Открытое Первенство и Чемпионат Калининского района г. Уфы 6 страницаИсторическая правда романа Ф. М. Достоевского состоит в том, что он показывает социально опасные фигуры нигилистических «бесов», которые оказываются вовсе не интеллигентами, а интеллектуалами-деспотами и интеллектуалами-циниками. Таким образом, антинигилистический роман Ф. М. Достоевского можно интерпретировать как оправдание интеллигентности и осуждение интеллектуальности. 2. Народнический период интеллигентской мифологии — 70-е годы XIX века, когда в качестве культурного героя прославляется народник-разночинец, кредо которого выражает афоризм: «Все для народа, все в народ и все из народа. И ничего — вне народа» (М. А. Протопопов). Главным пророком и мифотворцем народничества того времени был всесторонне одаренный П. Л. Лавров, отставной полковник артиллерии и профессор Военной академии, автор знаменитых «Исторических писем», ставших подлинным философским евангелием русских народников в начале 1870-х годов1. Главная отличительная черта мифологического народника — бескомпромиссный альтруизм. П. Л. Лавров писал: «Тот, кто по каким-то личным соображениям останавливается на половине пути, кто из-за прелестной головки вакханки, или из-за интересных наблюдений за инфузориями, или из-за захватывающей ссоры с соперником по литературе забыл о неимоверном количестве зла и невежества, с которыми должен бороться человек, тот может быть кем вам угодно — изящным художником, замечательным ученым, блестящим публицистом, —
Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ 2.2. ПОРЕФОРМЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
но он исключил себя из рядов сознательных работников для исторического прогресса»1. Героический альтруизм не вытекал из рациональных соображений, его стимулировало эмоционально переживаемое мистическое чувство вины образованного человека перед обездоленным народом. «Каждое удобство жизни, которым я пользуюсь, — писал Лавров,____ каждая мысль, которую я имел досуг приобрести или выработать, куплена кровью, страданиями или трудом миллионов... Я сниму с себя ответственность за кровавую цену своего развития, если я употреблю это самое развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящем и будущем»2. Характерна фигура кающегося дворянина (Н. К. Михайловский). «Кающийся дворянин» — это честный дворянин, болезненно переживающий долг своего благородного сословия перед «податным сословием». «Народ освобожден, но счастлив ли народ?» — спрашивали себя «кающиеся дворяне» и разночинцы-народники. Последним каяться было не в чем, но ощущение долга перед родным необразованным и неграмотным народом не было им чуждо. Чувство «виноватости» служило принципом отграничения субкультуры народников от среды «ликующих, праздно болтающих». Мистическая природа этого покаяния и истово религиозного служения народу обусловлены обожествлением народа (народопоклонством). Народник чувствовал себя перед ликом народа в положении грешника перед ликом Божества, а «хождение в народ» очень напоминает хождение к святым местам верующих паломников. Призыв к «хождению в народ» П. Л. Лавров выражал не только в прозаической публицистике, но и в страстных поэтических строках, вошедших в фонд революционной песни: Отречемся от старого мира, Отряхнем его прах с наших ног. Нам не нужно златого кумира, Ненавистен нам царский чертог. Мы пойдем к нашим страждущим братьям, Мы к голодному люду пойдем, И пошлем мы злодеям проклятья, На борьбу мы его позовем: Вставай, поднимайся, рабочий народ, Иди на врага, люд голодный, Раздайся клич мести народной — Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед! Бросая призыв «вперед, вперед!» отставной полковник русской армии, в отличие от М. А. Бакунина и П. Н. Ткачева, призывал не к «топору» и «революционному пожару», а к просвещению и социальному прогрессу, видя в этом надежный путь освобождения «страждущих братьев». Он считал, что русская революция еще не созрела, а идти в народ нужно для того, чтобы «уяснить народу его истинные потребности, наилучшие средства удовлетворения этих потребностей и ту силу, которая лежит в народе, но им не сознана». Квазирелигиозное народопоклонство — общеизвестная черта интеллигентской мифологии, о которой хорошо сказал С. Л. Франк в 1909 году: «По своему этическому существу русский интеллигент приблизительно с 70-х годов и до наших дней остается упорным и закоренелым народником: его Бог есть народ, его единственная цель есть счастье большинства, его мораль состоит в служении этой цели... Народничество было всеобъемлющей и непоколебимой программой жизни интеллигента, в исполнении которой он видел единственный разумный смысл своей жизни»1. Можно по-разному оценивать практические акции народников — хотя бы бестолковое, стихийное «хождение в народ», но все-таки нельзя не признать, что народнический миф — самый красивый из интеллигентских мифов. Это миф о любви, пусть безответной, о надежде, пусть несбыточной, о жертве, пусть непрошеной. Это миф об идеальном гуманисте-интеллигенте, религиозно воодушевленном атеисте, наделенном русским национальным характером. Этот миф служил идеологическим руководством не только воинствующей эти-ко-политической субкультуре, но и трудолюбивой этико-просвети-тельной субкультуре. Пусть гуманисты-интеллигенты существуют во
2 Там же. С. 86 1 Франк С. Л. Этика нигилизма // Вехи: сб. ст. о русской интеллигенции. М., 1990. С. 188. Репринт. Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ 2.2. ПОРЕФОРМЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
3. Террористический период является продолжением предыдущих периодов и преемственно связан с ними, но его мифология имеет тональность не смиренного покаяния перед народом, а беспощадной мести угнетателям народа. Один из зачинателей русского терроризма С. М. Степняк-Кравчинский изобразил нового мифологического героя не без поэтического вдохновения: «На горизонте обрисовалась сумрачная фигура, озаренная точно адским пламенем, которая с гордо поднятым челом и взором, дышавшим вызовом и местью, стала пролагать свой путь среди устрашенной толпы, чтобы вступить твердым шагом на арену истории. То был террорист... Он прекрасен, грозен, неотразимо обаятелен, так как соединяет в себе оба высочайшие типа человеческого величия: мученика и героя... Одинокий, без имени, без средств, он взял на себя защиту оскорбленного, униженного народа. Он вызвал на смертный бой могущественнейшего императора в мире и целые годы выдерживал натиск всех его громадных сил»2. Образ народного заступника и мстителя незаметно перерастает в образ всемогущего «сверхчеловека», владеющего жизнью и смертью обычных людей. «Подпольная Россия» профессиональных революционеров вела партизанскую войну против российского государства. Профессиональные партизаны редко называли себя «интеллигентами», они предпочитали именоваться «нигилистами», «революционерами», «боевиками». И это правильно, ибо насилие (интолерантность), взятое ими на вооружение, выводит их за пределы интеллигентности. Образованные и креативные революционеры (их было немало) соответствуют формуле интеллектуальности, остальные — полуинтеллектуалы. Стало быть, если народничество облекало свою идеологию в форму интеллигентских мифов, то террористы создавали героические интеллектуальные мифы, которые вдохновляли их на смертный бой.
Создателем первого мифа о профессиональном революционере считается С. Г. Нечаев — автор «Катехизиса революционера» (возможно, этот «катехизис» редактировал М. А. Бакунин). Это страшный, бесчеловечный документ, который требовал: «У революционера нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией. Революционер презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит нынешнюю общественную нравственность, все чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»1. Демоническая романтика сверхчеловеческой аморальности привлекла И. С. Тургенева, который в мае 1878 года (после оправдательного приговора Вере Засулич) написал стихотворение в прозе «Порог». Оно не печаталось при жизни автора, но было широко известно среди молодежи. Вот это стихотворение. ПОРОГ Я вижу громадное здание. В передней стене узкая дверь открыта настежь; за дверью — угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка... Русская девушка. Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный, глухой голос. — О ты, что желаешь переступить этот порог, — знаешь ли ты, что тебя — Знаю, — отвечает девушка. — Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и — Знаю. — Отчуждение полное, одиночество? — Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары. — Не только от врагов, но и от родных, от друзей? — Да... и от них. — Хорошо. Ты готова на жертву?
Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ 2.2. ПОРЕФОРМЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
— — На безымянную жертву? Ты погибнешь — и никто... никто не будет даже -— Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени. — Готова ли ты на преступление? — И на преступление готова. Голос не тотчас возобновил свои вопросы. — Знаешь ли ты, — заговорил он наконец, — что ты можешь разувериться в — Знаю и это. И все-таки я хочу войти. — Войди! Девушка перешагнула порог, и тяжелая завеса упала за нею. — Дура! — проскрежетал кто-то сзади. — Святая! — принеслось откуда-то в ответ. 27 сентября 1883 года во время похорон Тургенева на петербургском Волковом кладбище распространялась прокламация-некролог, где говорилось, что Тургенев любил революционную молодежь, признавая ее «святой» и самоотверженной. На обороте прокламации был напечатан «Порог». Нельзя не заметить, что среди народовольцев 1880-х годов, как и среди, позднейших боевиков-эсеров, было очень много молодых людей, неравнодушных к поэтическому слову. Поэтов крупнее, чем П. Ф. Мельшин-Якубович (1860-1911), я не знаю, но в анналах вольной русской поэзии осталось немало «документов эпохи»1. Приведу лишь один из них, принадлежащий В. Г. Богоразу (1886): Не для корысти и богатства, Не за награду и венец, За торжество любви и братства Всю жизнь свою борись, борец! Рази без устали и страха, Губи врагов своей земли,
Руби с плеча, руби с размаха, Дави конем, копьем коли. Тогда тебя помянут славой, Поняв, как много ты любил, Поняв, что ты в борьбе кровавой Основы мира заложил. «Заложить основы мира» — это подвиг Человекобога, вершина человеческой гордыни, где все возможно и «все позволено». Альтруистическая поэзия боевиков-революционеров свидетельствует о том, что в их среде были не только интеллектуалы-деспоты и интеллектуалы-циники, описанные Ф. М. Достоевским в «Бесах», но и бескорыстные романтики, относящиеся к типу квазигуманистов. А вот интеллигентов-гуманистов в рядах «Народной воли» обнаружить нельзя. Они консолидировались в народнических этико-просветительских субкультурах и среди либеральной интеллигенции. Теперь от интеллигентской мифологии обратимся к интеллигентской социологии. III Задуманный Н. Г. Чернышевским, казалось бы, утопический проект выращивания «новых людей», как не странно, практически реализовался в пореформенном поколении. Разночинная радикальная интеллигенция, действительно, представляла собой тип личности, не известный в пушкинско-гоголевские времена. Три источника сформировали этот тип. Во-первых, художественная литература и публицистика: толстые журналы «Современник», «Русское слово», «Отечественные записки», печатавшие радикальных публицистов — от В. Г. Белинского до Н. К. Михайловского, нелегальный «Колокол» А. И. Герцена, романы И. С. Тургенева, Н. Г. Чернышевского, И. А. Гончарова, очерки М. Е. Салтыкова-Щедрина, поэзия Н. А. Некрасова, драмы А. Н. Островского. Образовалось целое направление писателей-народников, типичным представителем которого является Г. И. Успенский. Идеологизированная интеллигентская мифология, воплощенная в литературной форме, преследовала в конечном счете человекотворческую Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ 2.2. ПОРЕФОРМЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Второй источник — кружковое общение. Общение в кружках имело для разночинной культуры такое же значение, как общение в салонах для дворянской культуры золотого века. Именно в кружковых спорах вызревали экстремистские затеи, а затем революционные идеологии. Вспомним кружки Н. А. Ишутина и И. А. Худякова в середине 1860-х, просветительно-пропагандистские кружки «чайков-цев» и «долгушинцев» в начале 1870-х, которые влились в конспиративную организацию «Земля и воля». Нелегальные кружки и подпольные организации порывали с интеллигентским гуманизмом и становились школой воспитания профессиональных революционеров-интеллектуалов (полуинтеллектуалов). Третий источник — реальная жизнь, прежде всего — столкновения с полицейскими структурами самодержавной власти. Эти столкновения влекли за собой эскалацию насилия в российском обществе по ветхозаветному принципу «око за око, зуб за зуб». В результате — катастрофическое падение нравственности: обесценилась человеческая жизнь, ложь, предательство, провокации стали обыденным явлением. Как вспоминал В. Г. Короленко: «Можно сказать, что для целого ряда поколений русской интеллигенции самые яркие воспоминания юности связываются непременно с мотивами такого рода: обыск, арест, ссылка... Молодые мечты о переустройстве общества и... каземат»'. «Человекотворческий процесс» формирования радикальной русской интеллигенции потребовал продолжительного времени; этапы этого процесса хорошо согласуются с периодами развития интеллигентской мифологии и могут быть представлены в виде следующей последовательности: 1860-е годы — смысл жизни —личное освобождение, открытие в себе индивидуальности, свободной от архаичных предрассудков и пережитков — этап нигилизма;
1870-е годы — смысл жизни — духовное освобождение народа путем просвещения и пропаганды — этап раннего романтического народничества; 1880-е годы — смысл жизни — борьба за освобождение народа всеми средствами, как мирно-просветительными, так и вооруженной рукой — этап зрелого народничества; 1890-е годы — раскол интеллигенции на социально-культурных работников (этико-просветительная субкультура) и революционеров-подпольщиков (этико-политическая субкультура), по-разному понимающих смысложизненные ценности. Надо заметить, что идея освобождения народа могла возникнуть только в сознании свободной личности, которая от забот о «внутреннем самоустроении» переходит к заботам об усовершенствовании общества. Если вызывающая демонстрация молодым нигилистом личностной свободы встречала насмешки консервативных «отцов», то попытки усовершенствовать общественное устройство приводили к столкновениям с жестокой государственной властью, которые заканчивались вовсе не в пользу романтической личности. Движение нигилистов, как уже говорилось, представляло собой молодежную моду. Молодые студенты и девушки-курсистки брали в качестве образца для подражания Базарова, Рахметова, Веру Павловну и начинали увлеченно «играть в нигилистов». Не продуманные убеждения и осознанная ненависть к своим «отцам» мотивировали оппозиционность молодежи, а скорее потребность в азартной игровой деятельности, где выигрыш — донкихотское по своей сути ощущение служения высоким идеалам добра, справедливости, красоты. Однако игры нигилистов не всегда ограничивались словесными баталиями и вызывающим внешним видом. Бывали антиправительственные демонстрации, например, в 1861 году студенты отслужили панихиду по крестьянам, расстрелянным в селе Бездна. Случались неподчинение начальству, волнения в университетах, стычки с полицией. Известны случаи сочинения и распространения прокламаций, наконец, исключительная акция — выстрел Дмитрия Каракозова в мирно гулявшего в Летнем саду императора. Экстремистские выходы за пределы обычного юношеского своеволия давали полиции возможность продемонстрировать свою бдительность и служебное рвение. Особенно увлеченным «игрокам» приходилось расплачиваться
Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ 2.2. ПОРЕФОРМЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Известно, что в 1860-е годы по политическим делам были казнены два человека, в том числе Д. Каракозов, сосланы на каторгу и в Сибирь 84 человека, краткосрочному тюремному заключению подвергнуты 66 человек, выслано и отдано под полицейский надзор 136 человек1. 60 % осужденных были учащимися, а 10 % относились к профессиональной интеллигенции. Сурово и юридически необоснованно были вырваны из общества «главные нигилисты» — Н. Г. Чернышевский и Д. И. Писарев. В конце 1860-х годов нигилистические игры сменились более серьезно идеологически обоснованным социально-культурным движением — народничеством. 1870-е годы — время созревания «классической» этико-полити-ческой субкультуры русской интеллигенции. Создателями этой субкультуры были народники-романтики, воспитанные на мифологии «Исторических писем» П. Л. Лаврова, и народники-заговорщики, признававшие своим пророком М. А. Бакунина. Народники-романтики привнесли в народническую субкультуру альтруистическую этику, заговорщики — революционный радикализм; формой организации романтиков стали многочисленные кружки, готовившиеся к просветительной пропаганде в народе, а формой организации заговорщиков — тайные общества, например «Общество народного освобождения» Петра Ткачева. Пропагандистское и заговорщическое течения русского народничества темпераментно полемизировали друг с другом, но весной 1874 года было решено перейти к практическим действиям, тем более что к ним призывали зарубежные пророки. В конце 1873 года в Петербурге появился первый номер журнала «Вперед!», издаваемого в Цюрихе П. Л. Лавровым. В передовой статье ставилась задача: «Вооружившись основательным знанием и усвоив народные потребности, идти в народ». Одновременно вышла в свет книга М. А. Бакунина «Государственность и анархия», где утверждалось, что русский народ «находится в таком отчаянном положении, что ничего не стоит
поднять любую деревню». Главная задача агитаторов, по Бакунину, — «втолковать» мужику, что у него «нет врага пуще царя», и «поднять вдруг все деревни». П. Н. Ткачев в Женеве весной 1874 года издал брошюру «Задачи революционной пропаганды в России», где отвергал «философско-филистерский» путь Петра Лаврова и призывал революционеров самим выбрать минуту, ибо «народ всегда готов к революции». Призывы пророков возымели действие. Весной 1874 года революционный энтузиазм достиг крайней точки. Кружки и сходки прекратились, поскольку было решено идти в народ. Студенты обсуждали теперь чисто практические вопросы — как подготовиться к деятельности в народе. Друг другу передавали рукописные статьи «О чем и как должен говорить с народом революционер-пропагандист?», «Какое положение наиболее удобно для сближения с народом?». Издавались прокламации типа «Что-то, братцы, как тяжело живется нашему брату на Русской земле!», брошюры о восстании Степана Разина и т. п. «Хождение в народ» было стихийной акцией, которая носила массовый характер: она охватила несколько тысяч молодых пропагандистов и почти 40 губерний. Энтузиастов-романтиков ждало горькое разочарование — народ их не понял. Более четырех тысяч «ходоков» было арестовано. Но народники не сдались. Они пришли к заключению, что надо заменить «летучую пропаганду» планомерной, систематической работой в деревне, поселившись в ней надолго. В 1875 году состоялось второе «хождение в народ», которое было не более успешным, чем первое. В 1877 году состоялся «процесс ста девяноста трех», который поставил точку в «хождениях». Из 193 подсудимых 28 приговорили к каторге от трех до десяти лет, 32 — к тюремному заключению до трех лет, 39 — к ссылке, остальных оправдали. В том же году происходил «процесс пятидесяти» над пропагандистами среди рабочих. На этом процессе рабочий-интеллигент ткач Петр Алексеев произнес свою знаменитую речь, окончив ее словами: «Поднимется мускулистая рука рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах». Всего в 1870-е годы по политическим мотивам было казнено 18 человек, отправлено на каторгу 134 человека, сослано в Сибирь Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ 2.2. ПОРЕФОРМЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Среди репрессированных учащиеся составляли 52 %, в том числе 35,7 % — студенты и вольнослушатели высших учебных заведений (остальные — учащиеся средней школы и семинаристы); профессиональная интеллигенция (учителя, врачи, адвокаты, литераторы) — около 13 %, оставшиеся — рабочие и крестьяне. Впечатляет возраст политических преступников: 27,5 % моложе 21 года, а старше 30 лет всего 13 %. Карательные меры властей не вносили успокоения в общество, а, напротив, увеличивали активность революционеров и сочувствие к ним образованной публики. Наиболее решительные пришли к выводу: «Против подобного правительства все дозволительно. Оно уже является не выразителем воли большинства, а организованным произволом. На уважение оно может претендовать не больше, чем шайка придорожных разбойников, которые бьют, грабят и режут, пока на их стороне сила... Так возник терроризм»2. В августе 1879 года произошло разделение «Земли и воли» на военизированную «Народную волю» и культурно-просветительный «Черный передел». Авторитет и численность «Народной воли» быстро возрастали, в ее состав вошли около 250 студенческих, гимназических, рабочих кружков, и она стала называться партия. 25 августа 1879 года исполнительный комитет «Народной воли» вынес смертный приговор Александру II. Началась настоящая охота на царя, которая завершилась 1 марта 1881 года его убийством. Расчеты народовольцев на то, что крестьяне «возьмутся за топоры», не оправдалась. Не осуществились планы начать переговоры с Александром III о проведении реформ. Отчаянные попытки возродить террористическую партию оказались безуспешными. Царской охранке удалось завербовать члена исполнительного комитета «На-
" Степаяк-Кравчинский С. М. Грозовая туча России. С. 48-49. родной воли» С. Дегаева, который выдал всю военную организацию партии (было арестовано около 200 человек). В 1884 году из-за неосторожности Г. А. Лопатина в руки полиции попали списки и «старых», и «новых» народовольцев. Наконец, в 1887 году были казнены «новые первомартовцы» — студенческая группа А. И. Ульянова. Однако победа царя над революционерами оказалась пирровой. Традиции «Народной воли» возродились в боевой организации эсеров в следующем поколении русской интеллигенции. Статистику политических репрессий 1880-1890-х годов нельзя назвать гуманной. С 1 марта 1881 года по 1894 год прошли 17 процессов народовольцев, по приговорам которых были казнены 27 человек, 342 осуждены на каторжные работы или заключение в крепости, 5482 высланы из столиц и отданы под полицейский надзор. Общее число осужденных 5851 человек. Как и ранее, две трети осужденных были моложе 25 лет и лишь 13 % — старше 30 лет. Учащиеся составили 25 %, профессиональная интеллигенция И %. Появилась категория «лица без определенных занятий» — 20 % репрессированных. Предполагаю, что в эту категорию вошли профессиональные революционеры. В общем, можно сделать вывод, что партизанский отряд, вступивший в смертельную схватку с колоссом самодержавия, был малочислен, жизненно неопытен, плохо организован, но он состоял из мужественных, энергичных и стойких молодых людей нового типа, воспитанных на революционных мифах и преданиях. Были ли они интеллигентами? Формула интеллигентности дает отрицательный ответ: во-первых, доля образованных и культурно развитых людей среди них составляла 10-15 %; во-вторых, в их этическом самоопределении альтруизм совмещался с насилием (интолерантностью). Такой тип личности — полуинтеллектуал-фанатик. Судя по всему, этот тип преобладал в революционной среде, хотя среди романтических народников было немало интеллигентов-гуманистов. Тон задавал немногочисленный интеллектуальный слой профессиональных революционеров, обладающих лидерскими качествами и уверенных в своей правоте. В этом слое преобладали фигуры квазигуманистов и деспотов. Примером квазигуманиста для меня остается Софья Перовская, в своих показаниях Особому присутствию правительствующего Глава 2. ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ
|
1 «Исторические письма» были опубликованы в еженедельнике «Неделя» в № 1-47 за 1868 год и № 6, 11, И в 1869 году. В переработанном виде «Письма» вышли в свет в виде книги в 1870 году под псевдонимом П. Миртов.
1 Лавров //..//. Избранные произведения: в 2 т. М„ 1965. Т. 2 С 92
всех странах, но народническая мифология возникла только в России, это наше национальное достояние, и я склонен им гордиться1.
' Строго говоря, нарисованный в «Исторических письмах» герой, названный П. Л. Лавровым «критически мыслящей личностью», не убежденный гуманист, а интел- лигент-сквптик, подвергающий сомнению и критике общепринятые ценности с идеально-альтруистических позиций. Но в данном случае логическая строгость не уместна. Степняк-Кравчинский С. М. Грозовая туча России. М., 2001. С. 42, 50, 51.
Да.
исключением из университета, высылкой из столиц, тюремным заключением, хотя к тяжелым репрессиям (казнь, каторга, ссылка в Сибирь) правительство прибегало редко.
382 человека, то есть тяжело репрессированных оказалось 534 человека, что в 6,2 раза больше, чем в 1860-е годы (86 человек). Тяжело репрессированные составляли 15 % всех осужденных, общее количество которых получается 3560 человек1.
