География человека Видаль де ла Блаша

 

Поль Видаль де ла Блаш (1845 – 1918 гг.). В. Блаш – основатель французской школы геополитики, где основной упор сделан на культурологические аспекты географии («география человека» - «поссибилизм»), занимающейся главным образом изучением воздействия географической среды на человека, в частности местных природных условий на историю данного района (теория локальных цивилизаций).

Методология его исследований базируется на традициях французской школы географической и исторической мысли («школа анналов») и критическом пересмотре политической географии Ф. Ратцеля. Эта черта – явная или скрытая полемика с концепцией Ф. Ратцеля – является характерной для французской геополитики в целом. Если в центре концепции Ф. Ратцеля понятия: «пространство», «чувство пространства», «законы жизненного пространства», «государство, как пространственный организм», то В. Блаш в центр своей концепции поставил человека, став основателем «антропологической школы» в политической географии.

В отличии от германской политической географии французскому исследователю был чужд географический фатализм. Он придавал основное значение воле и инициативе человека. В 1898 году он впервые выдвинул тезис о том, что человек так же как и природа может рассматриваться в качестве географического фактора.

Противостояние германской и французской научных школ отражала реально существующие противоречия между двумя государствами и их политическими интересами. В. Блаш считал, что Германия является единственным мощным европейским государством, геополитическая экспансия которого заранее блокируется другими европейскими государствами. Великобритания и Франция имеют обширные колонии на всех континентах; США не имеют противников на американском континенте и могут почти свободно продвигаться по всем направлениям; Россия захватила значительную часть Азии; и лишь одна из великих держав - Германия окружена со всех сторон и не может найти выход своей энергии. Такое положение Германии крайне опасно для всей европейской цивилизации, и поэтому необходимо упреждать усиление Германии. Тем более Германия представляет опасность для Франции, население которой и соответственно армия в два раза меньше, чем в Германии.

Такое отношение к Германии определяло геополитическое положение Франции, как государство, ориентированное на союзнические отношения с морскими державами и против континентального государства, хотя сама Франция по своим геополитическим характеристикам относится также к континентальным государствам. Позиция В. Блаша была не абсолютной среди французских геополитиков, так как существовало и противоположное германофильское направление (адмирал Ф.Лавалль, генерал Ш. де Голль).

В работе «Картина географии Франции» (1903 г.) он обращается к теории «почвы» Ф. Ратцеля, наполняя ее совершенно другим содержанием: «Отношения между почвой и человеком во Франции отмечены оригинальным характером древности, непрерывности… В нашей стране часто можно наблюдать. что люди живут в одних и тех же местах с незапамятных времен». Природу надо изучать лишь для того и в таком направлении, чтобы выяснить ее влияние на характер, нравы и потребности населения. В. Блаш считал, что Ф. Ратцель и его последователи явно переоценивают природный фактор, выдвигая его на первое место. Человек есть важнейший географический фактор наделенный возможностью выбора.

Поссибилизм. Критика чрезмерного возвеличивания пространственного фактора у Ф. Ратцеля привела к выработке новой геополитической концепции – «поссибилизма» («possibl» – возможный). Согласно этой концепции, политическая история имеет две составляющие – пространственную (географическую) и временную (историческую). Географический фактор отражен в окружающей среде, исторический в самом человеке. Политическая география принижает фактор человеческой свободы и историчности. Географическое пространственное положение народа или государства не данность, а потенциальная возможность, которая может актуализироваться и стать политическим фактором, а может не актуализироваться. Это во многом зависит от субъективного фактора, – человек населяющего данное пространство.

В 1917 году В. Блаш публикует работу – «Восточная Франция» посвященную проблеме спорных территорий по реке Рейн – Эльзас и Лотарингия. В качестве доказательства приводится воля французского народа выраженная в стремлении к общеевропейской унификации и централизации государства.

Политический либерализм он также объясняет через привязанность людей к почве и естественное желание получить ее в частную собственность. Для него общими идеями европейской цивилизации являются – власть народа, частная собственность и общественное согласие.

Лейтмотивом исследования В. Блаша был вопрос о том как инкорпорировать земли Эльзаса и Лотарингии во французскую и общеевропейскую жизнь. Он предлагает превратить эти земли в зону взаимного сотрудничества между Францией и Германией. Он рассматривает этот вопрос не с точки зрения ближайших задач, а пытается построить историческую модель развития единого общеевропейского геополитического пространства. Для того времени это была революционная мысль – когда во Франции господствовали идеи империализма и шовинизма и главным политическим и национальным лозунгом после окончания Первой мировой войны был: «Немцы заплатят за все».

 

1. Теория локальных образований

Общности людей и образы жизни. Центральным элементом концепции В. Блаша является понятие локальности развития цивилизации, основу которой составляют отдельные ячейки, очаги. Эти первичные клетки, элементы цивилизации представляют собой очень небольшие общности людей, которые складываются во взаимодействии человека с окружающей природой. В рамках этих относительно изолированных ячеек постепенно и самопроизвольно вырабатываются определенные «образы жизни».

«Ячейки», «первичные элементы, взаимодействуя между собой постепенно образуют ту ткань цивилизации, которая расширяясь постепенно охватывает все большие территории. Это взаимодействие не какой-то продолжающийся поступательный процесс, а отдельные вспышки, сменяющиеся катастрофами, регрессией. Столь же многообразны и противоречивы сами формы взаимодействия «первичных ячеек» цивилизации: от заимствования и слияния до почти полного уничтожения. Процесс взаимодействия затрагивает прежде всего северную полусферу от Средиземного моря до Китая. В рамках северной полусферы, особенно в западной и центральной Европе, действие первичных элементов происходило почти непрерывно и политические образования, сменяя друг друга, накладывались на ту или иную конфигурацию первичных очагов (микрокосмосов). Сближение и смешение этих разнородных элементов привело к образованию империй, религий, государств по которым с большей или меньшей суровостью прокатывался каток истории. Именно благодаря этим отдельным очагам теплилась жизнь в Римской империи, а затем в Западной и Восточной римских империях, в имперских государственных образованиях на Востоке – Сасанидов, персов. В обширных областях Восточной Европы и Западной Азии цивилизационный процесс нередко прерывался, возобновляясь несколько позже и частично.

Специфика Европы заключается в том, что здесь как нигде в мире в весьма близком соседстве друг от друга присутствуют самые различные географические условия: горы и моря, лесные массивы и степи, большие реки, текущие с юга на север и связывающие различные зоны, плодородные прибрежные почвы. Наиболее изрезанная морская линия побережья, а также во многом обусловленный этими условиями климат, не способствующий паразитизму, но и не столь суровый, чтобы парализовать энергию человека. Эти факторы в значительной мере привели к формированию на европейском пространстве самого большого многообразия отдельных культурных очагов, локальных сфер, небольших сообществ со своими «образами жизни», которые находились в постоянном взаимодействии. И при этом были достаточно устойчивы и подпитывали друг друга. Имитация, пример, заимствование, способность впитывать самые различные влияния стали основой динамизма и богатства европейской цивилизации, одной из характернейших ее черт.

Идеи локальности всегда остаются внутри всеобъемлющей целостности, хотя и не могут полностью ощутить эту целостность. В противовес шпенглеровскому абсолютному делению на изолированные, параллельно существующие культуры, следует указать на их эмпирически выявляемые соприкосновения, влияния, заимствования (буддизм в Китае, христианство на Западе и др.), которые по Шпенглеру ведут только к нарушениям и псевдоморфозам («химерам» у Л.Н. Гумилева), а в действительности указывают на лежащую в их основе общность.

Альфред Вебер относит культуры древности – египетскую, вавилонскую, китайскую, индуистскую к первичным, остающимся неисторическими, магически связанными культурами, которым противостоят вторичные, только на Западе существующие культуры. Основная идея, согласно которой производится деление на первичные и вторичные культуры, указывающая на реальность, тем не менее не представляется убедительной. «В период IX – VI вв. до н.э. три сложившиеся культурные сферы мира: переднеазиатско-греческая, индийская и китайская странным образом почти одновременно и, по-видимому, независимо друг от друга пришли к универсальным по своей направленности поискам в области религии и философии, к общим ответам и решениям. Начиная с этого момента, с Зороастра, иудейских пророков, греческих философов, Будды, Лаоцзы и Конфуция, здесь синхронно разрабатывались интерпретации мира и воззрения, которые будучи впоследствии развиты преобразованы, систематизированы, возрождены или трансформированы и реформированы, в ходе их влияния друг на друга составили в своей совокупности мировую религию и философскую интерпретацию истории человечества, к религиозному аспекту которой с конца этого периода, т.е. с VI в., ничего существенно нового добавлено не было».

Вебер описывает действительно глубокие изменения, которые произошли в это время в Индии и Китае и были по сути такими же радикальными, как и в Западной Европе. Однако он считает, что Азию отличает от запада господство «высшего неизменного начала». К. Ясперс в концепции «осевого времени» нащупал некую общность и взаимовлияние.

Восток и Запад. Употребление понятий «Восток», «Запад» в геополитике, как правило, не соответствует ни географическому местоположению («почве», «месторазвитию») тех стран, о которых идет речь, ни предыдущему социально-культурному содержанию. В древности Восток противостоял Западу, как рождение и жизнь противостоят смерти. Таким образом возникло как бы два социокультурных полюса – центры притяжения противоположных, действующих в космосе сил (две пространственные сверхсистемы). При этом равенства между ними не существовало: Восток был сильнее Запада, правая сторона сильнее левой, а мужское начало мироздания – выше и значительнее женского. Из этих базовых представлений вырастали пространственные идеи и образы отдельных культур.

Понятие о Востоке как особом географическом и социальном мире, противоположном западному, впервые возникло в Римской империи. Для античных греков существовала только противоположность между жарким, культурным югом и холодным, населенным воинственными варварами севером (современная Европа), чем и определялось первоначальное деление на части света. Аристотель все население мира, кроме эллинов («полисоцентризм»), делил на варваров Северной Европы, храбрых, но неспособных к развитию государственности и культуры, и культурных, лишенных мужества азиатов, между которыми центральное положение занимали эллины, жившие в стране, где климатические и географические условия благоприятствовали как сохранению мужества, так и развитию культуры, и поэтому предназначенные господствовать во вселенной. Александр Македонский подчинил переднюю Азию, часть Индии и Египет политическому и культурному влиянию эллинов и создал эллинистический социокультурный мир, в котором влияние востока на греков, особенно в государственном устройстве, иногда было сильнее, чем обратное влияние. Рим подчинил своему влиянию Европу и впервые опроверг мнение Аристотеля о неспособности европейских народов к культурному развитию. В те времена Европа была уже частью света, расположенной не на севере, а на западе от Азии. Географ Страбон (I в. нашей эры) отмечал благоприятные для развития культуры физико-географические и климатические особенности Европы, прежде всего Апеннинского полуострова. Римом же было создано превосходство над Азией и Грецией. Понятие Восток (Oriens) как административный термин иногда применялся по отношению ко всем областям бывшей державы Александра Македонского. И все же греко-римский мир в глазах римлян был единым. В этом смысле «востоком» были оставшиеся вне власти Рима области парфянского государства. Христианство, ислам, а впоследствии и гуманизм вновь изменили представления европейцев. Восточные языки сделались составной частью европейского образования. История Передней Азии и Европы рассматривалась в средние века как единое целое. До ХVII века в Европе господствовали библейские представления о четырех последовательных мировых империях:

- ассиро-вавилонской;

- персидской;

- греко-македонской;

- римской.

Христианством было создано отчуждение Европы от нехристианского (некатолического, непротестантского) Востока, но только гуманизм перенес это отчуждение на дохристианское прошлое.

Созданное в XVII веке деление мировой истории на древнюю, среднюю, новую привело к взгляду на восток как на мир, оставшийся в древности вне влияния греко-римской цивилизации, а в новое время – вне ее возрождения. Ряд исследователей считают, что история Дальнего Востока представляет картину развития социума, совершенно не зависимого от Запада, тогда как культура Европы и Ближнего Востока восходит к одним и тем же основам Здесь срабатывает «теория домино», Индия находится под влиянием Передней Азии, Китай – под влиянием Индии, Япония в свою очередь – под влиянием Китая. Дальний Восток может рассматриваться как особый социокультурный мир, гораздо более далекий от ближневосточного, чем последний от европейского. Несмотря на внешние влияния, ни в Индии, ни в Китае не было прерывистости в культуре, в то время как на Ближнем Востоке европейским ученым пришлось расшифровывать египетскую, ассирийскую и персидскую письменность. Очевидно, в этом ценность Дальнего Востока как теоретической модели. Изучение данной модели может дать материал для проверки и дополнения историко-пространственных закономерностей. «Господство над торговыми путями переходило от переднеазиатских к европейским и обратно, но всегда от эпохи финикийских мореплавателей до наших дней люди Запада сохраняли инициативу в своих руках. История не знает примера, чтобы выходцы из Индии и Китая сознательно стремились овладеть внешней торговлей западных стран, подчинить их своему экономическому и политическому влиянию».

Главным фактором прогресса является общение между этносами, культурами, цивилизациями и прежде всего «сверхсистемами». Прогресс и упадок отдельных социумов объясняются не столько их расовыми свойствами и религиозными верованиями, не столько даже окружающей их природой, сколько тем местом, которое они в разные периоды своей исторической жизни занимали в целокупном социокультурном пространстве. Культура выше цивилизации с точки зрения коммуникативности, но ниже с точки зрения единого социального пространства.

Линейность и цикличность. Культурные полюса – Восток и Запад – представляют собой две во многом противоположные сверхсистемы в культурных традициях, две различные системы пространственных координат, две мировоззренческих матрицы, два языка познания. Запад – это индивидуализм, рынок, демократия. Восток – это религиозность, духовность, коллективизм, этатизм. Но в таком виде отмеченные парадигмы можно обнаружить разве что на уровне локальных, замкнутых систем – общин, монастырей, орденов, мафий, партий.

Для геополитики главным является фиксация реальной противоположности, определение дуальности как основы развития социума, наличие общих точек соприкосновения.

Во всех странах дальневосточного региона преобладает циклическое восприятие мира. В отличие от Европы, где христианство сумело покончить с неоплатонической концепцией возвращения (движения по кругу), на Востоке не нашлось своего Святого Августина, который очень резко оформил свой отказ от цикличности: «По кругу блуждают одни нечестивцы». В силу различных причин буддизм, близко подошедший к пониманию неповторимости жизненных процессов, не смог проделать подобную работу. А конфуцианство впервые столкнулось с идеей линейно-поступательного развития лишь в XVII веке.

Территория и социум. Попытки найти непосредственную связь между физическим и социальным миром предпринимались неоднократно (Аристотель, Страбон, Монтескье и др.).

Ш.Л. Монтеcкье связь между властью и социумом устанавливает путем сопоставления размеров территории, где форма правления выглядит как характеристика социума в его целокупности:

- «Республика по своей природе требует небольшой территории, иначе она не удержится».

- «Монархическое государство должно быть средней величины. Если бы оно было мало, оно сформировалось бы как республика; а если бы оно было слишком обширно, то первые лица в государстве, сильные по своему положению, находясь вдали от государя, имея собственный двор в стороне от его двора, обеспеченные от быстрых карательных мер законами и обычаями, могли бы перестать ему повиноваться».

- «Обширные размеры империи – предпосылка для деспотического управления».

На основании вышеизложенных высказываний Монтескье можно сделать логический вывод: существует естественная связь между количественными характеристиками социума и формой правления. Как только территория государства превышает определенные размеры – деспотизм неизбежен. Правда, при этом исследователь окажется перед проблемой выборам между неизбежностью деспотизма и морально-этическими категориями. Как бы то ни было, Монтескье создает социальную морфологию в виде определенных количественных характеристик.

Общая теория локальности разрабатывалась Н.Я. Данилевским, О. Шпенглером и А. Тойнби.

Проблемой моделирования реал-пространства в целокупности и по отдельным странам занимались также Ф. Бродель, У. Хоскинс, Ст. Роккан (см. Ф. Бродель Что такое Франция? Пространство и история. М., Изд-во им. Сабашниковых/ 1994; Hoskins W.G. English Local History. Leicester. 1966; Rokkan St. Citizens, Elections, Parties. Oslo. 1970). Из них лишь У. Хоскинса можно считать апологетом локальности. По мнению У. Хоскинса ландшафт представляет собой один из способов подступления (подхода) к социальному пространству. «Мне не очень интересны внешние впечатления. Три видимых измерения какого-нибудь строения или ландшафта недостаточны; на минуту они могут привести в восторг, но не оставят прочного следа в памяти. Для того, чтобы придать открывающемуся виду настоящую глубину, требуется четвертое измерение времени; нужно как можно больше знать о прошлом, о связях между людьми и чувствовать длительную непрерывность человеческой жизни в этом самом месте, прежде чем оно сможет оказать полное воздействие на разум».

Признавая стадиальную эволюцию социума, У. Хоскинс считает, что старую (традиционную) цивилизацию нельзя оценивать с помощью количественных критериев: «Старые квалитативные цивилизации, имевшие целью не силу, а совершенство, это наш потерянный рай». Ностальгия автора обращена к традиционному укладу в рамках индустриализма, а именно к тому двухсотлетнему периоду его культурного расцвета, что наступил после бесчеловечного «раскрестьянивания». В сущности, это похороны традиционного общества. «Погибшая жизненная форма, утраченная модель интегрированной жизни, всем некогда известная, присущая тому времени, когда мы все были в миру, как у себя дома, среди нашей собственно родни и в родимых местах, в согласии с образом жизни, переданным нам из незапамятного прошлого, глубоко укорененного в "культурном гомусе", заложенным поколениями предков именно в этом месте – в том же самом месте, в той же деревне или в том же городке».

Ф. Бродель подчеркивает географическое и социокультурное разнообразие Франции. «Каждая деревня, каждая долина, a fortiori (<лат.: тем более) каждый край (pays – слово, происходящее от галльского pagus), вроде Бре или Ко, каждая область, каждая провинция обладают собственным лицом. Дело не только в явственном различии рукотворных и нерукотворных пейзажей; дело в образе жизни, в том, как люди живут и умирают, в сумме правил, определяющих характер отношений между родителями и детьми, между мужчинами и женщинами».

Французская территория («шестиугольник») не единственная система измерения у Ф. Броделя, она включает в себя области, провинции, края, сохранившие определенную самостоятельность (автономию), сама Франция является частью Европы и всего земного шара. «Шестиугольник» Франции, Европа и мир – все это пространственно-географические координаты исследования Ф. Броделя.