Стратегии выживания и адаптации после 1917 года

Цель настоящего исследования - проследить судьбу состоятельных семей и описать конкретные пути их адапта­ции в первые послереволюционные десятилетия. Для анали­за из нашего архива были взяты истории семей, преуспе­вавших до 1917 г. Они составили 8 случаев, в которых стар­шее поколение принадлежало к основным состоятельным социальным группам дореволюционного российского об­щества: землевладельцам, купцам-промышленникам, свя­щеннослужителям, интеллигенции и зажиточному кре­стьянству, т.е. сельской буржуазии, в различной мере постра­давшей от репрессий. В фокусе нашего интереса находились жизненные истории поколений, непосредственно затрону­тых революцией и послереволюционной трансформацией общества, т.е. пра-прародителей, прародителей и родителей.

Временные рамки исследования (1917 - конец 30-х гг.) ограничены, с одной стороны, социалистической рево­люцией, с другой - завершением переходного периода от ка­питализма к социализму, официальным признанием по­строения социализма в России, принятием Конституции 1936 г. К этому времени социальная структура общества утратила связи со структурой дореволюционной России - все эксплуататорские группы были ликвидированы.

Анализируя семейные истории, мы искали ответы на следующие основные вопросы исследования:

1) Каким образом, при помощи каких социальных средств семьи приспособились к жизни в советских условиях, т.е. каковы механизмы социальной адаптации индивидов?

2) Какие базовые характеристики индивидов помогали, а какие мешали приспособиться к новой социальной действительности, т.е. каковы важнейшие личностные факторы адаптации?

3) Каковы траектории социальной мобильности ин­дивидов в новых условиях? Каков результат социальной адаптации?

Оставаясь после 1917 г. на той же географической территории, представители состоятельных слоев очутились совершенно в ином социальном пространстве. В обществе, где они волею истории вынужденно оказались, формирова­лись идеалы, нормы, ценности, "правила игры", стили пове­дения во многом противоположные тем, которые разделяли состоятельные семьи. Не выезжая за пределы страны, они осуществили "символическую миграцию", превратившись в своеобразных "социокультурных иностранцев" на собствен­ной родине.

Независимо от нас идею "символической миграции" предложили Я.Коци и Дж.Вуд в своем анализе жизненных историй борцов против апартеида в Южной Африке [13]. В основе их понятия лежит концепция "символических гра­ниц" А.Коэна [14].

Подобно реальным эмигрантам, которые должны пережить отчуждение от родины и принять традиции приютившей их страны, "субъективные мигранты" были вынуждены оставить привычный стиль жизни, заменить милостивый государь" на "товарищ" и приспособиться к но­вым правилам игры, адаптироваться к новым социальным условиям.

Из всего многообразия моделей, используемых для анализа и за процесса включения индивидов в новые социально-культурные условия [15; 16; 17; 18] мы выбрали модель социальной адаптации как наиболее адекватную российской действительности и отвечающую задачам нашего исследования. Термин "социальная адаптация" используется здесь в широком значении и относится к внутренней и внешней трансформации индивида, оказавшегося в новом социально-культурном окружении. При помощи различных социальных средств индивид изменяется в направлении растущего соответствия и совместимости с новым обществом.

Внешняя адаптация предполагает изменение поведе­ния индивида и согласование его с нормами социального окружения. Она не затрагивает базовых ценностей личности и индивидуальных норм. Внутренняя адаптация означает трансформацию индивидуальных норм и ценностей и приве­дение их в соответствие с общественными. Настоящее иссле­дование посвящено первому аспекту адаптации или функ­циональному приспособлению индивидов.

Как комплексное социальное явление, адаптация может быть измерена набором показателей - общественными и индивидуальными, объективными и субъективными, со­циальными и психологическими и т.п. - в зависимости от целей работы. Описание показателей, используемых в науч­ной литературе по социальной адаптации, не входит в задачи настоящей главы, тем более что единого подхода к построе­нию системы показателей не существует. Поэтому мы огра­ничимся лишь некоторыми замечаниями.

Очевидно, что общественные и индивидуальные кри­терии адаптированности индивида могут не совпадать. На­пример, для членов исследуемых семей существенным жиз­ненным стимулом было стремление восстановить насколько возможно утраченный в результате революции социально-экономический статус в соответствии с личными и семейны­ми амбициями, в то время как советская власть препятство­вала статусному росту "бывших". Для нее было важнее уста­новить господство над их умами и душам», т.е. внутренняя адаптация, включавшая интериоризацию идеологии больше­визма, а также строгое следование нормам социалистическо­го общества в повседневной жизни.

Индивидуальные представления об успешной адапта­ции весьма субъективны, так же как и причины недовольства жизнью - "у одних суп жидок, у других - жемчуг мелок". Од­ним важнее материальное положение, другим - статусные характеристики, третьим - востребованность их обществом и т.д. Полученные нами данные позволяют предположить, что в процессе адаптации потомков бывших состоятельных клас­сов социальный статус и образовательно-профессиональные интересы представляли собой один из важнейших индивиду­альных показателей адаптированности в новом обществе. В настоящей работе нас, собственно, прежде всего и интересу­ет, как члены семей завоевали положение в обществе, утра­ченное в результате революции. Поэтому из всего набора ин­дикаторов мы, исходя из задач исследования, ограничились статусными (включая образовательные и профессиональ­ные). Тогда показателем успешной адаптации может являть­ся высокий образовательный и социально-профессиональный статус индивида в новой среде, а показа­телями низкой адаптации - низкий образовательный и профессиональный уровень, утрата статуса, маргинализация ин­дивида, отклоняющееся поведение.

Адаптация представляет собой динамичный, длящий­ся во времени процесс. Это своего рода континиум, на одном конце которого - дезадаптация или отторжение новых соци­альных условий, а на противоположном - ассимиляция. Мо­дель ассимиляции, используемая некоторыми специалистами и своих исследованиях, предполагает полное отторжение индивидом старой культуры и включение его в новую социаль­ную систему. Стремление к подчинению всех сторон жизни общества и каждого индивида было одной из характерных черт советского тоталитарного режима. Однако в полной мере этого так и не удалось добиться. В Советской России лишь некоторая часть бывших состоятельных людей отрешилась от старой идентичности и интернализовала ценности нового общества. Другие вообще не смогли привыкнуть к советской действительности. Многие же "бывшие", приспособившись функционально и достигнув успеха на профессиональном поприще, в той или иной мере сохранили дореволюционные ценности и этические нормы, образцы поведения в быту и т. п. Однако определить даже приблизительно соотношение всех этих категорий людей не представляется возможным. Им., и с тем очевидно, что модель ассимиляции лишь частично соответствует действительности.

И научных исследованиях нередко используется и модель «интеграция». В отличие от адаптации она предполагает взаимное приспособление индивида и нового общества и яв­ляется двусторонним процессом. Адаптация же - односто­роннее действие, где изменения ожидаются только со сторо­ны индивида. Поскольку советское государство не имело на­мерения изменяться в соответствии с потребностям бывших имущих слоев, то ни о каком процессе послереволюционной интеграции не могло быть и речи.

Таким образом, концепция адаптации представляется нам в наибольшей мере адекватной социальной реальности. При этом нас в первую очередь интересовал процесс функ­циональной адаптации индивидов после революции. Транс­формация их ценностно-нормативной сферы осталась в основном за пределами настоящего исследования.