THE CHASM OF FIRE 2 страница

— Я никогда не сплю днем, — заметил он.

— Как вы можете бодрствовать в этом месте? Я чувствую сонливость, как только сажусь!

Он рассмеялся. Затем начал рассказывать мне, что в 1956 году был очень болен, безнадежно болен, и пришло много людей, которые так или иначе могли помочь. Но они все сели здесь и уснули, и его жена спросила: «Для чего они все пришли — просто поспать?»

— Так дхьяна в конце концов означает засыпание? Дхьяна и сон — одно и тоже?

— Нет, это не так. Они могут быть похожи вначале. Но если ты остаешься слишком долго без сознания, так, что сознание не присутствует где-то еше, тогда ты ненормален, с тобой что-то не так.

— Хотите ли вы сказать, что становишься осознающим где-то еще, когда находишься без сознания на физическом

* Суфии ведут обычную жизнь, имеют хозяйство, состоят в браке; для них это не является барьером в достижении высших состояний.

плане? Вы, возможно, помните, что я несколько раз спрашивала об этом, но вы никогда не отвечали?

— Конечно! Он весело рассмеялся. — Это происходит последовательно, постепенно. Это требует времени. Но, перед тем как ты сможешь делать это, ты должна забыть все. Оставить все позади.

Это казалось пугающим. Он снова мягко рассмеялся и взглянул на меня доброжелательно, потешаясь.

— Как ты плаваешь? — начал он после молчания. — Ты отбрасываешь воду назад, за себя: так ты продвигаешься. Духовная жизнь — то же самое: ты оставляешь все позади, так ты движешься вперед. Это единственный путь, другого не существует.

— Нет ли опасности поглупеть, забыв все?

— Почему? — возразил он. — Когда у тебя десять рупий в кошельке, тебе дают десять тысяч, забудешь ли ты о десяти рупиях или нет? Десять рупий все еще там, не так ли? Но ты не думаешь о них больше.

Я понимала, что он имеет в виду, а также, что он прав.

Позже я вспомнила об одной беседе с Л. о духовной жизни. Она придерживалась мнения, что я не смогу двигаться дальше самостоятельно, или продвинуться больше, чем уже продвинулась; поэтому гуру совершенно необходим.

— Гуру это кратчайший путь, короткий и точный. Точнее, не гуру; друг, Духовный Проводник. Мне нечему учить.

— Что вы подразумеваете под системой? — Он часто использовал это выражение в разговорах, и я не была вполне уверена, понимаю ли я его значение.

— Метод есть школа йоги, или Путь Самореализации; значение то же самое. Мы всех называем святыми, но это то же самое, что и йоги. В Мудрости не существует различия. Цвет нашей линии преемственности золотисто-желтый, и нас называют Золотые Суфии, или Безмолвные Суфии, потому что мы практикуем молчаливую медитацию. Мы не используем музыку, или танцы, или любые конкретные практики. Мы не принадлежим никакой стране или культуре, но всегда работаем в соответствии с нуждами людей данного времени. Мы принадлежим к Раджа Йоге, но не в том смысле, как это практикуется в ведантизме. Раджа просто означает «королевский», или «царский» — Прямой Путь к Абсолютной Истине.

— Но почему так получается, что невозможно продвигаться дальше самому и необходим гуру?

— Потому что сама по себе ты не сможешь выйти за пределы ума. Как сможешь ты освободиться?

— Вы имеетелз виду опустошение ума, освобождение его от всех мыслей? — спросила я, не будучи уверенной, что он имеет в виду под словом «освободить».

— Да, как ты можешь освободить, очистить свой ум, если постоянно работаешь через ум? Как ум может опустошаться сам по себе? Ты должна быть способной покинуть его, забыть все, и это невозможно сделать одной. Ум не может выйти за пределы себя самого.

— Буду ли я способна когда-нибудь сделать это, если я боюсь самой этой идеи? — спросила я в сомнении. Он рассмеялся снова, искоса поглядывая на меня.

— Если ты больна, кто работает? Другие, конечно! Если ты потеряла сознание, будь уверена, что найдется много людей, чтобы присмотреть за тобой!

Я ответила, что это может быть правдой в теории, но, например, пребывая в глубоком самадхи (сверхсознательное состояние погружения во Всеобщее Сознание), я легко могу быть ограблена.

— Нет, — парировал он, — тогда ты не в самадхи. Если ты в самадхи, ты идешь к своему Творцу, Создатель присмотрит за тобой. И даже если ты ограблена, это не потому, что ты была в самадхи, но потому, что это твоя судьба быть ограбленной, и это не имеет значения для тебя, раз ты достигла этого состояния сознания. Когда мы будем путешествовать вместе, ты увидишь, что я не беру ничего с собой я не боюсь.

— Но если вы путешествуете без денег, кто-то должен путешествовать с вами, хранить деньги и заботиться, чтобы они не были потеряны; иначе у вас обоих будут неприятности, — настаивала я.

— Да, это может быть так; но необязательно. Возможно, я смогу путешествовать бесплатно или деньги появятся; Бог действует через многие каналы. Во всяком случае я утверждаю, что с тем, кто в самадхи, ничего не случится, а если случится, он не будет озабочен этим.

Он замолчал. Немного погодя сказал задумчиво:

— У тебя свое знание. Ты забудешь все это. Ты должна забыть, прежде чем сможешь сделать любой следующий шаг.

Я сомневалась, именно ли это подразумевают священные тексты: нужно забыть все книги и оставить все приобретенные знания позади, только тогда сможешь сделать великий прыжок в Непознанное за пределами ума? Он согласился.

— Нынче существует очень мало людей в мире, которые могут обучать суфийским методам. Суфийские методы предоставляют совершенную свободу. Никто никогда не подвергается принуждению. Погружение кого-то в дхьяну возможно, но это будет только демонстрацией того, что моя воля сильнее твоей. В данном случае это будет гипнозом, здесь нет ничего духовного, и это будет неправильно. Когда человеческое существо привлекается к Духовному Проводнику и хочет стать шишья (учеником), существует только два пути, открытых ему: путь дхьяны — медленный и наилегчайший; или путь тьяга (полное отречение, Путь Огня, сжигание всех отбросов). И только Проводник решает, какой путь больше подходит в каждом индивидуальном случае. Путь дхьяны — для многих, путь тьяга — для некоторых. Многие ли захотят пожертвовать всем во имя Правды? У шишья есть все права проверить Проводника (здесь он рассмеялся своим молодым и веселым смехом), а затем Проводник может взять верх и ученик на некоторое время потеряет свободу воли».

Он противоречит себе, подумала я, но ничего не сказала. Затем он начал рассказывать о своем гуру, Великом Суфии.

— Он всегда со мной, — сказал он.

— Значит ли это, что вы видите его?— спросила я. Его взгляд стал нежным и далеким.

— Если я скажу, что вижу его своим физическим зрением, я солгу; если скажу, что не вижу его, я также солгу, — сказал он после короткого молчания. Я знала, что он имеет в виду: он достигает его в своих высоких состояниях сознания.

Возможно, это хорошо, в конце концов, что я здесь. И я была благодарна за саму возможность этого разговора.

 

 

15 октября Этим утром ходила в класс Гиты*. Неинтересно. Когда я пришла в дом Бхай Сахиба, он спал. Его худая фигура в белом дхоти (индийская одежда, разновидность саронга) выглядела странной и измятой. Я тихо села в уголок рядом с дверью. Все было спокойно. Некоторые шумы с улицы: где-то во дворе дети кричали. ь:

Затем я начала осознавать в комнате великую мощь. Огромную силу. Я едва могла дышать, сила была необычайной. Чувствовала першение в горле, а сердце болело и билось с перебоями.

Немного погодя, возможно через час или больше, Бхай Сахиб встал, огляделся вокруг и сел скрестив ноги и погрузился в глубокую медитацию, глядя вперед невидящими глазами. И сила в комнате казалась больше и глубже, возрастая все время так, что комната, казалось, вибрировала и гудела от нее. Буквально, можно было слышать ее. Это был долгий звук, высокий и низкий одновременно.

Сидела с закрытыми глазами, стараясь стерпеть, ибо это было трудно вынести. Сознание? Оно едва присутствовало. Потерялось где-то, поглотившись, растворившись или даже впитавшись заряженной атмосферой комнаты. Открыв глаза через некоторое время, увидела его, смотрящего прямо на меня. Это дало мне какой-то толчок, похожий на электрический шок. Выражение его глаз... оно напугало меня; но затем я поняла, что в действительности он не смотрит на меня вовсе. Его глаза были широко раскрытыми, невидящими: он был,

Бхагаватгиты — прим. ред.)

очевидно, не в этом мире. Почувствовала себя сонной и старалась бороться с этим изо всех сил.

Через некоторое время вошла его супруга и сказала, что чай готов. Он взял маленькое полотенце, которое всегда носил с собой, и вышел. Не было произнесено ни слова.

Молодой мужчина, до сих пор сидевший здесь молча, теперь обратился ко мне. Я не могла ответить, не могла произнести ни слова, так велик был покой, кажущийся вечной тишиной.

Вернулась домой, упала на кровать и погрузилась в глубокий сон.

 

16 октября Ходила к нему утром. Я молчала, не говорил и он. Он прогуливался туда сюда на кирпичном возвышении перед домом, повторяя молитвы, с мала в руке.

 

17 октября Пришла вечером, около

шести. Дурга Пуджа (преданное служение в честь богини Дурги) началась в Дева Сингх Парке, напротив дома, через улицу. Громкая музыка раздавалась из большого, великолепно освещенного шатра — ритмичное монотонное пение обрядовых молитв. Его не было в саду, он был где-то на улице, так мне сказали. Что-то произошло, драка или беспорядки какого-то рода, и он разговаривал с офицером полиции.

Его супруга и женщины из домочадцев Бхай Сахиба собрались группой и обсуждали случившееся. Сияющая лампа была закреплена на одном из деревьев в саду. Тысячи мотыльков и насекомых дико плясали вокруг нее. Что притягивает их всех к яркому свету?

Даже обжигаясь, они возвращаются снова й снова в исступленном танце, пока не упадут на землю в предсмертных судорогах.

Умереть, сожженной Твоим Светом... что за чудесная смерть!

Бхай Сахиб шел большими шагами, окруженный жестикулирующими мужчинами в дхоти. Атмосфера становилась все более и более напряженной, все кричали, кроме него. Не могла выносить шум. Вошла в комнату и села одна в темноте.

Скоро внесли стулья; мужчины вошли гуськом в комнату, и я вышла. Для меня это было слишком. Шел мелкий дождь, воздух благоухал, как только может воздух Индии: кусты цветут в садах круглый год. Шла быстро, подставляя свое лицо влажному воздуху, глубоко вдыхая.

 

18 октября Пришла вечером. Молчала. Он тоже. Он писал письмо за письмом, а его супруга приходила и разговаривала, и прерывала его. В Индии не существует понятия уединения. Как это трудно должно быть для него —никогда не быть в одиночестве; его беспокоят все время в течение дня, даже в глубокой медитации. Удивлялась, как он может выносить это; может, он привык и вовсе не обращает внимания?

 

18 октября Вскоре после моего прихода вошел мужчина и начал говорить с ним на хинди. Немного погодя Бхай Сахиб повернулся ко мне, представив мужчину как профессора истории, и сказал, что он хотел бы поговорить со мной. Совсем не хотела говорить, но не могла отказаться.

После предварительного обмена любезностями профессор сказал, что точно знает состояние моего ума. Я возразила немного иронично, что если он знает, то почему не объяснит? Он сказал, думаю, что увиденное здесь — это гипноз или сон, и продолжаю сомневаться, является ли это правильным или бессмыслицей, оставаться ли мне здесь

или уехать. Признала, что состояние моего ума действительно было таково. Продолжалась интересная беседа, из которой едва помню что-нибудь, а жаль. В конце ее спросила гуру, какой была бы правильная точка зрения, по его мнению.

— Первое — вера, абсолютная вера в гуру. Необходимо верить, что он знает правильную дорогу, которая приве-

дет к Истине. Без абсолютной веры в гуру невозможно достичь ничего. — Он говорил серьезно, с предельной убежденностью. — Можно чувствовать сонливость, можно расслабиться,;закрыть глаза и ждать чего-то. Вы стараетесь что-то сделать, долгое время вы ждете, но не происходит. Именно в таком случае вера поможет вам. Ощущайте сильнее, что вы находитесь в присутствии Бога; ждите Его Милости в полной готовности и податливости. Так вы действительно не уснете, и однажды Его Благословение найдет вас.

Я спросила его, сколько времени проходит, прежде чем это случится.

— Я думаю, не больше двух лет. Это в среднем.

— Вы считаете, что я должна оставаться здесь все это время? Терпеть жару равнин? Я определенно умру!

— Ни в коем случае, — ответил он. — Я чувствую, что вы не останетесь здесь так долго. Немного утром, немного вечером. Затем уходите и возвращайтесь через неделю или две, и уезжайте на несколько месяцев летом, когда жара становится невыносимой.

Я не могла согласиться с ним. Если я приняла решение приехать сюда учиться, уезжать снова и снова будет потерей времени! Конечно, если я стремлюсь к духовной жизни, единственно верным будет воспользоваться замечательнейшей возможностью, несмотря на трудные обстоятельства.

 

20 октября Пришла вечером. Его супруга говорила, не останавливаясь, все время. Никого не было, кроме меня. Все

это так пусто и банально. Кто он? Как я узнаю? Может, мне будет дан знак? Знаю, что иногда такое происходит и предзнаменования даются...

Чувствую беспокойство и испуг. Как я могу доверять ему? Верить? Как это возможно? Что я должна делать? Этот человек несомненно обладает силой. Что все это значит?

 

21-24 октября Не ходила вовсе в тот дом. Что за польза? Лучше ждать приезда Л. И покой... почему-то покой. Я чувствую, что он может взять меня «туда» — туда, где есть любовь, спокойствие, а сознания нет.

 

25 октября

Ухаживаю за садом Пушбы, пересаживая цветы. Сажаю, поливаю, проявляю безумную активность. Лучше не думать. Работать и работать, только это. Какое разочарование, целый роман... Я надеялась слишком на многое. О пожалуйста, мой ум, перестань думать.

Существует некий вид силы в этом месте — и это не только воображаемое; это самое тревожное. Нужно дождаться Л. Она должна помочь мне прояснить некоторые моменты, и если она не сможет, я уеду в Мадрас, взгляну на Южную Индию и Цейлон и забуду эту аферу, если смогу. Но это будет нелегко: от мысли уехать прочь что-то плачет зо мне..ото гу/ го боко, что едва поддается осознанию; оно как раз на пороге понимания. Острая тоска.

 

27 октября Проснулась посреди ночи (последние ночи были беспокойными, наполнейными снами). Проснулась с предположением, столь ясным, что я все еще слышала его. «Совсем нет другого Пути для продвижения». Это было, как если

бы думал кто-то другой, а не я. В довершение всего... Я знала, к моему глубокому отчаянию, что не смогу уйти. Никогда не смогу уйти. Это было, подобно умиранию.

 

30 октября Л.приехала в субботу, утром.

Долго говорила с ней. Затем было несколько обсуждений. Она ничем не смогла помочь.

Рассказала ей, как я была разочарована. Я почти плакала. Надеюсь, она. попросит его объяснить, что случилось с моим сознанием, и что с моим сердцем (оно продолжало биться очень быстро, как в лихорадке, часто пропуская

удары).

Очевидно, она спросила его. Все, что он сказал, она передала мне: что я страдаю от слишком беспокойного ума и пугливого воображения. Но она добавила, что вполне понимает мое состояние ума, состояние сомнения и неопределенности. «Оставайся на какое-то время», — сказала она, — и посмотри, что произойдет. Вначале нет необходимости в безоговорочной вере. Позже она будет необходима.

 

31 октября Пришла в тот дом снова.

Прошло десять дней с последнего прихода. Поняла, как мне не хватало этой атмосферы.

Спросила его о дикой активности моего сердца. Он объяснил, что есть два сердца — одно физическое, а другое — нефизическое, и когда последнее активизируется, первое из двух скачет, чувствуя это.

— Ничего не случится с тобой, — он улыбнулся. Не бойся, нет никакого вреда. Я здесь, чтобы следить за этим.

Немного спустя он повернулся ко мне и спросил:

— Теперь у тебя нет никакого нарушения, не так ли?

Я поняла, к своему изумлению, что мое сердце было совершенно в порядке.

— Это потому, что оно теперь у меня.

— О, нет! — воскликнула я. — Верните его мне, пожалуйста. Я не хочу, чтобы оно было у вас; это будет несправедливо!

— Разве я фокусник — позволять ему появляться и исчезать? — Он смеялся теперь, очевидно забавляясь.

Но я снова серьезно попросила вернуть его.

— Я требую вас сделать это. Хочу посмотреть, сможете ли вы, хочу поверить, что у вас есть сила для этого!

Тем временем продолжался разговор о Ведах (священные тексты индуизма). Затем последовало молчание. Когда я взглянула на Бхай Сахиба, он был далеко отсюда- Я была очарована выражением его лица, подобного высеченному из камня — античному и жесткому, такому древнему же, как человечество.

Неожиданно мое сердце начало волноваться снова — и появилось не только это, но и головокружение, а также головная боль. Но я все еще не верила, что он сделал это; скорее всего, это только совпадение.

Сидя в своей обычной позе, со скрещенными ногами, Бхай Сахиб слегка раскачивался в самадхи.

— Знаете ли вы, как выглядите в самадхи? — спросила я, когда он открыл глаза. — Тибетец, древний старик!

— Тибетец? — Он повторил слово медленно, глядя прямо на меня, его голос был странным и монотонным. — Если ты знаешь это, то почему до сих пор сомневаешься?

У меня перехватило дыхание. Я знала, что он имеет в виду, и молчаливо склонилась перед ним с соединенными ладонями.

 

 

1 ноября Прошлым вечером мы пошли прогуляться — он, Л. и я. Надеялась увидеть Ганг; но становилось уже темно, и я опасалась, что мы увидим немногое. Он шел очень быстро; мы едва поспевали за ним.

Вышли на гхат (высокий берег реки, где проходили ритуальные омовения, а также кремация). Отсюда я едва могла разглядеть реку. Быстро замирал свет сумерек, и можно было только обнаружить лужи застойной воды среди песчаных откосов, простиравшихся далеко. Мы повернули обратно. Он разговаривал с Л., я в полуха слушала. Внезапно, меня поразило одно его предложение.

«Мы, которые даем обет служить человечеству».

Навострила уши. Это был знак того, что я ждала; я точно знаю значение этого, думала с радостью и облегчением. Это значит, что он принадлежит к Иерархии, Великому Братству, которое помогает эволюции человечества. Пыталась сосредоточиться на всем этом, но они начали говорить о состояниях дхьяны, и Л. поддразнивала меня, говоря о моем страхе.

Вернувшись в его сад, мы сели напротив дома. Несколько людей пришли — главным образом мужчины из этого района. В 8 часов Л. поднялась.

— Я оставляю вас, — сказала она с улыбкой.

— Ты можешь оставить меня? — в его голосе был скрытый смех.

— Время идти ужинать.

— Нет. Я имею в виду вот что: можешь ли, смогла бы ты оставить меня?

— Нет, никогда! — ответила Л. выразительно.

— А ты сможешь покинуть меня? — спросил он, поворачиваясь ко мне.

— О, да, я могу! — Поняла, что отреагировала слишком быстро, — подозреваю, что так.

— Попробуй, — сказал он совсем спокойно, глядя мне прямо в глаза.

Я почти сказала ему: «Выключите огонь!» Когда у него появлялся этот необычный, неземной свет в глазах, не могла смотреть на него.

Мы ушли. Чувствовала беспокойство и спросила Л., что она думает о его последнем замечании.

— Не вполне уверена, но не ты ли говорила вчера, что самой большой твоей трудностью кажется то, что ты знаешь, что не сможешь уехать? Думаю, его замечание относится к этому.

Возможно, она была права.

— Я не говорила ему о нашей беседе, — продолжала Л. — Никогда не говорю ему ничего.

Так это означает, что он знал. Он знает, что я не могу уехать.

Он сказал Л., что я не хочу дхьяны, поэтому не прихожу получать ее.

Хочу ли я дхьяну, интересно? Как бы то ни было, отказалась от мысли стать бессознательной. Но не было ли истинной причиной моей тревоги по этому поводу то, что я не доверяю ему полностью?

Говорил ли он Л. об этом так потому, что намеревается направить меня по другой дороге, пути тьяга (полного отречения)?

Не один раз я говорила ему, что хочу стать подобной ему, пребывать в самадхи в полном сознании, в высочайшем йогическом состоянии. «Сделать высочайший Идеал своей целью и затем пытаться достичь его», — помню, сказала я.

Он ответил жестко: «Чтобы стать осознающими на всех

уровнях существования, мы должны пройти через период бессознательности. Как мы будем выходить за пределы физического плана в противном случае? Абсолютное отвлечение от ощущений, полное устранение мыслительного процесса — все это представляет временную потерю сознания.

Я думаю, что приду к пониманию дхьяны, но мой путь будет другим.

Когда утром Л. и я дошли до его дома, он уже был в саду.

Спросила его о значении последнего замечания, сделанного им, когда мы уходили вчера- вечером. Сказала, что несколько дней назад, утром, между сном и пробуждением поняла, слегка поразившись, что не смогу уйти. Подразумевал ли он то же самое? Он рассмеялся весело и ответил, что это именно то, что он имел в виду.

— Это твое Высшее Я, которое отвращает тебя от отъезда, приказало тебе остаться.

Он взял несколько листов бумаги и начал писать письма. Тихо сидела некоторое время. Затем завязалась беседа, во время которой Л. сказала, что ученики Сократа горько жаловались, что они были в невыгодном положении — было несправедливо по отношению к ним, что в его присутствии их умы не работали и они не могли спорить должным образом, как предполагали. Подобно мне, подумала я. Хорошо, что решение принято... я остаюсь.

— Некоторыми силами ты уже пользуешься; что-то должно быть усилено — и это будет продолжаться, не только теперь, но и через годы, всегда, пока физическое тело будет существовать.

Спросила, как произошло, что я этого не заметила, и когда это было?

— Это случилось однажды, когда нас оставили одних, как раз вначале. — Его глаза, казалось, пронзили меня. — Эта сила в тебе, она будет заставлять тебя сомневаться, станет причиной расстройств разного рода, но это было необходимо.

Сидела там, изумляясь, мое сердце дико стучало. Возможно, Дорога станет теперь свободна? Возможно, Дорога к Свободе откроется?

Вечером Л. задавала вопросы о том, каким образом гуру передает энергию ученикам, согласно системе Суфиев. Одинаково ли это во всех школах йоги. Вероятно, да. Это делается через прану (жизненную силу) и главным образом через сердечную чакру (центры психической энергии, расположенные вдоль позвоночника). Во всех великих школах это одинаково.

 

2 ноября Мы были одни этим утром. Он сидел на тачат, я напротив него на стуле. С полузакрытыми глазами, перебирая свои мала, он непрерывно задавал вопросы, касающиеся моей жизни и меня самой. Мысли торопились в моей голове, ясные и отчетливые. Не помогало приятное ощущение, что он заинтересован во мне.

Была поднята тема кундалини («внутренний огонь», что свернут кольцом, подобно змее, в основании позвоночника).

— Не имеет значения, веришь ли ты в кундалини или нет; кундалини существует. Кундалини — это не только сексуальный порыв; сексуальная сила составляет часть кундалини. Как правило, эта энергия в основании позвоночника более или менее дремлет. В нашей системе она пробуждается мягко; это не доставит тебе много беспокойства. Через мгновение. Не много, — задумчиво добавил он. — С Л. это было иначе. Кундалини пробудилось в ней через практику Хатха-йоги. Поэтому у нее было много трудностей. Я делал все, чтобы помочь ей, но, — пожал он плечами, — это в Руках Бога.

Когда она пробуждается через Хатха-йогу, это становится большой проблемой. Это трудный путь. Необходимо знать, как поднимать ее и как опускать снова через все чакры, а это причиняет беспокойство. Но мы начинаем замечать ее только тогда, когда она достигает сердечной чакры: это означает покой, блаженство, состояние расширяющегося сознания. Мы пробуждаем «короля», сердечную чакру, и оставляем «королю» раскрытие всех других чакр».

Вечером все было спокойно. Сад, казалось, спал, едва доносились какие-то звуки с тихой улицы. Он сидел на тачат в состоянии глубокого самадхи. Заметила, что он был в другой позе, чем обычно, — не скрестив ноги, но сидя на корточках. Он смотрел пристально прямо на меня невидящими глазами, странная улыбка играла на его губах. Мое сердце сделало один большой прыжок во внезапном страхе... Никогда прежде не видела его таким. Трудно описать его лицо — составленное из чистой энергии? Дэвик (происходит от дэва и означает ангельский), возможно? Определенно, человеческое лицо не может иметь подобное выражение. Ощущение энергии, громадной мощи, возрастающей все больше и больше.

Я всего лишь сидела здесь, мое сознание работало мало. Мысли, бессодержательные мысли, приходили и уходили в каком-то медленном темпе. Возможно, он делал что-то с моей «высшей колесницей»? Но я не чувствовала ничего.

Прошел час или даже больше. На стене напротив висел календарь. Не могу вспомнить, какой это был день. 2 октября приехала сюда — через семь лет после того, как впервые услышала о теософии. Ровно семь лет... Странно.

Муравей полз по полу — черный, очень большой, около дюйма в длину. Здесь, в Индии, многие насекомые вырастают до огромных размеров. Я наблюдала за ним немного, до тех пор пока он не исчез под стулом.

— Что за мысли в твоей голове? Его голос пронзил меня.

— Ничего особенного. Просто пара глупых мыслей.

— Иди домой и ложись, — приказал он. — Ни с кем не говори, постарайся отдохнуть, дай своему уму передышку.

Не чувствовала, что ум нуждается в отдыхе, но встала, готовая идти.

— Как долго мне отдыхать?

— Полчаса или около того. Если сможешь больше. Его голос был полон безразличия, довольно небрежен.

Но я поняла, что произошло что-то особенное. Что? Не было возможности выяснить. Ум был безмятежен, тело спокойно. Сонливости не чувствовала вовсе.

 

3 ноября Решила поговорить с ним серьезно.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — спросил он, как только я села.

— Могу я спросить кое о чем?

— Ты можешь спросить.

— Что произошло вчера вечером?

— Что ты имеешь в виду? — он слабо улыбнулся.

— Вы должны знать, что я имею в виду.

— Я был вне своего тела и не знаю ничего.

Сказала ему, что не спала. Он ответил, что тоже не спал, и добавил, что обычно спит только 20 минут, не больше получаса. (Знала от Л., что он отдыхает ночью в глубоком самадхи.)

Рассказала ему, как прекрасно чувствовала себя этим утром, и объяснила значение английского выражения «взвинченный» — как струны в музыкальном инструменте, которые, когда их сильнее натягивают, способны отвечать более высокому тону звука. Он кивнул.

— Похоже на это, — сказал он. — Самые удивительные вещи произошли вчера и этим утром. — Он говорил медленно, смотря в окно. — Но физическое тело не может распознать их.

Днем я была с ним одна. Он сидел скрестив ноги на та-чат и писал письма. Когда вошла, он одарил меня одной из своих неотчетливых улыбок и продолжил писать. Ждала паузы и, когда он запечатал два конверта, предложила отправить их по дороге домой. Он кивнул.

— Они должны уйти сегодня. Некто нуждается в помощи.

Затем рассказала ему, каким облегчением было для меня узнать, что он принадлежит к Иерархии.

— К Иерархии? — он поднял брови.

Ясно, он не знал, что я имею в виду. Хотя его английский был очень хорошим, слегка библейским, едва ли у него была возможность часто говорить по-английски. Существовали выражения, которых он не знал.

Объяснила, что узнала из книг о Великом Братстве и его предназначении помогать эволюции человечества в мире. Он сидел без движения, глядя на меня... Его лицо ничего не выражало. Я глубоко вздохнула — оттого, что мое сердце стучало. Не могла ясно думать. Видела, что он слушал меня с предельным вниманием.

— И кто они? — он искоса взглянул на меня сурово. Чувство страха пришло и ушло, но неожиданность вопроса заставила меня рассмеяться.

— Почему ты смеешься? — он пристально, сурово посмотрел на меня.

Склонилась вперед: — Потому что не нуждаюсь в ответе на это. Один из его членов здесь, прямо напротив меня!

Он улыбнулся, а потом вдруг он откинул голову назад и рассмеялся своим мальчишеским смехом. Как молодо он может выглядеть, думала я, поразительно молодо.

— Да, — сказал он, все еще улыбаясь. — Но мы обычно не придаем значения этому, это не принято.

Он поставил точку, затем продолжил писать. Великое спокойствие царило в комнате. Только поскрипывание пера, лязганье вентилятора под потолком и дикое биение моего сердца.

Наконец он закончил, убрал свои письменные принадлежности в уголок и улегся, вытягиваясь удобно на спине, скрестив руки на подушке, поддерживающей его голову.

Я знала, что могу говорить. Рассказала ему, что сильно

сомневалась в том, кто он, могу ли и должна ли я ему доверять

— Я теперь доверяю вам, не буду больше сопротивляться больше — буду стараться не делать это. Сознательно, во всяком случае. Неосознанно, конечно, не могу знать...