И структура революционной партии

Политическая партия является высшей формой организации общественной активности в мире политики, основополагающими признаками которой выступают наличие четкой формализованной структуры, иерархия органов, внутрипартийная дисциплина, институт членства. Как политический институт, партия обладает политической властью в виде партийной власти. Она выражается в возможности партии направлять и контролировать политическую деятельность своих членов и сторонников, а также в подчиненности местных организаций центральным органам при подотчетности последних членам партии.

На основе такого распределения партийной власти складывается структура партии, включающая в институциональном аспекте съезд как высший орган, центральный исполнительный комитет и систему местных организаций, а также членов партии как ее социальный компонент. Последние, в свою очередь, по объему власти делятся на лидеров или руководителей партии и рядовых членов.

Устойчивый характер распределения власти и отношений между элементами партийной структуры позволяет говорить о принципах организации партии. К ним обычно относятся: принцип легальности или законодательной оформленности, принцип выборности высших органов и их отчетности перед организацией, принцип подчинения нижестоящих органов вышестоящим, принцип равноправия членов при подконтрольности их деятельности партийным органам. Форма же их реализации в конкретную структуру определяется воздействием ряда факторов, таких как тип политического режима, государственного и национально-территориального устройства страны, особенностями социальной базы партии, стоящих перед ней задач и методов деятельности.

Являясь антисистемной, революционная партия могла возникнуть в самодержавной России второй половины XIX в. только нелегально. Следовательно, ее базовым организационным принципом становился принцип жесточайшей конспирации. Он был характерен уже для декабристских обществ 20-х гг. XIX в. и не подвергался сомнению в рассматриваемый нами период. «Не должно ничего вверять бумаге; не иметь ни списков, ни протоколов, ничего подобного, чтобы не было материальных улик. Все дела должно вести изустно», – наставляли революционеров авторы прокламации «Великорусс» [1].

Конспиративный характер революционной партии приводил к невозможности осуществления важных для других, например, кадровых, типов партий принципов: принципа выборности высших органов и их отчетности перед организацией, а также принципа равноправия членов и их права свободного выхода из нее.

Н.П. Огарев, М.А. Бакунин, П.Л. Лавров и П.Н. Ткачев в теории, а также кружок Н.А. Ишутина и «народовольцы» на практике предполагали добиться реализации принципа конспирации путем иерархизации степени информированности членов внутри партии. Невозможно, считал Лавров, чтобы все члены партии были одинаково осведомлены о функционировании как партии в целом, так и ее отдельных элементов. Однако за каждым членом оставалось право получения информации, необходимой для его деятельности.

Н.П. Огарев предлагал создавать местные партийные организации так, чтобы «провал» одной не мог бы повлечь за собой ликвидацию других центров, включая главный. Для этого он разделял членов на сознательных и бессознательных агентов, т.е. «агентов, действующих в смысле общества, не имея нужды знать о его существовании». Определяющим в этом случае становилось правило: «чем специальнее дело, тем менее агент должен знать о существовании общества» [2]. Однако, он предостерегал и от «конспиративного мистицизма», предпочитая ему «предусмотрительную осторожность».

На практике эти идеи получили окончательное оформление в уставе и принципах организации «Народной воли». Уставом предусматривались три степени информированности членов партии. Агенты 1-й степени не имели никаких прав и обязанностей, они только сочувствовали партии и добровольно помогали ей. О внутренних делах общества им знать не полагалось. Для агента 2-й степени оставались тайной состав Центрального комитета, внутренний распорядок общества, а также его устав.

И, наконец, члены Исполнительного комитета (ИК) в своих отношениях с агентами обоих степеней должны были в целях конспирации именоваться агентами 3-й степени (§56). Помимо этого они обязывались хранить в глубокой тайне внутренние дела ИК, его личный состав и «все признанное за секрет общества» (§6) [3].

Иными словами, декларируемое Уставом равноправие членов партии могло быть отнесено только к членам Исполнительного комитета. Вся же сеть кружков, созданная вокруг ИК и состоящая из агентов 2-й степени, не только подчинялась ему, но и не имела права знать что-либо о составе и деятельности органа, руководившего и направлявшего их работу. В результате создавалась организация как бы «вассального» типа.

В данном случае мы фактически имеем дело с прообразом теории «властвующей элиты», ставшей крупным достижением политической мысли на рубеже ХIХ–ХХ в. Согласно данной теории, социально-политическое течение, или тем более конспиративная организация революционеров, с точки зрения их управления могут быть подразделены на два основных слоя – управляемое большинство и управляющее меньшинство, которое концентрирует в своих руках информацию, власть, богатство и престиж по мере их приобретения.

Другим способом усиления конспирации виделась организация связи центральных органов с местными только через руководителей последних, что воплотилось при построении организации в принцип «пятерок». В этом случае член вышестоящего кружка составлял нижестоящий кружок так, чтобы его знал один или небольшое число людей из составленного кружка, а весь кружок не знал о существовании центрального органа и только в случае необходимости получал информацию о его существовании.

Помимо этих мер, большое внимание уделялось осознанию необходимости конспирации самими членами партии, уничтожению в их среде «любопытства и празднословия». Революционеры должны добиться «полнейшего недопущения между собой всякого лишнего слова, всякого лишнего сообщения даже самому близкому доверенному, если в том нет настоятельной необходимости для дальнейшего хода дела вперед», а также никогда не спрашивать о структуре и деятельности организации в целом [4].

Несколько иное обоснование важности принципа конспирации давали П.Н. Ткачев и его сторонники. По их мнению, конспиративный характер революционной партии определялся не только самодержавной формой правления, но и ее целями: чем радикальнее и определеннее организация, тем конспиративнее и малочисленнее она должна быть, если хочет довести свое дело до успешного завершения. Неясность же, неопределенность ее целей и задач для рядовых исполнителей становятся причиной массовости партии, а значит попадания в нее случайных людей, способствуя ее «смерти» либо путем распада, либо путем легализации, что повлечет за собой утрату партией революционности с ее превращением в «мертвую форму когда-то одушевленного организма» [5]. В связи с этим нельзя не признать правомерность точки зрения американского историка Дж. Энтина, что теория заговора и конспиративизм неразрывно связаны между собой, и последний становится не только принципом организации партии, но и состоянием сознания, менталитетом [6].

В своих высказываниях теоретик «заговорщического» направления народничества предвосхитил, на наш взгляд, «железный закон олигархии» Р. Михельса, сформулированный в начале ХХ в. Согласно нему, с расширением численности партии в ее структуре возникает олигархия, которая узурпирует партийную власть, отстраняя от нее рядовых членов, а также повышается роль партийной бюрократии, что приводит к идейному застою и «окостенению» партии.

Обобщая опыт конспиративной работы, Ткачев подверг критике сложившуюся в 60-е – первую половину 70-х гг. практику проживания революционеров по несколько человек на одной квартире, проведения на них многочисленных сходок, хранения при себе записей и «запрещенных вещей», открытых встреч между собой и т.п. [7].

Таким образом, все идеологи и практики народничества 1860–1870-х гг. считали конспирацию основополагающим принципом организации революционной партии, а пути его реализации видели в правильном построении организации и продуманном подборе кадров.

Спорным же во второй половине XIX в. стал вопрос о распределении власти и полномочий между местными и центральными органами и о принципе формирования последних, или вопрос о соотношении федерализма и централизма в организационном устройстве революционной партии. При этом почти во всех концепциях данного периода и на практике центральные органы создавались сразу сплоченной группой единомышленников. И даже их новые члены не столько избирались, сколько кооптировались из ближайшего окружения партии при согласии членов ее ЦК. В этом случае центральные органы существовали как бы отдельно от местных и в лучшем варианте требовали лишь подчинения последних.

В 1860-е – начале 70-х гг. господствующим было направление, отстаивающее идеи федеративного устройства революционной партии, при котором центральные органы хоть и существовали, но выполняли только контрольно-координирующие функции. Отсутствовало и безусловное подчинение им со стороны местных органов. Его представителями являлись Н.П. Огарев, П.А. Кропоткин, кружок «москвичей», а также деятели «Земли и воли» 60-х гг. Прагматизм П.Л. Лаврова с его этическими категориями, воплотившийся в структуре «Земли и воли» 70-х гг., также можно отнести к данному направлению.

Н.П. Огарев предлагал начинать строительство партии с Центра. Он должен был быть немногочисленным, но крепко спаянным единством убеждений и принимаемых решений «институтом–организмом»; «искренним, как бы одно лицо»; а понимание им вещей должно быть «энциклопедическим» [8].

По мнению Огарева, Центр должен состоять из владеющих полной информацией и координирующих всю деятельность агентов, или «апостолов». Очевидно, термин «апостолы» был выбран как слово, без объяснений понятное народу. Около них группируются «ученики, полупосвященные». «Апостолы» могли действовать не только в центре России, но и на периферии («каждый [может] составлять свой географический центр»), где члены партии должны были переходить в состояние «бессознательных» агентов, «употребляемых лишь для отдельных целей». Связь между всеми категориями членов партии поддерживали «корреспонденты», или «путешествующие» агенты [9].

Такая структура членства не предполагала, однако, подчинения местных организаций Центру. Напротив, Огарев считал, что единая централизованная организация в России невозможна, «возможно только общество федеративное», создающееся по областям и восходившее к принципу федерации областей как экономических и этнографических образований, связанных общими хозяйственными и социально-политическими интересами. При этом он ссылался на опыт революционного движения раннего периода, когда «даже» декабристы «разделились на Север и Юг – не потому что они не вовсе сходились в тенденциях, – но просто по географической пространности, на которой уже образовавшиеся отдельные кружки могут сойтись, но где рост из одного центра несбыточен» [10].

Кроме того, федеративная структура упрощала, по мнению Огарева, ведение партийной работы, так как революционеры на местах лучше знали региональную специфику, а также это распыляло внимание правительства, тем самым обессиливая его надзор и снижая вероятность полного уничтожения организации в ходе репрессий [11].

Основанием же единства такой партии и руководящего статуса центра выступала «нравственная сила без всяких quasi правительственных форм». Центробежная сила убеждения и центростремительная сила доверия зависели от искренности, понимания и деятельности центральных членов, без всякой формальной иерархии. Повиновение агента имело основание в его внутреннем согласии с поручением [12].

В то же время следует отметить, что особенностью теории партии революционных народников по сравнению с либералами и западными концепциями являлась ее практическая направленность, взаимосвязь и взаимодействие теории и практики. Мыслители либо сами разрабатывали планы создания революционных партий, либо их идеи воплощались, опредмечивались на практике в той или иной организации, что делает документы последних важным источником по российской теории политической партии второй половины ХIХ в.

Попытка Н.П. Огарева применить свои рассуждения к конкретной политической ситуации начала 60-х гг. XIX в. нашла отражение в записках «О тайных обществах и их объединении» и «О руководящих органах “Земли и воли” и программа работ ее окружных комитетов» (1862–1863 гг.). В первой записке предполагалось разделить территорию страны на 16 округов. Для организации в них пропаганды и агитации необходимо было 16 человек («апостолов»), организующих вокруг себя на местах кружки («сеть агентов»). Только эти 16 человек должны были поддерживать постоянную связь между собой (т.е. между округами) и с тремя пунктами за границей (Берлином, Гейдельбергом и Лондоном), претворяя в жизнь, с учетом местных условий, получаемые оттуда указания [13].

Во второй записке высказанные идеи конкретизировались применительно к складывавшейся в России организации «Земля и воля». По существу, это была первая в русском революционном движении схема структуры общества с центром за границей, в редакции газеты, впоследствии воспринятая В.И. Лениным. По мнению автора, руководящим органом должен был стать Главный совет, состоящий из редакции «Колокола». В качестве местных организаций выступали кружки, возглавляемые «окружными».

Необходимо заметить, что исследуемая записка существует в двух вариантах: кратком и обширном. Их принципиальным отличием является трактовка роли Комитета, находящегося в России. Если в первом, раннем и кратком, варианте и двух первых пунктах второго варианта Комитет трактовался как связующее звено между Советом и «окружными», то, начиная с третьего пункта второго варианта, на наш взгляд, существование данного органа уже не предполагалось. Речь шла о прямых связях «окружных» с законспирированным Советом [14]. Это может объясняться лишь тем, что к середине 1863 г. Комитет «Земли и воли» фактически утратил контроль над революционным движением в стране. Правда, известный исследователь этого вопроса Я.И. Линков считает, что Комитет стал рассматриваться «как некоторая внутрирусская часть Совета «Земли и воли», что явствует из слов: «известно Совету и нам» (то есть Герцену и Огареву)» [15]. Однако, на наш взгляд, данное разделение Герцена и Огарева и Совета еще не подтверждает сохранение Комитета. Других же указаний на его наличие в этой части записки нет.

Таким образом, Н.П. Огарев считал, что революционная партия должна быть федералистской организацией, строящейся по территориальному принципу и имеющей местные отделения, обладающие значительной долей партийной власти и объединяющие своих представителей в координирующий центральный орган.

В практическом плане для этого периода работы Огарева дали значительно меньше. Возникшее в середине 1861 г. общество «Земля и воля» не представляло еще собой революционную партию. Нельзя назвать его и централизованной организацией, как это делает В.А. Малинин [16]. По нашему мнению, ближе к истине точка зрения Э.С. Виленской и М.В. Нечкиной, считавших, что это был временный союз идейно разнохарактерных и практически автономных кружков и организаций, объединившихся на основе взаимного компромисса ввиду ожидавшейся крестьянской революции и для того, чтобы, встав у руководства восстанием, направить его в русло борьбы с самодержавием [17]. Попытка же Н.П. Огарева придать ему стройность организации была, как нам кажется, запоздалой, а значит заранее обреченной на провал. К середине 1863 г. «Земля и воля» вступала в последний этап своей деятельности, лишенная в результате арестов своих руководителей, разочаровавшаяся после неудачи польского восстания в возможности немедленных революционных выступлений. Это был период кризиса и распада, остановить который не могли никакие реформы организации.

Идея революционной партии-федерации не получила в дальнейшем широкого распространения. Нам известны лишь две попытки ее реанимации: П.А. Кропоткиным и кружком «чайковцев» (1871–1874) в духе анархизма и Всероссийской социально-революционной организацией (1875).

«Чайковцы», отрицавшие партийную иерархию и неравенство членов, по документально аргументированному исследованию историка Н. Троицкого, составляли в 1871–1874 гг. вместе с московским и одесским кружками Большое общество пропаганды – организацию федеративного типа [18].

Отношения между кружками строились по типу отношений между отдельными членами внутри каждого кружка. С одной стороны, все кружки сохраняли внутреннюю самостоятельность и могли, сообразуясь с местными условиями, принимать и проводить в жизнь любые решения, но вместе с тем каждый из них обязан был систематически отчитываться в своей деятельности перед другими кружками. Прием в тот или иной кружок был делом всего общества и оформлялся лишь с согласия всех кружков, которым заблаговременно сообщались намеченные кандидатуры. Точно так же при рассмотрении принципиальных деловых вопросов не только в каждом отдельном кружке, но и обществе в целом, «чайковцы» считали обязательным единомыслие всех членов организации.

Во избежание «вождизма», которого больше всего боялись члены организации, ею не было принято никаких уставов или иных регламентирующих документов. Все вопросы решались общим собранием. Формально закрепленные статусы и обязанности отсутствовали.

Единство же, согласованность действий такой организации достигались, как писал в последствии Кропоткин, «единством цели и силой убеждения, которую имеет каждая идея, если она свободно выражена, серьезно обсуждена и найдена справедливой» [19].

Другое объединение в рамках данного направления – Всероссийская социально-революционная организация (1875 г.), исповедуя те же принципы, что и «чайковцы», имело уже более упорядоченную структуру, внутреннюю иерархию и устав. В уставе провозглашалось абсолютное равенство членов, солидарность, полное доверие и откровенность в делах организации. Управление каждой «общиной» осуществляла «администрация». В ее обязанности входила организация текущей работы, поддержка связей с другими «общинами», ведение финансовых дел и т.д. Члены администрации не выбирались, а «назначались... по очереди» и работали на освобожденной основе.

Остальные члены «общины» должны были обеспечивать конспирацию, выполнять поручения организации и отчитываться перед ней о своей деятельности. Связующим началом организации выступал общий денежный фонд и система взаимных уведомлений [20].

Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что федералистский принцип построения революционной партии учитывал геополитические особенности России и обеспечивал значительную долю автономии местных партийных организаций и отдельных членов, необходимую для оперативного решения текущих вопросов. Объяснять же его привычкой к своеволию и психологией индивидуализма членов партии, как это делает И.К. Пантин, на наш взгляд, необоснованно [21].

В то же время имея мало сторонников в теории и на практике, федералистское направление не смогло сформировать революционную партию с полным набором признаков, план которой был обозначен в работах Н.П. Огарева. Попытавшиеся реализовать его «Земля и воля» 60-х гг., кружок «чайковцев», Социально-революционная организация являлись протопартиями с характерным для них уставом-договором, отсутствием четкой структуры, обязательностью идейно-эмоциональной общности членов.

Наиболее четкая структура революционной партии, построенной по принципу федерализма, была разработана П.Л. Лавровым.

В литературе, освящающей его творчество, нет единого мнения по этому вопросу. И сторонники «Лаврова-централиста» [22], и авторы, причислявшие его к федералистскому направлению [23], единодушно отмечали его непоследовательность в том и другом случае. На наш взгляд, это была не непоследовательность, а отражение верно спрогнозированной тенденции изменения подхода к выбору принципа организации, что доказывается соотношением работ П.Л. Лаврова по данной теме с хроникой развития русского революционного движения 1870–1880-х гг. Тем более, что сам автор не считал вопрос о формах организации первостепенным делом. «Существенно важно, – писал он, – одно: чтобы существовала организация, дозволяющая сколько-нибудь солидарное действие личностей и контроль власти. Все остальное сделают за нее люди, в нее вступившие с более или менее ясной целью, с более или менее твердой решимостью выработать из себя и из самого союза целесообразные орудия для осуществления начал рабочего социализма» [24].

Независимо от варианта построения, она должна удовлетворять двум условиям: во-первых, руководящие органы должны быть образованы (путем выборов или назначений) так, чтобы большинство мелких групп могло вполне доверять их деятельности и, с другой стороны, постоянно контролировать ее с помощью той или другой организации, изменять состав всех руководящих органов, если он почему-либо окажется неудовлетворительным. При соблюдении этих двух условий Лавров даже допускал наделение центрального органа значительной властью и считал, что она не будет угрожать ни «Союзу», ни его мелким группам, ни даже отдельным членам партии.

В целом же Лавров полагал, что формирование социально-революционного союза возможно в четырех вариантах: 1) основной ячейкой партии является секция, как в массовой партии. Каждая из них выделяет для связи с другими секциями по 2–3 человека. Один из них делегируется на союзный съезд. Этот съезд назначает свой постоянно действующий орган – Распорядительный комитет. Комитет руководит союзом, созывает съезды для решения экстренных вопросов, но сам проявляет инициативу действий лишь в крайнем случае; 2) местные секции определенных территорий могут объединяться в федерацию. Федеральные съезды избирают по несколько делегатов на союзный съезд, который является временной верховной властью союза. Он назначает исполнительный орган – Распорядительный комитет. Федеральные власти могут иметь право назначать по одному человеку в Наблюдательный комитет при органах союзной власти; 3) союзные съезды не созываются, а федеральные съезды прямо избирают Центральную распорядительную комиссию; 4) ограничение деятельности социально-революционного союза одной местностью, однако при этом проблематичным становится организация восстания по всей стране [25].

В одной из главных своих работ, затрагивающих данную тему, «Государственный элемент в будущем обществе», П.Л. Лавров склонялся ко второму варианту построения организации, что и служит главным аргументом отнесения его к «федералистам». Он считал, что социально-революционный союз должен был организоваться по принципу солидарности разных частей России, укрепляя в своих отделениях «условия... свободных союзов и привычки к личной инициативе» [26] и представляя собой трехуровневую структуру: первичная организация (секция) – федерация – союз.

Выборные лица от каждой секции составляли федеральный съезд, который являлся высшим органом партии в федерации. Так как съезд собирался только в определенный срок или на экстренные заседания, им назначался Исполнительный комитет как орган, постоянно действующий между заседаниями съезда. Федеральные съезды выбирали по несколько делегатов на союзный съезд, составлявший временную верховную власть союза. Как и федеральный, союзный съезд создавал свой Распорядительный комитет. Стремясь ограничить возможность злоупотребления властью союзным съездом, П.Л. Лавров предусматривал утверждение федеральными съездами назначаемого ими состава Распорядительного комитета. Функции последнего ограничивались исполнением решений союзного съезда. Лишь в крайнем случае ему предоставлялось право действовать по собственной инициативе. В целях контроля федеральные съезды путем назначения по одному человеку создавали Наблюдательный Комитет при органах союзной власти [27].

Первичные партийные организации строились по принципу наличия большинства, знакомого лишь с местными делами, и меньшинства (выборного или назначенного), обладающего «знанием общего хода дел союза, сношениями между его частями». В силу своей информированности последнее составляло руководство данной группы, которому были обязаны подчиняться остальные члены.

По этому же принципу устанавливались отношения между местными группами и центральными органами (федерациями), объединяющими несколько групп, а также между этими органами и одним общим органом союза, наделенным такой властью, которая при необходимости «должна привести все части союза в согласованное, целесообразное и энергичное действие». Первичные организации имели достаточную долю самостоятельности в решении местных задач, освобождая от них центральный орган (Распорядительный комитет). Он играл роль решающего голоса, которому в нужный момент «остальные должны подчиниться и который, следовательно, образует власть для всего союза в самых важных его делах». Ему также принадлежала функция контроля за деятельностью местных групп и отдельных членов. Гарантом же от злоупотребления Распорядительным комитетом своей долей партийной власти должна была стать структура общества, включающая в себя систему выборов и назначений, контроля и суда, перенесения тех или других функций в центральный орган или разделение их между федеративными органами [28].

Кроме того, предполагалось создание в партии ряда специальных органов. Поскольку она будет представлять собой заговорщическую организацию и значительные усилия направлять на борьбу с правительством, она должна знать тайные намерения правительства против нее с тем, чтобы своими своевременными действиями парализовать их. Поэтому часть сил партии выделялась «на образование сети своих людей, которые имели бы доступ в центральные органы правительственной деятельности и в те общественные кружки, которые знали что делается, что предпринимается, что узнали и что предполагают» [29]. Должен был быть создан центр получения подобных сведений и быстрого их распространения в партии. Учитывая специфику работы этого «разведывательного» органа, в него должны были назначаться лица исключительно из «привилегированных классов». Поскольку род их деятельности потребует занимать официальное положение, они не могут действовать в народе.

Подобно большинству теоретиков революционного народничества П.Л. Лавров попытался претворить свой план построения партии в жизнь. В 1881 г. он предложил вариант объединения «Народной воли» и «Черного передела» в единую организацию, отразившийся в статье «Несколько слов об организации партии» и записке «О создании единой революционной партии».

Пытаясь найти основу для объединения, Лавров доказывал, что революция достижима лишь при слиянии трех элементов: пропаганды, агитации и организации, т.е. как раз тех начал, которые лежат в основе программы трех «фракций», как он говорил о пропагандистах, бунтарях и народовольцах.

По его мнению, в партиях всегда существовали фракции, и их существование было необходимо. Вот и сейчас, считал Лавров, нельзя требовать от социалистов отказа от своих убеждений и действий сообразно им. Каждая из организаций имеет одинаковое право действовать по своим убеждениям и по своей программе. Единство же цели поможет им создать крепкую, единую организацию, которая в то же время мыслилась лишь как «взаимное содействие всех групп ввиду общей цели». Для этого предполагалось сформировать «влиятельные общие органы» (Комитет и съезд) и «целесообразную систему сношений между группами».

Комитет являлся представителем русской социальной революционной партии и координировал ее работу в направлении, принятом большинством кружков. Его решения не носили обязательный характер. Комитет мог лишь советовать какойхарактер деятельности необходим, как распределять денежные средства и определять направление работы новых кружков.

Съезд – «орган совещания и соглашения, а не распоряжения». Он собирался периодически и представлял все партийные фракции. Его функция состояла в обеспечении возможности договора людей, не совсем сходным в мнениях, и констатации «в важную минуту согласия всех оттенков партии на энергичное дело». Правда, в одном случае съезд из совещательного органа мог превратиться, условно говоря, в законодательный – когда он принимал решение единогласно. Такое решение «становилось обязательно для всей партии, так как вся она имела тут своих представителей, независимо от численности фракции» [30].

Схема организации единой партии, изложенная в записке, была более разработанной и более определенно отразила цель объединения путем любых компромиссов. Время ее создания – осень 1881 г., когда «Народная воля» подверглась жесточайшим репрессиям после убийства Александра II. Залогом сохранения русского революционного движения и являлось для Лаврова слияние всех его направлений на принципах взаимопомощи при сохранении своих убеждений.

Согласно записке, партия создается в форме «союза местных распорядительных кружков» и делится на три «отрасли» – боевую, народническую и литературную. Кружки каждой «отрасли» выбирают совместно из своей среды одного члена Центрального комитета. В обязанности этого Комитета, состоящего из 3 человек, входит контроль за деятельностью всех отраслей партии, координация ее, формирование партийной кассы и распределение средств из нее. Решения ЦК обязательны для всех групп в рамках их программы. Местные организации составляют свои планы деятельности и также сообщают их в ЦК. Вместе с тем за группами в рамках отрасли сохраняется право создания отраслевых руководящих комитетов, сбора средств в специальные фонды и выработки собственной программы действий [31].

Таким образом, теоретик «пропагандистского» направления народничества выступал за построение революционной партии по принципу федерализма, при наличии четкой иерархии партийных органов с контрольно-координирующей функцией Центра и значительной долей партийной власти у местных организаций. Однако в отличие от Н.П. Огарева, строившего партию «сверху вниз» (вначале создавался центральный орган), П.Л. Лавров предлагал обратный вариант (местные организации на съезде избирали центральные органы).

В то же время он видел все объективные и субъективные особенности состояния русского революционного движения в 70-е гг. XIX в. Это, на наш взгляд, определило его позицию по данному вопросу в этот период («Организация должна быть настолько федералистическая, насколько возможно без вреда для дела, но... известная доля централизации необходима здесь по самой сущности тайного революционного дела. При этом думаю, что централизованный элемент должен быть сильнее в начале и потом значительно ослабевать по мере расширения организации» [32]) и ее изменения в 1880-е гг., проявившиеся в переписке теоретика пропагандистов с Исполнительным комитетом «Народной воли», когда, соглашаясь с необходимостью централизации в устройстве русской социально-революционной партии, он отмечал, что никакие права, данные Комитету или им себе присвоенные, его не пугают, правда, оговаривая необходимость доверия ЦК со стороны остальной партии [33].

Апофеозом же этой трансформации взглядов стала работа «Социальная революция и задачи нравственности» (1884), в которой Лавров приравнивал федералистский подход к анархизму в их противодействии централизованной организации. Анализируя опыт борьбы, он приходил к выводу, что «борьба за власть в обществе имеет свои условия, общие для всякой подобной борьбы; что одно из этих тактических условий есть единство действия, без которого ни одна армия не может победить, что это единство возможно лишь при подчинении личностей и групп общему руководству в той или иной форме». Итак, переход на позиции централизма был завершен. Лавров, отрекшийся от прежних своих планов, писал, что «федералистическая» организация едва ли мыслима «в настоящее время в странах, где легальная пропаганда и организация социалистов стала невозможна и где они должны образовать ввиду близкого будущего не только явный союз для легальной борьбы..., но и тайный боевой союз для низвержения существующего порядка открытою силою» [34].

Этот переход был обусловлен объективными причинами. Преобладание нелегальных форм деятельности, малочисленность революционных сил, периодические преследования, опустошавшие возникавшие структуры и разрушавшие хрупкие связи между ними, затрудняли развитие революционного движения и, в конечном итоге, предопределили решение вопроса о принципе построения партии в пользу централизованной организации с жесткой дисциплиной и полным подчинением местных органов центру, своего рода боевой дружины, которая бы смогла не только противостоять аппарату государства, но и, преодолевая инерцию массовой пассивности, вовлечь народ в революционный процесс.

Дополнительным фактором, приведшим к преобладанию централизаторского подхода, стала и сложившаяся в российском политическом сознании и политической культуре традиция концентрации власти в руках одного человека или органа и иерархизации общества.

Элементы такой организации имели место уже у декабристов. Отчетливые контуры эта тенденция обретает в работах М.А. Бакунина, П.Н. Ткачева, в логике развития «Земли и воли» 1870-х гг., а затем у народовольцев. Усилиям «семидесятников» предшествовали попытки создания централизованной подпольной организации 60-х гг. (кружок Ишутина-Худякова). Даже «нечаевщина» конца 60-х – начала 70-х гг. может быть понята как гипертрофированная, одиозная форма организации этой потребности.

Первым теоретиком этого направления можно считать М.А. Бакунина. Как доказывает Ю.М. Стеклов, ранний вариант его плана создания централизованной организации относится еще к 1849 г. [35]. Бакунин и его последователи (З. Ралли, М.П. Сажин, Дж. Гильом, А. Эльсниц, С.Ф. Ковалик, В. Озеров, Ф.Н. Лермонтов) признавали строгую централизацию наилучшей формой организации, которая только и могла быть противопоставлена сильной и также централизованной организации современного государства, что, однако, не всегда находило отражение в литературе [36].

Первоначальный вариант предусматривал создание тайной революционной партии в одном регионе – Богемии – в то время как все последующие варианты касались международных организаций. По мнению Бакунина, «общество» должно было состоять из трех совершенно автономных, ничего друг о друге не знающих частей под разными названиями: «для мещан», «для молодежи» и «для сел». Общими для всех являлись начала «строгой иерархии и безусловной дисциплины». В остальном же «общества» должны были исходить из особенностей своей социальной базы. Координация их деятельности осуществлялась центральным комитетом, состоящим из М.А. Бакунина и еще 2–3 человек, а фактически одним Бакуниным, так как только он имел бы полную информацию о деятельности всей организации [37].

Итак, перед нами законспирированная организация, причем тайная не только для внешнего мира. В ней самой имелись три организации, остающиеся тайными одна для другой. Впоследствии мы находим схожую схему в «Альянсе социальных революционеров» с той разницей, что в последнем эти три части охватывали общество в целом и были не равнозначны, а иерархизированы, представляли собой три уровня единой партии – «пирамиды». И исходя из анализа опыта революционных движений, мы не можем согласиться с Ю.М. Стекловым, утверждавшим, что первый вариант построения партии Бакунина был «более естественным» [38]. На наш взгляд, он разобщал социальную базу революции