ЭННЕАДЫ 33 страница

6. Выше мы однако свободу усвоили воле и установили, что в нашей власти лишь то, что делается по желанию наше воли, - прибавив, или не делается. Поэтому, если все сейчас сказанное нами, правильно, то согласно с этим вышеустановленным положением мы должны признать, что добродетель и ум сами властны над собой, или что им принадлежит свобода и независимость. Они ни от чего не зависимы, ничему не подвластны потому, что не только ум пребывает в самом себе, но и добродетель предпочитает оставаться сама в покое и только бдит над душой, чтобы она была хорошей, и в какой мере в этом усваивает, в такой и сама свободна и душу делает свободной. Когда же помимо ее воли возникают и дают себя чувствовать страсти, или требуются необходимые действия, она над ними наблюдает и ими управляет, сохраняя однако свою независимость и свободу тем, что и тут она сосредоточивается в самой себе, ибо она вовсе не озабочена чем-либо внешним, как например тем, чтобы спасать от како-либо опасности; - напротив, она не только не считает нужным об этом заботиться, но иногда прямо требует /от человека/ пожертвовать жизнью, детьми, отечеством, так как цель, которую она преследует, есть достижение прекрасного, а вовсе не сохранение существования того, что ниже ее. Из этого следует, что свобода и самопроизвольность нашего действования заключается не в самых поступках, и не в отношениях ко всему тому, что вне нас, а некой чисто внутренней деятельности - в энергии ума и в теории самой добродетели. Такую добродетель следует считать своего рода умом, и не должно ставить ее в один ряд с влечениями и страстями, подчинением и ограничением которых занят разум, потому что они, как справедливо близости и связи с телом и приводятся в норму лишь постепенно посредством упражнения и привычки. Говоря прямее и яснее, - свободно в нас собственно только некое невещественное начало, на которое сводится и наша свобода и сама властная над собой воля, насколько она в самой себе сосредоточена, потому что как только она желает и требует чего-либо, что вне ее, - тотчас вступает в силу необходимость. Что происходит из этой воли, что осуществляется ею самой, то только и есть в нашей полной власти; чего она хочет и что она без всякого препятствия производит, действуя вовнутрь себя, или вовне, - это и есть прежде и ближе всего то, что вполне от нас зависит. Поэтому, ум теоретический, ум первый тем более независим ни от чего и свободен, потому что в деятельности своей он не зависит ни от кого и ни от чего другого - и обращен ею только на самого себя, так что деятельность его есть он же сам и кроме того потому, что, почивая на благе и вследствие этого ни в чем не нуждаясь, будучи вседоволен, живет такой жизнью, какая для него желательна. Воля /в нем/ есть ведь тоже, что мышление, ибо она под тем лишь условием и называется воле, если она сообразна с умом, если хотения ее совпадают с определениями ума, - как это есть и на самом деле, потому что если воля, как воля, хочет блага, то для ума мыслить в истинном смысле слова значит пребывать в благе. Это значит, что ум обладает уже тем, чего воля еще только хочет, и само собой понятно, что когда она достигает, чего хочет то eo ipso становится мышлением. Поэтому, если мы усвояем свободу даже воле, как хотению блага, то как может не иметь свободы ум, который всецело утверждается на том, чего воля только хочет?! Не согласиться с этим можно разве только имея в виду усвоить еще что-нибудь большее, чем независимость и свобода.

7. Итак, душа становится свободно при посредстве ума с помощью которого беспрепятственно стремится к Благу и все ее действия, вытекающие из этого стремления, зависят от ее воли, между тем как ум свободен сам по себе. Что же касается самого Блага, то по природе своей оно есть то, что само по себе вожделенно, и вот почему от него собственно имеют свободу и душа и ум, насколько свобода души состоит в беспрепятственном стремлении к благу, а свобода ума в обладании благом. Так как Благо имеет господство над всеми теми существами, которые после него заслуживают почитания, так как оно занимает первый - самый высший престол, так как к нему стремятся приблизиться по мере сил все существа, на нем все утверждаются и от него имеют как свои силы, так и свою свободу, то разве мыслимо, чтобы его свобода была похожа на мою, или твою, когда даже об уме нельзя этого сказать без умаления его свободы?! Есть, однако мнение гораздо более дерзкое, будто первое начало чистым случаем или судьбой определено быть тем, что оно есть; а так как оно не само через себя есть то, что есть, то оно не имеет и власти над собой, не имеет, следовательно, ни независимости, ни свободы, но действует или не действует потому, что необходимость заставляет его быть деятельным, или недеятельным. Мнение это есть ни на чем не обоснованное противоречащее, насколько оно, отрицая всякую самопроизвольность, независимость, свободу, уничтожает вместе с тем весь смысл этих понятий и превращает их в простые словесные звуки, не обозначающие ничего действительного. Ведь, кто держится такого мнения, тот должен не только утверждать, что ничто не зависит от нашей воли, но вместе также сознаться, что слово свобода не соединяется у него ни с каким понятием, не имеет для него совсем никакого смысла, ибо как только он сознался бы, что он это слово понимает, то этим тотчас же изобличил бы себя, что теперь уже признает соответствие этого слова и понятия с чем-то /действительным/, которое прежде отрицал. Ведь понятие вещи и не изменяет ее сущности и не прибавляет к ней ничего, само по себе оно ничего не производит, ничему не дает от себя бытия: вся функция понятия ограничивается тем, что через него усматривается, что стоит в необходимой зависимости от другого, что имеет свободную волю, и что наконец совсем не от чего не зависит, но всецело само господствует над всей своей деятельностью, - преимущество существ вечных, а также и других, насколько они тоже вечны, другими словами, как тех, которые имеют в себе благо, так и тех, которые беспрепятственно и добровольно стремятся к Благу. А так как Благо выше всех их и всего, то понятно, как нелепо полагать, что оно может стремиться, кроме и помимо себя, еще к какому-нибудь иному благу. Еще более нелепо допущение, что бытие Блага есть дело случая, или судьбы, ибо случай и судьба если и имеют где-либо место, то только в вещах низшего порядка, позднейших, представляющих множественность, но разве мыслимо, чтобы само первое начало /всего существующего/ было бытием случайным? И почему не следует признать, что оно само есть виновник и властелин своего бытия? Разве потому только, что оно не есть существо происшедшее /а изначальное, вечное/?! Разве нелепо отрицать его свободу на том основании, что оно действует сообразно со своей природой, так как это отрицание по-видимому равносильно утверждению, что свобода имеет место только в действиях. Нисколько не препятствует ему быть свободным, даже его единственность или уединенность, так как она принадлежит ему вовсе не потому, что другое что-либо не дает возможности быть ему иным, а единственно потому, что она есть такой подлинный образ бытия, который единственно ему угоден, или потому, что нет ничего лучшего, чем бы ему быть, и не согласиться с этим значило бы допустить, что по мере достижения блага /не только не возрастает, но и/ уменьшается свобода. Если и это допущение есть явная нелепость, то уже чистой было бы бессмыслицей отрицать в самом Благе свободу потому только, что оно есть Благо, что пребывает в самом себе и что между тем как все прочее движется к нему своими стремлениями, оно не желает ничего другого кроме самого себя, так как ни в чем другом не нуждается. Кроме того, если согласиться даже, что в нем есть нечто похожее на субстанцию и нечто похожее на энергию, с тем однако ограничением, что эти два момента в нем не отличны друг от друга, так как они даже в уме совпадают между собой, то и таком разе его энергия ничуть не более сообразуется с его субстанцией или сущностью, чем его сущность с его энергией. А это значит, что о нем нельзя сказать даже, что оно действует сообразно со своей природой, насколько нельзя допустить, что в нем энергия появляется на подобие некой жизни в отличии от того, что служит для нее как бы субстанцией. Нет, его сущность от вечности соприсуща энергии и как бы слита с ней и составляет с ней одно и то же, и вот почему Оно существует само по себе и через себя, не завися ни от чего другого.

8. Все это однако вовсе не то значит, что мы усвояем первому началу свободу или самопроизвольность как одну из акциденций /субстанции/, или свойств; напротив, по нашему мнению, оно должно быть мыслимо как существующее абсолютно само по себе и для себя, в отрешении от всех тех различий и противоположностей, какие представляют собой другие существа, обладающие свободой; а если мы все-таки переносим на него разные атрибуты этих низших существ, то это лишь по невозможности найти термины вполне ему приличествующие: говорим мы о нем, как умеем, хотя отлично знаем, что не можем найти слов и выражений не только таких, которые были бы сообразны с существом его, но и таких, которые бы хоть что-нибудь сказали о нем. Это потому, что все самое прекрасное и самое высокое позднее и ниже его, так как оно есть начало этого всего, или пожалуй с другой точки зрения даже не начало, насколько мы из его понятия устраняем все прочее, как низшее, а в том числе, конечно, свободу и самопроизвольность, так как эти термины намекают на стремление к чему-нибудь другому, на беспрепятственность стремления и на бытие других существ, имеющих такие же стремления, между тем как ему /как Благу/ нельзя усвоять никакого стремления, ибо оно есть то, что есть прежде и выше всего прочего. Мы не говорим даже "оно есть, существует", чтобы не поставить его в один ряд со всем прочим, что есть, что существует, и тем более нельзя уже о нем сказать, что оно таково-то по природе, ибо это выражение указывает на нечто еще более позднее /чем бытие/, и если оно употребляется в приложении к ноуменам, то лишь для указания, что они бытие свое имеют от другого начала и что прежде всего само бытие, существование происходит от того первого начала. Строго говоря, к области природы должно относить лично то, что появляется и есть во времени, а потому даже к бытию нельзя прилагать этого выражения /оно таково, каким сделала его природа/, насколько нельзя сказать, что бытие не само по себе существует, ибо сказать, что бытие имеет существование от чего-нибудь другого /от природы/, значит отрицать, что оно существует само через себя. Наконец, еще менее о первом начале можно сказать, "оно таково, каким ему пришлось, случилось быть, - нельзя одинаково, как тогда, когда оно мыслится само в себе - так и тогда, когда рассматривается по отношению ко всему прочему, ибо контингенция, случайность может иметь место лишь в области множества таких вещей, из коих каждая, будучи известной сущностью, подвергается разным случайностям /от каждой другой/. И как это, спрашивается, могло бы случиться что-нибудь с тем началом и относительно которого не имеет даже смысла вопрос, как оно появилось? И в самом деле как? - уж не случайность ли, не судьба ли определила ему быть /тем, что оно есть/? Но ведь тогда /ни прежде его, ни одновременно с ним/ не было еще ни того, что называется судьбой, ни того, что называется автоматичностью /беспричинностью, случайностью/; а кроме того та и другая сами зависят всегда от чего-нибудь другого /как от своей причины/ и потому имеют место лишь в вещах происшедших и происходящих /во времени/. 9. Если же кто-нибудь все-таки стал бы утверждать случайность Первого начала, того мы спросили бы, что же собственно разумеет он тут под случайностью? То ли, что Первое начало имеет известную природу и силу, сообразно со случаем, так что если бы случилось ему получить другую природу, то оно все-таки оставалось бы таким же началом, каким и было, и если бы пришлось ему стать худшим, менее совершенным, то оно все-таки продолжало бы действовать сообразно со свое сущностью? Против такого допущения следует поставить на вид, что с началом всех вещей ничто подобное не может случиться, - не только то, чтобы оно стало худшим, но и то, чтобы оно стало благом как-нибудь иначе /чем как оно есть/ т.е., как нечто нуждающееся /во благе/. Так как начало всего должно быть превосходнейшим всего того, что после него следует, то оно есть определенное в том смысле, что оно есть единственное в своем роде и уединенное, а вовсе не в том, что оно определяется необходимостью, так как и необходимости то никакой не существовало прежде его; - необходимость имеет место только уже в тех сущностях, которые после и ниже его, да и в них, она вовсе не имеет чего-либо похожего на принуждение, насилие. Итак, если Первое начало есть единственное и единственным образом, то это единственное есть через самое себя; оно есть такое, а не иное, потому что таким ему следовало быть; оно таково вовсе не потому, что так пришлось, случилось, а потому что так должно было быть, и так как оно есть, то, что после него должно было получить бытие. Повторяем, оно таково, каково есть, вовсе не случайно и акцидентально, а потому что таким ему следовало быть, - хотя, впрочем, термин "следовало", не выражает тут вполне существа дела. Чтобы иметь истинное понятие о нем, другие существа /т.е. мы, люди/ должны терпеливо ожидать, пока не явится им этот их Царь и тогда только мыслить его таким, каким он есть в самом себе, не в каком-либо случайном явлении, - как истинного царя, как истинное начало, как истинное Благо. О нем нельзя даже говорить, что его энергия сообразуется с благом, ибо это намекало бы на его подчиненность другому началу; можно же и должно говорить лишь одно, что оно есть единственное то, что есть или что оно не сообразуется с Благом, а есть само Благо. Строго говоря, даже о сущем нельзя сказать, что оно случайное, ибо хотя с сущим и может пожалуй что-нибудь случиться, но само-то существо уже никак не может случиться, ни вследствие встречи с чем-нибудь другим появиться и стать тем, что оно /прежде этого/ есть, ибо сама природа сущего состоит в том, что оно есть сущее /а не случившееся/. А если так, то кто дерзнет считать случайным то начало, которое выше даже сущего, и которому сущее обязано бытием своим? Ведь и сущее не есть как-то случившееся, а есть существующее так, как оно есть, именно с одной стороны - как сущность, субстанциальность, самим бытием своим выражающая то, что она есть, а с друго - как ум, который тоже есть то, что есть, а то иначе пожалуй кто-нибудь и о самом уме мог бы сказать, что он таков случайно, как будто ум может быть чем-нибудь иным, и не тем только, что составляет природу или сущность ума. Ведь только тогда, если существо не выступает из самого себя, ни на одну йоту не уклоняется от себя, с полной смелостью можно говорить о нем, - оно есть то, что есть. Поэтому, что же должен сказать тот, кто, поднявшись мыслью выше даже этого сущего /сущности и ума/, станет созерцать само высочайшее /начало/? Неужели, видя его таковым /как он есть/ другой образ бытия не попался ему случайно, то и этот в нем не случаен, вообще потому, что первое начало абсолютно исключает из себя всякую случайность. Оно просто есть так, никак не иначе, а только так. Впрочем, даже слово "так" не совсем тут кстати, насколько может намекать, что первое начало есть то-то, нечто определенное. Поэтому, когда вы мыслите первое начало, то не говорите о нем, ни что оно есть, ни что оно не есть так-то, а то иначе низведете его в ряд тех вещей, из коих одна есть то, другая - это, между тем как оно есть совсем иное помимо всех таких вещей. Когда вы созерцаете это бесконечное, неопределимое начало, то можете обозначать, определять именами все вещи, которые после него, но его выделяйте из ряда этих вещей и представляйте его как такую всеобъемлющую абсолютно-властную над собой силу, которая есть то, чем она хочет быть, даже более этого, которая даже способность хотеть - волю отстраняет от себя и отдает другим существам, потому, что сама будучи выше всякого желания, предоставляет желания тому, что ниже ее; о не нельзя даже сказать, что она сперва пожелала и согласно с желанием стала тем, кто есть и уже тем более ничто другое не могло определить ее быть тем, что она есть.

10. А кто держится того мнения, будто первое начало таково, каково есть, только потому что так случилось, - того мы спросим: а как же можно было бы доказать ложность гипотезы случая, если допустить, что гипотеза эта ложная, или /иначе говоря/ кто, или что в таком разе могло или должно было бы уничтожить всякую случайность /в мире/? Ведь, если допустить, что есть некая такая природа, которая может это сделать, то с такой природой уже никоим образом не совместима случайность, потому что если бы даже сама она, долженствующая освободить от случайности все прочее, подчинена была случаю, тогда разве был бы во всем прочем где-либо такой пункт, где не властвовал бы чисты случай?! Между тем первое начало всех вещей и само собой понятно, что наблюдаемый в них разумосообразный порядок никоим образом не может быть приписан простому случаю, а должен быть изъясняем из довлеющей причины, потому что случай имеет место всегда только там, где не видно никакого предначертанного плана и никакой внутренней связи, а замечается лишь простое сцепление /явлений/. А если так, то разве мыслимо, чтобы верховное начало всякого разума, всякого порядка, всякой меры было обязано бытием своим случаю?! Случай, пожалуй, силен многое совершить, но произвести разум, смысл, порядок, - это выше его сил. Так как случай представляет прямую противоположность разума, то как это мог бы он стать творцом разума?! А если он бессилен был произвести ум, то уже тем более не мог произвести то начало, которое выше даже ума, не мог потому, что не имел из чего произвести, так как сам еще не существовал, да и всегда ему не было и нет места в мире вечно-сущего. Итак, поскольку ничего нет прежде Бога, поскольку Бог есть первое начало, то на нем мы должны остановиться и вместо того, чтобы еще далее вести речь о нем, мы можем спрашивать лишь о всем том, что после него, как оно произошло; о Нем же спрашивать, как он произошел, совсем неуместно, потому что он и не происходил, а есть поистине непроисшедший. Однако, если он не произошел, а /от вечности/ есть то, что есть, то не значит ли это, что Он не властен над своим существом. А если он не властен над своим существом, если будучи тем, что есть, он не сам себе дает какое ему угодно бытие, а лишь пользуется таким, какое имеет, то не значит ли это, что он по необходимости есть то что есть, и что он не мог и не может быть иным, чем есть? На это мы ответим так: он есть то, что есть даже не потому, что не мог бы быть иным, а потому, что только будучи таковым, каков есть, он есть совершеннейшее существо. В самом деле, если с одно стороны не всегда в воле и власти /разумно-свободного существа/ стать лучшим, то с другой стороны ничто постороннее не может воспрепятствовать /ему/ стать худшим., - не изменяет его, то это вовсе не потому, что что-либо препятствует этому, а единственно потому, что так ему угодно и что то в его власти, и как невозможность для Него сделаться худшим вовсе не есть признать Его бессилия, насколько Он единственно сам по себе и через себя не допускает умаления своего совершенства, так напротив, переизбыток своей силы и власти он являет в том, что не направляется ни на что другое, а только на самого себя, и вместо того, чтобы зависеть от какой-либо необходимости, сам составляет необходимость и закон всего существующего. Разве же необходимость сама себе дала бытие? Собственно говоря, она и совсем не получила и не имеет бытия, потому что все, что после и ниже первого начала существует через него. И разве мыслимо, чтобы это начало, которое прежде и выше всякого бытия, получило бытие от чего-нибудь другого, или даже от самого себя?!

11. А если так, если об этом начале нельзя сказать даже, что оно стало /само по себе/ существовать, то что же больше можно сказать еще о нем?! Тут уместно только, сознать свое бессилие, умолкнуть и отказаться от всяких дальнейших изысканий, ибо как и чего можно искать после того, после чего некуда уже дальше идти, так как всякое изыскание обыкновенно доискивается начала и на нем останавливается?! Притом же, всякое исследование обыкновенно ставит себе задачей установить или сущность, или свойства, или причину, или образ существования /предмета/. Что первое начало существует в том смысле как мы это выше показали, - это усматривается уже из существования всего того, что получило бытие от него и после его; но задаваться о нем вопросом почему /т.е. о причине его существования/ значило бы искать для него какого-то начала, между тем как яснее дня, что начало всего существующего ни в чем другом /кроме себя/ не может иметь себе начала. Равным образом спрашивать, каково это начало, какие иметь свойства, значило бы предполагать в нем акциденции, между тем как оно исключает из себя все акцидентальное, тут приходится прибегать лишь к одним отрицаниям. Все же эти и подобные недоуменные вопросы относительно этого верховного существа возникают у нас обыкновенно вследствие того, что мы представляем, как первое и всему предшествующее, пространство или место, похожее на хаос, и потом уже вводим первое начало в это пространство, нами воображаемое, или действительно существующее. Вполне естественно, что введши его сюда, мы вслед затем начинаем спрашивать, откуда оно сюда пришло и как оно тут очутилось: трактуя его как пришельца, вынырнувшего из бездны или упавшего свыше, мы любопытствуем узнать, почему и для чего оно сюда явилось, что такое оно есть, каково оно. Чтобы раз навсегда отстранить все подобные вопросы, мы должны устранить из понятия верховного начла всякий намек на пространство, не должны помещать это начало ни в чем другом, не должны представлять его ни покоющимся от вечности и утверждающимся на самом себе, ни появляющимся откуда-нибудь; довольно для нас знать лишь то, что оно существует, что бытие его есть необходимое предположение разума, между тем как пространство не только позднее его наравне со всеми прочими вещами, но и позднее всего прочего. Мысля его в отношении от всякого пространства, насколько это возможно для нашего мышления, мы не должны пытаться ни изобразить его посредством какой-либо фигуры, например, круга, ни измерить его величину, ни определить его количественно и качественно, потому что оно не имеет никакой формы даже ноуменальной и ни с чем несравнимо; оно существует в самом себе прежде всего прочего. А если так, то разве можно сказать о нем, оно есть то, что есть лишь случайно? Разве может иметь какой-либо смысл усвоение ему этого предиката, когда мы принуждены отрицать о нем все и всякие предикаты?! Поэтому истинным относительно его будет не суждение "так случилось" /что оно есть то, что есть/, а суждение "тут не было места случаю", потому что понятие его исключает всякую случайность.

12. Однако, разве не говорим мы сами, что верховное начало есть то, что есть и что оно властно и над сущностью и над тем, что выше даже сущности? Ставим этот вопрос в том предположении, что душа не вполне еще убеждена тем, что сказано выше и все еще находится в недоумении. Поэтому прибавляем еще следующие соображения. Каждый из нас по телу, конечно, далек от сущности, но по душе, которая составляет главную основу нашей природы, каждый участвует, в сущности и даже представляет собой своего рода сущность, или точнее - некоторый синтез сущности и /специфического/ различия. Но эта наша сущность не есть чистая, первичная, или не есть самосущность, и вот почему мы не властны над своей сущностью, а напротив сама сущность властна над нами, ибо она же обуславливает и /специфическое/ различие /природы каждого/. Однако же, так как мы представляем некоторое подобие властвующей в нашей природе сущности, то можно сказать, что даже здесь /на земле/ мы отчасти властны над собой. Поэтому, то начало /ум/, которое всецело и совершенно есть то, что есть, которое есть самосущность, в котором оно само и его сущность составляют одно и то же, конечно, уже всецело властно над собой, ибо не зависит ни от чего ни в своем бытии, быть властным над собой, ибо сущность его /то/ первое /которое обуславливает все остальное/. Что же касается того верховного начала, которое саму сущность делает свободной, которому свойственно творить лишь существа свободные и которое может быть творческой причиной свободы, то кому, или чему, спрашивается, оно могло бы быть подневольно, если можно так выразиться? Ведь, оно свободно по самой сущности своей, даже более, - от него или через него только и сама сущность свободна, ибо она позднее его и не составляет его принадлежности. Если даже в нем есть какая-либо энергия, точнее, если бы мы захотели представлять его, как энергию, то и в таком разе нельзя было бы сказать, что в нем есть нечто отличное /от него самого/ и что не оно само властно над собой, как источник своей энергии, потому что ведь энергия его есть не что иное, как оно само. А так как нет никакой надобности усвоять ему какую-либо энергию по той причине, что энергия составляет специфическую принадлежность уже тех существ, которые от него имеют бытие и к нему стремятся, то мы тем более не в праве различать в нем сторону властвующую от подвластной. Поэтому, мы собственно не должны называть его даже властным над собой, не потому конечно, будто оно от чего-нибудь зависит, а потому, что мы уже в сущности усвоили это преимущество независимости и самовластности, а его признаем за начало еще высшее /чем сущность/. Но разве может быть что-либо еще высшее, чем такое существо, которое в себе самом имеет власть над собой? - Конечно, потому что в том начале /в уме/, о котором можно сказать, что оно властно над собой, можно различать два момента - сущность и энергию, в коих эта последняя собственно и разумеется, когда ему усвояется власть над собой. Правда, что в нем энергия совпадает с сущностью, однако же, если оно имеет власть над собой, то это лишь под тем условием, если оно отмечает себя /как энергию/ от себя же, как от сущности. Поэтому, о том начале /верховном/, которое не представляет такого двойства в единстве, но есть ибо оно есть одна чистая энергия и ничего больше, а то пожалуй оно не есть даже энергия.

13. Строго говоря, эти и подобные словесные выражения суть не подходящие для обозначения верховного начала, в понятии которого не должно содержаться ни малейшего намека на какую-либо двойственность; однако же, так как уже все таки оказывается необходимым трактовать о нем для убеждения /других в том, в чем мы убеждены/, то приходится не соблюдать в выражениях той разборчивости, какая требуется логикой строгого ума. Итак, допустим на время, что в верховном начале имеют место энергия, которые, конечно, зависят от его воли, ибо немыслимо же, что они были невольными /вынужденными/, и что они составляют саму сущность его. очевидно, что при таком условии его воля составляет одно с его сущностью, и о нем поэтому можно сказать, каким оно хотело и хочет быть, таково оно и есть. А это значит, что сказать о нем, "оно волит и действует сообразно со своей природой", ничуть не более неправильно, чем сказать "как оно хочет и как оно действует, такова и его природа, или сущность"; - все равно выходит, что оно всецело, абсолютно властно над собой, так как само бытие, сама сущность его находится в его власти. А вот и другое соображение: то факт, что все существа стремятся к благу, и что каждое из них больше желает обладать благом, чем оставаться тем, что оно есть, ибо справедливо мнит обладать тем высшей степенью бытия, чем в большей степени становится причастным блага; предпочитает же оно пребывать в таком состоянии, то есть, быть возможно более причастным блага по той причине, что по самой природе своей благо есть то, что само по себе и для самого себя наиболее желательно и всему прочему предпочтительно. Вместе с тем, чем большую долю блага имеет в своем обладании то или другое существо, тем более всегда сама сущность его бывает свободна и сообразна с его волей, тем более она совпадает в одно с волей, так что /на самой высшей ступени/ быть иным, чем каково есть; но как только оно достигло блага, оно желает оставаться самим собой - тем, что есть, и в этом случае не только присутствие в существе блага, не есть для него одна простая случайность /а следствие желания и усилия его воли/, но и сама сущность его не оказывается вне его воли, так как волей она и детерминируется, волей же она и утверждается, как его собственная /им же желаемая/. А если так, если каждое существо /в некотором смысле/ само себя делает тем, чем хочет быть, то это самое только уже в абсолютном смысле должно утверждать о Первом начале /т.е. что он всецело по своей воле есть то, что есть/, которое и другим существам сообщает возможность быть каждому по своей воле тем, чем оно хочет быть, - должно думать, что с самим существом его слита воля быть таким, как оно есть, - если только допустимы такие выражения в применении к нему; мы по крайней мере не можем и представить, что оно не по своей воле есть то, что есть. Так как оно всецело в себя самое направлено, в себе самом сосредоточено, то оно хочет быть самим собой, и конечно есть то, чем хочет быть, так что его воля составляет одно с ним самим, и оно при этом считается все тем же не раздельным единым, на сколько не могло и не может случиться, чтобы оно было чем-нибудь иным, а есть только то, чем оно хочет быть. Да и мыслимо ли, чтобы оно могло пожелать быть чем-нибудь иным взамен того, что оно есть? Ведь, если допустить даже, что его воле предоставлено избирать быть тем, чем ему угодно, и что для него возможно изменить свою природу на какую-либо иную, то и в таком разе немыслимо, чтобы у него возникло желание стать чем-либо иным, вследствие недовольства чем-либо таким в себе, которое казалось бы ему навязанным необходимостью, так как само оно от вечности восходило и всегда хочет быть только тем, что оно есть, ибо сама природа его, как Блага, состоит в том, что его хотение есть хотение лишь самого себя, и что это хотение, не извне чем-либо возбуждается и потом уже не может быть ничего такого другого, что могло бы привлечь и направить на себя его хотение. Что касается других существ, то о них конечно нельзя сказать, что каждое из них находит в собственном существе полное удовлетворение, так как они бывают недовольны то тем, то другим в себе, но что касается Блага, то в самом существе его содержится желание самого себя, предпочтение себя /всему прочему/, а то иначе совсем не было бы /во вселенной/ существ сколько-нибудь довольных собой, так как если они бывают довольны собой, то это единственно в той мере, в какой причастны блага, или в какой имеют в себе образ его. Но тут опять приходится считаться со слабостью нашего языка, - приходится, говоря о верховном начале, ради большей ясности употреблять такие выражения, которые в строгом смысле не применимы к нему; - поэтому пусть читатели при каждом из них подразумевает оговорку "так сказать". Итак, если несомненно, что Благо существует, то несомненно также и то, что оно включает в себя хотение и избрание самого себя, потому что без этого само существование его не мыслимо. Но в верховном начале /все эти моменты/ хотение, избрание и сущность должны быть мыслимы не как множество, а как одно нераздельное единое: так как его воля, его хотение всецело лишь от него самого зависит, то конечно, от него зависит и /соответствующее воле/ его бытие, существование для самого себя. Выходит, что оно есть само свой творец, потому что если оно само есть виновник своей воли, если его воля есть как бы его создание и в то же время она тождественна с его упостасью, то следует, что оно само себе дает бытие. А все это опять значит, что оно есть то, что есть, вовсе не случайно, вовсе не потому что так пришлось, случилось, а единственно потому что так оно хочет.