Цивилизационный анализ как синтез веры, почвы и крови

В постсоветский период постепенно утверждается новая парадигма — цивилизационная. Цивилизационный анализ пришел в геополитику из культурологии, где успешно развивался в течение двух предшествую­щих столетий. Для методологии цивилизационного анализа ключе­вым является понятие «цивилизация». Эта категория появилась в со­циально-политических исследованиях еще в XVIII в. и первоначально означала «триумф и распространение разума не только в политичес­кой, но и моральной и религиозной области», просвещенное общест­во в Противовес дикости и варварству, прогресс науки, искусства, сво­боды и справедливости и устранение войны, рабства и нищеты. Цивилизация означала в первую очередь идеал и, в значительной сте­пени, идеал моральный¹.

Постепенно многие исследователи начинают относить к цивили­зации целые страны и народы в их развитом состоянии, и слово «ци­вилизация» впервые употребляется во множественном числе, что го­ворит о признании многообразия в цивилизационном развитии народов. Ф. Гизо пишет «Историю цивилизации в Европе» (182.8), за­тем — «Историю цивилизации во Франции» (1830). Р. Бокль публику­ет «Историю цивилизации в Англии» (1857—1861).

Пальма первенства в использовании цивилизационного анализа в геополитике по праву принадлежит русскому ученому Н.Я. Данилев­скому (1822—1885), написавшему известную работу «Россия и Евро­па» (1869). Собственно, Данилевский и разработал цивилизационную парадигму как геополитический метод, обратив внимание на то, что притяжение культуры является решающим в сфере геополитики. Да­нилевский полагал, что каждая цивилизация основана на какой-то исходной духовной предпосылке, «большой идее», «сакральной цен­ности» или первичном символе, вокруг которых в ходе развития фор­мируются сложные духовные системы, а вслед за этим и материальная оболочка в виде государств, государственных объединений и союзов.

¹ Принято считать, что понятие «цивилизация» ввели в оборот французские и анг­лийские просветители. Французский историк Л. Февр утверждает, что слово «цивили­зация» было впервые употреблено во французском тексте в 1766 г., в английском — в 1773-м. См.: Февр Л. Цивилизация: эволюция слова и группы идей // Бои за историю. М., 1991. С. 242-247.

Особое значение имеет выдвинутая им идея «всеславянского союза» как творческого цивилизационного синтеза, способного сыграть важ­ную роль в российской геополитике.

В дальнейшем цивилизационную парадигму развивали такие изве­стные ученые, как А. Тойнби, П.А. Сорокин, О. Шпенглер. Они под­черкивали важную роль религии в формировании цивилизационной идентичности. В их работах цивилизации предстают как особые типы человеческих сообществ, создавших уникальные формы религии, архитектуры, живописи, нравов, обычаев. И эти социокультурные притя­жения — вера, почва и кровь — для народов, принадлежащих к одной цивилизации, являются более значимыми, чем любые экономические или политические выгоды в ситуации геополитического выбора.

С позиций цивилизационного анализа в XXI в. расклад сил на гео­политической карте мира будет определяться принадлежностью к ос­новным мировым цивилизациям. Большинство исследователей в со­временном мире выделяют пять сложившихся цивилизаций:

•западное общество, объединенное западным христианством;

•православно-христианское или византийское общество, распо­ложенное в Юго-Восточной Европе и России;

•исламское общество — от Северной Африки и Среднего Востока до Великой китайской стены;

•индуистское общество в тропической субконтинентальной Ин­дии;

•конфуцианско-буддистское общество стран Азиатско-Тихооке­анского региона.

Таким образом, цивилизационный анализ в геополитике направлен на активизацию в сознании исследователей древней сакральной триа­ды: вера, почва и кровь, которая и сегодня многое может объяснить в притяжении и отталкивании государств и народов на геополитической карте мира. И здесь необходимо коснуться интерпретации цивилиза­ционной парадигмы в геополитике С. Хантингтоном, которая вошла в современный дискурс как теория «столкновения цивилизаций».

Модель «столкновения цивилизаций» Хантингтона основана на том, что международная система, прежде состоящая из трех блоков («первого», «второго» и «третьего» миров), сегодня перестраивается и превращается в новую систему, состоящую из восьми главных циви­лизаций — западной, японской, конфуцианской, хинди, исламской, православно-славянской, латиноамериканской и африканской.

Хан­тингтон убежден, что состязающиеся силовые блоки в будущем ста­нут отличать принадлежность к этим цивилизациям (а не к нациям и не к идеологиям, как было прежде): «...в конечном счете для людей важна не политическая идеология или экономические интересы. Ве­ра и семья, кровь и убеждение — это то, с чем люди себя идентифици­руют и за что они будут биться и умирать. И поэтому столкновение цивилизаций заменит «холодную войну» как главный фактор глобаль­ной политики»¹.

Различные цивилизации, с его точки зрения, вырабатывают разные культурные ценности, которые гораздо труднее примирить, чем кон­фликт классовых идеологий. «Бархатный занавес» культуры у Хантингтона разделяет народы значительно сильнее, чем «железный занавес» идеологий в период «холодной войны». Дело в том, что Хантингтон считает культурную приверженность людей первобытной, подсознательной, исконной. Он хочет, чтобы мы поверили, будто ци­вилизационный выбор строго ограничен традиционными ценностями данной культуры. Соединяя воедино цепочку «вера — семья — убежде­ние — кровь», он подчеркивает, что культурные ценности неразрывно связаны с этнической и конфессиональной идентичностью. И по­скольку религиозные и этнические противоречия сложно свести к компромиссу («речь идет о том, что дано и не подлежит изменениям»), конфликт неминуем и столкновения неизбежны.

Фундаменталистское понимание цивилизационной идентичности становится веским аргументом в пользу «неразрешимости» цивилизационных противоречий в современном мире. Например, западные идеи индивидуализма и демократии сталкиваются с религиозными верованиями незападных народов. Но даже если это так, то возника­ет вопрос: почему несовместимые культурные ценности должны вы­зывать политические и военные столкновения?

Хантингтон пытается доказать, что современные цивилизации — это гомогенные образования, разделяющие единые исконные куль­турные ценности. И потому общества, которые объединились в силу исторических или идеологических причин, но разделены цивилизационно, либо распадаются, как это произошло с Советским Союзом, Югославией, Боснией-Герцеговиной и Эфиопией, либо испытывают огромное напряжение. Но современная культурная антропология оп­ровергает такой примитивный взгляд на проблему.

¹ ffantington S. If not Civilizations, What? // Foreign Affairs. Nov. — dec. 1993. Vol. 72. No. 5. P. 187.

Вопреки представлениям адептов «монолитности» каждая цивили­зация состоит из гетерогенных начал, именно они образует источник ее динамики. Внутреннее разнообразие является залогом повышенной жизнестойкости и адаптируемости. Проблема цивилизационной самоиндентификации — это проблема высокосложных, рафинированных и чрезвычайно хрупких синтезов в области культуры. Мировые рели­гии объединяют каким-то высшим нормативным кодом множество подвластных им этнокультурных локусов. Но при формировании этих религий в прошлом видную роль играл межконфессиональный диалог, о чем свидетельствует современное сравнительное религоведение. Многие цивилизации являются поликонфессиональными, их питает напряженная энергетика разных религиозных полюсов: католическо­го и протестантского (Запад), православного и мусульманского (Рос­сия), буддистского и конфуцианского (Тихоокеанский регион).

Каждая цивилизация характеризуется устойчивым плюрализмом этнокультурных миров, что также служит источником ее динамизма. Мировое сообщество сегодня состоит примерно из 180 государств, и только 15 из них можно назвать нациями в том смысле, в котором большинство людей считает себя имеющими общих предков и куль­турную идентичность. Для государств естественно быть многонацио­нальными, до 40% населения в таких государствах могут относиться к пяти или более четко выраженным нациям. Почти в трети случаев самая многочисленная нация не составляет большинства в государ­стве. И если это типично для многонациональных государств, то тем более характерно для цивилизаций. Многие страны сегодня находят­ся одновременно внутри одной цивилизации и состоят из множества цивилизаций.

Сочетание гетерогенных этнических начал таит в себе немалые опасности. Разнородные цивилизационные основания даже в ходе длительного времени не сливаются в нечто единое, а образуют гибкие сочленения, поддержка которых требует творческих усилий, направ­ленных на обновленце прежних способов синтеза. Столкновение раз­нородных начал и их новая гармония являются пружинами драмы, называемой человеческой историей. Новое поколение нуждается в моральном обновлении цивилизационных синтезов, что требует вы­свобождения духовной энергии, активизации творческих возможнос­тей. Но при этом всегда существует соблазн упрощения. Слабые ха­рактеры и примитивные умы, не способные осилить напряженную энергетику интеллектуальных синтезов, тяготеют к процедурам ли­нейного упрощения и выравнивания. Иногда им вторят взыскующие экзотики примитивизма интеллектуалы. Так рождаются опасные мифы претендующие на новые «цивилизационные прозрения».

Хан­тингтон считает, что традиционные ценности каждой культуры неиз­менны и незыблемы, а люди привержены им первобытно и подсозна­тельно Но современные антропологи рассматривают культурные традиции и ценности как перманентно развивающиеся явления, ко­торые постоянно включены в процесс социального и культурного цивилизационного строительства.

Антрополог К. Аурих справедливо подчеркивает, что культурные ценности и традиции «были однажды изобретены и вновь изобрета­ются были однажды воспроизведены и вновь воспроизводятся в со­ответствии со сложными условиями исторической практики».

Культурный материал цивилизаций настолько богат, многообразен и противоречив, что может быть использован в разных исторических условиях для создания широкого разнообразия альтернативных «цен­ностей» Процесс образования культурных ценностей обусловлен не столько традициями, сколько потребностями времени и условиями, в которых развивается культура. Антрополог Н. Харрис пишет: «культу­ра - это не какая-то внешняя смирительная рубашка, это многослой­ная одежда, и отдельные ее слои человек может сбросить и сбрасыва­ет если они начинают мешать движению»².

Любое политическое определение культурных ценностей отражает выбор сделанный современными политическими лидерами в ответ на возникшие проблемы. Давайте проанализируем, в чем заключает­ся феномен современного исламизма. В значительной степени это яв­ление XX в Конечно, исламисты используют культурный материал, относящийся ко времени пророка Мохаммеда. Но те обычаи и тради­ции которые отбираются исламистами для оживления национальной культуры, зависят не от диктата древних устоев, а от понимания роли и значения этих традиций в современных условиях. Другая часть культурного материала - совершенно новая, она отражает сегодняш­ние достижения исламского мира: огромные доходы нефтяных ком­паний, экономические, политические, военные реалии.

Сырой материал культурных традиций всегда использовался и бу­дет использоваться политиками для обоснования своих целей. Поэто­му процесс формирования культурных ценностей продолжается в на­стоящее время, как и тысячелетия назад. Возможность «столкновения цивилизаций» во многом зависит от осознанного выбора политичес­кими лидерами и элитами своего ответа на вызов других культур.

1 Foreign Policy. 1994. No. 96. P. 114.

² Ibid. P. 117.

Одновременно хочется подчеркнуть, что современная политичес­кая конфликтология справедливо считает, что конфликты на почве чисто культурных ценностей разрешаются значительно легче, чем экономические или идеологические. С. Хантингтон ошибочно на­стаивает на неразрешимости последних конфликтов. Взаимное признание, терпимость значительно легче продемонстрировать, чем по­ступиться материальными интересами. Как остроумно замечают американские конфликтологи Р. Рубинштейн и Ф. Крокер, «хинди и мусульмане в Индии обычно не воюют друг с другом из-за того, что одни любят коров, а другие их едят»¹. Главным препятствием на пути к миру между ними являются те социально-политические условия, при которых и те, и другие верят, что смогут выжить только за счет другого.

Культурные противоречия обостряются, когда в рамках существую­щей политической системы невозможно удовлетворить основные че­ловеческие потребности для всех и начинается борьба за индивидуаль­ное и коллективное выживание. Многие современные конфликтологи (Дж. Бартон, П. Сайтес, уже упомянутые Р. Рубинштейн и Ф. Крокер) считают, что наиболее опасные политические конфликты генерируют­ся не столкновением ценностей, а именно неспособностью существу­ющих систем удовлетворить основные потребности людей. Ни для ко­го не секрет, что в современном мире основные сражения происходят не вокруг культурных идеалов, а в среде экономических интересов, идет борьба за рынки сбыта и источники сырья.

Действительно, можно ли всерьез говорить о том, что африкан­скую или исламскую цивилизации объединяют общие культурные ценности, которые сильнее противоречий между отдельными страна­ми, входящими в состав цивилизаций? Современный мир полон внутрицивилизационных конфликтов. И военные столкновения в Африке и Латинской Америке вряд ли можно будет остановить в бу­дущем, апеллируя к общности культуры.

Весьма спорным представляется тезис о том, что усиление межцивилизационных контактов однозначно ведет к росту цивилизацион-ного самосознания, а это, в свою очередь, обостряет «разногласия и враждебность». На наш взгляд, взаимодействие между цивилизация­ми — это сложный, неоднозначный, нелинейный процесс, в результа­те которого при определенных обстоятельствах действительно возможно усиление роста цивилизационного самосознания и обост­рение межнациональных противоречий. Но достаточно часто проис-

¹ Ibid. P. 127.

ходит и другое: возрастает взаимопонимание и сотрудничество и даже процесс сближения цивилизаций. Например, в XIX—начале XX в. Мексика идентифицировала себя через противоречия с США, а сего­дня она активно сотрудничает с ними, участвует в НАФТА — Северо­американской зоне свободной торговли, и даже стремится сблизить свою культуру с североамериканской.

Многие оппоненты Хантингтона справедливо указывают на то, что рост религиозного самосознания нельзя однозначно воспринимать как источник повышенной конфликтности в современном мире. Пробле­мы фундаментализма сильно преувеличиваются западной обществен­ностью. Исламский фундаментализм — это скорее жупел для Запада, в памяти которого сохранились татаро-монгольские и мусульманские набеги. В действительности феномен исламского фундаментализма — это свидетельство не столько возрождения ислама, сколько его паники и замешательства, может быть, даже ощущения вины за стирающиеся границы с другими цивилизациями. Помимо этого, нельзя забывать и о миротворческой роли церкви в современном мире.

Вызывает возражение утверждение Хантингтона, что «экономиче­ский регионализм может быть успешным, только если он коренится в общности цивилизаций». На деле братские узы поддерживаются тог­да, когда это выгодно, в противном случае о них забывают. Многие современные региональные экономические союзы являются межцивилизационными: НАФТА объединяет США, Канаду и Мексику; вос-точноазиатский экономический блок — Японию, Китай, Гонконг, Тайвань, Сингапур. Если следовать логике Хантингтона, то синдром «братских стран» означает, что нации в будущем станут сражаться за цивилизационные связи и верность культуре. На деле они скорее бу­дут спорить о своей доле на рынке, учиться конкурировать в рамках

мировой- экономики.

В целом концепция Хантингтона очевидно направлена на то, чтобы доказать мировой общественности, что центральной осью геополитики в будущем станет конфликт между Западом и другими цивилизациями. «Запад против остального мира» — этот красноре­чивый заголовок одного из разделов его статьи весьма подходит для названия ее в целом. Идеологический подтекст выступления автора очевиден: сплотить западный мир, дать ему новую консолидирую­щую идею.

Культурные ценности вполне могут стать основой для политичес­кой мобилизации масс. Чаще всего это происходит в ответ на действия экзогенных факторов, когда существует агрессивный вызов других культур. Проблема заключается в том, чтобы не спровоцировать такую ситуацию.

Как справедливо отмечают американские конфликтологи Рубинштейн и Крокер, «призыв Хантингтона к глобальной защите ин­тересов Запада от других соревнующихся цивилизаций представляет собой худший вариант самоосуществляющегося прогноза»¹.

Концепция «столкновения цивилизаций» уводит геополитиков от перспективы разрешения международных конфликтов в сторону од­нозначной конкуренции и противостояния. Опасность такого подхо­да очевидна. Вопрос необходимо перевести в принципиально иную плоскость: цивилизационный анализ в геополитике должен стать ос­новой диалога цивилизаций.