Пассаж о Пространстве Времени

 

Мы немного остываем от пыла, сопутствовавшего встрече, поскольку Хуан Диего произносит: <Всякое возрождение, всякое воскресение тяжело. Языки его пламени горят повсюду>;.

 

(Есть множество людей, принадлежащих к клану нищих духом, типа сеньора Шуленберга, который является верхушкой айсберга, эквивалентом сумерек логоса. Дон Хуан говорит мне, что хотя бы из минимальных этических соображений Ватикану или сеньору Ривере следовало бы немедленно отлучить от церкви одержимых колоссальным неверием. Однако они не делают этого – возможно, из боязни, и отнюдь не из богобоязненности, в них куда сильнее другой страх, страх перед демонической человеческой интригой, которую развязало бы в Курии напоминание о преступлении.)

 

Что же касается земель обеих Америк, Хуан Диего, их Святой Покровитель, заботится обо всех начиная от Берингова пролива и кончая Патагонией, поскольку именно в этой стороне света произошло его затмение и воссиял его свет, и он будет все так же благословен, все так же молод, и все так же богато будет его воображение, питающееся красотой, и все так же велика его мощь.

 

Все животные мира – его подопечные. Что касается других, обращающих свои взоры и молитвы к Мекке, к Востоку, для Хуана Диего это особая боль, потому что они поражены слепотой и следуют за миражами. Одно дело – обратиться к незнакомому Богу, другое – ощутить его своим, и это очень важно.

 

----------000----------

 

Разнообразие видов – след луча вечернего света, в круге которого стоит Владычица Небесная.

 

----------000----------

 

Блаженство, источаемое Девой, изливается не только на все живые существа этого мира, оно распространяется также в пространствах времени. Если вы спросите меня, как они это делают или кому покровительствует Хуан Диего близко и с детских лет, кому из известных вам публичных людей его родины цвета корицы, я отвечу, что никому. Но я солгу. Есть люди известные, а еще больше неизвестных, которые ощущают его покровительство, ты хочешь знать имена, ладно, я назову некоторые, хотя и с сожалением, потому что дела этих людей говорят сами за себя, им свойственна высокая жертвенность, они воспитаны в духе контакта и решимости, уверенности в себе - со всем, что из этого вытекает; например, могу сказать, что Хуан Диего покровительствует сеньору В. Фоксу и сеньоре В. Паредес. Сеньору С. Креелю. И другим известным людям, обладающим выраженным магнетизмом; некоему Уго, спортсмену; некой Гевара, спортсменке. И многим другим сынам и дочерям своей родины цвета корицы. А Менчу? А Ригоберта? Она так близко от меня, что мы вместе дышим мраком. Каждый занимает принадлежащее ему место и подстерегает, как человек-ягуар. Некоторые из них принадлежат к грязи этой родины, это ее пыль и ее темная водя, ее огонь и ее плач, мы не знаем, к какой категории причислить это подлинно умное действие, которое назревает, чтобы превратиться в знамя. Мягкая сила вхождения в мир, пребывающий в мире и покое. Иногда дикое обладает полностой, иногда – странным упорством. Такие человеческие существа есть около Хуана Диего, есть они и в других местах, особенно в его Америках. Потому что новый человеческий мир пейзажа мира был сохранен, чтобы Америки разожгли этот костер - намеренно, решительно и целеустремленно. Как ни странно, по вкусу это тебе или нет, он покровительствует также некому Дж. Бушу-младшему, и нынешнему Папе римскому, который к тот день, когда ему было дозволено побыть наедине с Девой Тепейякской, услышал ток его крови – звук, сходный со звуком тока крови Девы. Так было. Очень близок Хуану Диего один из его любимцев, Самуэль Руис, которого он считает братом. Некоторые разожгли костер быстро, потому что им не пришлось бороться, чтобы преобразиться, а некоторым до сих пор еще не удалось развести его, потому что они пока всего лишь целина, засеянная надеждой.

 

Другие же, как ни жаль, не разведут костра никогда. Это так. Однако мир Хуана Диего – это не только человеческий веер, он человеческий, потому что Хуан Диего – человеческое существо, человек, но самоотверженный, помазанный светом радуги всех возможных видов, он был истинным шаманом. И более того: Святым.

 

(В конце концов, это не имеет никакого отношения к Ватиканской церкви и никак не связано с самим фактом его признания ею, его масштаб в Блаженстве таков, что его квантовый дух [sic] уносит его за пределы Космического «здесь».

 

Святость есть блаженное состояние пространства разорванного времени, рамки которого остались позади. Тогда оно сливается с вневременностью Бесконечности. Неисповедимы – так говорят – пути Господни. Пути любого господа, пребывающего в Небесах внутри неведомого Бога. Они далеки, говорит шаман, так же далеки, как пламя, слюна улитки, хвост кометы, вой волка, лай собаки. Или нос. И Святой говорит: <Они так же неисповедимы и неведомы, как воздух, которым мы все дышим, и Небо, где мы все родились: Эдемский сад>;.

 

Эта планета вошла в нечто вроде дуги, из которой она, постояно подталкиваемая, выйдет навстречу контакту с другими мирами, но, в конце концов, это можно понять, было бы настоящей катастрофой наблюдать это вблизи, потому что это вряд ли случится. Следует понять, что поток пространств времени так и норовит помешать этому. Или если, допустим, в нем окажется трещина, в которую можно «рухнуть», как рухнули Хуан Диего и его волк в ущелье, на дне которого их поджидали острые камни и крапива, рухнули и развернулись наподобие простыней – то же самое случилось с Христом, этот крайне важный и прекрасный момент ускользнул от внимания многих умных людей и еще большего числа людей преданных и даже восторженных, но в этот момент раскрытия, разворачивания наподобие простыни, он выходит и, отрясая себя, покидает бездну, сквозь которую летит. А значит, это могло случиться.

 

Или это могло произойти неоднократно, нежданным и необъяснимым образом, в приватном мире пустыни, костра и его серого пепла. Шаман хранит это в памяти. Он обращается к этим особым моментам, когда время благословенной простыни раскрывается и вспыхивает сияние золотого тела. В результате самоотвержение Отшельника становится просто гигантским, потому что одно дело – ощутить Бесконечность как инстинкт и совсем другое – влиться в нее.

 

Что произошло с Хуаном Диего? Просто сейчас он усиленно практикуется, переходя Мост сквозь свои пейзажи. Он по-прежнему исполнен Блаженства. Однако даже так он способен открыть дверь и дохнуть своим ледяным дыханием.

 

У тебя ушла целая жизнь на то, чтобы отыскать его, и вот ты видишь его благодаря его волку и нашим волкам. Без их непосредственного участия это было бы невозможно, Дверь была волком, луной, площадкой, квинтэссенцией одинокого леса и скитаниями по нему в полной отрешенности. В соприкосновении с Бесконечностью. Думаю, это мы сами наткнулись на ограду. Он же вовремя повернулся к ней спиной, но потом, поняв, что Мост уже совсем близко, воодушевился. Но не прежде того. Мы должны помнить, что шаману и Святому вовсе не по вкусу, когда нарушают его блаженство. А если его все-таки заставили выйти из этого состояния, тут уж только держись.

 

Если ты спросишь меня, есть ли у него среди человеческих существ другие любимцы, к которым он особенно привязан, ответ будет утвердительным. Если ты спросишь меня, постоянно ли он навещает своих животных, ответ будет таков: он никогда и не удалялся от них, потому что они являются существенной частью его священного ignoto*.

_____________________

* Ignoto (исп.) – неведомый, неизвестный.

 

Мы расстаемся (и в еще большей степени после этого вечера, этого другого светлого вечера дня Распятия, потому что не будь этого вечера, уже являющегося составной частью памяти, которую вы именуете геномом человечества, вся последующая история была бы совершенно иной).

 

Теперь возвращение – это путь, указанный мудрым Святым-шаманом, и мы можем только с великой радостью и удовольствием пуститься в этот путь, ведущий прямо к Небесным Вратам – к Матери-Владычице. Конечно, мы можем всю жизнь продолжать копаться в неподвижных бесконечностях и кичиться этим, однако наше внутреннее и внешнее превращение в «Это» невозможно ни на каком другом пути. Это стратегический вопрос для человечества. И, разумеется, невозможность невозможного происходит за пределами «здесь».

 

Ну, ладно, уже поздно; пришло время закончить этот пассаж.