Итак- нужно -набор щупов, ключ на 24мм,головка на 8мм. 5 страница

Die erste Silb'hat Zailn' und llaare, Die r.weite ^ahiie in den llaaren. Wei- aiif den /.ahnen nicht lial Haar Vom Ganxen kaufe keinc Ware. (Rosskamin).

[<Первый слог имеет зубы к волосы (разгадка: конь - Ross), второго зубья в волосах (разгадка: гребень - Kanini). кого нет на зубах волос.

Пусть не покупает у целого никаких товароп> (нс.ч.). (Ross + Kanim = Rosskamni.)l

Die erste Silhe frisst. Die andere Silhe isst. Die dritte wird gelresscii, Das ganze wird gcgcssen. (Sauerkraut).

(<Первый слйг жрет (разгадка: свинья - Sail). Второй слог ест (разгадка: он - ег).

ТЕХНИКА иСГГОУМПЯ

Третьим кормят скот (разгадка: ботпа - Kraut). А целое едят (разгадка: квашеная капуста - Sauerkraut)>, (не.и.)] Наиболылая унификация содержится в загадке Schleicrmacher'a. которую нельзя не назначь остроумной:

Von tier let/.ten urnschilingen Schweht d;is vollendcle Ganr.c Zli den zwei ersten einpor. (Ci.'ilgeiisirick).

Обвитое последним Законченное целое Взмывает к двум первым (нем.)

Разгадка: Galgen.strick (висельник) = Galgeii (цпс^лнца) + strick (верейка). В большинстве загадок, в которых искомое слово расчленяется на c.'ioi1i, унификация отсугстиует. т. с. признак, но которому нужно отгадать один из слогов, совершенно независим от признака, данного для второго, третьего слога, и от опорных точек, по которым можно отгадать все в целом.

Прекрасным примером унификационной остроты, не нужда- ющейся в пояснении, является следующая.

Французский писатель од J. В. Rousseau написал одну оду потомству (a la posleritc); Вольте? нашел, что стихотворение это по своей ценности не имеет достаточных оснований, чтобы дойти до потомства, и сказал остроумно: <Это стихотворение не дойдет по своему адресу>. (По К. Fischer'y.)

Последний пример может обратит>, наше внимание на то, что по существу унификация является тем моментом, который лежит в основе так называемых находчивых острот. Находчи- вость состоит в переходе от обороны к агрессивности, в <об- ращении острия от себя в сторону противника>, в <отплате тою же монетой>, следовательно, в создании неожиданного единства между атакой и контратакой.

Так, например, пекарь говорит трактирщику, у которого нарывает палец: <071, вероятно, попал в твое пиво?> - <Этого не было, но мне под ноготь попала одна из твоих саек>. (По Uberhosl'y. Das Komische, II. 1900.)

Светлейший князь объезжает свои владения и замечает в толпе человека, похожего на его собственную высокую персону. Он подзывает его, чтобы спросить: <Служила ли его мать когда-либо в резиденции?> - <Нет, ваша светлость, - гласит ответ, - мать не служила, зато мои отец - да>.

Герцог Карл Вюртембергский случайно наталкивается по вре- мя одной из своих верховых прогулок на красильщика, занятого своим делом. <Может ли он покрасишь мою белую лошадь в cuHtiU цвет?> - подзывает его герцог и получает ответ: <Конечно, ваша светлость, если она выдержит температуру кипения!>

В этих отличных <поездках на обратных> - в которых на бессмысленный вопрос отвечают столь же невозможным усло- вием - принимает участие еще и другой технический момент, который отсутствовал бы, если бы ответ красильщика гласил: <Нет, ваша светлость, я боюсь, что лошадь не выдержит тем- пературы кипения>.

В распоряжении унификации имеется еще и другой, особенно интересный технический прием, присоединение при помощи союза и. Такое присоединение означает связь; мы понимаем его не иначе. Когда Гейне рассказывает, например, в <Путеше- ствии на Гарц> о городе Геттингене: <Вообще геттингенские жители разделяются на студентов, профессоров, филистеров и скот>, то мы понимаем это сопоставление именно в таком смысле, который еще резче подчеркивается добавлением Гейне: <все они немногим различаются между собой>. Или когда Гейне говорит о школе, где он должен был перенести <латынь, побои и географию>, то это присоединение, которое более чем ясно благодаря тому, что побои поставлены посередине между обоими учебными предметами, хочет сказать нам, что мы должны распространить отношение ученика к занятиям, несомненно определяемое отношением к побоям, и на латынь и географию.

У Lipps'a мы находим среди примеров <остроумного пере- числения> () стих, очень близкий Гейневскому <студенты, профессора, филистеры и скот>:

<С трудом и вилкой мать вытащила его из соуса>, как будто бы труд был инструментом, подобно вилке, добавляет Lipps, поясняя^ Создается впечатление, что этот стих совсем неост- роумен, а только комичен в то время, как Гейневское присо- единение несомненно остроумно. Быть может, впоследствии мы

<У одного богатого и старого человека были молодая жена и размягчение мозга>. К. Макушинскнй. <Старый муж>. Чтец-декламатор. Т. V, Юмористи- ческий. Киев: Кн-во Самоненок. (Я. К.)

ТЕХНИКА ОСТРОУМИЯ

вспомним об этих примерах, когда нам больше не нужно будет избегать проблемы соотношения комизма и остроумия.

На примере герцога и красильщика мы заметили, что этот пример остался бы остротой, возникшей путем унификации, и в том случае, если бы ответ красильщика гласил: <Нет, я боюсь, что лошадь не выдержит температуры кипения>. Но ответ гласил: <Да, ваша светлость, если она выдержит темпе- ратуру кипения>. В замене собственно уместного <нет> словом <да> и заключается новый технический прием остроумия, упот- ребление которого мы проследим на других примерах. Одна из приведенных у К. Fischer'a острот более проста. Фридрих Великий слышит об одном силезском проповеднике, о котором говорили, что он общается с духами. Фридрих приказывает этому человеку прийти и встречает его вопросом: <Умеет ли он заклинать духов?> Ответ был: <Так точно, ваше величество, но они не приходят>. Здесь вполне очевидно, что прием ост- роумия заключается в замене единственно возможного <нет> его противоположностью. Чтобы произвести эту замену, к слову <да> должно быть присоединено <но>, так что <да> и <но> по смыслу равны <нет>.

Это изображение при помощи противоположности служит работе остроумия в различных продукциях. В следующих двух примерах оно выступает в чистом виде. Гейне: <Эта дама во многих отношениях подобна Венере Милосской: она также чрез- вычайно стара, тоже не имеет зубов и имеет несколько белых пятен на желтоватой поверхности своего тела>. Это - изо- бражение отвратительной внешности при помощи аналогии с прекрасным. Эти аналогии могут состоять только в двусмыс- ленно выраженных качествах или во второстепенных чертах. Последнее относится ко второму примеру: Lichtenberg: Великий дух.

Он объединил в себе качества великих мужей. Он держал голову криво, как Александр, всегда поправлял волосы, как Цезарь, мог пить кофе, как Лейбниц, и когда он однажды прочно сидел в кресле, он забыл о еде и питье, как Ньютон, и его должны были будить, как этого последнего; свой парик он носил как д-р Джонсон, и пуговица от брюк была всегда у него расстегнута, как у Сервантеса>. Особенно хороший пример изображения при помощи про-

тивоположности, в котором абсолютно не имеет места упот- ребление двусмысленных слов, привезен J. v. Falkc'OM из его поездки в Ирландию: <Место действия - кабинет восковых фигур>, - сказали мы rnadame Tussaud. И здесь имеется про- водник, сопровождающий общество, с котором и стар и млад, от фигуры к фигуре со своими объяснениями.. После этого одна молодая девушка задает вопрос: -. (Какая фигура - герцог В, а какая - его лошадь? - Как вам будет угодно, мое дитя, вы зашатали деньги, и выбор принадлежит вам.) (Lebenserinnerungen.)

Редукция этой ирландской остроты должна была бы гласить: Как не стыдно предлагать обозрению публики эти восковые фигуры людей! Ведь в них нельзя отличить лошадь от всадника! (Шутливое преувеличение.) И за это платят хорошие деньги! Это негодующее выражение драматизируется, подкрепляется не- большими подробностями, вместо публики вообще выступает одна дама, фигура всадника определяется индивидуально столь популярной в Ирландии личностью герцога Веллингтона. Бес- стыдство же владельца или проводника, который тянет у людей деньги из кармана и не дает ничего взамен этого, изображается путем противоположности, с помощью речи, в которой он восхваляется как добросовестный делец, у которого на уме нет ничего, кроме соблюдения прав, которые публика приобрела уплатой денег. Теперь можно также отметить, что техника этой остроты совсем не проста. Найдя путь к тому, чтобы торже- ственно уверить обманщика в его добросовестности, эта острота является примером изображения при помощи противополож- ности; но повод, по которому острота прибегает к этому изо- бражению, требует от нее совсем другого: она отвечает деловой солидностью там, где от нее ожидают сходства фигур, и яв- ляется, таким образом, примером передвигания. Техника этой остроты заключается в комбинации обоих приемов.

От этого примера легко перейти к небольшой группе, которую можно было бы назвать остротами, возникающими путем пре-

ТЕХНИКА ОСТРОУМИЯ

увеличения. В них <да>, которое было бы уместно в редукции, заменяется отрицанием <нет>, но это <нет> равносильно в силу своего содержания даже усиленному <да>, и обратно: <нет> заменяется таким же <да>. Отрицание стоит на месте утверж- дения с преувеличением; такова, например, эпиграмма Lcssing'a:^

<Прекрасная Галатея! Говорят, что она красит свои волосы в черный цвет?> - <О, нет: ее волосы были уже черны, когда она их купила>.

Или мнимая ехидная защита книжной мудрости Lichtenberg'oM: <Есть многое на небе и земле, Что и во сне, Горацио, не снилось

Твоей учености>, - сказал презрительно Гамлет. Lichlenberg знает, что это определение не метко, поскольку оно не реализует все то, что можно возразить против ученой мудрости. Поэтому он прибавляет еще недостающее суждение. <Но в учености есть и многое такое, чего нет ни на небе, ни на земле>. Его изложение подчеркивает, чем вознаграждается книжная мудрость за порицаемый Гамлетом недостаток, но в этом вознаграждении заключается второй и еще больший упрек.

Еще яснее, хотя и грубы, две еврейские остроты, т. к. они свободны от всякой примеси передвигания.

Два еврея говорят о купании: <Я ежегодно купаюсь один раз, - говорит один из них, - нужно ли это или нет>.

Ясно, что таким хвастливым уверением в своей чистоплот- ности он уличает себя только в нечистоплотности.

Один еврей замечает остатки пищи на бороде у другого еврея. <Я могу сказать тебе, что ты вчера ел>. - (<А ну-ка, скажи>. - <Чечевичную похлебку>. - <Неправда, позавчера>.

Великолепной остротой, возникшей путем преувеличения, ко- торая легко может быть отнесена за счет изображения при помощи противоположности, является следующая.

Король, снизойдя, посещает хирургическую клинику и застает профессора, готовящегося к ампутации ноги; отдельные стадии этой ампутации король сопровождает громкими выражениями своего благоволения: <Браво, браво, мой милый профессор>. По

По изложению

окончании операции профессор подходит к королю и спрашивает с глубоким поклоном: <Прикажите, каше ведичестви, алтути- ровать и вторую ногу?>

То, о чем думал про себя профессор со время королевского одобрения, можно выразить, конечно, только в таком виде: <Все это производит такое впечатление, как будто я ампутирую ногу этому бедняге по королевскому указу и только ради королевского благоволения. Однако я, в действительности, имею другие ос- нования для этой операции>. Но затем он подходит к королю и говорит: <Я не имею никаких других оснований для произ- водства этой операции, чем указ вашего величества. Высказанное мне одобрение так осчастливило меня, что я ожидаю только приказания вашего величества, чтобы ампутировать и здоровую ногу!> Высказывая противоположную мысль, ему удается дать понять то, о чем он думает и о чем он должен умолчать. Эта противоположность есть невероятное преувеличение.

Изображение при помощи противоположности является, как мы видим на этих примерах, часто употребляемым и очень энергичным приемом техники остроумия. Но мы не должны проглядеть и другого момента, заключающегося в том, что эта техника свойственна отнюдь не одному только остроумию. Когда Марк Антоний, произнеся длинную речь о трупе Цезаря на форуме и завоевав у слушателей расположение, опять бросает, наконец, фразу:

<Брут - достойный уважения человек>, - то он знает, что народ крикнет ему в ответ только истинный смысл его слов: <Они - изменники', достойные уважения люди>. [Аналогичной техникой пользуется Шуйский в <Борисе Го- дунове> Пушкина:

..Лакая честь для нас, для всей Руси! Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, Зять палача и сам с душе палач, Возьмет венец и бармы Мопомаха... (Я. К.)]

Или когда переписывает собрание неслыхан- ных сальностей и цинизмов, как выражения из (<Нравственные люди>), то это - тоже изо- бражение при помощи противоположности. Но это называют <иронией>, а не остротой. Иронии не свойственна никакая другая техника, кроме техники изображения при помощи про-

ТЕХНИКА ОСТРОУМИЯ

тивоположности\ Кроме того, говорят и пишут об иронической остроте. Таким образом нельзя больше сомневаться в том, что одна техника недостаточна для характеристики остроты. К технике должно присоединиться нечто другое, чего мы до сих пор не открыли. Но, с другой стороны, все-таки неоспоримо, что с упразднением техники исчезает и острота. A priori может показаться трудным объединить друг с другом оба эти спорных пункта, которые добыты нами для объяснения остроумия.

Если изображение при помощи противоположности относится к техническим приемам остроумия, то мы вправе ожидать, что остроумие может использовать и противоположный прием, т. е. изображение при помощи сходного и родственного. Продолжение исследования покажет, что это является техникой новой, со- вершенно особой, обширной группы острот по смыслу. Мы определим своеобразность этой техники гораздо точнее, если вместо изображения при помощи <родственного> скажем: изо- бражение при 1ЮЛЮ1Ц11 принадлежащего друг к другу или нахо- дящегося в связи друг с другом. Мы сделаем почин последней характеристикой и поясним ее примером.

Один американский анекдот гласит: двум не очень-то ще- петильным дельцам удалось рядом смелых предприятий создать себе большое состояние, после чего их стремление было на- правлено на то, чтобы войти в высшее общество. Среди прочего им казалось целесообразным заказать свои портреты самому дорогому и знаменитому художнику, появление произведений которого считалось событием. На большом вечере эти драго- ценные портреты были показаны впервые. Хозяева подвели весьма влиятельного критика и знатока искусства к стене, на которой висели оба портрета, рассчитывая услышать от него мнение, полное одобрения и удивления. Критик долго смотрел на портреты, потом покачал головой, как будто ему чего-то не хватало, и спросил только, указывая на свободное место между двумя портретами: А где же спаситель? (или: я не вижу здесь изображения спасителя).

Смысл этой фразы ясен. Здесь речь идет об изображении чего-то, что не должно быть выражено прямо. Каким образом осуществляется это <непрямое изображение>? При помощи целого

Ср. у Крылова: <Отколе, умная, бредешь ты, голова?> (Я. К.)

ряда легко возникающих ассоциаций и заключений мы про- следим путь изображения этой остроты в обратном направлении.

Вопрос <где спаситель, изображение спасителя?> позволяет нам догадаться, что вид обоих портретов напоминает говорящему подобное, известное как ему, так и нам зрелище, в котором имеется отсутствующий здесь элемент: изображение спасителя посередине двух других портретов. Возможен только один такой случай: Христос, висящий между двумя разбойниками. Недо- стающий элемент подчеркивается остротой, сходство же заклю- чается в оставленных в остроте без внимания портретах, на- ходящихся направо и налево от спасителя. Оно может состоять только в том, что повешенные в салоне портреты являются портретами разбойников. То, что критик хочет сказать и чего он не может сказать, было следующим: вы - пара грабителей. Подробнее: какое мне дело до ваших портретов? Я знаю только то, что вы - пара грабителей. И в конце концов он сказал это путем некоторых ассоциаций и умозаключений. Этот путь мы называем намеком.

Мы тотчас вспоминаем, что уже встречали намек при дву- смысленности. Если из двух значений, которые находят свое выражение в одном и том же слове, одно, как более частое и более употребительное, настолько высыпает на первый план, что прежде всего приходит нам в голову, в то время как другое, более отдаленное, отступает на задний план. то этот случай мы называли двусмысленностью с намеком. В целом ряде исследованных до этого примеров мы заметили, что техника их вовсе не проста, и рассматривали намек как ус- ложняющий ее момент. (Например, ср. остроту о жене, воз- никающую путем перестановки, где жена немного прилегла и при этом много заработала, или остроту-бессмыслицу при поздравлении по поводу рождения младшего сына, где отец удивляется тому, что могут произвести человеческие руки. С. 60).

В американском анекдоте мы видим свободный от двусмыс- ленности намек, и в качестве характерной его черты находим замену одного представления другим, связанным с ним. Легко догадаться, что эта связь может реализоваться более чем одним способом. Чтобы не потеряться в этом множестве видов, мы будем обсуждать только резко выраженные вариации и иллю- стрировать.их лишь немногими примерами. Реализуемая для замены связь может быть только созвучием,

ТЕХНИКА ОСТГОУМИЯ

так что этот подвид аналогичен каламбуру при произношении острот вслух. Но это не созвучие двух слов, а созвучие фраз, характерных оборотов речи и т. п.

Например, Lichlenberg'y принадлежит изречение: <Новый ку- рорт хорошо лечит>, которое напоминает о поговорке: <Новая мечиш хорошо метет>. В них тождественны первое слово, третье слово и вся структура предложения. Это изречение возникло в голове остроумного мыслителя, вероятно, как подражание из- вестной поговорке. Изречение Lichtenberg'a является, таким об- разом, намеком на поговорку. С помощью поговорки нам указывается на нечто, что не высказывается прямо, а именно: что в действии, оказываемом курортами, принимает участие еще и другой временный момент, кроме теплых вод, занима- ющих одно и то же постоянное место в его целебных свойствах.

Подобным же образом технически вскрывается и другая шутка или острота Lichtenberg'a: девочка, которой четыре моды. Это созвучно с определением возраста <четыре годи> и было первоначально, возможно, опиской в этом определении. Но употребление смены мод вместо смены годов для определения возраста лиц женского пола является удачным приемом.

Связь может состоять в тождестве вплоть до единичной небольшой модификации. Эта техника опять-таки параллельна словесной технике. Оба вида остроумия вызывают почти одно и то же впечатление, однако их можно отличить друг от друга по процессам, происходящим при работе остроумия.

Вот пример такой словесной остроты или каламбура: великая, но известная не только объемом своего голоса певица Мария Свит^ была обижена тем, что заглавие театральной пьесы, инсценированной по известному роману Ж. Верна, послужило намеком на ее безобразную наружность^. <Путешествие вокруг Свита в 80 дней>.

Или: <Что ни сажень - то королева>, являющееся моди- фикацией известного шекспировского: <Что ни дюйм - то король>, служащее намеком на эту цитату и сказанное про одну знатную и пережившую свое величие даму. В действительности

Настоящая фамилия певицы Wilt. Эта фамилия является модификацпоп слова Welt, Соответственно этому модификацией русского Снег яинлась фамилия Свит. (Я. К.)

Она была очень толста. (Я. К.)

можно было бы немного возразить, если бы кто-нибудь захотел отнести эту остроту к сгущению с модификацией или к заместительному образованию. (Ср. tele-a-bete) (с. 26, 34).

Об одном. имеющем высокие стремления, но своеобразном в достижении своих целей своенравном человеке один из его друзей сказал: <Он - набитый идеалист>. - <Он - набитый дурак> - это общеупотребительный оборот речи, на который намекает эта модификация и на смысл которого она сама претендует. И здесь можно описать технику как сгущение с модификацией.

Почти невозможно отличить намек с модификацией от сгу- щения с заместительным образованием тогда, когда модифи- кация ограничивается изменением букв, как например, дихтерит (Dichter - поэт). Намек на страшную заразу дифтеритом рисует бездарное поэтическое творчество как нечто опасное в общественном отношении.

Отрицательные приставки дают широкую возможность со- здания удачных намеков с незначительными изменениями.

<Мой товарищ по неверию Спиноза>, - говорит Гейне. <Мы, немилостью божьей, поденщики, крепостные, негры, отбываю- щие барщину...> -так начинается у Lichtenberg'a неприведенный дальше манифест этих несчастных, которые имеют, во всяком случае, больше права на такое титулование, чем короли и князья на немодифицированное.

Формой намека является, наконец, и пропуск, который можно сравнить с сгущением без заместительного образования. Собст- венно, при каждом намеке пропускается нечто, а именно: при- водящие к намеку пути, по которым идет течение мыслей. Речь только о том, что больше бросается в глаза: пробел или заме- стительное образование, отчасти выполняющее пробел в тексте намека. Таким образом, мы вновь вернулись бы от целого ряда примеров с грубыми пропусками к собственно намеку.

Пропуск без замещения дан в следующем примере: в Вене живет остроумный и воинственный писатель, который неодно- кратно бывал бит своими противниками за резкость полеми- ческих статей. Когда однажды в обществе обсуждалось новое преступление одного из его обычных противников, кто-то ото- звался: <Если бы Х слышал это, он опять получил бы пощечину>. К технике этой остроты относится прежде всего смущение вследствие непонимания этой мнимой бессмыслицы, потому

ТЕХНИКА ОСТРОУМИЯ

что получение пощечины как непосредственное следствие того, что о чем-то слышали, никак не может быть понято. Но бессмыслица исчезает, когда вставляют пробел: тогда он написал бы такую едкую статью против лица, о котором идет речь, что и т. д. Намек, получающийся в результате пропуска, и бессмыслица являются, таким образом, техническими приемами этой остроты.

Гейне: <Он хчалил себя так много, что курительные свечи поднялись в цене>. Этот пробел легко выполнить. Пропущенное заменено следствием, которое служит намеком на этот пропуск. <Самохвальство издает зловоние>. (Нем. поговорка). Еще одна острота о евреях, встретившихся у бани. <Вот и еще год прошел!> - вздыхает один из них. Эти примеры не оставляют никакого сомнения в том, что пропуск относится к намеку.

Бросающийся в глаза пробел имеется в нижеследующем примере, являющемся истинной и настоящей остротой, возни- кающей путем намека. После одного празднества художников в Вене был издан юмористический сборник, в котором, между прочим, было помещено следующее замечательное изречение:

<Жена - как зонтик. В случае необходимости все же при- бегают к услугам комфортабельности>.

Зонтик мало защищает от дождя. <Все же> может только означать: когда падает сильный дождь, и комфортабельностью является омнибус (общественный экипаж). Но, т. к. здесь мы имеем дело с формой сравнения, то отложим пока более подробное исследование этой остроты.

Истинный клубок колких намеков содержат <Луккские воды> Гейне. Они превращают эту форму остроумия в искусное орудие для полемических целей (против графа Платена). Прежде чем читатель может догадаться об этом орудии, создается прелюдия к определенной теме, непригодной для прямого изображения; прелюдия состоит из намеков, созданных из самого разнооб- разного материала, как, например, в исковерканных словах Гирш-Гиацинта: <Вы слишком корпулентны, а я слишком тощ. У вас богатое воображение, а у меня тем более деловитости. Я - практик, а вы - диарретик (вместо - теоретик. Diarrhea - понос). Одним словом, вы совершенно мой антиподекс (вме- сто - антипод. Podex - задница)>. - <Венера Уриния> (Uriii - моча) - толстая Гудель из Дрекваля (Dreck - кал) в Гамбурге

и т. п., затем эти события, о которых рассказывает поэт, принимают другое направление, которое якобы прежде всего свидетельствует только о невежливых вольностях поэта, но вскоре открывает свое символическое отношение к полемическим целям и является, таким образом, тоже намеком. Наконец, нападки на Платена прорываются, и намеки на ставшую уже известной тему о гомосексуальности графа клокочуг и струятся из каждой фразы, которую Гейне направляет против таланта и характера своего противника, например:

<Если музы и неблагосклонны к нему, то дух языка все-таки находится в его полном распоряжении или, сернее, он умеет его насиловать, ибо свободной любви этого духа у него нет, он должен постоянно бегать также за этим юношей, и умеет он схватывать только внешние формы, которые, несмотря на свою прекрасную закругленность, лишены всякого благородства>.

<С ним бывает в этих случаях то же, что со страусом, который считает себя достаточно спрятавшимся, когда уткнул в песок голову так, что видным остался только хвост. Наша сиятельная птица поступила бы лучше, если бы хвост упрятала в песок, а нам показала голову>.

Намек является самым употребительным и охотнее всего применяемым приемом остроумия. Он лежит в основе боль- шинства недолговечных созданий остроумия, которые мы обыч- но вплетаем в нашу речь и которые теряют свой смысл при отделении от взрастившей их почвы и при самостоятельном существовании. Но именно намек напоминает о тех соотноше- ниях, которые чуть было не ввели нас в заблуждение при оценке техники остроумия. Намек тоже сам по себе неостроумен; есть корректно созданные намеки, не претендующие на остро- умие. Остроумен только <остроумный> намек, так что признак остроумия, который мы проследили вплоть до техники остро- умия, опять ускользает от нас.

Я назвал намек <непрямьш изображением> и обращу теперь внимание только на то, что можно с большим успехом объединить различные виды намека с изображением при помощи противо- положности и с техническими приемами, о KO'ropbLX еще пойдет речь, в одну большую группу, которую можно было бы назвать всеобъемлющим названием <непрямое изображение>. Ошибки мыш- ления - унификация - непрямое изображение - таковы наиме-

ТЕХНИКА ОСТРОУМИЯ

нования рубрик, под которые можно подвести ставшие нам известными технические приемы остроумной мысли.

При продолжении исследования нашего материала мы, ве- роятно, найдем новый подвид непрямого изображения, доступ- ный яркому охарактеризованию, иллюстрировать который можно лишь немногими примерами. Это - изображение при помощи мелочи или детали, разрешающее задачу: дать полное выражение целой характеристике с помощью крохотной детали. Присоеди- нение этой группы к намеку становится возможным благодаря тому, что эта деталь находится в такой связи с материалом, который подлежит изображению, что ее можно вывести как следствие из этого материала, например:

<Галицийский еврей едет в поезде; он устроился очень удобно, расстегнул свой сюртук и положил ноги на скамейку. В вагон входит модно одетый господин. Тотчас еврей приводит себя в порядок и усаживается в скромной позе. Вошедший перели- стывает книгу, что-то высчитывает, соображает и вдруг обра- щается к еврею с вопросом: <Скажите, пожалуйста, когда у нас иомкипур (судный день)?> <Так вон оно что>, - говорит еврей и опять кладет ноги на скамейку, прежде чем ответить на вопрос.

Нельзя отрицать, что это изображение при помощи детали связано с тенденцией к экономии, которую мы отметили при исследовании техники словесных острот, как общую всем без исключения остротам черту. Совершенно таков же и следующий пример. Врач, приглашенный помочь баронессе при разрешении от бремени, заявляет, что время еще не наступило, и предлагает барону тем временем сыграть в соседней комнате в карты. Спустя некоторое время до слуха обоих мужчин доносится стон баронессы: ((франц.)) Супруг вскакивает, но врач удерживает его: <Это - ничего, играем дальше>. Спустя некоторое время слышно, как роженица опять стонет: <Боже мой, боже мой, какие боли!> - <Не хотите ли вы пойти к роженице, господин профессор?> - спрашивает барон. - <Нет, нет, еще не время>. Наконец, из соседней комнаты слышится не оставляющий сомнений крик: <АН, ай, аи>. Тогда врач бросает карты и говорит: <Пора>. Эта удачная острота показывает на примере шаг за шагом

меняющихся жалобных возгласов знатной роженицы, как бо- левые ощущения дают возможность пробиться первичной при- роде через все наслоения воспитания, и как важное решение ставится в зависимость от как будто незначительного выражения.

Другой вид непрямого изображения, услугами которого поль- зуется остроумие, - сравнение, мы приберегали 'гак долго, потому что обсуждение его наталкивается на новые трудности, или потому, что сравнение особенно отчетливо оттеняло труд- ности, уже имевшие место в других случаях.

Мы еще раньше признали, что относительно некоторых под- лежащих исследованию примеров мы не могли отрешиться от сомнения, следует ли их вообще отнести к остротам, и в этой неуверенности мы усматривали опасную угрозу для основ нашего исследования. Но ни при каком другом материале я не ощущал эту неуверенность так сильно и так часто, как при остротах, возникающих путем сравнения. Ощущение, которое позволяет мне, - а также Многим другим при тех же самых условиях, что и мне, - сказать: <Это - острота, это можно считать остротой>, прежде чем открыт еще скрытый существенный характер остроты, это ощущение легче всего покидает меня при остроумных сравнениях. Если я сразу без размышления считаю сравнение остротой, то мгновение спустя я замечаю, что удовольствие, которое оно мне доставляет, отлично от того, которому я обязан остроте, и тот факт, что остроумные сравнения очень редко вызывают оглушительные раскаты смеха, свидетельствующего об удачной остроте, не дает мне возможности отделаться от сомнения, как и раньше, несмотря на то, что я ограничиваюсь самыми лучшими и самыми эффектными примерами этого вида.