Типы инвесторов 13 страница

В пятидесятых сюда, спасаясь от нищеты, устремились сотни тысяч пуэрториканцев, покинувших свой бедный остров или же перебиравшихся сюда из восточного Гарлема. Они, а также чернокожие из Гарлема и Бедфорд-Стуйвзанта, в шестидесятые годы отправившиеся за ними вслед, составили новые группы иммигрантов, которые вместе с поляками и украинцами заселили трущобы Нижнего Ист-Сайда — район жилых зданий и оживленных улиц площадью в пять квадратных километров.

Затем, всего за несколько лет до приезда в трущобы Нижнего Ист-Сайда Бхактиведанты Свами, туда пришли новые обитатели. Несмотря на многочисленные социологические и культурологические исследования, до сих пор остается неясным, почему они вдруг появились здесь, словно огромная стая перелетных птиц или стадо животных, которые, подчиняясь зову природы, вдруг одновременно двинулись в путь, и почему спустя несколько лет исчезли.

Первые пришельцы в большинстве своем были молодыми художниками, музыкантами и интеллектуалами, вроде тех хиппи, что собирались у Бхактиведанты Свами на Бауэри. Затем появились молодые бунтари, выходцы из среднего класса. Поскольку найти здесь жилье было легче, а стоило оно дешевле, чем в соседнем Гринвич-Вилледже, они оккупировали Нижний Ист-Сайд, который агенты по недвижимости стали теперь называть Ист-Вилледжем. Многие из них даже не пытались найти себе жилье, а селились прямо в подъездах. Привлеченные дешевым жильем и перспективой богемной жизни, эти молодые отщепенцы, выходцы из среднего класса — авангард общенационального молодежного движения, те, кого средства массовой информации вскоре окрестят «хиппи», — двинулись в трущобы Нижнего Ист-Сайда, выражая протест против мещанских идеалов американского общества.

Словно повинуясь инстинкту, за старшими хиппи потянулись молодые беглецы-подростки, а следом за ними в Нижний Ист-Сайд пришла полиция, адвокаты, работники социальных служб, появились молодежные общежития и консультативные наркологические центры. На площади Св. Марка расцвела новая торговля — магазины для наркоманов, магазины плакатов, магазины грампластинок, художественные галереи, книжные лавки, в которых можно было купить все — от папиросной бумаги до одежды хиппи и психоделических светильников.

Хиппи приходили в Нижний Ист-Сайд в полной уверенности, что, как некогда их предки-иммигранты, нашли землю обетованную. Когда взорам иммигрантов, прибывавшим из Европы в Америку, наконец, открывался силуэт Манхэттена и статуя Свободы, гавань Нью-Йорка казалась им воротами в сказочную страну богатства и безграничных возможностей. Теперь, в 1966 году, американская молодежь со своими надеждами устремилась в Нью-Йорк, и образ только что открытой мистической земли — трущоб Нижнего Ист-Сайда — наполнял их сердца восторгом.

Соседство было беспокойное: с одной стороны — хиппи, с другой — пуэрториканцы, поляки и украинцы. «Коренное» население было возмущено появлением пришельцев, которых, в отличие от них самих, никто не заставлял жить в трущобах. И правда, многие из этих молодых людей были выходцами из семей иммигрантов, поколение за поколением боровшихся за то, чтобы занять место среди представителей американского среднего класса.

Тем не менее, миграция молодых людей в Нижний Ист-Сайд была такой же реальностью, как и в свое время переселение пуэрториканцев, поляков или украинцев, хотя причины ее, разумеется, были иными.

Хиппи отвергали мещанский образ жизни родителей, идиотский оптимизм телевидения и рекламы, отказывались от эфемерных целей и идеалов американского среднего класса. Они разочаровались в родителях, учителях, священниках, политических лидерах и средствах массовой информации, они были недовольны американской политикой во Вьетнаме. Их привлекали радикальные политические идеологии, рисовавшие Америку жестоким эгоистическим гигантом-эксплуататором, который должен либо измениться, либо погибнуть. Они искали подлинной любви, подлинного мира, подлинной жизни и подлинного духовного сознания.

В то лето, когда Бхактиведанта Свами переехал на Вторую авеню, 26, первая волна великого молодежного бунта шестидесятых уже докатилась до Нижнего Ист-Сайда. Здесь они обретали долгожданную свободу — свободу жить в простоте и бедности, выражая себя через искусство, музыку, наркотики и секс. Все только и говорили что о духовных поисках. ЛСД и марихуана стали ключами, открывшими доступ в новые сферы сознания. В моду вошли восточные культуры и религии. С помощью наркотиков, йоги, братства или просто свободы хиппи надеялись обрести просветление. Каждому полагалось сохранять непредвзятость и широту взглядов, у каждого была своя вселенская философия, замешанная на обрывках сведений из разных книг, опытах с наркотиками и собственных переживаниях. Даже если их жизнь казалась им бесцельной, по крайней мере, они гордились тем, что вышли из бессмысленной игры, где игрок продает свою душу за материальные блага, поддерживая тем самым уже насквозь прогнившую социальную систему.

Итак, в 1966 году тысячи молодых людей бродили по улицам Нижнего Ист-Сайда — не просто одурманенные наркотиками или сошедшие с ума (хотя и таких было немало), а в поисках смысла жизни. Они презирали идеалы «истэблишмента» и жизнь, которую вели миллионы «добропорядочных» американцев.

Бхактиведанта Свами был удивлен тем, что в процветающей Америке оказалось столько разочарованной молодежи. Это лишний раз доказывало, что материальное благополучие, которым так гордилась Америка, не способно сделать людей счастливыми. Бхактиведанта Свами не пытался объяснить трагизм жизни окружающих социальными, политическими, экономическими или культурными факторами – ни трущобы, ни молодежные бунты сами по себе не имели первостепенного значения. Все это — лишь симптомы всеобщего несчастья, спасти от которого может только сознание Кришны. Он сочувствовал страданиям каждого из них, но ему было известно универсальное средство, которое поможет всем людям раз и навсегда избавиться от страданий.

До переезда в Нижний Ист-Сайд Бхактиведанта Свами не занимался изучением молодежного движения в Америке. Он никогда не задавался целью поселиться именно среди молодежи. Но в течение десяти месяцев, прошедших после его отъезда из Калькутты, силою обстоятельств, или, как он сам говорил, «по воле Кришны», он был вынужден постоянно переезжать с места на место. По указанию духовного учителя он приехал в Америку и по воле Кришны оказался в Нижнем Ист-Сайде. Здесь у него была та же миссия, что и на Бауэри, и в студии доктора Мишры, и даже в Индии. Он твердо следовал указаниям духовного учителя и стойко придерживался ведической философии - и это не могли поколебать радикальные перемены, сотрясавшие американское общество в середине шестидесятых. Если случится так, что вследствие изменений в культурном климате Америки эти молодые люди окажутся более восприимчивыми к его словам, он будет только рад. Это тоже зависит от Кришны.

Несмотря на революции хиппи, это время — из-за пагубного влияния века Кали — было, в сущности, самым неблагоприятным для духовного развития. На Бхактиведанту Свами была возложена задача, с которой не сталкивался никто из духовных учителей прошлого: попытаться пересадить ведическую культуру на самую неподходящую для этого почву. Поэтому он знал, что работа предстоит чрезвычайно трудная. И все же, в этот ужасный век, как раз накануне прибытия Бхактиведанты Свами в Америку, недовольство и протест против культуры Кали-юги погнали на улицы нью-йоркского Нижнего Ист-Сайда толпы молодых людей, искавших то, чего не могла дать им повседневная жизнь, — свободу выбора и духовное удовлетворение. Эта молодежь, сошедшая с проторенных путей материалистического образа жизни и собравшаяся теперь в Нижнем Ист-Сайде,— случайно ли, по своему ли выбору или по воле Провидения — и стала паствой Свами, который в своем магазинчике предлагал ей «бесценные дары» - киртаны и духовное руководство.

Переезд Свами прошел незамеченным. Соседи говорили, что помещение магазина сувениров рядом с прачечной занял какой-то приезжий. В витрине появилась странная картина, но никто не знал, что это значит. Некоторые прохожие замечали приклеенное к витринному стеклу объявление, содержавшее приглашение на лекции по «Бхагавад-гите». Никто не знал, что такое «Бхагавад-гита», а те, кто знал, думали: «Наверное, магазин, где торгуют книгами по йоге, или что-нибудь в этом духе». Жившие по соседству пуэрториканцы иногда останавливались у витрины, разглядывая картину Харви Коэна, а потом равнодушно отходили. Управляющего соседней автозаправочной станцией «Мобиль» меньше всего интересовало, кто куда вселился — для него это не имело ровным счетом никакого значения. Торговцев могильными плитами и владельцев похоронных бюро это тоже нисколько не заботило. Что до водителей бесчисленных легковых машин и грузовиков, проезжавших мимо, - для них дома, в котором поселился Свами Бхактиведанта, вообще не существовало.

Однако нашлись молодые люди, которых картина заинтриговала. Они подходили к стеклу и читали объявление. Некоторые из них даже слышали о «Бхагавад-гите», хотя картина с Господом Чайтаньей и танцующими людьми, как будто бы не имела к ней никакого отношения. Кое-кто подумывал о том, чтобы сходить на лекцию Свами Бхактиведанты — разведать обстановку.

 

* * *

 

Июль 1966 года

Говард Уилер торопился на Пятую улицу, к своему приятелю, в тихой квартире которого он рассчитывал немного отдохнуть. Он вышел из дома на улице Мотт, поднялся до Хьюстон-стрит, повернул направо и пошел на восток, через Бауэри, в сторону Второй авеню, мимо спотыкающихся бродяг и потока мчащихся машин.

Говард: Я перешел Бауэри и, не доходя до Второй авеню, увидел Свамиджи. С высоко поднятой головой, он неторопливо и беспечно шел по тротуару, держа руку в мешочке с четками. Для меня это было все равно, что встретить на улице знаменитого актера из любимого фильма. Определить его возраст было невозможно. На нем была традиционная шафрановая одежда санньяси и необычные белые остроносые туфли. Здесь, на Хьюстон-стрит, он казался джинном, выскочившим из лампы Аладдина.

Двадцатишестилетний Говард, рослый молодой человек с длинными темными волосами и густой бородой, носивший очки в черной оправе, преподавал английский язык в университете штата Огайо и только что вернулся из Индии, где пытался найти настоящего гуру.

Бхактиведанта Свами заметил Говарда, и они почти одновременно остановились.

— Вы из Индии? —первое, что пришло в голову, сказал Говард.

— Да, а вы? — улыбнулся Бхактиведанта Свами.

Говард: Я ответил, что нет, но недавно был там и очень интересуюсь Индией и философией индуизма. Он рассказал, что приехал из Калькутты и в Нью-Йорке уже около десяти месяцев. Глаза у него были ясные и добрые, как у ребенка, и даже стоя на тротуаре Хьюстон-стрит, по которой с ревом и гулом проносились грузовики, он излучал невозмутимое спокойствие, источник которого был неиссякаем и находился где-то очень далеко от грохотавшего вокруг нас мегаполиса.

В тот день Говард так и не дошел до своего друга. Он вернулся к себе, на Мотт-стрит, к Кейту и Уолли, своим соседям по комнате, и рассказал им (и всем, кого знал), о том, что по соседству нежданно-негаданно поселился гуру.

Кейт и Говард уже бывали в Индии и теперь увлекались всевозможными духовными философиями. К ним частенько заходили друзья, чтобы побеседовать о просветлении. Среди них был восемнадцатилетний Чак Барнет.

Чак: Когда в квартире открывалась входная дверь, во все стороны по щелям разбегались тысячи тараканов. Запах буквально валил с ног, хотя Кейт, в принципе, как мог старался привести квартиру в порядок и избавиться от лишних жильцов. Уолли, Кейт, Говард и еще несколько парней — все жили в одной квартире. Не придумав ничего лучше, они, чтобы испытать и усилить духовные переживания, пользовались ЛСД, и считали, что наркотики помогают им медитировать. Как бы то ни было, Уолли, Говард и Кейт, как и все мы, искали совершенного духовного учителя.

Говард вспоминает, как по-своему открывал для себя духовность: «читал книги по восточной философии и религии, во множестве жег свечи и благовония, как «медитативные» средства принимал ганджу, мескалин, ЛСД... По правде говоря, это была скорей интоксикация, чем медитация. «Для нас слово «медитация» была скорее эвфемизмом, который мог как-то связать наркотический «кайф» с книгами, которыми мы увлекались».

Двадцатидевятилетний Кейт был сыном баптистского священника с Юга США. Кандидат исторических наук, получивший степень в Колумбийском университете, Кейт писал диссертацию на тему «Подъем Возрожденчества на Юге Соединенных Штатов». Кейт носил шорты из грубой хлопчатобумажной ткани, сделанные из старых брюк, сандалии и футболку. Для приятелей с Мотт-стрит он был чем-то вроде гуру.

Уолли было за тридцать. Он ходил в потертой одежде, носил бороду, был интеллектуален и весьма сведущ в буддизме. В армии Уолли служил радиомехаником, а теперь, как и большинство товарищей, сидел без работы. Он читал Алена Уоттса, Германа Гессе и тому подобных пропагандистов «духовного прозрения» и ЛСД.

В Индии Говард и Кейт посетили Хардвар, Ришикеш, Бенарес и другие священные города. Они заезжали в индийские храмы и испытали на своей шкуре и гашиш, и дизентерию... Как-то вечером в Калькутте они встретили группу садху, поющих под аккомпанемент ручных тарелочек Харе-Кришна-мантру. Говард и Кейт, как, впрочем, и многие другие уроженцы Запада, полагали, что суть индийской философии выражена в доктрине Шанкары о безличном единстве: все сущее ложно, за исключением единого безликого духа. Они покупали книги, где говорилось, о том, что «во что бы вы ни верили и как бы ни выражали свою веру, это — истинный духовный путь».

По возвращении из Индии трое товарищей — Говард, Кейт и Уолли — принялись строить свою собственную систему философских воззрений — винегрет из всех мыслимых философий. Говард приправлял его мыслями из Уитмена, Эмерсона, Торо или Блейка; Кейт вставлял тексты из Библии, а Уолли подбросил немного мудрых высказываний из буддистских книг. Друзья разделяли взгляды Тимоти Лири*, Томаса Кемписа* и много кого еще. Всякий раз, когда кого-нибудь из них, вследствие экспериментов с ЛСД, посещало новое космическое прозрение, вся «философия» подвергалась полной переоценке.

Вот в какую компанию вернулся в тот июльский день Говард. Он стал возбужденно рассказывать товарищам о Свами — о том, как он выглядел и что говорил. Говард рассказал, что они со Свами так вот стояли и разговаривали, и что Свами живет недалеко, на Второй авеню, где собирается читать лекции.

Говард: Я дошел с ним до угла. Он указал на здание с магазинчиком на первом этаже дома между Первой и Второй улицей, рядом с заправочной станцией «Мобил». Раньше это была антикварная лавка. Над витриной красовалась вывеска «Бесценные дары». Тогда я еще не понимал пророческого смысла этих слов. «Как по-вашему, это хороший район?» — спросил он меня. Я сказал, что, на мой взгляд, район вполне приличный. Я понятия не имел, о чем он собирается говорить на «лекциях», но знал — все мои друзья будут рады, что по соседству поселился индийский свами.

Молва о новом Свами быстро разнеслась по округе. Карлу Йоргенсу и другим знакомым с Бауэри и Китайского квартала ходить сюда стало не так-то просто — у них было много других дел. А вот Рой Дюбуа, двадцатипятилетний сочинитель комиксов, который бывал у Свами еще на Бауэри, услышав, что тот переехал, решил непременно его навестить. Не забыли о Свами и Джеймс Грин с Биллом Эпштейном — они тоже намеревались прийти. Ресторан «Парадокс» по-прежнему собирал посетителей, многие из которых мечтали побывать на лекциях Свами. Другие, как, например, Стивен Гуарино, прочли объявление в витрине. Стиву было двадцать шесть лет, он занимался организацией помощи неблагополучным семьям в городском управлении социального обеспечения, которое находилось на углу Пятой улицы и Второй авеню, и, когда однажды в обеденный перерыв он шел с работы домой, то увидел в витрине объявление. В то время Стив как раз читал «Гиту» — дешевое издание, — и поэтому решил обязательно сходить на лекцию Свами.

В тот день, когда Говард вместе со Свами стоял возле витрины, он тоже обратил внимание на небольшое объявление:

 

ЛЕКЦИИ ПО БХАГАВАД-ГИТЕ

А.Ч. БХАКТИВЕДАНТА СВАМИ

ПОНЕДЕЛЬНИК, СРЕДА, ПЯТНИЦА

19:00 – 21:00

— Вы приведете своих друзей? — спросил Бхактиведанта Свами.

— Да, — пообещал Говард. — В понедельник вечером.

 

* * *

Был теплый летний вечер. Окна, выходившие во двор и входная дверь магазинчика были распахнуты настежь. На полу сидели молодые люди в черных джинсах и спортивных рубашках в широкую неяркую полоску. Свои стоптанные кроссовки они оставили у входа. Большинство из них жили в Нижнем Ист-Сайде, и, чтобы сюда попасть, никому не пришлось идти далеко. В небольшой комнате ничего не было — ни картин, ни мебели, ни ковра, ни даже стула - лишь несколько простых соломенных циновок. Посреди комнаты с потолка свисала единственная лампочка без абажура. Было семь вечера, собралось человек десять. Вдруг боковая дверь открылась, и в комнату вошел Бхактиведанта Свами.

На нем не было рубашки - его тело покрывала только шафрановая ткань, так что руки и часть груди оставались обнаженными. Кожа его была ровного золотисто-коричневого цвета, и, по мере того как гости разглядывали его - обритую наголо голову, уши с длинными мочками, серьезное лицо - он все больше и больше казался им похожим на Будду, погруженного в медитацию, каким его обычно изображают на картинах. Он был стар, но держался прямо и выглядел бодрым и энергичным. Лоб его украшала вайшнавская тилака, нанесенная желтоватой глиной.

Заметив широкоплечего, бородатого Говарда, Бхактиведанта Свами улыбнулся:

— Вы привели друзей?

— Да, — громким басом ответил Говард.

— Очень хорошо.

Бхактиведанта Свами снял белые туфли, сел на тоненькую циновку, оглядел слушателей и знаком велел им сесть. Он раздал несколько пар литых латунных тарелочек и быстро показал, как отбивать ритм: раз-два-три-и-и... Он заиграл — раздался изумительный звон — и запел: «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе». Теперь очередь была за ними.

— Пойте, — сказал он.

Некоторые уже знали эту мантру, постепенно ее подхватили другие — и после нескольких повторов пели все.

Большинство молодых людей и несколько присутствовавших здесь девушек не раз и не два отправлялись в психоделические путешествия, в надежде расширить сознание и получить доступ в иные сферы бытия. Очертя голову, они бросались в бурные, запретные воды ЛСД, мескалина и колдовских грибов. Готовые рискнуть всем, они не желали слушать никаких предостережений. Но в их безрассудной отваге было и кое-что положительное — стремление отыскать другие измерения своего «я» и выйти за пределы повседневности — даже если они не знали, что ждет их за этой гранью, и смогут ли они когда-нибудь вернуться назад, к комфорту обыденной жизни. Но какие бы истины они ни находили, ничто не приносило им удовлетворения, и каких был миров они ни достигали в своих психоделических путешествиях, они неизменно возвращались в Нижний Ист-Сайд. Теперь они решили попробовать мантру Харе Кришна.

Когда в руках у Свами внезапно зазвенели тарелочки, и он звучным голосом повел киртан, они тут же почувствовали, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Это был еще один шанс «улететь», и они охотно поддались настроению киртана. Они хотели полностью отключить свой ум, чтобы узнать все, что может дать им это пение. У многих мантра уже ассоциировалсь с мистическими Упанишадами и «Гитой», взывающими к ним таинственными словами: «Вечный дух… Отрицание иллюзии…» Но какой бы ни была эта индийская мантра, думали они, пусть она звучит… Пусть ее волны унесут нас далеко-далеко и высоко-высоко. Примем же ее, и ощутим ее действие. Чего бы это ни стоило, пусть она унесет нас с собой. Пение казалось довольно простым и естественным. Оно ласкало слух и никому не могло причинить вреда. Это было нечто совершенно потрясающее и ни на что не похожее.

Бхактиведанта Свами пел, погрузившись в состояние внутреннего экстаза, но при этом не переставал наблюдать за своей пестрой аудиторией. Он распахивал целину. Теплый летний вечер наполнился мерным звоном тарелочек и усиливающимся распевом Харе-Кришна-мантры. Некоторых соседей это начало раздражать, а пуэрториканские детишки собрались перед входом и в полном восторге таращились в дверной проем и витрину. Наступали сумерки.

Это казалось экзотикой, но всем было ясно, что Свами возносит какую-то древнюю молитву во славу Господа. Это был не рок и не джаз. Он — святой, санньяси — совершал публичное богослужение. Но сочетание было странное: в магазинчике Нижнего Ист-Сайда пожилой индийский свами поет древнюю мантру вместе с молодыми американцами-хиппи.

Бхактиведанта Свами продолжал петь. Его бритая голова была высоко поднята и слегка наклонена, а тело чуть-чуть подрагивало от переполнявших его эмоций. Охваченный чистой преданностью, он уверенно вел пение; молодежь подпевала. У витрины и у открытых дверей собрались случайные прохожие. Кое-кто из них выкрикивал насмешки, но звук киртана был слишком мощным - даже гудки автомобилей на его фоне казались слабым стаккато. Рев машин и рокот грузовиков как и прежде сотрясал улицу, но в магазинчике никто не обращал на это внимания.

Люди, собравшиеся в пустой комнате под тусклой лампочкой, пели мантру вслед за ведущим. Слабый, то и дело сбивающийся хор постепенно превращался в стройное созвучие голосов. Все хлопали в ладоши, надеясь проникнуть в тайны мантры и вкладывали в пение всю душу. Этот Свами устраивал не какой-то пробный показ продолжительностью в пять минут, на время он стал их лидером, проводником в царство неизведанного. Говард и Кейт были единственными, кому происходящее было не в новинку - они уже видели киртан в Калькутте. Но пение в центре Нижнего Ист-Сайда, под руководством настоящего свами, было чем-то совершенно иным.

Их головы были набиты мешаниной из всякого рода фантазий и обрывков индуистских учений - они надеялись узреть в наркотиках лик Божий, считая, что «ОНО» суть ослепительно яркий безличный свет. У Бхактиведанты Свами уже была подобная аудитория на Бауэри, и он знал, что у этих молодых людей нет ни подобающего ученикам благоговения к тому, что они делают, ни понимания смысла происходящего. Но он позволял им петь так, как они того хотят. Со временем к ним придет смирение перед духовным звуком, они обретут знание, очистятся и ощутят экстаз от повторения и слушания мантры Харе Кришна.

Киртан закончился. Пение на время заставило их забыть об окружающем мире, но теперь Нижний Ист-Сайд вновь ворвался в комнату. Стоящие в дверях дети принялись болтать и смеяться. Снова стал слышен рев машин. Из соседний квартиры кто-то кричал, требуя тишины. Была половина восьмого. Полчаса пролетели как одна минута.

 

* * *

«Итак, сегодня мы начнем Четвертую главу — о том, что Господь Кришна говорит Арджуне».

Его лекция очень проста, но непоседливой молодежи даже она кажется слишком философской. Некоторые вообще не могут слушать, — при первых же словах Свами они бесцеремонно встают и, надев у входа обувь, возвращаются на улицу. Другие уходят, едва поняв, что пения больше не будет. И все же пока что это его лучшая аудитория. Остаются несколько человек - старые знакомые с Бауэри и несколько ребят с улицы Мотт — эти ищут гуру. Многие из слушателей уже читали «Бхагавад-гиту», но не стыдятся признаться, что ничего в ней не поняли.

За дверями — жаркий и шумный июльский вечер. У детей каникулы, и они торчат на улице дотемна. Рядом лает большая собака — «Гав! Гав! Гав!» — в ушах стоит гул машин, под окном визжат девчонки. Все это мешает читать лекцию. Но несмотря на то, что дети, машины и собаки отвлекают, Свамиджи хочет, чтобы дверь оставалась открытой. Стоит кому-нибудь закрыть ее, он спрашивает: «Зачем закрыли? Ведь могут прийти люди». Соперничая с неумолкающей какофонией улицы, он уверенно продолжает говорить, цитируя стихи на санскрите и стараясь завладеть вниманием слушателей, чтобы донести до них свое послание, столь важное и неотложное…

— Гав! Гав! Гав!

— И-и-и-и-и-и-и-и-и! Я-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Визжа, словно маленькие испанские ведьмы, девчонки действуют на нервы всему кварталу. Где-то неподалеку из окна раздается мужской голос:

— Брысь отсюда! Пошли вон!

Бхактиведанта Свами: Попросите их не шуметь.

Рой (один из юношей в храме): Сейчас он их прогонит.

Бхактиведанта Свами: Да-да, эти дети мешают. Попросите их…

Рой: Сейчас-сейчас. Он как раз это делает.

Бхактиведанта Свами: Они так шумят.

Рой: Он их уже прогнал.

Мужчина прогнал детей, но они вернутся снова. Как их прогонишь — ведь они здесь живут. И собака не перестанет лаять. А кто остановит машины? От этого никуда не деться. Бхактиведанта Свами использует машины в качестве примера: когда машина, проезжая по Второй авеню, на какой-то момент попадает в поле нашего зрения, мы, разумеется, не думаем, что она не существовала до того, как мы ее увидели, или перестанет существовать, как только скроется из виду. Точно так же, когда Кришна, покидая нашу планету, уходит на другую, Он вовсе не перестает существовать, даже если кому-то кажется, что это так. На самом деле Он просто исчезает из поля нашего зрения. Кришна и Его экспансии постоянно приходят на бесчисленные планеты в бесчисленных вселенных материального мира, а затем их покидают.

Пока Бхактиведанта Свами говорит, машины одна за другой с ревом и гулом проносятся мимо. Дверь открыта, и он словно стоит на берегу реки из угарного газа, нагретого асфальта, скрипа тормозов и нескончаемого потока транспорта. Он проделал долгий путь, приехав сюда с берегов Ямуны во Вриндаване, где на протяжении веков великие святые и мудрецы, собираясь вместе, проводили время в беседах о Кришне. Но его слушатели живут здесь, в этих условиях, и потому он пришел сюда, на берег бурного потока машин, мчащихся по Второй авеню, чтобы во весь голос проповедовать им бессмертное учение.

Он не устает повторять: чтобы вы ни сделали в сознании Кришны, пусть даже совсем немного, это принесет вам вечное благо. Именно здесь, а не в студии доктора Мишры или на Бауэри, он стал призывать слушателей полностью принять сознание Кришны. Он убеждает их…

Любой может стать преданным и другом Кришны, как Арджуна. Вы удивитесь, узнав, что большинство старших учеников Господа Чайтаньи в обществе считались падшими. Господь Чайтанья возвысил Харидаса Тхакура до высочайшего положения в Своей духовной миссии, хотя тот родился в мусульманской семье. Так что ограничений нет ни для кого. Каждый может стать духовным учителем, при условии, что он сведущ в науке о Кришне. «Бхагавад-гита» — это наука о Кришне. И если кто-то в совершенстве ею владеет, он становится духовным учителем.

Эта духовная вибрация — Харе Кришна — поможет нам, очистив от пыли зеркало нашего ума. Наш ум покрыт материальной пылью. Вот, как, например, на Второй авеню из-за непрерывного потока машин все покрыто пылью. Так же и наша материальная деятельность приводит к тому, что в уме накапливается материальная пыль, и это мешает нам видеть окружающее в истинном свете. Этот метод, духовная звуковая вибрация — Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе — ее смывает. А когда пыль исчезнет, то так же, как вы видите отражение своего милого лица в зеркале, вы увидите, что по своему истинному положению вы — духовная душа. На санскрите это называется: «бхава-маха-давагни». Это слова Господа Чайтаньи. Изображение Господа Чайтаньи вы видели в витрине. Он танцует и поет «Харе Кришна». Итак, не имеет значения, чем занимался человек в прошлом и какие греховные поступки совершил. В начале он может не быть совершенным, но преданное служение его очистит.

Внезапно в дверь вваливается бродяга с Бауэри. Он насвистывает какую-то песенку и пьяным голосом что-то выкрикивает. Растерянные слушатели остаются на своих местах, не зная, что делать.

Пьяный: Как дела? Я щ-щас приду. Я кое-что принес.

Бхактиведанта Свами: Не мешайте. Сядьте. У нас серьезная беседа.

Пьяный: Я принесу ее сюда. В церковь. Ладно? Я мигом.

Мужчина одет неряшливо; у него седые волосы и короткая борода с проседью. От него на весь храм разит перегаром. Пошатываясь, он выходит и исчезает за дверью. Усмехнувшись, Бхактиведанта Свами возвращается к лекции.

Итак, не имеет значения, что человек делал раньше; если он посвящает себя сознанию Кришны — повторяет «Харе Кришна» и читает «Бхагавад-гиту» — его следует считать святым. Он — святая душа. Апи чет судурачаро. Даже если вследствие прежнего общения у него еще остаются дурные привычки— не беда. Это не важно. Так или иначе, человек должен стать сознающим Кришну, и тогда, постепенно, по мере его продвижения в сознании Кришны, он станет святым.

Привычка — вторая натура. Об этом есть история. Жил-был вор. Как-то раз он с друзьями отправился в паломничество. Когда наступила ночь, и все уснули, вор - а он всегда воровал по ночам - встал и хотел уже было кого-нибудь обокрасть, но потом подумал: «Ох, даже в святом месте меня не оставляет привычка воровать. Нет, не стану я этого делать». Вор взял чью-то торбу и переложил ее на другое место. Так продолжалось всю ночь — бедняга перекладывал мешки паломников с места на место. Но поскольку в нем проснулась совесть, и он находился в святом месте, он ничего не украл. Утром все проснулись и стали искать вещи:

— Где моя сумка? У меня пропала сумка.

— И у меня тоже.

Но тут кто-то закричал:

— Да вот же она!

Все стали возмущаться: