Картина седьмая

Монастырь. Монашеская келья. Лоренцо за столом, перед ним перо и бумага.

Лоренцо.

...С нелегким сердцем приступаю я

К рассказу о последующих событьях...

Их не имею права позабыть я,

И расскажу, всю правду не тая,

С холодною беспристрастностью... А впрочем...

Насколько хватит сил... Насколько Бог захочет!

Итак, настала осень! Льют дожди!

Река Вероны полнится водою...

Грозя нам половодьем и бедою...

Но есть поверье: там беду не жди,

Где признаки ее предугадать несложно...

Жди там, где ждать, казалось, невозможно!..

Открылась дверь кельи. Вошел монах с двумя полными ведрами воды. Откинул мокрый капюшон... Это — Антонио.

Антонио. Ну и дождь!.. Святой отец, напомните: перед всемирным потопом сколько он лил?

Лоренцо. Сорок дней и сорок ночей, сын мой!

Антонио. Стало быть, первую треть уже наполнили!.. Думал, не доберусь до родника... Идучи за водой — в воде захлебнуться! Нелепо! Кстати, святой отец, кто это придумал строить монастырь вдали от родника?

Лоренцо. Мудрые люди. Влага, добытая с трудом и усилием, покажется чище и вкусней...

Антонио. Надеюсь, к вину это тоже относится? (Вынимает из одного ведра бутыль.) Спускался за нею в деревню... крутыми тропами. Вкусная влага, должно быть? Не смотрите строго, святой отец! Разве не сказано в Библии: «Будем пользоваться миром, как юностью... Преисполнимся дорогим вином... И да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни!»

Лоренцо. Если из всей Библии ты усвоил только эти слова, сын мой, то — весьма прискорбно!.. И, если читать внимательно, Соломон привел заученную тобой фразу, как мысли нечестивых... В притчах же своих он пишет: «Вино — глумливо, сикера — буйна, и всякий увлекающийся ими неразумен!»

Антонио. Все! Сдаюсь! Святой отец, глупо мне вас учить Священному Писанию... (Смотрит на бутыль.) Но выливать на землю — тоже глупо! Это значит — приближать потоп!.. Неужели в монастыре никогда не пьют?

Лоренцо. Братья могут себе позволить изредка, по праздникам. И то с разрешения настоятеля.

Антонио (обрадованно). Конечно, по праздникам! И с братьями! Один я вообще не пью...

Лоренцо. У тебя веселый нрав, Антонио! Но из-за этого трудно понять, когда тебе можно верить?.. Ты пришел в монастырь с исповедью. Сказал, что хочешь очиститься здесь молитвой и аскезой, а сам на пятый день побежал за вином!

Антонио. Такой унылый дождь, святой отец... Выматывает душу.

Лоренцо. Дождь — не самое страшное испытание, которое выпадает на долю послушника... Ты действительно думаешь о приобщении к братству святого Франциска?

Антонио. Думаю, святой отец. Однако не могу решиться... я ведь игрок: чтобы так круто поменять жизнь, надо получить какой-то знак провидения. (Прислушавшись). Например, сквозь шум дождя услышать цокот копыт и скрип колес подъехавшей кареты...

Лоренцо (прислушиваясь). Не говори загадками... Ты все-таки послал ей письмо?

Антонио. Не письмо! Клочок бумаги... «Я — в монастыре. Антонио». Все!

Лоренцо. Ты обещал и этого не делать!

Антонио. Но я же объяснял: должен быть хоть какой-то знак судьбы перед важным решением! Не приедет она — я усомнюсь в Высшей Справедливости. И, чтоб замолить сей грех, погружусь ь монастырскую жизнь...

Лоренцо. А если приедет?

Антонио. В такой дождь? В горы?.. Женщина?!

Лоренцо. Не забывай: замужняя женщина!

Антонио. Не забываю, святой отец... Но это лишь усиливает безнадежность моего шанса... (Прислушался.) Нет, показалось... а если приедет, значит, Бог есть, и в служении Ему я проведу остаток дней... То есть, опять же все — в пользу монастыря! У вас беспроигрышный вариант!

Лоренцо (зло). Монастырь, сын мой,— не игорный дом! И тем более — не дом свиданий! И напрасно ты полагаешь, что для нас такое уж приобретение твое присутствие здесь...

Антонио. Разве вы не обязаны оказывать приют страждущей душе?

Лоренцо. Обязаны! Любому, ищущему раскаяния и утешения, мы говорим: входи, брат! Но для упорствующих в грехе, для соблазняющих слабых мира сего у нас есть другие слова: «Изыди, сатана!»... Не заставляй меня произносить их. Прошу тебя, Антонио. Что случилось, то случилось, изменить ничего нельзя, зачем же напрасно терзать себя и ее?..

Антонио. Откуда я знаю зачем, святой отец?! Монахам всегда легко давать советы влюбленным.

Лоренцо. Никто не родится сразу монахом, Антонио. Мои советы выстраданы, поверь! Я тоже был молод, и умел страстно любить... Но ее выдали замуж за другого, мы вынуждены были расстаться. А потом она умерла, я принял схиму, и храню ей верность до сих пор...

Антонио (перебивая). Горжусь вами, святой отец! Но моя женщина, слава Богу, жива, а это резко меняет ситуацию!.. Слышите? Нет? А я слышу! Не знаю зачем, не знаю почему, но слышу ее шаги... (Взволнованно.) Слава тому, кто строил этот монастырь!.. Здесь даже стук каблучков по ступеням рождает музыку! А вы еще пытались меня сбить с пути истинного! Теперь я верую и буду молиться с полным пониманием слов...

Падает на колени. Начинает молитву.

Входит Розалина. Молча смотрит на Антонио.

Лоренцо секунду наблюдает за ними, затем выходит.

«Превознесу Тебя, Господи, что Ты поднял меня и не дал моим врагам восторжествовать надо мною. Господи, Боже мой! Я воззвал к Тебе, и Ты исцелил меня... Ты вывел из ада душу мою и оживил меня, чтобы я не сошел в могилу... Пойте Господу, святые Его... Ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благоволение Его: вечером водворяется плач, а наутро радость...» (Повернулся к Розалине.) Почему ты плачешь?

Розалина. Кто подсказал тебе эти слова?

Антонио. Царь Давид. 29-й псалом (продолжает молитву)... «к Тебе, Господи, взывал: «Что пользы в крови моей, когда сойду в могилу? будет ли прах славить Тебя? будет ли возвещать истину Твою?»... И Ты обратил сетование мое в ликование, снял с меня вретище и препоясал меня веселием. Да славит Тебя душа моя и да не умолкает». Аминь! (Встает с колен.)

Розалина. Как мне теперь к тебе обращаться: «святой отец»?

Антонио. Ни в коем случае! Зови как прежде — Антонио!

Розалина. Ты давно стал монахом?

Антонио. Часа три назад. Моя одежда совсем вымокла... Пришлось надеть эту...

Розалина (зло). Ах, мерзавец!.. Вот как я буду тебя называть! Сукин сын! (Набрасывается на него с оплеухами, он, смеясь, уворачивается.) Я схожу с ума, плачу над его безвестной могилой, а он еще шутит! (Целует его.) Любимый мой, ненаглядный... Какое счастье, что я могу тебя лупить и целовать... Целовать и лупить!.. Целый год мечтала об этом... Представляла, как мы встретимся, и ты начнешь врать. Как всегда невероятно, но убедительно! Обожаю твои рассказы. Так что стряслось в этот раз? Начинай... (Садится напротив.)

Антонио (чуть смущен). Розалина!.. Если мой талант — убедительно врать, то твой — слушать и верить! Этим ты, кстати, покорила мое сердце... Умоляю, не меняйся!.. Тем более, что сейчас я рассказываю чистую правду!.. Мы расстались в день нашей несостоявшейся свадьбы, и я уехал в Неаполь, чтоб скорее получить разрешение епископа... Месяц добивался у него приема, подстерегал в храме, на улице перед его домом... Наконец, когда он согласился меня принять, случилось невероятное: моя первая жена Росита надумала вернуться в христианство! К тому моменту она уже отошла от ислама, разочаровалась в иудаизме и стала язычницей, чтобы спать с каким-то шаманом прямо на костре... Но тут какой-то молодой проповедник убедил ее в преимуществах святой католической веры и уговорил вновь креститься! (Думаю, и переспал с ней для убедительности, но это уже детали.) Она воскресла для церкви, а я умер для тебя,.. Если не веришь, напиши епископу, он подтвердит. Когда все это случилось, епископ сначала ржал, как мерин, а потом заплакал крокодиловыми слезами и сказал, что бессилен нам помочь... Что мне было делать? Кому жаловаться? Папа Римский был на карантине, Господь Бог по случаю чумы отвлекался на другие заботы... Ребенок ждать не мог, твоя репутация была бы под угрозой... Тогда я сам принял решение и распустил слух о собственной кончине... Даже поставил доску на кладбище с эпитафией, в меру трагичной:

«В последний путь ушел хромой Антонио, Чтобы догнать ушедших до него...»

Пауза.

Розалина. Зачем ты приехал?

Антонио. Вот это вопрос посложнее... И все-таки опять скажу невероятную правду, а ты попытайся поверить: Я СОСКУЧИЛСЯ! Розалина, можешь плюнуть мне в глаза, но оказалось, что я люблю тебя... В жизни не испытывал ничего подобного: подумаю о тебе и сразу — сердцебиение, слабость в коленках. Стихи! Я стал сочинять стихи и класть их на музыку... Вот до какого идиотизма я дошел, Розалина!

Розалина. Ты знаешь, что я замужем?

Антонио. Конечно! А я по законам церкви — женат. Но какое это имеет значение, если я люблю тебя, а ты отвечаешь мне взаимностью... Или я опять вру?

Розалина. На этот раз нет... (Прижалась к нему.) Что с нами будет, Антонио?

Антонио. О грядущем гадать не хочу... Но, если говорить о самом ближайшем будущем, думаю правильней всего — постелить прямо здесь, на полу...

Розалина. С ума сошел? В монастыре?

Антонио. А где мы впервые познакомились? Забыла?

Розалина. Разве не в Венеции?

Антонио. Никогда! Жуткий городишко... Все на лодках, и платить надо за каждый взмах весла... Нет, первая любовь вспыхнула здесь, в монастырской келье... Я рассказывал это всему городу. Это подтвердил сам брат Лоренцо. (Обнимает ее). Мы сидели вдвоем и читали Библию...

Розалина (слабо сопротивляясь). Грех, Антонио! Причем тут Библия?

Антонио. А ты ее давно перечитывала? (Взял со стола Библию, начал листать.) Здесь удивительные слова. Вот... слушай... «О ты, прекрасная возлюбленная моя! глаза твои голубиные под кудрями твоими, волоса твои, как стадо коз, сходящих с горы Галавадской... как лента алыя губы твои, и уста твои любезны... (Целует ее.)... Шея твоя, как столп Давидов... два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями...»

Розалина (вырываясь). Врешь! Не может быть в Священном Писании про сосцы...

Антонио. На! Читай сама... «Песни песней»...

Розалина. Я не умею читать...

Антонио. Тогда слушай грамотного набожного человека... (Страстно шепчет.) «Пленила ты сердце мое, сестра, невеста, пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих... О, как любезны ласки твои... О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих... мед и молоко под языком твоим... Пусть придет возлюбленный в сад свой и вкушает сладкие плоды его...» Если скажешь, что и это неправда — обижусь!

Гасит свечу.