ОГРАНИЧЕНИЯ НА ЦЕРКОВНУЮ ЮРИСДИКЦИЮ

До конца XI в. церковная юрисдикция — в широком смысле зако­нодательной, исполнительной, а также судебной компетенции — не имела четких границ. Компетенция светских и церковных властей в значительной степени накладывалась друг на друга. Внутри церкви тоже не было четких разграничений между делами, попадавшими на рассмотрение священника или епископа как исповедника и распорядителя покаяний, и делами, попадавшими к нему же, но уже как к церковному администратору и судье. Все, что свя­щенник делал, как считалось, проистекало из его сана; именно он, а не юрис­дикция давал ему полномочия. В то же время его нераздельная власть как посвященного в сан священника или епископа во многих отношениях под­чинялась власти императоров, королей и баронов. Императоры, короли и ба­роны назначали пап, епископов и священников, господствовали над ними и часто отменяли их решения. Именно Папская революция, освободившая ду­ховенство от мирян и подчеркнувшая отделение духовного от светского, сде­лала необходимым и возможным установить более-менее ясные пределы цер­ковной юрисдикции, а значит, и систематизировать ее.

Характерно (и здесь наука права разъясняла действующее право), что такую юрисдикцию подразделяли на два типа: юрисдикция над определенным классом лиц (ratione personarum, "по лицам") и юрисдикция над определен­ным классом поведения или отношений (ratione materiae, "по содержимому"). Церковь претендовала на "личную юрисдикцию" в отношении: 1) духовных лиц и членов их дворов; 2) студентов; 3) крестоносцев; 4) personae miserabiles ("обездоленных"), куда входили бедняки, вдовы и сироты; 5) евреев, в делах против христиан; 6) путешественников, включая купцов и моряков, когда это было необходимо для их мира и безопасности. Это и была знаменитая, или печально знаменитая, "привилегия суда", или "привилегия духовен­ства", privilegium fori, против которой столь усиленно боролись светские правители, часто не без успеха.

Каноническое право запрещало духовенству отказываться от приви­легии церковной юрисдикции. Однако на практике клириков часто отдавали светскому правосудию по определенным видам преступлений и гражданских исков. Были также некоторые признанные исключения из церковной юрис­дикции в отношении крестоносцев и студентов, по желанию они могли от­казаться от такой юрисдикции. "Обездоленные", которые до Папской ре­волюции считались преимущественно подопечными императоров и королей, после революции тоже подлежали церковной юрисдикции, особенно если светские власти не могли предложить им достаточной защиты. То же от­носилось к евреям и путешественникам (включая моряков и купцов): цер­ковь стремилась не исключить, а только дополнить императорскую или ко­ролевскую юрисдикцию над ними.

"Личная" юрисдикция церкви в принципе простиралась на все дела, в которых были замешаны эти шесть классов лиц, хотя иногда этот принцип уступал конкурирующим интересам светских властей. "Предметная" юрис­дикция церкви в принципе простиралась на все классы лиц, как мирян, так и духовенство, по определенным категориям дел, хотя имелись оговорки и исключения. Основными делами, по которым церковь претендовала на юрис­дикцию, были так называемые духовные дела и дела, связанные с ними. Обычно духовные дела возникали в связи с: 1) осуществлением таинств; 2) завещаниями; 3) бенефициями, включая управление церковной собственно­стью, занятие церковных должностей и церковное налогообложение в форме десятин; 4) клятвами, включая клятвенные заверения; 5) грехами, заслужи­вающими церковных наказаний. Именно на этом юрисдикционном основании правоведение в XII в. начало развивать различные отрасли материального права, включая семейное право (на основании юрисдикции над таинством брака), наследственное право (на основании юрисдикции над завещаниями), право собственности (на основании юрисдикции над бенефициями), договор­ное право (на основании юрисдикции над клятвенными заверениями) и уго­ловное и деликтное право (на основании юрисдикции над грехами). Юрис­дикция церкви над своей собственной юрисдикцией предполагалась, на этом основании церковь возвела здание корпоративного права

Церковь также простирала свою юрисдикцию на другие виды дел, предлагая ее всем, кто желал ее предпочесть. Это делалось через проце­дуру. именуемую пророгацией, посредством которой стороны в любом гражданском споре могли по взаимной договоренности передать дело в цер­ковный суд или церковный арбитраж. Такое соглашение могло принимать форму условия в договоре, в котором заранее оговаривалось, что стороны отказываются от юрисдикции светского суда и по любому спорному воп­росу обратятся в церковный арбитраж. Из-за примитивности большинства светских процедур в XII—XIII вв. стороны часто включали такие отказные статьи в гражданско-правовые договоры.

Кроме того, по каноническому праву любое лицо могло предъявить иск в церковный суд или перевести дело из светского суда в церковный, при­чем даже против желания другой стороны, на основании "неисправности свет­ского правосудия". В итоге, таким образом, церковь предлагала свою юрис­дикцию любому человеку и по любому делу, но только в исключительных обстоятельствах, то есть когда ставкой было правосудие в его самом элемен-

тарном смысле. Всем было известно, что существуют два различных вида юрисдикции: церковная (духовная) и нецерковная (светская). Действительно, если бы все вопросы подпадали под юрисдикцию церкви, вообще бессмыс­ленно было бы говорить о юрисдикции, — нечего было бы ей противопостав­лять. Даже если бы только все правовые вопросы подпадали под церковную (или иную единственную) юрисдикцию, то и тогда имело бы смысл говорить только о компетенции (что подлежит и что не подлежит правовому регули­рованию), а не о любом другом аспекте юрисдикции. Именно сознательное ограничение церковной юрисдикции, а следовательно и нецерковной юрис­дикции тоже, определенными классами лиц и дел сделало необходимым и воз­можным определить юрисдикцию и найти ей место в качестве фундаменталь­ного структурного элемента системы канонического права.

Фактически именно ограничения, наложенные на юрисдикцию каждой из политий западного христианского мира, включая и церковную, сделали необходимым и возможным для каждой из них разработать не только законы, а систему законов, и даже более того, систему права. Правитель, чья юрис­дикция не ограничена ничем, может править посредством законов, но вряд ли у него хватит воли или воображения для приведения своих законов в связ­ную, единую интеллектуальную систему, обладающую сложной системой принципов, в том числе и таких, которые регулировали бы применение прин­ципов к конкретным видам дел. На Западе соревнование и сотрудничество соперничающих ограниченных юрисдикции не только потребовало от каж­дой из них привести свое право в систему, но и дало каждой из них основу для этого. Частично такая основа обеспечивалась всеобъемлющим диалек­тическим единством, которое скрепляло все эти системы вместе (пусть и слабо), а частично — особыми интересами и возможностями каждого из со­обществ, обладавших такой системой.

Соревнование и сотрудничество между соперничающими ограничен­ными юрисдикциями не только сделало необходимой и возможной система­тизацию права, но и привело к юридическому формулированию и разрешению ряда острейших политических и нравственных проблем того времени. Тен­денция превращать политические и нравственные вопросы в правовые, кото­рую Алексис де Токвиль считал характерной для Америки в начале XIX в., существовала, хотя и в меньшей степени, в западном обществе в целом на­чиная с конца XI и в XII столетии. Это способствовало чрезмерному лега­лизму Запада в сравнении со многими другими цивилизациями и его срав­нительному успеху в отвоевании свободы у политической и нравственной ти­рании.

28-499

6.