Дело об эвтаназии· Георг V · Зигмунд Фрейд · Рамон Сампедро · Терри Шайво · Хюго Клаус
В России защитником закона о праве на смерть являлся профессор С.Долецкий (ныне умерший). В США активным сторонником эвтаназии является доктор Джек Геворкян, считающий, что любой человек имеет право прервать свой жизненный путь, если он неизлечимо болен и каждый новый день жизни приносит ему лишь дополнительные страдания. В Совете Федерации готовится законопроект, разрешающий эвтаназию в РФ. В случае его принятия неизлечимых больных по их просьбе будут лишать жизни, если такое решение утвердит консилиум врачей, а затем и комиссия, состоящая из медиков, адвокатов и представителей прокуратуры. Пока возможность появления эвтаназии в России поддерживают только организации по защите прав пациентов. Другие эксперты считают, что общество не готово к принятию подобного закона. Русская Православная Церковь также категорически против признания законности эвтаназии. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II убежден в том, что независимо от состояния больного нужно всегда надеяться на милосердие Божие и чудо, которое в любой момент может изменить состояние страждущего человека. Против эвтаназии категорически выступает и католическая церковь.
Эвтаназия официально разрешена в Голландии, Бельгии и в американском штате Орегон, где используют так называемое "ассистируемое самоубийство". В США с 1998 года этим правом воспользовались 170 неизлечимых больных, в Бельгии с 2002 года — 400 пациентов, а в Голландии только за 2005 год добровольно ушли из жизни 4300 человек. Во Франции, Швейцарии и Австралии разрешена "пассивная эвтаназия", когда смертельно больным людям позволяют отказываться от лечения. В Германии, с другой стороны, эвтаназия запрещена законом и влечет за собой наказание в виде лишения свободы сроком от 6 месяцев до 5 лет.
В России более 20-ти лет проходит процесс становления новой области здравоохранения — паллиативной медицины. Ее цель — снять страдание пациентов и улучшить качество их жизни с помощью специальных методик. К сожалению, в России пока очень мало медицинских подразделений, которые работают в этом направлении, — около 200. Это кабинеты противоболевой терапии, отделения паллиативной помощи и хосписы.
Дело об эвтаназии Прежде чем перейти к написанию кейса отметим следующее. Дело заявительницы, учитывая среднестатистическую длительность процедур судебного разбирательства, должно было бы разрешиться само собой, в худшем случае, еще на стадии обращения в Верховный Суд Полландии. Но, предположив с известной долей условности, что вопрос сохранил свою актуальность, определим проблемы, поднимаемые в рассматриваемом деле. Исходя из позиций судей, ключевыми явились следующие вопросы: – имеет ли человек право на смерть (проистекает ли право на смерть из права на жизнь; правомерно ли рассматривать эвтаназию как допустимое ограничение права на жизнь); – что есть стремление человека уйти из жизни в случае неизлечимой болезни: выбор между жизнью и смертью или между страданием и отсутствием страданий; – обладает ли правом на жизнь утробный плод; – как соотносятся между собой права матери и ее утробного плода и возможна ли в ситуации беременности оценка положения матери, как жертвы, а развития ребенка в ней, как подвержение пытке; – соответствует ли Законодательство Полландии (Закон об эвтаназии, закон о защите прав нерожденных детей) нормам международного законодательства; – проблема соотношения национального и международного законодательства???
Эвтаназия сегодня является одним из наиболее противоречивых вопросов национального и международного права. Современное международное право не имеет ни четкого определения данного явления, ни явно выраженного отношения к нему. Между тем вопрос легализации эвтаназии активно обсуждается в ряде стран мира[1]. Современное понятие эвтаназии объединяет в себе ряд признаков, характеризуемых как необходимые для признания данного явления в каждом случае. Одно из первых официальных определений эвтаназии было дано в Декларации Конгрегации вероучения от 5 мая 1980 г. (также именуемой Декларацией об эвтаназии). В соответствии с данным документом под эвтаназией подразумевается «всякое действие или, наоборот, бездействие, которое по своей сути или намерению приводит к смерти, имеющей целью устранение боли и страдания». Исходя из данной формулировки, в качестве признаков данного деяния можно выделить: умышленный, намеренный характер действия или бездействия; результатом данного деяния является причинение смерти; мотивом, целью эвтаназии является прекращение страданий лица. В рассматриваемом деле речь идет именно о последнем признаке – прекращении страданий (то обстоятельство, что заявительнице придется переносить усиливающиеся боли и невозможно будет при этом использовать обезболивающие средства – ключевое в исковом требовании), но первый судья, обращается в своих рассуждениях к содержательной стороне процесса – эвтаназия, как умышленное лишение жизни. Единственным примером законченного международно-правового разбирательства (и единственной четко выраженной позицией международного органа) в отношении эвтаназии является на сегодняшний день дело «Pretty v. The United Kingdom», которое рассматривалось в судебных органах Великобритании и в Европейском суде по правам человека в 2001-2002 гг. В решении по данному делу было отмечено: «Суд не склонен считать, что право на жизнь, гарантированное статьей 2, может быть интерпретировано в негативной форме... равно как оно не может создать право на самоопределение в смысле предоставления лицу права на выбор смерти вместо жизни» [2]. Решение по данному делу, по мнению судьи, является недвусмысленным выражением воли Европейского суда, закрепляющим отрицательное его отношение к возможности эвтаназии в любой ее форме. Опираясь на решение ЕСПЧ по делу Претти, он приходит к выводу, что заявительница основывает свое требование на законе, который сам по себе должен быть признан Судом недействующим. Эту позицию разделяет и Совет Европы. Так, 25 января 2012 года Парламентская Ассамблея Совета Европы приняла резолюцию (1859) «Защита прав и достоинства человека с учетом ранее высказанных пожеланий пациента», в которой говорится, что: «Эвтаназия, рассматриваемая как намеренное убийство, посредством действия или бездействия недееспособного человека в якобы его интересах, должна быть запрещена». Но, в той же практике ЕСПЧ известны прецеденты пусть косвенного, но разрешения эвтаназии. Так, в решении ЕСПЧ по делу Хаас против Швейцарии (приложение к кейсу 1) сказано: «право лица на принятие решения о том, каким образом и когда прекратить свою жизнь, при условии, что он в состоянии формировать собственную свободную волю в этом отношении и действовать соответственно, является одним из аспектов права на уважение личной жизни (ст. 8 Конвенции)». Далее Суд отметил, что государства-участники Совета Европы далеки от консенсуса в отношении права лица на принятие решения о том, как и когда прекратить свою жизнь и хотя содействие в самоубийстве декриминализовано (по крайней мере, частично) в ряде государств-участников, значительное большинство, по-видимому, придает больше значения защите права лица на жизнь, чем его права прекратить ее. Европейский Суд заключил, что государства имеют широкие пределы усмотрения в таких вопросах. Европейский Суд также признал, что заявитель мог иметь желание покончить с собой безопасным и достойным образом и без необязательной боли. Таким образом, можно заключить, что однозначная, по мнению первого судьи, позиция ЕСПЧ на самом деле таковой не является. Можно предположить, что в вопросе о разрешении, либо запрете эвтаназии сталкиваются следующие взгляды на жизнь и смерть: с одной стороны, мнение о том, что жизнь есть благо только при условии отсутствия страданий; с другой стороны, мнение о том, что жизнь есть абсолютное благо. Еще один аспект проблемы: признание «жизнью» только человеческой формы существования, находящейся в поле культуры и нравственных отношений. Для того, что бы ответить на этот вопрос, нужно, прежде всего, определить, что есть жизнь, с точки зрения права. Ответ на этот вопрос далеко не однозначен, тем более в наше время. С биологических позиций жизнь есть форма активного существования белковой материи, с точки зрения медицинско-юридической (назовем ее так) заключение о границе между жизнью и смертью дается только на основании констатации необратимой гибели всего головного мозга. Но существуют ситуации, когда человек в силу болезни, либо терпит страдания, не имея ни малейшего шанса на исцеление, либо переходит в практически растительное состояние, в котором, в силу определенных достижений медицины может поддерживаться бесконечно долго. И здесь следует размышлять уже не столько о факте жизни, сколько о ее качестве, но этот термин также не имеет юридической характеристики. Есть правда определенные критерии оценки, применяемые на уровне государств (индекс качества жизни, рассчитываемый по 10-бальной шкале. Россия, кстати, находится на 105 месте между Ботсваной и Узбекистаном), но вряд ли представляется возможным разработать такие критерии для отдельного человека и при принятии решения об эвтаназии основываться на точных расчетах: больше 3 баллов – эвтаназия не разрешена, меньше 3 баллов – разрешена. Все эти размышления позволяют сделать вывод, во-первых, о не бесспорности позиции первого судьи, во-вторых, о том, что актуальность вопроса об эвтаназии будет повышаться в силу стремительного развития медицины. Второй судья обращается к совершенно иной стороне данного дела – вопросу права на жизнь эмбриона. Действительно, в данном случае речь идет не столько о жизни заявительницы (суд Полландии признал бы ее право на эвтаназию), сколько о том, что она беременна, а, следовательно, при эвтаназии нарушено было бы и право на жизнь эмбриона. Законодательство же Полландии защищает жизнь нерожденных детей (правда не уточняется как именно). Судья ссылается при этом на дело «X. против Соединенного Королевства» и принятое решение о том, что «"Жизнь" утробного плода тесно связана с жизнью женщины, которая его носит, и не может рассматриваться отдельно… Если кто-либо заявил бы, что содержание статьи 2 распространяется на утробный плод и что защита, предоставляемая этой статьей, должна считаться, при отсутствии прямого ограничения, абсолютной, то следовало бы из нее вывести, что производство аборта запрещается, даже когда продолжение беременности ставит в серьезную опасность жизнь будущей матери. Это означало бы, что "жизнь" утробного плода считалась бы более ценной, чем жизнь беременной женщины» [3]. По сути, второй судья актуализирует проблему сколько «прав на жизнь» рассматривается в данном деле – одно или два. По мнению судьи, – одно – так как он разделяет вышеозвученную точку зрения ЕСПЧ. Действительно, в практике ЕСПЧ немало дел, в которых рассматриваются вопросы конкуренции прав на жизнь матери и утробного плода, правда чаще всего они рассматриваются в части нарушения ст. 8 Конвенции (из последних это Tysiąc против Польши (№ 5410/03) от 20.3.2007; A., B. и C. против Ирландии (№ 25579/05) от 16.12.2010 и др.)[4]. Но в рассматриваемом деле об эвтаназии конкурируют не право на жизнь и право на жизнь, а право на жизнь и право на смерть. Можно предположить, что при такой оценке позиция окружного Суда Полландии может быть признана вполне соответствующей, если не букве, то духу Конвенции. Кроме того, по делу «Херц против Норвегии», Комиссия приняла следующее решение: «Комиссия не исключает, что при определенных обстоятельствах» зародыш может пользоваться определенной защитой по статье 2, несмотря на то, что в Договаривающихся Государствах существует значительное расхождение мнений о том, защищает ли статья 2 и в какой степени защищает нерожденную жизнь. В связи с этим и с учетом значительных расхождений в нормах внутригосударственного права Комиссия решила, что в таком деликатном вопросе Договаривающиеся Государства должны иметь определенную свободу выбора» [5]. Не является абсолютной и позиция Суда, высказанная в «Х против Соединенного Королевства». Обратимся к Решению ЕСПЧ по делу «Босо против Италии»: «… Даже если предположить, что при определенных обстоятельствах утробный плод может считаться субъектом прав, охраняемых ст. 2 Конвенции… производство аборта допускается, когда он необходим в целях охраны здоровья женщины. Такое положение законодательства устанавливает справедливый баланс между необходимостью обеспечить заботу об утробном плоде и интересами женщины»[6]. Следовательно, Суд предполагает необходимость поиска этого «справедливого баланса» между интересами. Но о «конфликте интересов», а не их балансе рассуждает второй судья и вывод его представляется весьма странным: – утробный плод не имеет никаких прав, – законодательство Полландии вновь признается никуда не годным (и как ее приняли в Совет Европы???), – признание за эмбрионом права на жизнь на национальном уровне является нарушением ст.2 Конвенции, – «дорога для принятия решений подобного рода уже проторена ЕСПЧ». Здесь, кстати, возникает еще несколько вопросов: мы рассматриваем права эмбриона, или права «утробного плода»??? Внутриутробное развитие человека длится около 270 дней. Его принято разделять на два периода: эмбриональный (зародышевый) и плодный (фетальный). Поскольку срок беременности уже 5 месяцев, то плод уже фактически жизнеспособен, а аборты на этой стадии запрещены даже в самых либеральных законодательствах. Насколько здоров будущий ребенок??? Если тяжелое состояние женщины отразилось на здоровье будущего малыша и речь идет о фактически нежизнеспособном или заведомо обремененном на страдания существе – складывается одна ситуация, а если будущий ребенок здоров – совершенно другая. Оспорить можно практически все доводы второго судьи: – в ряде решений ЕСПЧ не исключается признание права на жизнь утробного плода; – национальным законодательствам ЕСПЧ предоставляет определенное «право выбора»; – признание за эмбрионом права на жизнь на национальном уровне не может быть нарушением ст. 2 Конвенции – это утверждение абсолютно абсурдно. Системы здравоохранения всех развитых стран ориентированы именно на поддержание репродуктивного здоровья населения, стимулирование деторождения. Однозначной позиции на этот счет придерживается и церковь (точнее все Церкви мира). Совершенно естественно, что в обычной ситуации и мать, и будущий ребенок имеют право на жизнь, при этом в абсолютном большинстве случаев это не конфликтная ситуация; – в решении дел об абортах и эвтаназиях пока еще не проторена не только дорога, но и тропинка. Обратимся к мнению третьего судьи. Он признает, что Конвенция носит рамочный характер и может развиваться также, как и любое другое законодательство, таким образом, национальные государства вправе разрабатывать новые нормы о защите прав и свобод и толковать права, закрепленные в Конвенции, более широким образом (при условии, что новые права, не ущемляют уже признанные). С другой стороны, конфликт интересов в данном случае таков: «мать поставлена в положение жертвы, вынужденной претерпевать страдания по вине собственного ребенка». Вывод судьи «прекращение жизни эмбриона одновременно с жизнью матери следует рассматривать как форму необходимой обороны по п."а" ч.2 ст.2 Билля о правах Полландии, равно как и Конвенции. Насколько это ясно из текста кейса, мать претерпевает страдания не от ребенка, а от неизлечимой болезни, поэтому применение данного пункта вряд ли возможно. Да и как можно говорить о противоправном насилии со стороны утробного плода. Его развитие абсолютно естественно. Не менее абсурдно и использование термина «необходимая оборона». Оборона от кого??? От нерожденного ребенка??? Употребление понятия «необходимая оборона» уместно лишь применительно к ситуации нападения, но ребенок не нападает, он просто развивается сообразно законам природы. Четвертый судья приходит к выводу о том, что данное дело нужно рассматривать не с точки зрения права на жизнь, а с позиций ст. 3 «Запрещение пыток». Безусловно, в первой части точка зрения судьи соответствует позиции ЕСПЧ, но, ссылаясь на то же дело Претти, судья утверждает, что позиция Суда относительно п. 3 Конвенции неприменима к заявительнице. Позиция Суда по делу Претти состояла в том, что ни формулировки Конвенции, ни прецедентная практика Страсбургского суда не дают оснований предполагать, что какая-либо обязанность подобного рода (эвтаназия) вытекает из статьи 3 Конвенции. Решение о том, насколько далеко должно заходить государство в исполнении своего позитивного обязательства по защите людей от ненадлежащего обращения, остается за государствами – участниками Конвенции, которые должны принимать во внимание все интересы и соображения, имеющие отношение к данному вопросу. Очевидно, судья считает, что в данном случае речь идет о нарушении права заявительницы по ст. 3 Конвенции. Действительно, в деле Претти речь шла о подвержении ее страданиям в силу бездействия властей, отказывающих в возможности эвтаназии, а в данном случае законодательством эвтаназия разрешена и Поландия «нарушает» собственный закон. Но в том же деле Прети говорится: «если предположить, что статья 3 Конвенции вообще может применяться к таким делам, как это, а также что с точки зрения фактов нарушение негативного запрета, содержащегося в этой статье Конвенции, недоказуемо, то возникает вопрос, нарушило ли Соединенное Королевство (в лице Директора публичных преследований) свое позитивное обязательство принимать меры по профилактике ненадлежащего обращения. С этой точки зрения обязательство государства не абсолютно и не безусловно». В рассматриваемом деле также можно утверждать, что обязательства государства не абсолюты и не безусловны, а противоречие норм национального законодательства было разрешено судами Поландии.
[1] Сам термин эвтаназия (от греч. ευ- «хороший» + θάνατος «смерть») был введен в XVII в. английским философом Ф. Бэконом, рассматривавшим добровольный уход из жизни как особую форму реализации права человека на жизнь [1] . Однако еще ранее, в начале XVI в. в своей книге «Утопия» Т. Мор, описывая идеальное государство, указывал: в госпиталях прикладывались все усилия, чтобы вылечить больного, однако, если пациент страдал от неизлечимой болезни, причинявшей ему ужасные мучения, он мог выбрать смерть. Вместе с тем, подавляющее большинство членов общества не разделяли данной позиции, более того, начиная с 1828 г. в Америке и ряде европейских государств были приняты специальные законы, запрещающие эвтаназию. В XX в. ситуация изменилась. Так, уже в 1906 г. была предпринята первая попытка легализовать эвтаназию, в 1993 г. эвтаназия была исключена из списка уголовно наказуемых деяний в Голландии, а в 2002 г. она получила официальное закрепление в законодательстве Бельгии. В 1999 г. в Техасе, а затем в 2008 г. в Монтане и Вашингтоне эвтаназия также была легализована. [2] Параграф 35 "Окончательного решения по делу Pretty v. the United Kingdom" от 29.07.2002 [3] D 8416/79, DR19, р. 244, spec. p. 261. Этот комментарий мы находим в работе Де сальвиа М. Право на жизнь утробного плода» / п.22 Комментария к статье 2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод//ДеСальвиа М. Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Руководящие принципы судебной практики, относящейся к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Судебная практика с 1960 по 2002 г.-СПб.:Издательство «Юридический центрПресс», 2004.-С.104-105 (выдержка – приложение 2 к кейсу). [4] Информационно-тематический листок ЕСПЧ – Репродуктивные права. Ноябрь 2011. [5] Цит. по Гомьен Д., Харрис Д., Зваак Л. Европейская конвенция о правах человека и Европейская социальная хартия: право и практика. М.: Изд-во "МНИМП", 1998 (выдержка в приложении 4 к кейсу) [6] Туманова Л.В., Владимирова И.А. Защита семейных прав в Европейском суде по правам человека. М.: Городец, 2007. Цит. по Консультант плюс, выдержка в приложении 3 к кейсу
|
