Стратегии восстановления статуса

Анализ семейных историй показал, что только семья Нилаевых не смогла успешно адаптироваться к новой соци­альной реальности. Она пережила серьезную потерю статуса, из положения высокооплачиваемых профессионалов опусти­лась до статуса рядовых рабочих. Семья рано потеряла своего главу-кормильца. Его жене, до революции - домохозяйке, пришлось самостоятельно выводить детей в люди. Все ее силы ушли на обеспечение физического выживания, и она не смогла дать детям ни образование (хотя сама имела очень хо­рошее по тем временам), ни профессию, соответствующую амбициям семьи. Утрата отца, падение материального уровня жизни, резкая смена стиля жизни (переезд из Москвы в де­ревню) и переход в чуждую пролетарскую среду вызвали се­рьезный внутриличностный кризис у одного из сыновей, ставшего бродягой и алкоголиком. Двое других так и не смогли подняться выше статуса квалифицированного рабо­чего. Разорение семейного гнезда, существование за счет рас­продажи домашнего имущества, деклассирование и падение статуса - вот результат жизни этой семьи после революции, который можно оценить как дезадаптацию.

Все остальные семьи встретили вызов, брошенный революцией, и начали приспосабливаться к жизни в новых условиях. История выживания каждой семьи сама по себе интересна и уникальна. Вместе с тем, столкнувшись с одина­ковыми проблемами, они сходно реагировали на жизненные трудности и использовали некоторые сходные способы адап­тации или механизмы восходящей мобильности. Среди них наиболее распространенной стратегией оказалась ставка на образование. Хотя социалистическая революция была осу­ществлена в интересах малообразованных классов - пролета­риата и крестьянства - интересы экономического выживания государства, а затем цели индустриального развития страны вскоре вывели образование на одно из приоритетных мест среди ценностей нового общества. Цели государства по соз­данию народной интеллигенции и цели состоятельных семей по обучению потомства в некотором роде совпали.

До революции для высших слоев общества обеспече­ние детей хорошим образованием было само собой разу­меющейся обязанностью родителей, их долгом перед детьми. Сохранение образовательного и культурного капитала оста­лось важной целью и после революции. Поэтому не вызывает удивления стремление родителей из дворянских и купече­ских семей дать детям качественное образование, несмотря ни на какие трудности.

Что действительно представляет интерес, так это мо­тивация зажиточных крестьян, которые не обладали высо­ким образовательным уровнем. Так, в семье Осиновых мало­образованные родители, наблюдая постепенный упадок ранее зажиточной деревни после образования колхоза, настаивали на том, чтобы сын продолжал учебу в средней школе после окончания начальной. Ему пришлось ходить за несколько километров в соседнюю деревню, потому что в родной не бы­ло школы-семилетки. Затем он отправился в соседний город учиться в сельскохозяйственный техникум, но вскоре бросил его. Семья сочла неразумным связывать судьбу с сельской профессией, с деревней. Поэтому наш рассказчик уехал в крупный областной центр учиться городской профессии ки­номеханика. В этом примере образование выступает не как способ сохранения и передачи культурного потенциала, а как средство выбраться из деградирующей деревни в город, сме­нить образ жизни и повысить социальный статус.

За исключением семьи Нилаевых, детям остальных "бывших" удалось получить уже после революции образова­ние не ниже среднего специального. Например, в семье Зем-ляниных героиня окончила Геологический институт; в семье купца дети учились в Медицинском и Политехническом ин­ститутах; сын раскулаченного из семьи Спасовских окончил Военно-Воздушную Академию им. Фрунзе, а дочь раскула­ченного из семьи Амелиных - курсы немецкого языка, что позволило ей стать сельской учительницей. Наконец, сын бывшего кулака, глава семьи Малаховых, окончил курсы бухгалтеров.

Стремление людей получить образование было осложнено проводимой Советской властью политикой вы­теснения детей "бывших" из высшей школы. Тем самым об­разованные слои лишали инструмента, при помощи которо­го они, собственно, и становились интеллигенцией. Правда, сразу после революции был приняты правила приема в вузы, которые отменяли все ограничения по признаку пола, на­циональности и социальному происхождению, существо­вавшие до революции. Но одновременно в документе подчеркивалось, что в первую очередь должны приниматься вы­ходцы из рабочего класса и беднейшего крестьянства. Однако уже в 1921 г. был установлен классовый принцип приема в вузы с системой социальных квот и зачисления в вузы без экзамена по путевкам партийных, советских, профсоюзных и комсомольских органов.

Следует признать, что Советская власть. быстро и успешно решила задачу создания народной интеллигенции. К сожалению, точные данные о социальном происхождении интеллигенции в середине и конце 20-х гг. отсутствуют. Од­нако известно, что среди студентов к концу 20-х гт. удельный вес выходцев из бывших привилегированных классов сни­зился до 0,3%, тогда как в 1914 г. доля выходцев из привиле­гированных классов составила 57,1% среди студентов уни­верситетов и 40,8% среди учащихся технических вузов. В 1923/24 учебном году было принято 50% выходцев из рабочих и крестьян, 44% интеллигенции и 7% - других социальных групп [1,стр.285;10,стр. 76]. Однако к последней цифре сле­дует отнестись скептически. Можно предположить, что в действительности их было значительно больше. Ведь пред­ставители "бывших" "растеклись" по различным социальным группам, скрывали свое социальное происхождение и ис­пользовали различные уловки, чтобы получить образование, соответствующее их интеллектуальным запросам. Собствен­но, именно так поступали наши герои, и здесь мы переходим к описанию следующего механизма выживания, использованного семьями - добровольной и намеренной смене соци­ального статуса как средству, облегчающему адаптацию и восходящую мобильность.

Поскольку в Советской России в послереволюцион­ные годы самым привилегированным классом считался про­летариат, то и члены наших семей чаще всего меняли свой статус на статус рабочего. Этот "трюк" давал им возможность избавиться от клейма своего эксплуататорского происхожде­нии и обеспечивал более легкий доступ к высшему образованию или хорошей работе.

Например, в семье Земляниных героиня сперва по­шла работать на фабрику ткачихой, потом поступила на раб­фак и лишь затем стала студенткой вуза. Она вспоминает, что на рабфаке было много учащихся, подобных ей, с "плохим" социальным происхождением. Они не могли сразу поступить в институт, не проработав какое-то время рабочими. Точно также действовал и член семьи Малаховых. Освободившись из тюрьмы, он завербовался на стройку рабочим и лишь за­тем поступил на курсы бухгалтеров. Превращение отца из раскулаченного в рабочего дало возможность его сыну посту­пить в Военно-Воздушную Академию (Спасовские). Таким образом, смена статуса для членов наших семей стала проме­жуточным этапом на пути последующего статусного роста.

Территориальная мобильность также использовалась некоторыми семьями в качестве механизма выживания. В отличие от ссылки, т.е. насильственного акта, мы здесь имеем в виду добровольное действие с целью "отрезать" прошлое и избежать контакта с социальным окружением, в котором семья была известна как эксплуататорская.

Так, после освобождения из тюрьмы главы семьи Малаховых ее члены уехали из родного села. После раскула­чивания не осталась на месте и семья Спасовских. "Они хоте­ли... ну, как бы стереть все следы своего кулацкого прошлого. Для этого им пришлось уехать из деревни", - рассказывает наша респондентка о своих пра-прародителях. Также посту­пили и члены семьи Амелиных.

Опасаясь преследования местных властей и доносов соседей, перебрался из своего села в Москву весь клан Воро­новых:

 

"...там, в деревне свирепствовали коммунисты, их (членов семьи - прим.автора) преследовали. Тетя Маня рассказывала о тех страхах. Она с папой оставалась еще в Леонове, и у них в доме поселилась какая-то женщина, которая доносила на них. Какие-то бумажки от их священных книг найдет - и бежит, докладывает ";.

Предпочел скрыться с глаз долой от "органов" и глава семьи Кантеровичей. Чудом выбравшись из тюрьмы, он вместе с женой скрылся у родственников в Саратове. В чу­жом городе было легче раствориться, и уменьшалась вероят­ность непрерывного наблюдения со стороны соседей. Таким образом, территориальную мобильность как способ выжива­ния использовали, в основном, семьи, живущие в сельской местности (кроме Кантеровичей), где относительно замкну­тое сообщество осуществляло постоянный социальный кон­троль и не допускало анонимности существования. В этих условиях территориальная мобильность становится эффек­тивным способом освободиться от своего прошлого в глазах

окружающих.

Такую же цель преследовало и уничтожение или ис­правление документов, компрометирующих семью: вырыва­лись фотографии из семейных альбомов, сжигались письма, исправлялись свидетельства о рождении детей. Причем важ­но было не только избавиться от документов, но и не расска-1ывать детям ничего опасного о семейном прошлом:

 

"...все держалось в тайне! От нас все скрывали, чтобы, не дай Бог, дети где-нибудь не проболтались и чтобы к нам не нагрянули и не арестовали! Тут такой страх ви­тал - невероятный!А Вороновы - они особенно, я не хочу сказать трусливые, но... Вот, например, дедушка сжег документы жены своего сына. Ее мать - дворянка, ее фамилия Ермолова, она - потомок того самого генерала Ермолова. Он все сжег, все фотографии... А еще они в родстве с Гросицкими, а среди них есть эмигранты. По­тому они все ужасно дрожали, от них ничего добиться нельзя было. Вот так - дрожали и ничего не рассказы­вали! Детям вообще - чтобы и не знали ничего об этом!";

(Семья Вороновых).

"Мы жили в такое время, когда все эти факты скрывали от детей. Я сама узнала о том, что отец был репрессирован (в 1929 г. - прим. авт.), только после войны... Детям говорили, что родители умерли или уехали надолго ";.

(Семья Кантеровичей).

 

Нет документов, нет рассказов, нет семейной памяти, а значит, нет и опасного прошлого, угрожающего благополу­чию ныне живущим членам семьи.

Еще один способ, который, по мнению людей, мог помочь им выжить - вступление в брак с человеком "хорошего" социального происхождения или статуса: богатый крестьянин женится на бедной батрачке (Малаховы), дочь хозяина ателье вступает в брак с красноармейцем (Кантеровичи), дочь землевладельца выходит замуж за "простого человека" (Землянины). "Простой человек" - это не метафора, а реальный феномен советской действительности. Его важнейшие характеристики - массовидный ("как все"), деиндивидуализированный, чуждый элитарности и инако­мыслию, легко управляемый, примитивный по запросам [8]. Во всех этих случаях мотивация людей была одинако­вой - такие браки смогут защитить семью, уберечь семью от послереволюционных трудностей. Жизнь, однако, показала, что социально выгодный брак не гарантирует отсутствия проблем. Известно, что даже самый высокий государствен­ный статус мужей не спас жен Калинина и Молотова от ста­линских репрессий. Они были арестованы и отправлены в лагеря. В нашем исследовании жена-батрачка не спасла му­жа-кулака от ареста. В остальных социально-гетерогенных браках подобная ситуация даже не возникала. Хотя в реаль­ной жизни "политически выгодный" брак не обеспечивал от­сутствия проблем, в представлениях людей он слыл гарантом безопасности семьи.

Наконец, последний механизм, который можно опи­сать на примере наших семей - это столь характерное для России использование личных связей. Своего расцвета он до­стиг в более поздний период, когда окончательно сложилась бюрократическая система и сформировалась советская номенклатура. Однако институт советского "блата" начал оформляться сразу после революции.

Строго говоря, у традиции использования личных связей глубокие корни, потому что она процветала и в цар­ской России. Наиболее отчетливо этот механизм прослежи­вается на примере семьи Вороновых, которая и до 1917 г. до­бивалась различных нематериальных выгод при помощи личных связей. Отец передавал детям не только свой церков­ный приход, но и круг социальных знакомств, подобно тому, как в исследовании Д.Берто и И.Берто-Виам сыновья булоч­ников наследовали не только пекарню отца, но и социальную инфраструктуру - поставщиков и клиентуру [12,стр.14-15]. После революции старые каналы связей были в основном разрушены, да и жизненные цели, которые достигались с их помощью, стали неадекватны новой советской действитель­ности. Тем не менее некоторые из сохранившихся личных связей помогли членам семьи найти приличную работу и, следовательно, средства существования.

Личные контакты и знакомства часто использовал главный герой семьи Кантеровичей, правда не всегда успеш­но:

 

"В 1925 г., когда я кончал уже третий курс (института. - прим. автора), примерно в апреле или мае месяце у нас была "чистка", работала комиссия, и меня исключили как сына купца-промышленника. Ну, куда мне было де­ваться? Я осенью поехал в Москву, имея с собой письмо от бывшего хозяина нашего дома. Он был сам перс. А у него был большой приятель и друг Нариман Нариманов.

Такой был комиссар Нариман Нариманов. Он был в Москве заместитель председателя ВЦИК. Было у меня к нему письмо. Жил он на Поварской улице, как сейчас помню, в доме N11, на втором этаже, без всякой охраны. Я к нему пришел, он меня очень хорошо принял и сказал: "Дорогой мой! К сожалению, Ленин умер, и я сейчас Вам ничем помочь не могу. При этой власти я Вам ничем noмочь не могу". С этим я и возвратился обратно в Астра­хань";.

 

В других случаях личные связи "срабатывали''. Так, освободившись из тюрьмы, наш рассказчик смог по протек­ции одного из тюремных начальников восстановиться в ме­дицинском институте и тем самым сделать первый шаг в профессиональной карьере.

Подобные примеры можно найти почти в любой се­мейной истории. Механизм личных связей получил столь большое распространение из-за гипертрофированного разви­тия бюрократии, господства системы государственного рас­пределения благ и государственного патернализма, иждивен­ческих установок советских людей, за которых почти все ре­шало государство, и, наконец, из-за ограниченной роли де­нежных механизмов. В условиях, когда за деньги невозмож­но было получить хорошее образование, медицинское обслу­живание, жилье и т.д., эту функцию взяли на себя личные связи.

Мы описали здесь лишь те стратегии выживания, ко­торые были выявлены эмпирическим путем. Анализ других семейных историй очевидно позволит найти иные способы. Поэтому "список" стратегий выживания остается открытым.