Я, конечно, могу по примеру Медика, носится по квартире размахивая огромным вибратором, извергать трудно постижимые ругательства, спотыкаться на поворотах, пить пиво из блюдца через нос (по примеру индийских йогинов), непременно подогретое, а затем, распевая мантры распрыскивать по закоулкам квартиры недопитый вчера пятновыводитель... Я, конечно, могу, но чего-то... не стоИт на это дело.
— Вот всегда ты так... — Медик вылупилась на меня единственным глазом, и вытянув тощую птичью шею с выступающими жилками, грозно прищурилась, — Не хорошо, знаешь ли, отбиваться от коллектива, пААААдруга... — и она умчалась дальше.
— Это полное безобразие! — сосед в ромашистых кальсонах и банных тапочках времен доперестроечной эпохи с возмущением просунул голову в дверь нашей комнаты, — Это форменное безобразие!!! У нас же дети маленькие, а тут... ЭТО!!!.. Это недопустимо!!!
— Чего это-то?! — пересохши поинтересовалась я, пытаясь дотянуться до пачки с романтическим названием: «Вино № 8», — Музчина, уйдите, без вас хреново...
— Я-то уйду, — сосед пытался не хамить, — Но ЭТО-то останется! Там! В коридоре! А у нас дети ма...
— Чё те нада? А?.. — пакетик «а-ля молоко пармалат» оказался пуст и расстройству моему не было предела.
— Не-е-е-е... — Митька напоминала зарытого Саида из «Белого Солнца Пустыни»: лысая, небритая и тоже хочет пить, — Ему наоборот — НЕ нада...
— Музчина, — пыталась сфокусироваться я, — Чё вам не нада?
— Этого! — взвизгнул сосед, — ЭТОГО нам не надо!!!
— А ведь он, пожалуй, еврей, — вдруг изрекла Митька, рассматривая его, — Точно еврей...
— Музчина... вы еврей?! — спросила я, поймав его таки на мушку своих очей.
— А что? — в момент напрягся он, забыв обо всем на свете.
Мы с Тимкой с трудом переглянулись и попытались было кивнуть...короче, точно еврей.
— Ежели вы еврей, то похмелиться вы нам... не дадите...
— Я вам чего угодно дам, — умоляюще он сложил ладошки вместе, — Только пожалуйста, уберите ЭТО из коридора!..
— Синьор... объясняйтесь понятнее, чего вам от нас нада?!
— Да, блин, — Митька облизнула губы, — Хуй резиновый отыми у Медика... а то она щас всю квартиру переебет...
На кухне истерично заорала кошка.
Еврей радостно закивал головой и сразу стал похож на какого-то буддийского божка... бога веселья что ли.
— У нас же дети маленькие! А тут ТАКОЕ!!!
— Интересно, — отчего-то обиделась я, — Чего ваши ДЕТИ такого не видели, — и я критично оглядела кальсоны соседа, — Когда у вас и так самопроизвольно все само вываливается?! А?!..
— Мда, — поддержала меня Митька, — чего они хренов лысых не видели? Вашу Машку вон весь двор имеет в порядке очереди.
Евреистый сосед вдруг затрясся, мгновенно теряя божественный вид, пена выступила на губах и посинев, он рухнул куда-то вниз.
Мы с Митькой озадачились.
— Помер что ли?
— Видать.
— А че ты так про Машку-то?
— А че он на Медика?
К слову сказать, Машка, или как ее любяще называли все: Манюня, была девица более чем благопристойная, училась играть на скрипке, носила белые гольфы в черных туфлях лодочками, две косы и строгие очки в тонкой оправе.
— Эх, — частенько сокрушалась Медик, глотая на Манюню слюну, — Эх... экая из нее вырастет кур-р-р-р-ва...
Так что, все Митькины заявления не имели под собой ни какой почвы.
Пока.
— Че у вас тут? — ввалилась Медик, вся в кошачьей шерсти и с оцарапанной щекой, — Вот сука, чуть без единственного глаза не оставила!!! Воды не хотела дать!!! Самка!
— Кто?!
— Да, ёпта, кошка соседская, — и она пнула неживое тело соседа, — Я как к ее миске наклонилась... а она как вцепится... еле отбилась, — и она по-джигитски поправила вибратор за поясом.
Каким именно макаром она отбилась, мы с Митькой уточнять не стали. Нас больше интересовала мисочка с водой.
— Батюшки, — поразилась вдруг Медик, одноглазо приглядываясь к соседу, — Замочили что ли дядьку?
— Не-а... сам помер, — пить хотелось несусветно, — Воды дай...
— А-а-а-а... — Медика обуревала жажда деятельности, обычно это добром не заканчивалось, — Так надо же принять меры!
— Пить...
— Пока он и вправду не того...
— Водицы...
— Ща я его быстро с того света верну! — и она решительно опрокинула на него бесценную влагу. Как в кино — замедленной съемкой, мы с Митькой наблюдали плавно разбивающиеся капли воды о бесчувственный шнобель соседа. Почему-то было мучительно тихо — словно вата в ушах.
— Охххххххх... — лишь выдохнулось нам с сожалением, — ох...
— И ничего, — толкнула пяткой Медик, — Не помогло, поздно видать.
— Помер? Так ему и надо, — мстительно буркнула я, наблюдая за Митькой, старательно вылизывающей лужицу на полу, — Только воду зря перевели...
— Надо запить такое дело, — констатировала Медик доставая из заначки непочатую бутылку голубоватого пятновыводителя. В дверь постучали.
— Войдите, — милостиво разрешила Медик разливая горючее по хрустальным фужерам — единственной не пропитой нами ценностью.
— Это мне от бабки досталось, — обычно говорила Митька, отбирая фужеры из наших похмельных рук, — Это родовое, фамильное, святое!
— Хм, — юноша в фуражке и нелепо сидящей мышиной форме робко и лицом постового милиционЭра протиснулся в дверь.
— Мент! — стрельнуло в голове и захотелось вспомнить, чего мы такого творили накануне.
Упорно вспоминалась рукопашная фрицев и строителей ремонтников.
— Бред какой-то…
— Позвольте?..
— Входите, входите! — и Медик рванулась навстречу, — проходите! Не обращайте внимания, — махнула она на бесчувственного соседа, — Перебрал человек!
Постовой милиционЭр перестал коситься на еврея и переключился на нас.
— Присоединитесь? — пригласила Медик, — К нашей, сугубо женской, компании?
Мент оказался при исполнении, и пить отказался. Потоптался немного и ушел, смущенный одиноко блиставшим глазом Медика.
— Так, — мрачно констатировала я, — Еще тело не остыло, а нас уже заложили. Не важные дела.
— Ща... — пообещала Медик вываливаясь в коридор, — Разберемся.
Митька тихо блевала в углу, и вообще, романтики не хватало.
С кухни доносился рассерженный рык Медика и тихо оправдывающийся голосок Маман — жены Еврея и, соответственно, матери Манюни.
— И заберите вашего мужа! — мощно распахнула дверь Медик, — Чтоб не вклинивался в девишник!
— Изя! — хлопнула в ладоши Маман, — Изя, ты ж не пьешь!
— Оказывается, — философски заметила проблевавшаяся Митька, — Его звали Изя...
— А он и не пил! — пафосно гремела Медик, — он только понюхал! И вот вам — пожалте! Лежит! В кальсонах!
Маман лишь растерянно хлопала ресницами и колыхалась оперными грудями.
— А здесь, между прочим, — Медик была в ударе, — одни дамы! Заметьте! Это же АМОРАЛЬНО! Вы понимаете? — Медик наклонилась яростным глазом к самому лицу Маман, — Что могут подумать люди?…
— Изя... — у Маман тряслись губы и она явно была на грани истерики.
Истерик мы не любили.
Поднапрягшись, мы выволокли Изю на кухню, где и бросили.
— Пускай проспится в холодке, — наставительно приказала Медик и Маман согласно затрясла бигудями.
— Манюня, деточка, принеси папику одеяльце...
Манюня сверкнула лолитными ляжками и масляными глазками.
— Мне кажется, — Медик задумчиво потрогала вибратор, — в девочке просыпается женщина... А вам, дама, — обратилась она к Маман, — неплохо бы пробздеться!
— Что? — не поняла покорная соседка.
— Свежим воздухом подышать, — допивая пятый стакан воды разъяснила я.
Медик расчищала поле деятельности.
Глубоко вздохнув о девственности Манюни, я застала Митьку разгуливающей в голом виде по перилам балкона.
— Красотень! — всем известно, что Митька эксгибиционистка, — глянь!
Внизу, одна машина врезалась в другую и свалка стояла невообразимая.
— Хах... неча по сторонам глядеть, — посоветовала водилам Митька и потянулась сосками к солнцу.
На кухне, возле тела папаши, елозили одеяло Медик и Манюня — жизнь явно шла свои чередом.
