СКАЗКА КАК ВОЗМОЖНОСТЬ ФОРМИРОВАНИЯ СТРУКТУРЫ В ПРОЦЕССЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ

 

Многое из того, что имеется у нас в душе, нам не уда­ется выразить рациональными средствами и сделать понят­ным для других людей. Порой у нас в душе возникает ка­кое-то неясное томление. Оно может быть столь слабым, что мы его едва замечаем, а может усилиться настолько, что будет влиять на все наши чувства, настроения и поступки. При этом если спросить человека, чем вызвано это томле­ние или куда оно направлено, чаще всего у него не найдет­ся ответа. Эти порывы и стремления, откуда-то всплываю­щие в нашей душе, так неопределенны и неуловимы, что могут представляться сознанию чуждыми и необъяснимы­ми. Такой характер имеет все то новое, что еще не пережи­то и не воплощено в опыте, но поднимается из глубины на­шего внутреннего мира, стремясь к осуществлению. Если человек захочет осознать то неизвестное, которое находит­ся в нем самом, не только знать о том, что нечто существу­ет, но и понять, что же это такое, то он попытается при­дать форму бесформенному, выразить невыразимое и вне­сти порядок в бурлящий хаос. Та частица творящей образы силы, которая присуща каждому человеку, помогает пере­нести в этот мир все новое и неизвестное, находящееся по ту сторону мира сознательного и знакомого.

Подобный процесс осуществляется в любой глубинной психоаналитической практике, направленной на расшире­ние сознания и изменение личности. Многие пациенты спонтанно обращаются к краскам, глине, пластилину или перу, с помощью которого записывают стихи или истории. Иногда погружение в свой внутренний мир происходит в форме имагинативной (образной) медитации. Все это про-

делывается для того, чтобы выразить себя и придать фор­му своему внутреннему миру. «Ибо опыт показывает, что чем глубже проникает аналитическая работа и чем больше появляется символического материала, тем сильнее стано­вится потребность каким-то способом дать образное выра­жение тому душевному содержанию, которое трудно сфор­мулировать при помощи слов. Потому что не перенесение или вытеснение неприятных содержаний, но лишь выявле­ние и созерцание их может помочь становлению сознания и тем самым излечению и освобождению», — говорит швей­царский психолог Якоби'. В таких образах, или гештальтах, нередко важную роль играют сказочные элементы. Сказоч­ные мотивы, подобные тем, которые известны нам из ана­лиза сновидений, бывают представлены на картинах или в пластике. Здесь неважно, идет ли речь о прекрасных, мо­жет быть, даже отмеченных ярким дарованием образах или о беспомощных детских попытках. Создаваемое имеет зна­чение только для двух людей, врача и пациента, не важна общечеловеческая ценность, важен лишь тот факт, что не­что неопределенное стало ясным и смогло получить выра­жение. Таким образом подобные (внутренние) содержания получают возможность приблизиться к сознанию. Прида­ние им формы представляет собой важное средство, помо­гающее терапии. Часто поражает, как много вытесненной душевной энергии способно излиться в этой деятельности и какой заинтересованностью, интенсивностью и облегче­нием сопровождается она у людей, которые никогда преж­де ничего подобного не делали. Тем самым этот процесс оказывается ценным сам по себе. Он может привести к ос­вобождению от мучительной симптоматики или, по край­ней мере, значительно ее облегчить. Однако до тех пор, по­ка представленное содержание не пережито сознательно, это освобождение остается чем-то временным, неустойчи­вым. Существует также опасность, что пациент останется в плену образов своей фантазии. Тогда он будет рисовать или описывать, вместо того чтобы переживать в чувствах и опы­те, и чем больше будет таких выразительных образов, чем прекраснее и живее они будут, тем сильнее они будут спо­собствовать пребыванию пациента в мире своих мечтаний.

Очень выразительно описала эту опасность в сочинен­ной ею сказке одна из моих пациенток, одновременно об­наружив скрытые до того причины своего собственного бо­лезненного поведения. (За этот материал я признателен мо­ему коллеге, доктору медицины Хансу Лаку (Hans Lack), вместе с которым мы проводили анализ данной пациент­ки). Речь идет о девятнадцатилетней девушке, которая, на­ряду с другими симптомами, страдала мутизмом. Мутизм — это относительно редкое расстройство, которое состоит в том, что пациент утрачивает способность говорить в при­сутствии других людей, делая исключение лишь для немно­гих. В каком-то смысле он утрачивает язык. Во время пер­вых сеансов пациентка могла только рисовать картинки. Однажды, в то время, когда она уже начала понемногу го­ворить, она написала следующую сказку:

Далеко на севере, там, где солнце появляется на не­бе лишь на несколько часов, много лет назад жил чело­век, который был садовником. Однако его сад отличал­ся от всех прочих тем, что росли в этом саду только больные растения. Это была настоящий цветочный ла­зарет. Печально и устало выглядели здесь растения, мно­гие были полузасохшими, другие изъедены гусеницами. Свои маленькие головки цветы держали низко склонен­ными, и только иногда, когда садовник приближался, чтобы полить их, они открывали глаза, глядя на него с благодарностью, однако сказать ему они ничего не мог­ли, так как голоса цветов слишком тихи и нежны для того, чтобы человек мог их расслышать.

Каждый день садовник сажал новые цветы, потому что в той местности было много больных растений, и каждое, которое ему попадалось, он относил в свой сад. Когда цветы выздоравливали, он вновь пересаживал их туда, где нашел. Обычно благодаря его заботам цветы поправлялись, одни быстрее, другие медленнее, потому что сад раскинулся широко и свободно и солнце посы­лало туда со своими лучами свет и тепло.

Всех дольше находился здесь василек: несколько ме­сяцев назад садовник нашел его полуувядшим в поле и принес с собой. Давно уже все его подруги были здоро-

вы и другие больные цветы росли на их месте, но ва­сильку не становилось лучше.

Поначалу, правда, казалось, что он тоже скоро по­правится. «Если бы я только знал, чего тебе не хвата­ет», часто говорил садовник и замечал, глядя на цветок, что день ото дня тот становится все печальнее.

Однажды утром он снова стоял около василька, сравнивая его с другими цветами, и решил, что все его усилия и заботы бесполезны. «Все, что мог, я сделал, — сказал он, потеряв терпение. — Теперь я подожду еще пару дней, и если, несмотря на все мои усилия, успеха не будет, я тебя вырву»,

Испуганно смотрел на него цветок, однако сказать ничего не мог Печально и одиноко чувствовал он себя, и не было у него сил, чтобы стать здоровым.

Ночью, когда все уснуло, появилась в саду добрая фея цветов, покровительница всех растений, цветов, де­ревьев и кустарников. «Я дам тебе на одну ночь голос, — сказала она цветку. — Явись садовнику во сне, может быть, он тебя услышит». Бережно взяла фея в руки цве­ток и незаметно перенесла его в сновидение садовни­ка. Всю ночь печально говорил с ним цветок, но голос его не был услышан.

Днем садовник пришел с большой мотыгой, и с пер­вым же ее ударом вылетела из цветка его душа. Больше он не чувствовал боли, он почувствовал себя свободным и счастливым и устремился к небу. Там он увидел свет­лые облака, солнце, сиявшее ярче прежнего, и, наконец, увидел рядом с собой лик прекрасного ангела.

«Куда мы летим?» — спросил у него василек. И ан­гел рассказал ему о далеком небе, высоко-высоко, у самого Бога, там всегда светит солнце, а небо такое голубое, каким его никогда не увидишь с земли. Там, наверху, рассказывал ангел, нет больных цветов, все они здоровы и счастливы. «Но как это так, — спросил цветок у ангела, — что там нет больных цветов?» Ангел улыбнулся: «Расскажи мне о себе, — попросил он. — Расскажи, маленький цветочек, почему ты не стано­вился здоровым?» Василек поднял свое лицо к ангелу и заглянул в его теплые добрые глаза. «Если бы я стал здоровым, — тихо прошептал он, — мне пришлось бы

 

покинуть сад. Со всеми цветами так. Но я был там так счастлив и боялся снова остаться один в огромном ши­роком поле»

Выше и выше поднимался ангел с цветком в руках. «Смотри, — сказал он ему. — Теперь мы у Бога; здесь, наверху, ты попадешь в самый прекрасный сад, и твоя душа преисполнится радости, потому что Бог любит те­бя, вот поэтому и нет на небе больных цветов».

Любимой детской сказкой этой девушки была сказка Андерсена о Дюймовочке. Стоит провести сравнение ме­жду сказкой Андерсена, сказкой пациентки и ее пробле­мами. Но сначала приведем краткое содержание «Дюймо­вочки»:

В этой сказке одинокая женщина страстно мечтает о ребенке и получает от ведьмы ячменное зерно, из ко­торого вырастает прекрасный тюльпан. Когда он рас­пускается, в нем сидит маленькая девочка, ростом не больше дюйма, почему она и получает имя Дюймовоч­ка. Однажды ее похищает крот и хочет выдать замуж за своего сына. Однако с помощью рыбы ей удается спа­стись. После долгого опасного путешествия, во время которого происходит много приключений, она, нако­нец, попадает на спине ласточки в теплую южную стра­ну. Там в саду каждый цветок увенчан маленьким зам­ком «цветочного ангела». Дюймовочка выходит замуж за своего принца. На свадьбу она получает в подарок па­ру крыльев, чтобы, подобно остальным, перелетать с цветка на цветок.

В своей фантазии девушка бессознательно заимствует некоторые мотивы из своей любимой детской сказки. Пре­жде всего это мотив цветочного существа. В «Дюймовочке» это тюльпан, у пациентки — василек. Затем это тихий, еле слышный голосок, и, наконец, обе сказки содержат мотив полета и присутствия ангела. Различие, однако, состоит в том, что у Андерсена из цветка появляется человеческое или похожее на человека, существо, в то время как у пациент­ки сам цветок очеловечивается, то есть наделяется голосом и человеческими чувствами. Таким образом она остается в вегетативном состоянии, отчужденном от сознания. Не уди-

вительно, что она также не в состоянии осуществить кон­такт с садовником-лекарем, и ее голос остается не услы­шанным. Нежный голосок Дюймовочки, напротив, хорошо слышен окружающим и, кроме того, «еще она умела петь, о, так нежно и прекрасно, как еще никому не приходилось слышать». Люди и животные влюбляются в ее пение. В кон­це сказок оба персонажа попадают в другой мир, но Дюй­мовочка остается на этой земле и, выходя замуж, обретает собственную способность к полету, в то время как василек покидает землю и переносится на небо ангелом.

Если в обоих случаях цветочное существо понимать в качестве символа мира фантазии соответствующих авто­ров, то хорошо видно, что творческая фантазия поэта со­храняет контакт с миром. Истории и рассказы, порожден­ные его воображением, при всей их нежности и красоте, все же остаются в этом мире. В них речь идет об опас­ностях и приключениях, но не о том, чтобы постоянно оставаться погруженным в болезнь, сопровождающуюся опасным желанием вынуждать другого человека к любви и заботе о себе. Сказка пациентки, в противоположность сказке поэта, очень ясно отражает ее в значительной сте­пени разрушенный внутренний мир, откуда следует ее не­способность говорить, вступать в отношения с другими людьми и ее тенденцию ускользнуть из этого мира в не­бесное царство своей фантазии, из которого уже ничего не сможет попасть наружу. Однако, несмотря на все это, ценно то, что с помощью сказки ей удается высказаться о существующих у нее стремлениях и конфликтах.Тем са­мым сказка ведет ее в область возможности излечения.

В качестве следующего примера всплывания сказочных мотивов в процессе формирования психических образов, или гештальтов, я хотел бы привести медитативные образы одного своего пациента. Способность испытывать состоя­ние, когда человек позволяет возникать внутри себя меди­тативным образам и сам активно участвует в происходящем, является очень сложным психическим процессом, по всей вероятности требующим определенной предрасположенно­сти. Во всяком случае, отнюдь не всем это удается, хотя до некоторой степени этот феномен поддается изучению; ме-

дитации можно обучить. Здесь речь идет не о так называе­мых мысленных кинофильмах, когда, при закрытых глазах, мимо пробегает череда образов, как в кино, но о настоя­щих событиях, которые Я переживает и претерпевает при участии всех органов чувств. В аналитической психологии это обозначается как «активное воображение»².

Пациент на аналитическом сеансе рассказал о сновиде­нии, в котором он, будучи в сопровождении двух товарищей или подруг на лугу, нашел очень большой круглый стеклян­ный диск около десяти сантиметров толщиной. Ему было мало толку от этого символа, и поначалу его идеи, возни­кавшие во время сеанса, никуда нас не привели. Однако это круглое стекло настолько его интересовало и притягивало, что дома он решил взять его в качестве объекта для меди­тации. На следующее занятие он принес это описание:

Я дважды начинал медитировать и концентриро­ваться на этом диске. В первый раз он превратился в большую круглую мраморную глыбу. Потом к ней при­соединился помост, на котором работали египтяне. Они высекали на мраморе иероглифы, которые я, однако, не мог прочесть. Потом глыба покатилась к лесу, находя­щемуся на заднем плане, становясь все меньше и мень­ше, и наконец скрылась. Потом она превратилась в большую желтую летящую змею. Я сам тоже находился в лесу, двигаясь без цели и ощущая сильное волнение. Потом я сел на змею и полетел на ней в Тибет, к мона­стырю. Возникло чувство отвращения. Я не хотел там оставаться и повернул назад. Я прекратил медитацию, чтобы вернуться к ней позже.

На этот раз диск превратился в медленно вращав­шийся земной шар, который сначала я наблюдал изда­ли. Он медленно приближался, в то время как я парил где-то над Африкой. Внизу лежал утренний туман, был солнечный день и передо мной снова был широкий лес. Я лежал в поле, уткнувшись носом в землю и разгляды­вал большого золотого жука. Тот пришел в движение, и я отправился за ним. Он привел меня к огромной пе­щере, вход в которую был закрыт каменными плитами. Когда я приблизился, они отошли в сторону. Я вошел и нашел там великих персонажей римской истории, со-

бравшихся на банкет. Один мужчина предложил мне зо­лотой бокал с красным вином. Потом пещера обруши­лась. Я снова был в поле и пахал. В плуг был впряжен удивительно красивый бык. После этого я сеял пшенич­ные зерна. Наконец мы с быком пришли к реке и оба из нее пили.

У пациента, очень рафинированного человека средних лет, речь здесь шла о проблеме его продуктивной дееспо­собности. Стеклянный диск, найденный им в сновидении и вызвавший медитативный процесс, напоминает о функ­ции стеклянного шарика в индийской сказке «Crystal-gazing», который в качестве «янтры» используется для то­го, чтобы сделать видимыми бессознательные содержания. Похожее сновидение, в котором этой цели служит драго­ценный камень, сообщает С. A. Meier³. Стекло напомина­ет о сказочном зеркале, в котором можно увидеть весь мир, символ, с которым мы встречались в первой из рассмот­ренных в этой книге сказок.

Затем возникают два потока образов, которые содер­жат вполне сказочные события. В первом из них пациент перенесен летающей змеей в монастырь, что, однако, ему явно не по вкусу, и он прерывает эту медитацию. Символ змеи также известен нам из первой сказки в качестве оли­цетворения глубокой инстинктивной силы. Здесь к нему прибавляется мотив полета, который также известен нам из сказки. В арабском цикле сказок «История о носиль­щике и трех дамах»⁴ в четвертой истории змея переносит героиню домой с уединенного острова, на который она вы­брошена кораблекрушением. Змея — это благодетельное демоническое существо, которое оказывается благодарным за оказанную прежде услугу. В медитации летающая змея соответствует сильному выбросу психической энергии в сторону интроверсии, которую означает монастырь как ме­сто, используемое в качестве символа полной отстранен­ности от внешнего мира и концентрации на внутреннем. Можно придерживаться разных мнений относительно то­го, является ли правильным решение пациента отказаться от этого предлагаемого бессознательным направления. Ка­кой выбрать путь, должен решить сам пациент. Здесь оче-

видно, что он опасается усиления отчуждения от мира. Тибет очень далек от нас, и безучастность буддийской мис­тики по отношению к сансаре (миру явлений) обычно чуж­да западному человеку. Вероятно, для пациента предпоч­тительнее попытка присоединения (AnschluB) к «первооб­разам» собственной культуры, что и происходит во второй медитации. Фауст также вынужден был прервать свою связь с духом земли, потому что она превышала его воз­можность постижения. Слишком великие видения часто приводят к психической инфляции, которая, с другой сто­роны, сопровождается полной безответственностью, хоро­шим примером чему является святой Николай фон Флюе (Nikolaus von Flue), позволивший своей жене и детям впасть в полную нищету⁵.

Итак, во второй медитации пациент уткнулся носом в землю, в чем можно видеть точную противоположность не­бесному полету змеи. Здесь он сначала видит золотого жу­ка, который, очевидно, представляет собой ведущий ин­стинкт и соответствует сказочному мотиву животного-по­мощника. Он приводит его к пещере, закрытой каменными плитами, которая при приближении открывается, что тоже является обычным сказочным мотивом.

X. фон Байт цитирует рассказ Паулуса Дья конуса (Раи-lus Diaconus), согласно которому король франков Гунтрам (умер в 1593 г.), устав на охоте, уселся отдохнуть под дере­вом. Он положил голову на колени своему спутнику, сво­ему верному слуге. Вдруг тот увидел, как изо рта короля показалось животное, похожее на змею, направилось к ис­точнику и напрасно старалось переправиться через выте­кавший из него ручей. Тогда он вынул из ножен свой меч и положил так, чтобы животное могло по нему прополз­ти. На другой стороне ручья оно скрылось в горной пеще­ре, а потом с помощью меча вернулось назад и вновь за­ползло в рот королю. Проснувшись, тот рассказал своему спутнику, что ему приснилось, будто он переправился че­рез реку по железному мосту, проник внутрь горы и уви­дел там кучу золота. Тут верный слуга рассказал королю о том, что он видел, а когда они вместе добрались до того места, куда вползала змея, то нашли бесчисленные сокро-

вища⁶. Очевидно, что здесь животное представляло персо­нификацию одной из частей психики короля.

Находящиеся в пещере римляне из медитации тесно связаны с существовавшей в то время у пациента пробле­мой. По профессии он был историком, и римская история в это время входила в сферу его профессиональных инте­ресов. Таким образом, здесь в медитации открывается до этого запертая и замкнутая в бессознательном связь с об­ластью его профессиональной деятельности. После того, как он выпил бокал вина, то есть вступил в связь с этой об­ластью, пещера вновь исчезла, и теперь он мог, вместе с бы­ком, символом человеческой силы и мощи, возделывать по­ле своей жизни, вновь ставшее плодородным. В соответст­вии с этим выводом в дальнейшем оказалось, что терапия с учетом такого пониманием содержания медитации при­вела к заметному ослаблению симптомов.

Согласно К. Г. Юнгу⁷, противоположность змеи и вола представляет собой противоречивость психической энергии как таковой. Эта энергия не только стремится наружу, яв­ляя собой волю к жизни и созиданию (вол), но также на­зад, внутрь, чтобы почерпнуть там силы для обновления жизни (змея). В нашем примере путь змеи отвергается, так как очевидно, что еще необходимо деятельное осуществле­ние жизненного строительства.

В конце своей книги мне хотелось бы поместить сказ­ку, написанную пациентом сорока одного года. Он стра­дал от сильного расстройства чувств (Gefuhlskonflickt), при­чин которого сам не мог понять и объяснить. В течение нескольких недель это расстройство увеличивалось, так что, несмотря на все усилия, ему не удавалось сосредото­читься на своей работе. Наконец спонтанно возникла эта фантазия, вызвавшая у него потребность обработать ее и записать. После этого наступило заметное облегчение. Хо­тя проблема не была решена, все же напряжение, препят­ствовавшее его работе, снизилось. В персонажах рассказа отчетливо персонифицированы его собственные характер­ные стремления и имеющийся в это время конфликт, а также поиск возможности его разрешения, ему самому еще неясного. Вскоре (спустя несколько дней) после того, как

эта история всплыла в сознании, она была обработана и записана. По моему мнению, она может послужить хоро­шим завершением нашего путешествия по сказочной стра­не, пребывающей в душе человека.

Давным-давно и еще за сто лет до того в деревне, что расположена была неподалеку от столичного горо­да Цунтрапеза, жил на берегу моря юноша. Отец его был кузнецом, но сын был не слишком силен, да к тому же расположен к мечтаниям, и потому предпочел писать картины, которые время от времени покупали богатые горожане. Зарабатывал он этим немного и потому жил в простой хижине со своими пернатыми друзьями, во­роном Якобом и совой Мандой. Якоба юноша нашел однажды в лесу под деревом, должно быть, птенец, по­хожий в то время на пищащий пучок перьев, выпал из свитого на этом дереве гнезда. Юноша взял его в дом, выходил, а после того, как птенец вырос и мог уже сам о себе позаботиться, он добровольно остался у юноши и стал ему верным другом. Манда, сова, попала к нему два-три года спустя и была тогда уже взрослой птицей, а случилось это так: мышь, за которой она охотилась, скрылась под половицами дома, и сова стремглав бро­силась за ней. Однако за несколько дней до этого ху­дожник натянул перед домом тонкую проволоку для ог­рады, и, на свое несчастье, птица, не заметив ее, нале­тела на эту проволоку. В результате на следующее утро он нашел ее лежащей со сломанным крылом перед сво­ей дверью. Юноша взял сову в дом, наложил ей на кры­ло шины и заботился о ней до тех пор, пока она вновь не стала здоровой. В благодарность сова тоже осталась у него, и так они жили втроем счастливо и весело в ма­ленькой хижине на берегу моря. Счастливый случай по­мог им хорошо понимать друг друга, а произошло это так: однажды волны вынесли на берег старый сундук, и художник нашел в нем несколько книг, принадлежав­ших перу знаменитого доктора Дулитла, занимавшего­ся лечением животных, и среди прочего там оказался полный лексикон птичьего языка. Конечно, наш худож­ник прилежно его изучил и вскоре смог вести беседы с вороном Якобом и совой Мандой. Так он узнал о том,

что Манду, собственно, звали совсем не Мандой, а Амандой. Когда она налетела на проволоку, у нее не только сломалось крыло, но из-за сильного удара из ее имени выпала эта первая гласная, и все дальнейшие поиски, которые вместе с ней вели юноша и ворон, не помогли ей отыскать потерянную А. Манду это очень огорчало, потому что именно А ей особенно хотелось иметь, и порой она с завистью косилась на Якоба (Ja-kob), с которым такого не могло произойти, потому что обе свои гласные он заботливо укрыл между согласны­ми. Правда, со временем она утешилась тем, что в ее имени все же остались две другие «А».

Все было бы хорошо, если бы страну, в которой они жили, не постигло уже давно ужасное бедствие, а произошло это так: королевская дочь, юная, прекрас­ная и очаровательная принцесса, по никому не извест­ной причине потеряла свою тень и с тех пор стала со­вершенно удивительным существом. У себя в королев­ском дворце она не могла терпеть ничего, что хоть немного было связано с грязью или не содержалось в образцовом порядке, и из-за этого она целыми днями старалась удалить каждую пылинку, если только где-ни­будь ее находила. Это заходило так далеко, что старый слуга однажды был поражен, увидев, как в огромном коронационном зале с многочисленными коврами она удаляет с каждой ворсинки пылинки и укладывает их рядами, как солдат личной гвардии. Сколько-нибудь разумной работой она вообще не могла заниматься. И хотя это очень ее огорчало, плакать, однако, она тоже не могла, равно как и смеяться, так как это привело бы в беспорядок ее косметику или ее прическу, кото­рой она ежедневно посвящала немало часов, заботясь о том, чтобы каждый волосок находился на отведен­ном ему месте. Так же обстояло дело и с одеждой, ни одно платье она не могла носить сколько-нибудь дол­го, и переодевалась, как только оно хоть чуточку пач­калось. Потребность ее в обуви была так велика, что ее отец, старый король, завел собственную королев­скую обувную фабрику, потому что покупать столько обуви было бы слишком дорого. Некоторые злонаме­ренные люди в государстве, например, социалдемо­-

краты, не верили, что она так поступала из-за страха перед грязью, и называли ее за спиной модной кук­лой, гордой и тщеславной, однако это было совсем не так. Во всем свете не найти было никого скромнее и смиреннее принцессы, ведь она исполняла каждое же­лание своего отца, а также и всех прочих людей, кото­рых любила, и все происходящее причиняло ей боль, однако она никогда не жаловалась старому королю. Кроме того, она странным образом не могла выносить запах собственного тела, хотя он совсем не был плох, и каждое утро приказывала своей камеристке выливать на нее целый флакон духов. Некоторые слишком чув­ствительные люди падали в обморок, если им прихо­дилось долгое время находиться с ней в одном поме­щении, и их надо было выносить оттуда. Однажды принцесса покачала головой, глядя на это, но больше не осмеливалась так поступать, потому что после это­го вместо 756 волосков с левой стороны от ее пробора оказалось 758, и горничной понадобился целый час, чтобы отыскать и вернуть на место два лишних волос­ка. У принцессы было много женихов, добивавшихся ее руки, но всем им она предлагала попытаться вер­нуть ей ее тень, которая должна находиться на дале­ком острове, и все они отправлялись туда, но никто не возвратился. Это очень огорчало девушку, а так как, будучи юной принцессой и наследницей, она олице­творяла плодородие и рост в государстве, то плохо об­стояли дела и во всей стране. Деревья больше не при­носили плодов, колосья на полях были пусты, а вме­сто крупных картофелин вырастали только жалкие корешки, которые нельзя было употреблять в пищу.

Так как все вокруг вздыхали и терпели нужду, наш молодой художник тоже вздыхал и терпел нужду, пото­му что горожане больше не могли покупать его карти­ны, ведь они должны были тратить слишком много де­нег на покупку зерна за границей. Манду, сову, это так огорчало, что однажды ночью она тайком полетела во дворец в спальню принцессы, потому что надеялась что-нибудь там разузнать. Ей повезло, так как принцесса имела обыкновение разговаривать во сне, и таким об­разом Манда кое-что узнала уже в первую ночь. После

этого она каждую ночь летала туда, к спящей принцес­се, и когда провела так семь раз по семь ночей, узнала всю историю и рассказала ее молодому художнику.

До своей болезни принцесса была веселой молодой девушкой, которая к тому же была очень любопытна. Однажды ночью, когда она долго не могла заснуть, она поднялась с постели и прошлась по комнатам дворца. Тут она услышала доносящийся снизу, из погреба отда­ленный шум, казалось, будто сразу говорит множество людей. Любопытство заставило ее спуститься по лест­нице в погреб, и там она обнаружила, что из дверной щели запретной комнаты падает луч света и слышен шум. Эту комнату оставил запертой еще дедушка ста­рого короля, потому что в ней водились привидения. В прежние времена короли Цунтрапеза еще не были та­кими культурными и благонравными людьми, как сего­дня. Это были дикие молодцы, которые бродили по ле­су в медвежьих шкурах, пили много ячменного пива, по­стоянно дрались и грубо шутили с девушками. Даже отец принцессы в юности был замечен в подобных ве­щах. И эти-то молодцы, которые не могли успокоиться после смерти, устраивали во дворце по ночам свои гру­бые игры. Наша любопытная принцесса приблизилась к двери и кое-что разглядела сквозь замочную скважи­ну, правда, совсем немного, и вдруг дверь распахнулась и оттуда вышел ужасный старик с всклокоченной боро­дой и налившимся кровью глазами. В руке он держал большой острый нож, зловеще блестевший в свете го­ревших в зале свеч. Он схватил дрожащую маленькую принцессу и закричал: «Ну, кого же мы поймали?» От страха принцесса не могла отвечать и едва выговорила свое имя. Но как только Змеиный Князь, так называли этого человека, услышал ее имя, он пронзительно захо­хотал и воскликнул: «Если ты не хочешь, чтобы я ут­ром рассказал твоему отцу, как ты непристойна и лю­бопытна и как ты вынюхивала что-то в запертой ком­нате, ты должна мне что-нибудь подарить». «Все, все что у меня есть, я подарю тебе, — взмолилась принцесса. — Я сейчас же уйду отсюда и принесу тебе мою любимую куклу». Тут злодей снова захохотал и закричал: «Мне не нужна твоя кукла, можешь оставить ее себе, я хочу по­-

лучить твою тень». «Мою тень? — удивилась принцес­са. — Но как же ты сможешь ее получить?» «Так», — от­ветил он и резко взмахнул своим острым ножом у ее пя­ток, одним движением отделив тень. После этого он опять громко расхохотался, взял тень под руку и скрыл­ся с ней, не забыв запереть за собой дверь. Принцесса же печально и смущенно прокралась обратно в свою комнату, и с тех пор ее больше никто не видел веселой. Она пребывала в страхе, оттого что каждую ночь ей снился злодей, угрожавший ей ножом, так что она с криком просыпалась в холодном поту. «Может быть, она употребляла столько духов, — заметила Манда, которая была очень практична, — потому что потела от страха?» Но тут же поправила себя и сказала: «издавала запах», потому что слово «потеть» не подходит для принцессы. «И куда же Змеиный Князь увел тень принцессы?» — спросил художник. Манда знала и это, дело в том, что принцесса прочитала однажды в старых хрониках, что жилище Змеиного Князя находится на далеком морском острове, в глубокой подземной пещере, и к этому-то острову она и посылала теперь всех женихов, которые к ней сватались.

Когда молодой художник услышал эту историю, он побледнел от гнева и ярости, потому что хоть он и был очень мечтателен, но, однако, обладал сильными чув­ствами. Вся его кровь пришла в волнение, а его сердце так громко стучало в груди, что еле слышавшая вдова пономаря, жившая за два дома от него и ужинавшая у себя за столом, крикнула: «Войдите!», потому что ей по­казалось, будто кто-то стучит в дверь. И тогда он решил испытать свое счастье и попытаться вернуть принцессе ее тень.

Когда на следующий день он прибыл ко двору, ко­роль был слегка удивлен, увидев этого необычного же­ниха. Одет он был отнюдь не в шелка и бархат, напро­тив, на куртке его видны были заплаты, и даже брюки были аккуратно заштопаны. Он не мог прибавить прин­цессе славы и величия и не только не принес богатых подарков, но даже попросил у старого короля денег, что­бы купить билет третьего класса для путешествия к ост­рову. Ведь в последнее время его картины продавались

 

совсем плохо, а плыть зайцем казалось ему неблагород­ным. Старый король глубоко вздохнул, но поскольку нужда была слишком велика, а никто из прежних же­нихов еще не вернулся, он дал молодому художнику свое благословение и деньги на билет третьего класса.

В тот же день художник со своими друзьями, Яко­бом и Мандой, отправился в путь из гавани Цунтрапе-за. Перед этим он ненадолго зашел в дом отца и, вспомнив одну слышанную в детстве сказку, решил, по­добно герою этой сказки, сковать себе три железных кольца, чтобы заключить в них свое сердце, потому что он полагал, что это ему пригодится. Ведь от гнева его сердце так сильно стучало в его груди, что встречные оборачивались на него, пока он не надел свои желез­ные кольца.

Сорок дней плыл корабль к острову по многочис­ленным дальним морям и, наконец, приплыл к остро­ву, на котором жил Змеиный Князь с принцессой-те­нью Незадолго до того, как они высадились на остро­ве, Якоб полетел вперед на разведку. Таким образом, еще до того, как он ступил на остров, художник уже знал, что тень принцессы жила в небольшом замке, который был выстроен в долине между горой, на скло­нах которой рос виноград, и оливковой рощей. С пол­ными чувственными губами и длинными кроваво-крас­ными ногтями, она была прекрасна мрачной ослепи­тельной красотой. До глубокого полдня она обычно спала и вообще, в отличие от своей светлой сестры, была чрезвычайно ленива, почти весь день она лежала на диване, курила много сладких сигарет, а ночью, как рассказывали в тех местах, выпив вина, она скрыва­лась внутри горы, где жил Змеиный Князь. С мужчи­нами же и юношами, которые прибывали на остров, чтобы ее освободить, происходили чудовищные вещи. Каждого из них встречала она очень приветливо. «Здравствуй, милый, — обычно говорила она, — чему я обязана твоим посещением?» Когда он отвечал, что прибыл, чтобы увезти ее с острова, она делала вид, что согласна. «Но, — так говорила она, — только в ночь, когда один год приходит на смену другому, могу я по­кинуть остров и последовать за тобой. До тех пор ос-

тавайся здесь у меня, и мы вместе проведем оставшее­ся время». И неразумные женихи оставались у нее, по­зволяли ей подавать сладости и лакомства и пили опь­яняющие напитки. Ее мрачная красота днем делала их такими неразумными и слепыми, что они уже плохо соображали, что делают, а когда наступал вечер, она вела каждого в богатые спальные покои, натирала ма­зями и благовониями и обещала, что ляжет рядом и будет ласкать и целовать его всю ночь. Сама же клала в постель опьяненному и ослепленному страстью по­сланцу принцессы большую резиновую куклу, каких да­ют детям для игры, и кукла эта пищала, когда на нее нажимали. Но сама она исчезала и спешила к Змеино­му Князю, где оставалась до утренней зари. Для по­сторонних было очень комично наблюдать, как бед­ный жених всю ночь лежал с резиновой куклой в руках, ласкал и целовал ее, разговаривал с ней и радовался каждый раз, когда она пищала, потому что принимал этот писк за слова любви и обещания. Так повторя­лось каждую ночь, в то время как днем темная прин­цесса становилась совсем другими существом. Она больше не бывала с ними приветливой и дружелюб­ной, напротив, бедняги должны были целый день за­ботиться только о том, чтобы исполнять все ее прика­зания. Она заставляла их натирать полы, запрягать ка­рету, в которой она ехала развлекаться, в то время как они должны были без устали работать в саду, в пути же она обращалась с ними как со своими лакеями. Однако когда приходил срок, назначенный для возвра­щения домой, в ту самую ночь, когда один год сменя­ет другой, она никому неведомым способом превра­щала их в животных. Эти животные бродили по ост­рову, влача самое жалкое существование, и никто не мог положить конец этому бесчинству, потому что ве­лико было могущество старого хозяина горы. Змеино­го Князя.

Например, один принц был превращен ею в петуха. До этого он был очень тщеславен, любил пышность и титулы и бегал за каждой юбкой. Ни одна девушка у не­го во дворце не чувствовала себя с ним в безопасности. Теперь он был петухом, и как таковой он великолепно

 

кукарекал, заглядывал в чужие курятники, флиртовал там с курами и дрался с другими петухами, пока, нако­нец, жена бургомистра, не поймала его и не посадила в клетку. Она была женщиной строгих нравов, которая, будь ее воля, запретила бы спариваться даже комнатным мухам. Другой принц, очень юный, был превращен в со­баку, вислоухую и пускающую слюни, и должен был в течение многих дней выть и скулить перед дверью зам­ка, скрестись у порога и причитать так жалобно, что это могло бы растрогать камень, пока наконец не прибыла его старая мать и не увела его на веревке. Наконец, третьего принцесса-тень превратила в селезня, который непрестанно плавал по пруду, при этом он был так ув­лечен своим гоготанием, что ему было некогда искать корм, и он жил лишь парой хлебных крошек, которые иной раз из скуки бросала ему принцесса.

Так обстояли дела на острове. После того, как юный художник узнал об этом от Якоба, он поблаго­дарил Бога, что ему пришла в голову мысль о кольцах, в которые заключил он сердце, потому что иначе оно могло бы разорваться. Потом же он впал в глубокое раздумье и решил прежде всего ни в коем случае не жить у принцессы в замке, а также не брать ничего из ее кушаний и напитк