случае правомерно говорить о субъективно-психологическом переживании времени ³.

¹ Гуревич А.Я. Средневековый мир. Культура безмолвствующего большинства. М., 1990. С. 77.

² Там же. С. 81–82.

³ Это субъективно-психологическое переживание времени не следует полностью отождествлять с духовно-экзистенциальным временем, о чем речь пойдет в заключительной части данной лекции.

«Если бы скорость восприятия и обработки информации человеком значительно убыстрилась, то все изменения во внешнем мире казались бы ему относительно замедленными»¹.

Таким образом, рассматривая с философской позиции пространство и время как формы проявления бытия, мы можем выделять в последнем относительно са­мостоятельные уровни, относительно которых происходит спецификация данных категорий. То есть качественные характеристики данных уровней в значительной мере изменяют общие представления о пространстве и времени, наполняя их кон­кретным содержанием.

Поэтому говоря, например, о времени, мы ни в коем случае не должны по­нимать его только в физическом и даже в природном смысле. Время «есть мера социально-исторического и всякого иного бытия, мера социально-исторической и всякой иной его связи и последовательности. Как такая мера оно может быть измерено и сосчитано в тех или иных отвлеченных единицах, как-то: год, месяц, час или еще в более отвлеченных единицах частоты колебаний атома какого-либо удобного для этого элемента, но оно всегда есть нечто иное и большее, чем этот счет и это измерение. Оно есть мера человеческой жизни и человеческого ее опре­деления»².

Поскольку мир представляет собой иерархическое, многоуровневое образо­вание, мы можем выделять и соответствующие этим уровням специфические про­странственно-временные отношения.

Например, мы можем говорить об историческом или социальном времени.

Оно весьма своеобразно. Это не просто физическое время, опрокинутое на историю. Для естественных наук время – это совокупность однородных отрез­ков. А история, события в ней принципиально неоднородны. Есть периоды, когда время как бы застывает, а есть периоды таких исторических преобразований, когда в жизнь одного поколения как бы вмещаются целые века. К тому же история раз­вивается таким образом, что насыщенность событиями и изменениями постоян­но нарастает, т.е. историческому времени свойственно убыстрять свой ход. Для историка не так уж важно, сколько лет потратил Цезарь на завоевание Галлии, а Лютер на проведение реформации, в любом случае не более одной сознательной жизни. Поэтому историческое время – это выделенная длительность, текучесть конкретных событий с точки зрения их значения для людей как своего, так и на­шего времени.

Г.С.Кнабе приводит пример трактовки времени в Римском государстве. В Ри­ме огромную ценность и культурное значение имела система водоснабжения, при­чем уровень последнего был так высок, что к концу I в. н. э. все население было полностью обеспечено водой³. Однако значимость воды была столь высока для жизни людей, что в культуре навсегда закрепляется боязнь ее нехватки или отсут­ствия, что придает ей и связанным с ней людям и предметам священный характер. Это, в свою очередь, определяет сакральный характер всей системы водоснабжения

 

¹ Мелюхин С.Т. Материя в ее единстве, бесконечности и развитии. С. 147.

² Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. М., 1987. С. 19.

³ На каждого жителя Рима приходилось от 600 до 900 литров воды, тогда как в начале XX века в Петер­бурге – 200 литров, а в Нью-Йорке – 520. См.: Кнабе Г.С. Историческое время Рима // Г.С.Кнабе. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. С. 285.

Древнего Рима, которой управляют специально выделенные магистраты-цен­зоры из числа самых доверенных сенаторов (своеобразные жрецы). Такая система сохраняется в Риме очень долго, даже несмотря на то, что проблема обеспечения водой уже давно не стояла.

То есть государство сознательно останавливает время (как некую прошед­шую совокупность событий) и распространяет его действие уже на совершенно иную жизнь, сохраняя жесткие правила и регламентации, которые утратили свой практический смысл. «На уровне технических представлений раннеимператорской эпохи, рациональной организации городского хозяйства и повседнев­ного быта такое обращение с водой представляется совершенно непонятным. Оно находит себе объяснение все в той же логике «остановленного времени» или даже «времени, обращенного вспять». На заре своей истории римляне ви­дели в родниках и реках либо богов, либо их обиталища. Сакральное отноше­ние к источникам воды отражало характерное для замкнутой маленькой древ­ней общины обожествление не природы вообще, а именно своей, местной при­роды»¹.

С другой стороны, в более поздние эпохи отношение к истории изменяется и возникает иное, динамическое восприятие времени в римском обществе, когда прошлое рассматривается лишь как пройденный этап для настоящего, теряя свой­ства какой-либо устойчивости и значимости. Как писал Овидий:

Время само утекает всегда в постоянном движенье,

Уподобляясь реке; ни реке, ни летучему часу

Остановиться нельзя. Как на волну набегает,

Гонит волну пред собой, нагоняема сзади волною, –

Так же бегут и часы, вслед возникают друг другу,

Новые вечно, затем, что бывшее раньше пропало,

Сущего не было – все обновляются вечно мгновенья.²

Таким образом, время трактуется, что и отражено в названии поэмы Овидия, как смена состояний, как постоянные метаморфозы (превращения). Время дви­жется поступательно, «линейно, прямо и только вперед, от изначального хаоса, через бесконечные превращения, приближаясь к нашим дням – дням торжества Рима, римской цивилизации и римского полубога-императора»³. Кстати, такое вос­приятие времени всегда характерно именно для имперских государств, рассматри­вающих себя как некоторую вершину мирового общественного развития. Отсюда и сопровождающие их лозунги, призывающие в той или иной форме «покорять» время.

Пространство также несет в себе не только физические представления, но и глубочайший человеческий смысл. Очень глубокие и тонкие размышления прово­дит П.А.Флоренский, показывая связь представлений о пространстве с духовным состоянием эпохи, которое реализовывалось в произведениях искусства, и

¹ См.: Кнабе Г.С. Историческое время Рима // Г.С.Кнабе. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. С. 287.

² Цит. по: Кнабе Г.С. Историческое время Рима // Там же. С. 295.

³ Там же. С. 296.

делая вывод о том, что каждая эпоха выбирает соответствующую ей систему простран­ственно-временных координат'.

Для человека пространство всегда выступает прежде всего как некоторое локализованное (индивидуальное) пространство, как более крупное – государ­ственное, этническое пространство, и, наконец, как некое мировое, космическое пространство. Каждое из этих пространств наряду с физическими характеристи­ками имеет свой собственный смысл, который, кстати говоря, не всегда доступен представителю иной культуры или иного этноса. Он часто и самим носителем данной культурной традиции не осознается в явной форме, а чаще проявляется стихийно, в силу привычки².

Например, сидячие места в общественном транспорте в России стихийно уступаются пожилым людям, женщинам, особенно беременным, и детям. Рус­ский так себя ведет и за рубежом. Но этот смысл сидячего места отсутствует в Японии и в США. Если в США вы уступили место женщине, то это может быть проинтерпретировано прямо противоположным образом, особенно если женщина феминистка: не как галантность и знак уважения, а напротив, как проявление ее дискриминации по половому признаку.

Человек другой культуры, не знающий этих неявных культурных смыслов локальных пространств (таких как жилище, ритуальные и общественные места и пр.), может оказаться в смешной и нелепой ситуации, например, не сняв головной убор или слишком шумно выражая свои эмоции, там где этого не следовало бы де­лать. Таким образом, мы живем не просто в географическом пространстве, состоя­щем из безликих мест вообще, а в особом культурно-смысловом пространстве, состоящем из различных значащих мест, оказывающих самое прямое влияние на наше поведение и образ мыслей. Не только мы формируем пространство, упоря­дочиваем его сообразно нашим целям и желаниям, но и оно активно формирует нас. На основе этого эффекта строится, в частности, все искусство современного дизайна. Один из его разделов так и называется «пространственный дизайн».

Г.С.Кнабе приводит пример особой роли и значения понимания жилого про­странства, без знания смыслов которого мы просто не сможем понять другую куль­туру в силу временной или пространственной удаленности от нее. Так, например, римский город, который с физической, геометрической, т.е. с точки зрения своих

¹ «Так, в египетском искусстве, особенно в искусстве каменного века, явно господствующей была длина, горизонталь, причем Египет стал вводить, но весьма подчиненно, высоту. Греческое искусство характеризуется полным равновесием длины и высоты, т.е. горизонтали и вертикали, причем намечается, но подчиненно, глуби­на. Искусство христианское выдвинуло вертикаль и дало ей значительное преобладание над прочими координата­ми; средневековье усиливает эту стилистическую особенность христианского искусства и дает вертикали полное преобладание, причем этот процесс наблюдается в западной средневековой архитектуре и в восточной средневе­ковой фреске. Возрожденческое искусство, сделав попытку вернуться к эллинской уравновешенности вертикали и горизонтали, не удерживается тут и делает постепенно господствующей – глубину, которая разрастается в безмерность и дурную бесконечность, постепенно забивая все прочие координаты, первоначально же среди них имеется, как пережиток готики, некоторое преобладание вертикали над горизонталью.

Итак, каждая координата имеет в том или другом искусстве ту или другую выраженность и проявляет собой то или другое духовное стремление эпохи. Уже это одно обстоятельство должно наводить на мысль о раз­личных способах воспринимать, понимать и изображать время в зависимости от духовного характера эпохи» (Флоренский П.А. История и философия искусства. М., 2000. С. 191).

² Именно философии дано подвергать рациональной рефлексии эти бессознательно функционирующие представления о пространстве и времени, в силу чего она и способна выполнять функции высшей формы само­сознания данной национально-культурной традиции. См. подробнее: Иванов А.В. Уровни русского самосознания // Вестн. МГУ. Сер. 12. Социально-политические исследования. 1993. № 6.

пространственных характеристик отличается от иного города только количествен­ными показателями, всегда несет в себе смысл священного города, который этими показателями никак не определяется. Место построения города «выбирается бога­ми», и это обстоятельство порождает целую систему ритуалов как при начале по­стройки города, так и в дальнейшей жизни внутри него как в особом, священном пространстве.

Город – это закрытое пространство, не только от врагов, но и от чужезем­ных богов. Город олицетворяет собой прежде всего жизнь, поэтому «его осквер­няло бы всякое соприкосновение со смертью. Внутри померия было запрещено не только хоронить мертвых, но и появляться вооруженным солдатам. Вооруженная армия сеет разрушение и сама подвержена ему. Ее задача – сражаться с темными силами внешнего мира, от которых город как раз и стремится укрыться за своими стенами»¹. Поэтому выходя из города, например на войну, человек как бы терял на время свои мирные функции земледельца и приобретал свойства воина – жес­токость, ненависть и отвагу. Соответственно, возвращаясь в город, он «надевал» оболочку мирного гражданина, для чего, например, в Древнем Риме необходимо было пройти перед алтарем Януса.

Указанные свойства локального пространства часто переносились и на пони­мание мира в целом (всего пространства), придавая народу, живущему в этом ло­кальном пространстве, исключительность, избранность и нетерпимость к другим народам. Причем оба эти свойства человек должен был демонстрировать. С дру­гой стороны, особое понимание предназначения Рима (его предопределенность быть господином мира) особым образом интерпретировало и некоторые свойства пространства. Оно представлялось «динамичным, мыслилось как постоянно рас­ширяющееся, и расширение это было основано не только на завоевании, но на сакральном праве»².

Если уж речь зашла о римской культуре, то заметим, что параллельные и пер­пендикулярные улицы, прямоугольные кварталы и большая центральная площадь во многих крупных европейских городах – это прямое наследие римской трак­товки городского пространства, а еще точнее – форма организации пространства в римском военном лагере. И это неудивительно, ибо именно вокруг укрепленных римских военных лагерей начинали организовываться многие торговые и ремес­ленные европейские центры.

Любопытно, что в Древней Греции и в Древней Индии города имели дру­гую пространственную организацию. Например, древние индийские города имели концентрическую и лучевую организацию пространства за счет соответствующим образом расходящихся улиц. Подобную «восточную» структуру имеет и Москва. В каком-то смысле прав был русский мыслитель Г.П.Федотов, усмотревший в истории России момент борьбы между азиатской Москвой и европейским Петер­бургом³, который, кстати, был спланирован Петром совершенно по-римски. Там все организовано параллельно и перпендикулярно.

 

¹ Кнабе Г.С. Историческое пространство Древнего Рима // Указ. соч. С. 254.

² Там же. С. 265.

³ См.: Федотов Г.П. Три столицы // Федотов Г.П. Судьба и грехи России (избранные статьи по философии русской истории и культуры). В 2 т. Т. 1. СПб., 1991.

Кстати, нигде так не ощущаешь искусственность и инородность прямых го­родских углов живому пространству природы, чем где-нибудь в пустынных гор­ных районах Центральной Азии, например, в Западной Монголии. Здесь прямо­угольный многоэтажный дом производит совершенно неестественное впечатле­ние на фоне гор и облаков, где нет ни одного прямого угла. Он здесь абсолютно неуместен. И наоборот: круглая белая юрта¹, стоящая у подножия снежных пиков Монгольского Алтая, производит исключительно гармоничное впечатление, вы­ступая важнейшим фактором формирования центральноазиатского культурного ландшафта². Удивительно, как с монгольских горных перевалов совершенно по-иному воспринимается и пространство в целом. Оно разительно контрастирует с привычным городским замкнутым окоемом и даже с сельским равнинным ланд­шафтом. Возникает ощущение, что здесь перед человеком нет никаких искусствен­ных границ и пределов.

Горный пейзаж беспределен, вечен и мудр, он распахнут на все четыре сто­роны и не противостоит человеку как нечто внешнее, чуждое и холодное. Совсем наоборот: это понятная и близкая беспредельность, куда ты вселен естественно и органично (не отсюда ли и мудрое русское слово «вселенная»?) и где видно, как вечное небо соприкасается с вечной Землей. Здесь падают оковы социальной суе­ты и суемудрия, и ты отчетливо понимаешь, что может уйти в небытие вся совре­менная техническая цивилизация со всеми ее атомными реакторами и компьюте­рами, могут кануть в лету и все живущие ныне племена, но эти горы и ущелья как стояли, так и будут стоять до скончания времен. Они – над бушующими волна­ми исторического времени и поверх многих наших расхожих пространственных смыслов вроде обывательского тезиса: «Мой дом – моя крепость». Здесь, в пу­стынных горах, зримо приобщаешься к совсем другой пространственно-времен­ной сфере бытия, которая называется духом. О ней речь у нас пойдет в конце этой лекции.

 

¹ Юрта – это не просто жилище, но и целая пространственно-временная модель мироздания, четко фикси­рующая низ и верх, центр и периферию в структуре мирового целого и в человеческом бытии. Дымоход ассоции­руется с Божественным Небом. Через него проникают во внутреннее пространство юрты души новорожденных, и через дымоход отлетают на небо души усопших. Через дымоход пламя возносит на небо человеческие молитвы, и через него до мудрых доходят вести с высших небес. Вход монгольской юрты всегда ориентирован на юг, а алтарная часть с реликвиями – на север. Очаг – священная центральная часть юрты, где горит огонь и готовят пищу. Левая сторона от входа – мужская; правая – женская. «В мужской половине юрты, – пишет известный монголовед Н.Л.Жуковская, – хранится скотоводческий и охотничий инвентарь (седло, ружье, кнут, приспособ­ления для таврения скота, бурдюк с кумысом и т.д.), который имеет отношение к специфике мужского труда у кочевников. На женской половине – хозяйственная утварь (чашки, чайники, пиалы, ведра), шкафы, запасы про­дуктов, женское рукоделие, ящик с аргалом для очага и т.д.» (Жуковская Н.Л. Кочевники Монголии: Культура. Традиции. Символика. М., 2002. С. 17). Приехавшие гости всегда располагаются во внутреннем пространстве юрты в соответствии со своим половым и социальным статусом. Чем выше ранг гостя, тем ближе сидит он к ее северной части с правой или с левой стороны. Категорически запрещается наступать на порог юрты. Тем самым и здесь подчеркивается особый статус границы, отделяющей внутреннее сакральное пространство от внешнего мира.

² Кстати, современные исследования по культурному ландшафту, разворачивающиеся на стыке искусство­ведения, культурологии, географии и философии, дают чрезвычайно важный материал по способам организации пространства и переживания времени в культуре различных этносов, в частности, кочевых и земледельческих народов. Из большого числа публикаций на эту тему выделим две фундаментальные монографии: Веденин Ю.А. Очерки по географии искусства. М., 1997; Шишин М.Ю. Ноосфера, культура, культурный ландшафт. Барнаул, 2003.

2. «Нефизические» представления о времени

и пространстве в естественных науках

 

В естественных науках пространственно-временные пред­ставления хотя и базируются на физических моделях, выступающих в качестве их фундаментальной основы, тем не менее значительно специфицируют понятия пространства и времени относительно различных материальных уровней суще­ствования. Так, например, единое понятие времени здесь используется в двух важнейших смыслах. Это «предвремя – как обозначение существующего в мире феномена изменчивости и параметрическое время – как способ количественного описания изменчивости с помощью изменчивости эталонного объекта, называе­мого обычно часами»¹.

Соответственно и исследования феномена времени в естественных науках различаются по этим указанным понятиям. С одной стороны, вырабатываются специфицированные для различных областей бытия описания изменчивости, ко­торые весьма отличаются друг от друга и от базового физического представления. А с другой – исследуется проблема относительного времени, т.е. времени, фик­сируемого с позиции выбранных часов.

Таким образом, оказывается, что исключительно физическая интерпретация времени не удовлетворяет естествознание по многим параметрам. Прежде всего ученых не устраивает «физический контекст представлений о времени, которое измеряется физическими часами и мыслится точками действительной оси. Физика «опространстливает» время, исключая становление»². В терминах физического понимания времени не удается исследовать множество объектов в мире, которые в своем большинстве развиваются необратимо, могут выражать временные отноше­ния прошлого, настоящего и будущего, могут, наконец, исчезать (умирать или раз­рушаться).

Физическое понятие времени значительно огрубляет эти процессы, что за­ставляет сомневаться в возможности его универсального и механического приме­нения во всех областях естествознания. Не случайно ученые вынуждены вводить специфицированные относительно разных областей понятия времени, которые отражают существенные характеристики именно данной области материальной действительности. Более того, если физическое время является как бы «фоновым» фактором для развертывания событий, и в этом смысле оно отстранено от самих событий, то его специфицированное понимание делает время «сущностным фак­тором функционирования природных объектов»³.

Так, например, для биологии вполне можно говорить о специфически орга­низованном пространстве и времени, более того, даже об особом биологическом пространственно-временном континууме. Специфика пространства здесь связана

¹ Левич А.П. Мотивы и задачи изучения времени // Конструкции времени в естествознании: на пути к по­ниманию феномена времени. Ч. 1. Междисциплинарное исследование: Сб. науч. тр. / Под ред. Б.В.Гнеденко. М., 1996. С. 9–10.

² Левич А.П. Указ. соч. С 11. Тезис, правда, совсем не новый для профессионального философа, ибо здесь отчетливо слышатся бергсоновские мотивы истолкования времени как длительности и его критика физикалист­ских интерпретаций сущности времени.

³ Там же.

с иной организацией биологической системы, в которой, например, существенное значение имеет асимметричность расположения органических молекул, которая на более высоком эволюционном уровне проявится в асимметрии правого и левого полушарий головного мозга человека.

Кроме того, если рассматривать пространство как некий пустой объем, то в биологических системах его наполнение организовано вполне определенным об­разом. Если, например, в геометрическом пространстве кратчайшим соединени­ем между двумя точками выступает прямая, то здесь кратчайший путь передачи взаимодействия (информации) может представлять собой кривую. «Пространство биологических систем в этом смысле очень хорошо организовано, что прослежи­вается от уровня биомембран и вплоть до сложнейшей организации естественных ландшафтов и всей биосферы в целом. В такой организации проявляется специ­фика биологического пространства, на которую неоднократно указывал В.И.Вер­надский, называя ее «неевклидовостью». Действительно, прямая не отражает ре­ального расстояния между объектами ни в эндоплазматическом ретикулуме, ни в кровеносной системе, ни в тропическом лесу или коралловом рифе»¹.

Биологическое время обладает своей спецификой еще и потому, что невоз­можно описать временные процессы живых систем физическими характеристика­ми времени. Если в физике необратимость проявляется как наибольшая вероятность перехода системы в иное состояние, то в биологических системах необратимость выступает как универсальное и абсолютное свойство. «Такие процессы, как ме­таболизм, размножение, морфогенез, экологическая сукцессия и эволюция видов, представляют собой практически непрерывные последовательности подобных пе­реходов. Это говорит о высочайшей организации биологического времени – ведь каждый такой необратимый переход является барьером, который можно сравнить со стеной с клапаном. Наличие целых пачек (кассет) таких барьеров приводит не только к абсолютной необратимости, но и к канализованности или креодичности биологических процессов»¹.

Изменяется в биологии и понимание настоящего. Биологическое настоящее может быть