Практичні завдання, які виконуються на занятті

Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 709

Сын только вздохнул. В комнате воцарилась тишина — ни звука, ни шороха. Никаких движений. Даже слабая пульсация в запястье, как показалось Вадиму, в какой-то момент стала затухать.

Он поднял обеспокоенный взгляд. По щекам матери текли слезы, мелко подрагивал подбородок. Явно удерживалась из последних сил, чтобы не зарыдать. Или сил на это уже просто не осталось?

— Мама, — обеспокоился Вадим. — Мама! — легонько тряхнул он ее за плечо.

— Все хорошо, сыночек, — пошевелила она бескровными губами, слегка приоткрыла заплаканные глаза и тут же опустила веки.

Моментально напрягшись, Вадим нащупал лежащий на столике тонометр, быстро закрепил манжетку, накачал грушу и в первую секунду не поверил собственным глазам. Такого низкого давления у матери никогда не было!

Вскочив, он метнулся из спальни на кухню, где хранилась аптечка.

— Галина Петровна, вызывайте «скорую»! — столкнувшись со встревоженной женщиной, попросил он. — Скажите: гипертоник, низкое давление, теряет сознание.

Заахав и заохав, та бросилась к телефону, трясущимися руками стала набирать номер.

— Давайте я сам, — с пузырьком нашатыря в руке Вадим перехватил трубку, прижал ее к уху. — Скорая? Срочный вызов… — склонился он над матерью.

Продолжая диктовать, он сунул открытый пузырек под нос Нине Георгиевне. Спустя несколько секунд та дернула головой, затем еще раз, приоткрыла глаза.

В прихожей раздался звонок, открылась дверь, радостно тявкнул Кельвин.

— Извини, раньше не получилось приехать, — появился за спиной Андрей. — Все слышал, все знаю, — кивнул он на телефонную трубку и скомандовал: — Давай, ноги приподними.

Подложив под них декоративную подушечку, он оттеснил в сторону Ладышева, сунул в уши стетоскоп, нащупал вену и стал накачивать грушу.

— Так. Понятно, — произнес он спустя минуту. — Достань капельницу, пока я руки вымою, — и кивнул на старенький дипломат у стенки.

«Скорая» приехала довольно быстро, но к этому времени на щеках Нины Георгиевны уже появился румянец.

— Иди пока покури, я сам с ними разберусь, — бросил Андрей другу.

Послушно покинув спальню, Вадим достал из кармана дубленки сигареты с зажигалкой, вышел на лестничную площадку и поднялся на один пролет. Там у окна обычно курил сосед, примостивший в уголке подоконника жестяную баночку-пепельницу.

«На удивление солнечный день», — отрешенно глянул он в бесконечно синее небо.

Из открытой форточки доносились детские голоса: мамы и бабушки вывели детишек на прогулку. По отливу за стеклом барабанили капли.

«Вот и капель… Весной пахнет. Радоваться бы, а нечему. Сплошная черная дыра в душе… „Мы должны ее простить…“ — вспомнил он слова матери. — Мама, мама… Какое же у тебя доброе сердце! Да я ее уже простил. Решиться на такой поступок могла только Катя. И как тут не простить, если я ее люблю? Вот только трудно со всем этим ужиться. Надо как-то успокоиться, переосмыслить все… Хочу ее увидеть, не могу больше себя мучить… „Прости меня, моя Любовь“… А ведь ей больно не меньше моего… Чуть позже позвоню, поздравлю с днем рождения. Или заеду… А там — будь что будет», — решил он.

В этот момент внизу открылась дверь лифта, на площадке с конвертом в руках появился невысокий, плотного телосложения мужчина. Круглый, как колобок. Впечатление усиливал короткий пуховик на широкой резинке. Оглянувшись по сторонам, он что-то сверил с конвертом и нерешительно остановился у приоткрытой двери Ладышевых.

— Простите, вы не из этой квартиры? — обратился он к Вадиму.

— Из этой. А вы кто?

— Потюня. Вениамин, — представился «колобок». — А вы…

— Вадим Ладышев, — ответил тот. — Вы по какому вопросу?

— Да вот, просили передать, — стал он подниматься по ступенькам.

Зажав во рту сигарету, Вадим взял конверт, вытащил из него черно-белые фотографии, слегка пожелтевшую газету.

— Понятно, — коротко ответил он. — Спасибо. Это можете выбросить, — протянул он обратно газетный лист.

— Как скажете, — пожал плечами Веня, пристально всматриваясь в лицо собеседника. — Ну, тогда я пошел… — он сделал шаг к лифту, однако тут же обернулся и неуверенно спросил: — Может, что-то хотите передать?

Профессиональная память фотокора не подвела. Он практически сразу узнал «полуолигарха».

Ответа не последовало.

— Ну, вам видней, — пожал он плечами, быстро соображая, что бы такое еще предпринять и разговорить собеседника. — У Екатерины Александровны, между прочим, сегодня день рождения…

— Я знаю, — коротко ответил «полуолигарх».

Спустившись, Потюня нажал кнопку лифта и оглянулся:

— Так, может, все-таки что-то передать?

Мужчина молча загасил в жестяной баночке сигарету, закрыл форточку и пошел вниз по ступенькам.

Пропуская его, Веня чуть посторонился и, чувствуя некую обиду за Катю, с явным вызовом произнес:

— На вашем месте я бы поторопился. Она в Германию уезжает. К бывшему однокурснику. Можете опоздать.

— …Желаю счастья, — без всяких эмоций бросил тот после небольшой паузы.

Захлопнулась дверь, щелкнул замок.

— Ну и козел! — буркнул под нос Веня, шагнув в лифт. — Ладышев… Елы-палы!!! — вдруг осенило его. — Так ведь это и есть сын того самого профессора! Бедная Катька!.. И я дурак!.. — в сердцах хлопнул он себя по лбу.

— Катя… Катя, я даже не знаю… — Оля перевела изумленный взгляд с монитора на лежавшую на кушетке пациентку.

— Что там? — напряглась та. — Говори как есть, не томи.

— Подожди, еще раз проверю… Катя, кажется, ты беременна, — наконец смогла выговорить она.

— То есть? — Катя посмотрела на нее недоуменно.

— Мы беременны! — гораздо более уверенно повторила доктор, снова глянув на экран. — Мы определенно беременны! Смотри, — повернула она монитор. — Пятая неделя, скоро сердечко начнет биться.

Лишь сейчас до Кати стало что-то доходить. Недоверчиво захлопав ресницами, она попыталась всмотреться в черно-белые перемещающиеся тени.

— Где?

— Да вот же! — Ольга коснулась пальцем шевелящегося темного пятна. — Вот, смотри.

— Вижу… И что это?

— Как что? Эмбрион.

— А ты не ошибаешься? — Катя подозрительно свела брови.

— Иногда очень хочется ошибиться, но не в этот раз! Да и аппарат не соврет! — рассмеялась женщина в голубом халате. — Ты только представь: у нас сегодня просто наплыв беременных, здесь по записи — четыре! Думала, что на тебе отвлекусь. И вот — на тебе! Еще одна беременная! Мы беременны!

— Это как?

— А вот так! Скажу по секрету, что у меня срок на три недели больше! — заговорщицки подмигнула она. — Но об этом почти никто не знает! Представляю, как твой муж обрадуется! Это ведь настоящее чудо: столько лет лечились от бесплодия, пережили ЭКО, готовились ко второй попытке, пропустили сроки, и — здравствуйте! Беременность! Разве это не чудо?

— Оль, я говорила тебе в прошлый раз… — Катя замялась. — В общем, я уже три месяца не живу с Виталиком.

— То есть? — пришел черед удивиться доктору. — Вы не помирились?

— Нет. И если это беременность, то… от другого мужчины.

— Вот как… — приподняла бровь Ольга. — Ну, тогда я оказалась права. У вас с ним классическая несовместимость.

— Но ведь мы же делали тест?

— Ни один тест не дает стопроцентной гарантии. Несовместимость — малообъяснимая и непонятная штука. В таких случаях достаточно одного сексуального контакта с другим партнером… — продолжая что-то замерять и записывать, объясняла она. — Только как же теперь? — повернула она голову к кушетке. — Вроде как нежелательная беременность получается.

— Желательная, — после недолгой паузы твердо произнесла Катя. — Это награда. А еще раз можно посмотреть?

— Насмотришься еще, — понимая ее состояние, улыбнулась Ольга. — Я тебе сейчас фотографию распечатаю. Одевайся.

Через несколько минут Проскурина держала в руках тонкий листок все с тем же непонятным пятном, которое и было самым настоящим чудом.

— А ему расскажешь? — осторожно поинтересовалась доктор.

— Кому?

— Отцу ребенка. Можно и фотографию показать. Он не женат?

Словно не услышав вопроса, Катя с улыбкой продолжила рассматривать снимок.

— Что ты спросила?.. — прижала она его к груди. — А… Нет, не женат. Но я не стану ничего ему рассказывать. Мы расстались… Он уехал.

— Это плохо… Послушайся моего совета: если у вас, кроме секса, были романтические отношения, то обязательно покажи.

— Зачем?

— Ну, иногда на мужиков это очень даже действует.

— Зачем? — еще больше удивилась Катя. — Это мой ребенок. И потом, это уже ничего не изменит. А если он узнает, даже наоборот, усугубит, — скользнула тень по ее лицу. — А ты не пошутила? — снова закралось сомнение.

— Катя, я доктор. Разве такими вещами шутят? Я так понимаю…

— Ты правильно понимаешь. Я буду рожать, — предугадала следующий вопрос Проскурина.

— Ну что ж… Я рада, — улыбнулась Ольга. — В таком случае завтра… хотя знаешь… нет, прямо сегодня ляжешь на сохранение ко мне в больницу. Ранний токсикоз, матка в тонусе. Очень опасное время. К тому же поздняя долгожданная беременность. Лучше не рисковать. Тебя с работы отпустят?

— Отпустят, — кивнула Катя и добавила: — Я теперь безработная. Вчера уволилась.

— А как же?.. — снова появилась неуверенность в голосе Ольги.

— Это неважно. Без работы не останусь, — успокоила она. — Не это сейчас главное.

— Ой, Катя!.. А справишься одна?

— Еще как справлюсь! — убежденно заявила та. — Отец сердце подлечит, восстановится — возьму в няньки. Он давно мечтал о внуках. А я пойду работать.

— Ну, если так… Тогда я прямо сейчас направление выпишу и позвоню коллеге в отделение. Предупрежу. А завтра утром увидимся! — перешла она в соседний кабинет. — С одной стороны, я за тебя рада, с другой — жаль, что тебя не будет на моей свадьбе.

— А когда свадьба? — застегивая джинсы, уточнила Катя.

— Через неделю.

— Надо же… Я тоже была приглашена на свадьбу на следующей неделе, — вспомнила она.

— А к кому, если не секрет?

— Да так, хорошие люди. Правда, я с ними так и не успела познакомиться. Это друзья… Короче, теперь уже неважно, чьи. Все остальное в сравнении с этим, — с улыбкой кивнула она на фотографию, — не имеет никакого значения.

— Это верно. К тому же, как сказал Саша, холостяков среди его друзей больше нет, — поведала Ольга. — Один объявил, что женится, и второй вот-вот объявит.

— Да не нужен мне теперь никто, кроме моего ребеночка, — приложив ладони к животу, прислушалась к собственным ощущениям Катя. — Оля, ты не представляешь, какая я счастливая!

— Еще как представляю! — точно так же приложила ладонь к животу Ольга. — Не поверишь: вторая беременность, а ощущения — будто в первый раз. Как на крыльях летаю! А ты его любила? Ну, этого… Отца ребенка.

— Очень, — на секунду задумавшись, ответила Катя. — И сейчас люблю. Даже больше. За него, — опустила она взгляд на живот.

— Тогда вдвойне за тебя рада. Ребенок от любимого мужчины — это…

— Это продолжение мига бесконечности любви, — подсказала Катя.

— Точно! — с ходу согласилась Ольга. — Ну что? Ты на машине? — уточнила она. — Тогда тихонько, не торопясь, домой. Собираешь вещи в больницу, вызываешь такси и… В добрый путь! — протянула она направление. — Тебя там уже будут ждать.

— В добрый, — кивнула Катя. — Спасибо тебе.

— Не меня надо благодарить, — замотала та головой и показала взглядом наверх: — А того, кто услышал твои молитвы, простил тебе твои грехи, если они были.

— Были… Но больше их нет, — подумав о чем-то своем, ответила Катя и направилась к выходу: — А ведь у меня сегодня день рождения! — обернулась она.

— Правда? Поздравляю! Жаль, подарка нет…

— Так ты меня уже поздравила самым дорогим подарком на свете!

— Ну тогда береги его!

Покинув медицинский центр, Катя остановилась на крыльце, еще раз раскрыла направление.

«Беременность 5 недель. Угроза выкидыша», — прочитала она диагноз, спрятала листок в сумку и опасливо глянула на ступеньки, поблескивающие в лучах опустившегося к горизонту зимнего солнца.

«Самый красивый диагноз в мире: беременность, — осторожно спускаясь вниз, с нежностью подумала она. — Я уже люблю тебя, малыш, — подойдя к машине, она снова провела ладонью вдоль живота и закрыла глаза: — Я все отдам ради тебя, на все готова. Отныне и навсегда мы с тобой вместе, — словно дала она клятву и вдруг… — Так вот почему во сне я слышала колокольный звон! Как благословение», — подумала она, улыбнулась и прошептала: — Спасибо!

«Миг бесконечности любви, — взглядом из окна Ольга проводила машину Кати. — Надо же: столько лет работаю, а никогда об этом не задумывалась. Надо с Сашей вечером поделиться».

— Позови следующий миг бесконечности любви, — попросила она отлучавшуюся из кабинета медсестру и добавила: — Да-да, именно так, — и улыбнулась недоуменно посмотревшей на нее девушке…

Включив настольную лампу, Вадим который час сидел в кабинете отца и пролистывал его дневниковые записи. Он не открывал их много лет. С тех самых пор, как поехал в Германию и познакомился с Флемаксом. И даже в кабинет старался не заглядывать без надобности, как и бывать в родительской квартире.

Сложно сказать, что мешало. То ли чувство вины, которое закостенело в его душе, то ли что другое. Фактически сегодня он впервые решил ночевать здесь по собственной воле. Как и впервые не захотел остаться на Сторожевке. По одной простой причине: настолько пусто и холодно, как сейчас, прежде там никогда не было. Он прочувствовал это сразу, едва переступил порог…

Выехав днем от матери, он все же решился и набрал номер Кати. Телефон был отключен. Значит, она не ждала его звонка или же не хотела. На всякий случай Вадим завернул во двор на Чкалова: знакомой машины не было.

«Может, к отцу поехала?» — подумал он, не догадываясь, что разминулся с Катей буквально на пару минут: когда он поворачивал во двор, она выезжала на Чкалова через другой проезд.

После работы Вадим снова завернул к ее дому. «БМВ» стояла на площадке у подъезда, но в окнах было темно. Он даже поднялся, позвонил в дверь — тишина. Где она могла быть? Или с подружками в кафе, или…

«Снег пошел, — сидя в машине, наблюдал он за крупными снежинками, обгонявшими друг друга в свете близстоящего фонаря. — Как и обещали… А ведь виза открыта, в любой день можно отправиться туда, где тебя любят и ждут. Все-таки, Генрих, — кольнула сердце игла ревности. — Нет… Судя по времени, когда здесь появилась машина, на самолет она не успела бы. Значит, отмечает… Что ж, может оно и к лучшему, что встретимся завтра. Со всем, что случилось сегодня, надо переспать. Утро вечера мудренее», — решил он и поехал домой.

Переоделся, принял душ, собрал кое-какие вещи, сел в «Range Rover» и поехал к матери. Снег усилился и за какой-то час успел накрыть город пушистым белым покрывалом.

Пытливо заглянув ему в глаза, Нина Георгиевна все поняла без лишних слов: с Катей он не встречался. Поужинали молча, попили чай и разошлись: она к себе в спальню, а он — в кабинет. Присел в отцовское кресло, выдвинул ящик стола, достал потертые временем тетрадки. И стал читать. Запись за записью, страница за страницей. Сопоставлял даты, события, пытался понять, что же такое иногда хотел сказать отец. Останавливался, делал небольшие перекуры, смотрел в окно, за которым начался настоящий снегопад и думал, думал…

Возвращался, замирал у двери маминой комнаты и снова шел в кабинет. Похоже, состояние Нины Георгиевны стабилизировалось, она спала. Кельвин тоже дрых. Лениво повиливал обрубком хвоста, когда хозяин проходил мимо, отрывал голову от подстилки и провожал укоризненным взглядом. «И чего не спится, когда ночь на дворе? Попробуй пойми этих людей?» — шумно вздыхал он и снова укладывал морду на лапы.

«Хорошо Кельвину, — думал Вадим. — Поел, поспал, поиграл, снова поел… А здесь то места себе не находишь, то в пропасть срываешься… Завтра первым делом надо обязательно найти Катю, — вздохнул он. — Душа не на месте… Зря сегодня не занялся ее поисками…»

Глянув на полную окурков жестяную банку, он вытряхнул ее в мусоропровод, поставил на место, снова потянулся к пачке с сигаретами, но тут же себя остановил: «Хватит на сегодня. Голова разболится, а завтра на работу».

Заперев дверь, он виновато погладил в очередной раз потревоженного Кельвина, прошел в кабинет, прихватив одну из тетрадей отца, погасил настольную лампу, направился в свою комнату и расстелил кровать. Он не спал в ней много лет — вычеркнул из жизни и кабинет отца, и свою комнату. И вот теперь вернул все на место, вернулся сам…

* * *

«…Это ж надо, поганец, пробрался в кабинет и исписал латиницей незаконченный лист монографии! Полиглот новоявленный: всего четыре с половиной, а уже пытается писать на двух языках! Хотелось надрать уши, но только отчитал. И зауважал. Взгляд не прятал, не юлил. Знал, что попадет, но все равно решился сделать да еще и признаться. Смелый, задиристый, упрямый… Сам когда-то таким был», — читал Вадим и вспоминал до мельчайших подробностей прошлое.

…Вот они с бабушкой и дедушкой пришли в гости к родителям в маленькую двухкомнатную квартиру на Интернациональной. Одна из комнат служила кабинетом, куда его старались не пускать: отец заканчивал работу над книгой. Но запретный плод всегда сладок. А уж особенно в столь юном возрасте…

«…Вот и произошло то, чего я ждал, — читал он дальше. — Не надеялся, а именно ждал, был уверен: сын пойдет по моим стопам, так как он — истинно мой сын. Но прийти к этому решению он должен был сам. Очень рад. Очень».

…Вадиму пятнадцать. Надо делать выбор: либо продолжать учебу в лингвистической школе, либо определяться с профессией и переходить в другую. И он делает выбор, о чем и сообщает родителям перед ужином…

«…Сменил фамилию, паршивец! Хотя… Я бы на его месте поступил точно так же. Сын за отца не отвечает. Каждый должен пожинать плоды, взращенные собственными руками, каждый должен заслужить свою славу. Переживаю, но поддерживаю! Молодец!»

…Конец пятого курса. Окончательный выбор сделан давно. Хирургия. Вот только он устал от постоянного шепота за спиной: «Ладышев? Не сын ли Сергея Николаевича?»

И многозначительно-унизительное вслед: «Ну, тогда понятно… Теплое местечко обеспечено!..»

«…Приехал из Калининграда, навещал могилу Марты. Что-то мне подсказывает: в последний раз… Как же на нее похожа Нина и как я люблю их обеих! Надо попросить Вадима, если у него родится дочь, назвать девочку ее именем. Ведь выполнил же я свое обещание, назвал сына так, как хотела Марта.

Жаль, что пока такой разговор невозможен. Рядом с сыном не та женщина. Я это чувствую, и Нина тоже. Ничего, придет время… Миг бесконечности — вовсе не миг. Рано или поздно он это поймет… — прочитал Вадим в кровати при свете бра и почувствовал, что вот-вот отключится. — Странно, что раньше я не придал этому значения: Мартин… Марта…» — выключив свет, успел он провести аналогию.

«…Катю… найти… завтра…» — напомнило последним проблеском сознание и позволило погрузиться в сон…

* * *

…Катя резко оторвала голову от подушки, повернулась на разбудивший ее звук и не сразу сообразила, где находится. В свете фонаря за окном блеснули покрытые краской стены, проступили смутные очертания спинок кроватей, тумбочек, стульев. В углу кто-то храпел. Все ясно: она в больничной палате, а храпит одна из соседок — довольно молодая грузная женщина: не зря предупреждала и даже заранее извинялась за неудобства.

— Люся, перевернись на другой бок! — раздался громкий шепот другой соседки.

К счастью или несчастью, но в палате проснулась не одна Катя.

— Да сколько можно мучиться? Третья ночь без сна! Хоть бы ее выписали завтра! — в сердцах подхватил еще один женский голос… — Своего такого счастья дома хватает, так еще и здесь! — и чуть громче приказным тоном добавил: — А ну перевернись!

Приказ возымел действие — скрипнула кровать, храп в углу прекратился. Облегченно вздохнув, соседки по очереди также перевернулись, и вскоре в палате послышалось их синхронное сопение.

Катя последовало было их примеру, но, увы, также быстро снова уснуть у нее не получилось. То ли очнувшееся перевозбужденное сознание было тому виной, то ли светивший прямо в лицо фонарь, то ли мысли… О себе, о своей судьбе, о так неожиданно свалившемся счастье, когда, казалось бы, лучше умереть. Неужели у нее будет ребенок? Неужели он в ней уже есть и живет своей жизнью? Такой крохотный, такой беззащитный.

Хотя почему беззащитный? У него есть мама, для которой он теперь самое главное, самое важное, самое дорогое на свете. И она готова защитить его от всего на свете. Не важно, какой ценой, пусть даже ценой собственной жизни. Потому что он — плод ее желаний, фантазий, любви. Награда…

«А ведь Вадим был бы счастлив, узнай он о моей беременности… Во всяком случае, если бы это выяснилось до того, как все случилось… И как его мучил бы сей факт сейчас… — в который раз перевернулась она и, пытаясь скрыться от света фонаря и усиливавшегося в углу сопения, натянула на голову одеяло. — Нельзя, чтобы он узнал, нельзя, чтобы у него на душе появилась еще одна рана… Как он? Только бы у него было все хорошо… И почему, как ни пытаюсь заставить себя о нем не думать, — никак не получается…» — и она, поняв, что сна нет и довольно долго еще не будет, открыла глаза.

Стараясь не шуметь, Катя присела на край кровати, нашарила ногами шлепанцы, надела очки и посмотрела в окно, за которым разыгралась самая настоящая погодная драма: наперекор кратковременной дневной оттепели крупными хлопьями валил такой снег, что к утру, пожалуй, по улицам будет не проехать.

«Хорошо, что в машине Вадима полный привод, — непроизвольно отметила она и с горечью осознала: — А ведь я уже не смогу о нем не думать… хотя бы потому, что это не только мой ребенок, но и его… И он всегда будет живым напоминанием о своем отце, которого я люблю… А мои мысли о нем будут оберегать нас обоих… Я не могу не думать о тебе, Вадим… Я не могу не думать о тебе…»

Внезапно Катя подхватилась, открыла дверцу тумбочки, нащупала ручку, стопку стикеров, торопливо записала «Я не могу не думать о тебе…» и попыталась перечитать. К сожалению, света от фонаря, который так мешал спать, оказалось до обидного мало: ничего нельзя было разобрать. Досадливо оглянувшись, она вдруг заметила светлую полоску под дверью, набросила халат, неслышно пересекла палату, вышла в коридор: свет шел от поста медсестры, за столом никого не было.

Не долго думая, она на цыпочках подбежала к столу, осмотрелась и замерла: прикрывшись пледом и поджав ноги, на кушетке спала медсестра. Бесшумно присев на бесхозный стул, Катя перечитала строчку, на секунду задумалась и продолжила:

Свет фонаря, рассеянный во мгле…

Засыпан город бесконечным снегом…

Я не могу не думать о тебе —

Мне мои мысли стали оберегом.

И ставшая привычною тоска

Не кажется такой уж бесполезной.

Я не могу не думать о тебе —

Подхватит оберег меня над бездной.

Под стук колес, под двигателей рев

Я тайно улыбнусь на крае взлетной.

Не запрещай мне думать о тебе —

Забвенье не бывает мимолетным!

Жива, пока во мне, пока со мной…

Но если вдруг растаю где-то эхом,

Всего лишь раз подумай обо мне —

И я твоим останусь оберегом…

Катя отложила ручку, перечитала записанные на одном дыхании строки, зажав в руке листки, неслышно вернулась в палату, заползла под одеяло и тут же уснула…

01.12.2005 — 02.09.2011.

И. Б. Микиртумов

ЛОГИКА: ЗАДАЧИ И ИХ РЕШЕНИЕ