Глава 12. Сенатор Падме Амидала Наберрие, быв­шая королева планеты Набу, пришла к окончательному и однозначному реше­нию: она не привыкла путешествовать подобным

 

Сенатор Падме Амидала Наберрие, быв­шая королева планеты Набу, пришла к окончательному и однозначному реше­нию: она не привыкла путешествовать подобным образом, привыкать не собиралась и не могла понять, как кто-то может считать здешние условия нормальными. Или хотя бы сносными. Это был даже не третий класс. Собственно, на кораб­ле, на котором они отправились в путь, существо­вал лишь один класс — самый худший в Галакти­ке. Отсек, гордо и безосновательно именуемый пассажирским, изначально считался грузовым трю­мом и был гораздо больше предназначен для пере­возки неодушевленных предметов, чем живых су­ществ. Освещение — ужасное, запах — еще хуже, хотя так и не удалось выяснить источник столь дивного аромата: был ли это сам корабль или его пассажиры, орда эмигрантов всех мастей и наци­ональностей.

И тем не менее неожиданное приключение приносило даже некоторое удовольствие. Падме пыталась твердить себе, что обязана находиться не на этой проржавевшей развалюхе, а на Корусканте. Ей нужно не лежать на жестком и неудобном матрасе, а сражаться с желающими создать ар­мию. И тем не менее.

Именно сейчас Падме чувствовала себя нако­нец-то свободной.

От ответственности. От необходимости быть сенатором Амидалой. Мгновения, когда она была просто Падме, выпадали так редко...

Сенатор Наберрие никогда не раскаивалась в своем выборе. Она гордилась им и презирала тех, кто не смог отрешиться от личного, мелочного.

Падме же хотела принадлежать одному, а не многим.

Двум половинкам ее личности никак не удава­лось договориться.

Чтобы отвлечься, она стала смотреть на Анакина. Тот спал на соседней лежанке. Он тоже сейчас был другим. Не падаван, не ученик Ордена, не за­щитник — просто совсем молодой человек, каж­дым словом, каждым действием постоянно и от­крыто объявляющий о желании и готовности лю­бить. Опасный молодой человек — и это наверняка. Джедай, который думает о том, о чем ему думать не следует и просто невозможно. Человек, кото­рый прагматизму и приличиям предпочитает ве­ления собственного сердца. И все сделает для нее. Падме не могла отрицать, что тронута, что ей это нравится. И она, и Анакин одинаково служили другим, она как сенатор, он как джедай, но если она слепо шла по дороге, проложенной великими, он пытался пробить собственный путь и восставал против каждого, кто мог ему помешать.

Но разве у нее никогда не возникало такого же желания? Разве Падме Амидала Наберрие ни­когда не мечтала быть просто Падме? Хотя бы ненадолго.

А кстати, о попутчиках. Где еще один? Ма­ленький астродроид отыскался в очереди на раз­дачу еды. Процесс шел однообразно. Перед оче­редным жаждущим выставлялась плошка, напол­ненная непонятным варевом. Жаждущий загля­дывал в нее, морщил нос, рычал или иным при­вычным для него образом выражал свое недо­вольство.

Заметив астродроида, раздатчик тоже не зап­рыгал от восторга. Скорее, наоборот.

— Вон отсюда! Дроидам сюда нельзя! Пошел вон!

Р2Д2 гордо развернулся и даже сделал вид, что собирается удалиться, но стоило раздатчику отвер­нуться, быстро выдвинул небольшой гибкий шланг и всосал содержимое миски.

— Эй, дроидам здесь не место!

Р2Д2 сделал последний «глоток», сгреб несколь­ко кусков черного хлеба и с победным кличем бро­сился наутек. Вслед ему неслись проклятья и угро­зы разобрать на запчасти, а те уже развеять в про­странстве отсюда и до Корусканта. Не обращая внимания, астродроид поспешно вернулся к спут­никам, объезжая по пути спящих прямо на полу эмигрантов.

— Нет... нет... — услышала Падме и поверну­ла голову. — Мама, нет...

Скайуокер хотел и никак не мог проснуться, лицо его блестело от пота.

— Анакин? — Падме осторожно потрясла его за плечо.

— Мам, не надо! — выкрикнул падаван, ото­двигаясь.

Казалось, он куда-то собрался бежать.

— Анакин!

Вот на этот раз она тряхнула его изо всех сил. Скайуокер открыл глаза, голубые и мутные, как у новорожденного.

— Что?

— Тебе снился кошмар, — объяснила она.

Анакин не двигался, будто парализованный, просто продолжал смотреть на нее. Взгляд нако­нец-то стал осмысленным, выражение липа изме­нилось — от удивления до тревоги. Падме забрала у Р2Д2 похищенную еду. Та пахла несколько нео­бычно.

— Хочешь есть?

Анакин покачал головой и взял плошку. Попы­тался одновременно сесть, расчесать пятерней всклокоченные волосы и не вывалить на себя со­держимое плошки.

— Мы уже в гиперпространстве, — сообщила ему Падме. — Только что прыгнули.

— Сколько времени я спал?

— Должен был неплохо выспаться.

Кажется, ободряющая улыбка не подействова­ла. Анакин отставил миску в сторону, обеими ру­ками разгладил смятую тунику.

— Никак не терпится опять увидеть Набу, — смущенно сказал он, покосился на еду и с кис­лым видом наморщил нос. — Набу... — повторил он. — Думал о ней с тех самых пор, как уле­тел оттуда. В жизни не видел красивее...

Он не уточнил, что или кого именно имел в виду, но Падме поспешно отвернулась. На всякий случай.

— Ты можешь и не узнать планеты. Время меняет все.

— Иногда, — согласился Анакин.

Он смотрел на нее. Падме чувствовала: он про­должает смотреть. Она осмелилась бросить в его сторону настороженный взгляд.

Скайуокер и не думал отводить глаз.

— Иногда — к лучшему, — сказал он, прини­маясь за еду.

Падме поняла, что сейчас покраснеет.

— Трудно, наверное, быть джедаем, — быстро произнесла она в надежде сменить тему: бесполез­но, все равно что пытаться сбить со следа охотя­щегося наштаха. — Сплошные запреты. Нельзя посещать места, которые тебе нравятся. Или по­ступать, как хочется.

— Или быть с теми, кого я люблю? — уточнил Анакин.

— А разве вам разрешают любить? — напря­мик поинтересовалась Амидала. — Я думала, лю­бовь у вас под запретом.

— Запрещено привязываться, — настолько бесстрастно ответил Скайуокер, что создалось впе­чатление, будто он кого-то цитирует. — Под зап­ретом одержимость. Центр нашей жизни есть со­страдание, которое безусловно можно считать лю­бовью, — он криво усмехнулся. — Так что можешь смело утверждать, что нас поощряют любить.

— Ты сильно изменился...

— А ты — ничуть. Такой я тебя и запомнил. И видел во сне. Сомневаюсь, что Набу измени­лась, — добавил Скайуокер без перехода.

— Они и не...

Падме утратила голос. Анакин сейчас был так близко, и дело было даже не в расстоянии. Она вступала на тонкий лед, по которому ходить не привыкла. Опасность грозила не только ей. И не столько ей. Анакин — падаван, джедай, а рыца­рям Ордена не позволено...

А она сама? Какой скандал грянет, когда в Сенат просочится слушок, что она связалась с джедаем. Особенно если учесть, что армия ущемит Орден в правах, а если учесть, что она выступает против создания армии, то...

А собственно — что?

Как все переплетено... И опасно.

— Ты видел во сне маму? Да?

Анакин отвернулся, нехотя кивнул.

— Я так давно улетел с Татуина. Я маму почти и не помню. А я не хочу! Не хочу терять память о ней. Не хочу перестать видеть ее.

Падме собиралась сказать, что понимает. Со­биралась протянуть руку и погладить Скайуокера по щеке. Но не сделала ничего.

— Я все время вижу ее во сне. Очень ясно. Страшно. Я боюсь за нее.

— Я бы разочаровалась, если бы было иначе, — негромко откликнулась Падме. — Ты не бросал ее и при лучших обстоятельствах.

Анакин сморщился, словно от боли.

— Но ты правильно сделал, что уехал, — про­должала сенатор, заглядывая Анакину в глаза. — Твоя мама хотела, чтобы ты учился. Ей было нуж­но, чтобы ты учился. Куай-Гон подарил надежду не только тебе, но и ей. Родители все отдадут, лишь бы знать, что их ребенок... что тебе дается шанс на лучшую жизнь.

— Но сны...

— Но ты и должен чувствовать себя винова­тым.

Анакин с досадой мотнул головой, как будто собеседница ничего не поняла. Но Падме не дала ему возразить:

— Естественно, что ты хочешь увезти свою маму с Татуина, чтобы она жила здесь, с тобой. Или на Набу, лишь бы ты знал, что она в безопасности. Поверь мне, Анакин, — она взяла его безвольную руку. — Ты правильно поступил.

Она испугалась, что он начнет спорить. Но Анакин промолчал.

 

* * *

 

Великий порт Тид был чем-то похож на Корускант. Заявление смелое с точки зрения тех, кто знаком с обоими городами. Трудно было сказать, кто древнее. Корускант давно поглотил старинные постройки, а дворцы Тида в окружении многочис­ленных водопадов радовали глаз изяществом ли­ний. Старые стены смущенно прятались за густы­ми лианами. В воздухе плавал густой аромат. У фонтанов пахло свежестью и водой.

Он оказался прав: ничего не изменилось. Даже старая площадь у дворцовых ворот. Анакин не ус­тавал озираться. Вон оттуда, от заросшей лозой калитки, им сигналил Панака, а вот тут стояли Куай-Гон и Оби-Ван. А вон там...

Впереди, радостно трубя, катился Р2Д2. Тяже­лые чемоданы оттягивали Анакину руки.

— Если бы я здесь родился, не уехал бы ни за что!

Падме скептически улыбнулась.

— Сомневаюсь.

— Нет, правда. Я раньше скучал по дому, — он замялся и отважно добавил: — Я чувствовал себя таким одиноким. Я только и думал, что о маме и вот этом вот городе.

Интересное выражение появилось у Падме на лице, отметил он про себя. Любопытство, смешан­ное с беспокойством. Такая Падме Анакину очень нравилась, гораздо больше, чем сенатор Наберрие. Так она становилась живой. Он знал, о чем она думает. Здесь, в Тиде, он потерял учителя. Здесь он видел только сражения. И сейчас Падме спра­шивает себя, может быть, его страсть к ней зас­тавляет бледнеть дурные воспоминания? Смеш­ная... Спросила бы лучше у него самого, он-то зна­ет, как ей ответить.

— Проблема в том, что чем больше я думал о маме, тем хуже мне было. А чтобы полегчало, я начинал думать о Набу и твоем дворце.

Анакин сделал паузу, чтобы Падме, наконец, поняла и признала: он думал о ней. Почему она так боится?

— Тут солнце совсем другое и так здорово пах­нет!

— А звук водопада кажется просто журчани­ем, — подхватила девушка.

Попробовала бы она отрицать, что здесь очень красиво! Анакин широко ухмыльнулся. Правда, здесь действительно было красиво.

— Я в детстве никогда не видела водопадов, — сказала задумчиво Падме. — Мне о них только рассказывали, и я думала, какие же они удивитель­ные... Но надеялась, что когда окажусь во дворце...

— То есть ты уже в детстве мечтала о власти? — перебил Анакин.

Девушка засмеялась.

— Вот уж о чем я вовсе не думала!

Сожаление и легкая зависть принесли с собой воспоминания о давно минувших днях, когда она еще не подозревала, что придется пожертвовать детством ради победы в войне, ради постоянного обмана и хитроумных политических дрязг.

— Я мечтала работать в группе помощи бе­женцам. На высокую должность я вовсе не мети­ла. Но чем больше я изучала историю, тем больше осознавала, сколько добра могут принести поли­тики. И когда мне исполнилось восемь лет, я вступила в корпус младших законодателей. На Набу это все равно что во все горло прокричать о своем участии в политической жизни. Потом я стала советником одного из наших сенаторов и с таким рвением взялась за дело, что не успела опом­ниться, как очутилась на троне, — Падме пожала плечами, стараясь выглядеть поскромнее. — Меня высоко оценили — благодаря хорошей подготовке, я думаю. Ну, и еще потому, что я верю в силу ре­форм. Знаешь, на Набу всей душой верят в мечту о мирных преобразованиях, настолько, что мой возраст не стал помехой. Хотя не могу сказать, что я самая молодая королева на нашем троне. Были и младше. Но сейчас, когда я думаю обо всем, мне кажется, что мне следовало еще чуть-чуть повзрослеть, — она замолчала. — И я не уве­рена, что была готова.

— Твой народ считал, что все получится, — с жаром возразил Скайуокер. — Слышал, они даже пытались подчистить пару страниц в конституции, лишь бы ты осталась на троне.

— Ани, популярность и демократия — разные вещи. Популярный правитель дает своим поддан­ным то, что они хотят. А не то, что им нужно. И признаюсь тебе честно, я с легким сердцем сняла с себя корону, когда мой срок кончился, — Падме усмехнулась, жмурясь на солнце. — А уж как об­радовались родители! Во время блокады они так боялись за меня, что не могли дождаться, когда все закончится. Вообще-то я думала, что к этому времени уже обзаведусь семьей...

Она отвернулась. Очень хотелось прижать ла­дони к пылающим щекам, но так она только при­зналась бы, что смущена. С чего это она разоткро­венничалась с мальчишкой-телохранителем? Таких ведь даже нельзя назвать старыми и добрыми дру­зьями — несколько дней, проведенных под одной крышей, несколько игр, пара шуток... Если он сей­час посмеет хихикнуть, она оттаскает его за ко­сичку! Падме, придерживая вуаль, скосила осто­рожный глаз на Анакина.

Будущий джедай безмятежно щурился, глядя на солнце. Рядом с ним было тепло и уютно.

— У моей сестры самые замечательные на све­те дочери, — услышала Падме собственный голос.

Вот сейчас у нее заблестят глаза и раскрасне­ются щеки. Падме усиленно заморгала, словно взмахом ресниц можно было отбросить чувства так же спокойно и просто, как она обычно отодвигала личные желания ради общего блага.

— Но когда новая королева попросила меня стать сенатором, я не смогла отказаться.

— Согласен! — поддержал ее Анакин, воюя с зацепившимся за куст чемоданом. — Республике ты нужна. Я рад, что ты так решила. Мне всегда казалось, что нам предписано изменить Галактику.

— Знаменитое предвидение джедаев? — ехид­но полюбопытствовала Падме.

Анакин хохотнул.

— Просто чувство такое, — судя по интона­ции, он и сам не понял, что собирался сказать. — Просто мне кажется... все как будто утратило но­визну, протухло, как будто все вот-вот должно из­мениться.

— Мне тоже... так кажется, — серьезно доба­вила Падме.

И каждый из них подумал о своем.

Тем более что они уже пришли. Распахнулись высокие резные двери. По мнению Анакина, практичного и запасливого уроженца пустынной планеты, тут все было чрезмерно красиво и весь­ма непродуманно. Жизнь на перенаселенном Корусканте тоже успела наложить на Скайуокера свой отпечаток, он перестал избегать открытых пространств и оценил логичность и функциональ­ность строений.

Дворец Тида напоминал ему Храм, обитатели которого позволяли себе роскошь смотреть на кра­сивые вещи.

Пока он предавался сравнениям и удивлялся меблировке (вернее, ее отсутствию, потому что коридоры были в основном пусты), Падме крат­чайшим путем провела его до тронного зала. Пу­тешественников окружили улыбающиеся и при­ветливые люди, которых Падме знала, а Анакин — нет. Скайуокер с трудом определил в седом тол­стяке королевского советника. Кажется, его звали Биббл, хотя Анакин не был уверен. Он видел со­ветника лет десять назад и оба раза был слиш­ком занят собственным горем, чтобы разглядывать окружающих.

Хотя, кажется, время почти не затронуло тол­стяка: все та же ухоженная белая борода и округ­лый живот.

Ну, а девушку на троне, видимо, надо было считать королевой. Анакин коротко ухмыльнулся. Или одной из подставных фрейлин.

А Падме в это время думала, что богато рас­шитый наряд и замысловатый головной убор идут Джамилле больше, чем ей. По крайней мере, ны­нешняя правительница Набу выглядит в них вели­чественно. По-королевски. И, кажется, у нее не чешется в носу от обилия пудры и не зудит кожа под нарядами в самый неподходящий момент.

Вокруг трона клубился народ: советники, слу­ги, придворные, компаньонки в одинаковых ог­ненно-красных нарядах. Недурное напоминание о самой неприятной стороне дворцовой жизни. Если на твою голову возложили корону, попро­щайся с прелестью одиночества. Оно тебе больше не грозит.

Королева Джамилла поднялась и пошла навстре­чу вновь прибывшим. Падме с легкой завистью думала, что ей ни разу не удавалось встать так гра­циозно. Обычно она опасалась наступить на воло­чащийся по полу подол и растянуться, испортив величие момента.

— Мы беспокоились о тебе, — на выбеленном неподвижном лице шевельнулись кроваво-алые губы. — Мы рады, что ты с нами.

Из-за юго-восточного акцента новая королева слишком твердо произносила согласные. Поэтому речь ее звучала уверенно и мощно.

— Благодарю вас, ваше величество. Я лишь хо­тела служить вам, оставаясь на Корусканте.

— Верховный канцлер уже все объяснил, — прервал излияния Амидалы советник. — У вас был единственный верный выбор — вернуться домой.

Амидала безропотно наклонила голову, обозна­чая кивок. Пока еще ее никто не переубедил, что надо было бросать, не доведя до логического конца, тяжкий труд ради сомнительной безопасности.

— Сколько систем поддерживают Графа Дуку и его сепаратистов? — ровным глубоким голосом произнесла без видимого интереса Джамилла.

Она никогда не питала склонности к легкой светской беседе.

— Тысячи, — с горечью ответила Амидала. — И с каждым днем Республику покидают все но­вые планеты. Если Сенат проголосует за армию, мы окажемся на пороге гражданской войны. Я уверена.

Советник Биббл в волнении стукнул кулаком по раскрытой ладони. У Анакина дернулся уголок рта; с его точки зрения разволновавшийся толстя­чок был довольно забавен.

— Невообразимо! — процедил сквозь зубы се­довласый старец. — Со времени своего создания Республика не знала войн такого масштаба.

— Кроме переговоров, ты видишь хоть какой-нибудь способ вернуть сепаратистов в лоно Рес­публики? — по контрасту с румяным взволнован­ным советником лицо королевы казалось вылеп­ленным из снега, настолько оно было холодным и равнодушным.

— Нет, если они почувствуют угрозу для себя, — осторожно сказала Падме.

Только сейчас ей пришло в голову, что, ослеп­ленная эмоциями, она, возможно, недооценила сложность своего положения. Чтобы выкарабкать­ся, ей понадобятся все таланты. И даже больше.

— У сепаратистов нет армии, но если их спро­воцировать, они решат, что защита им необходи­ма, — продолжила сенатор. — В этом я не сомне­ваюсь. А поскольку у них нет ни денег, ни време­ни, предполагаю, они обратятся за помощью к гильдиям или Торговой Федерации.

— Купцы! — с гневом и отвращением восклик­нула королева, не сдержавшись.

Она была слишком молода, чтобы участвовать в войне, но как любому жителю Набу ей было известно, что произошло бы с их планетой, если бы не Амидала, двое джедаев, маленький мальчик и неожиданная поддержка гунганов.

— Почему Сенат ничего не делает, чтобы удер­жать их?

— Боюсь, что, несмотря на усилия верховного канцлера, в правительстве по-прежнему много бюрократов, служащих и сенаторов, которых под­кармливает Федерация или гильдии, — призна­лась Падме.

— Значит, гильдии связаны с сепаратистами сильнее, чем мы подозревали, — задумчиво про­молвила Джамилла, вновь погружаясь в ледяное спокойствие.

Советник Биббл опять ударил кулаком по ла­дони.

— Возмутительно! — бушевал он. — Неслы­ханно! К чему были все слушания в верховном суде, если Нуте Гунрай по-прежнему вице-король Фе­дерации? Разве эти стяжатели и рвачи контроли­руют все на свете?

— Советник, — проронила королева, — суд все-таки заставил Федерацию сократить свою ар­мию. И это — ход в правильном направлении.

Падме поморщилась, готовясь произнести не­приятную правду.

— Ваше величество, ходят слухи, что Федера­ция не выполнила предписания.

И тут, откашлявшись, в разговор вступил Анакин, которому надоело без дела топтаться возле Падме и глазеть по сторонам.

— Джедаям запретили вмешиваться в это дело, — громко произнес он. — Нам сказали, что это дурно отразится на экономике.

Королева коротко глянула на него и кивнула. Падме в новой вспышке легкой зависти мельком отметила, как спокойно и величественно двигает­ся Джамилла.

— Мы должны сохранять веру в Республику, — изрекла королева. — День, когда мы перестанем верить в демократию, станет днем, когда мы утра­тим ее.

— И давайте молиться, чтобы этот день не на­ступил, — поддакнула Амидала.

Анакин только фыркнул.

— А тем временем мы должны позаботиться о собственной безопасности, — продолжила коро­лева, поворачиваясь к советнику, а тот, в свою оче­редь, сделал приглашающий жест придворным.

Советники, горничные, стража — все одновре­менно поклонились и быстро покинули тронный зал. Биббл недоуменно посмотрел на Анакина, со­образил, что молодой человек не намерен двигать­ся с места, и смирился.

— Что вы предлагаете, мастер джедай?

— Советник, Анакин — не джедай, — пере­била придворного Амидала. — Вернее, еще не джедай. Он — падаван. Я думала...

— Эй, минуточку!

Сенатор изумленно оглянулась. Светлые брови Скайуокера были сердито сдвинуты.

— Прошу прощения? — Амидала приподняла бровь. — Я думала, что останусь в Озерном краю. Там есть несколько уединенных мест, и...

— Я сказал: минуточку, — жестко оборвал ее Анакин. — За безопасность отвечаю я.

Амидала обязательно бы вспылила, если бы не быстрый обмен понимающими взглядами между королевой и советником Бибблом. Ей показалось, или королева действительно едва слышно хмыкну­ла? Выкрашенные в ритуальные красно-белые цвета губы Джамиллы дрогнули в улыбке. Сенатор зар­делась. Ну вот, теперь все будут думать, что между ней и Анакином что-то есть! Амидала с трудом успокоилась.

— Ани, это моя жизнь подвергается опасности, и это мой дом. Я хорошо знаю там каждый уголок, именно поэтому мы сюда и прилетели. Я думаю, будет мудро, если мы извлечем из этого пользу.

Скайуокер тоже посмотрел на двух свидетелей их перепалки. Со своими эмоциями будущий ры­царь справлялся куда успешнее, чем бывшая ко­ролева.

— Прошу прощения, госпожа, — холодно про­изнес падаван.

Толстые пальцы советника ловко ухватили Анакина под локоток.

— Она права, — прошептал Биббл ему на ухо.

Сенатор нахмурилась: уж слишком довольный у толстяка вид.

— Озерный край — местечко уединенное, — продолжал нашептывать Биббл. — Люди там по­являются нечасто, а гунганы живут под водой и наверх не выходят. И там хороший обзор. Вели­колепнейший выбор. Там вам будет гораздо легче охранять жизнь сенатора Наберрие.

— Отлично, — равнодушно, как положено по этикету, промолвила Джамилла. — Вопрос улажен.

Амидала состроила невинное выражение на лице.

— Да, кстати, — вдруг опомнилась королева, — вчера у меня был на аудиенции твой отец. Я рас­сказала ему, что произошло. Он надеется, что ты нанесешь визит своей матери перед отъездом. Твоя семья беспокоится о тебе.

Еще бы... Амидала немного смутилась. Пока она взбиралась к вершинам власти, она не заду­мывалась, что опасность, связанная с ее положе­нием, грозит не только ей, но и близким. Еще бы. Неплохое напоминание, почему политикам не сто­ит обзаводиться семьей. Что ж, вот и решение. Некоторые ее знакомые демонстрировали чудеса ловкости, совмещая семью и карьеру, но Амидала была уверена: двойная, а то и тройная роль — не для нее. Сенатор, жена, а еще, не приведи Вели­кая сила, еще и мать? Увольте.

О собственной безопасности или благосостоя­нии она никогда не заботилась; она всегда знала, что, возможно, придется принести себя в жертву, и в героическом порыве была готова отдать жизнь. Но о родных она вспомнила только сейчас.

На лице сенатора Наберрие не было улыбки, когда вместе с Анакином, советником и короле­вой она вышла из тронного зала.