М’який знак на місці пропуску треба писати в усіх словах рядка

Дата добавления: 2015-08-31; просмотров: 903

На посадничьих усадьбах «Д» и «И» в слоях, безусловно связанных с хозяйством семьи Мишиничей-Онцифоровичей, найдено еще несколько грамот, адресованных иным лицам и как будто выпадающих из круга переписки этой семьи. Трудно сказать, какие извилистые пути привели все эти письма во двор посадничьей усадьбы. Важно то, что их невозможно связать ни с посадничьей челядью, ни с арендаторами, которые могли бы временно жить на усадьбе Онцифоровичей. Нет, адресаты этих писем - люди того же круга, что и владельцы усадеб, содержание полученных ими писем во всех случаях рисует нам тот же мир крупного землевладения.

Вот документ, найденный в слоях времени Юрия Онцифоровича, -сохранившаяся в обрывке грамота № 314: «...лобетие от Олоферья к Олександру. Велел есе его, Мекефора, съгнате... чюл есмь от людьи, Мекефорко хъцьть у тьбе прошатеся на Лунену, а на Лунене человек добр. А ссбродну... не име».

Некий Олферий пишет Александру о крестьянине Никифоре. Александр велел согнать с земли Никифора, которого Олферий называет презрительно «сбродней», сбродом. По дошедшим до автора письма слухам, Никифор намеревается просить своего господина, чтобы тот перевел его куда-то на Лунену, и Олферий услужливо напоминает Александру, что на Лунене уже сидит «человек добр», не в пример Никифору, которого ни в коем случае не нужно туда пускать. Слово «сбродня» Олферий пишет через два «с»: «ссбродня». В своем презрении к крестьянам он привык произносить это ругательство со змеиным шипением.

Еще два «чужих» письма найдены на усадьбе «И» в слоях, связанных с хозяйством Михаила Юрьевича. Эти два письма особенно интересны для нас. Их адресатами названы в одном случае сын посадника, а в другом - посадник. И именно потому, что эти посадник и посадничий сын не имеют никакого отношения к семье Онцифоровичей, их письма получают дополнительную ценность. Они несут в себе возможность сравнения и обобщения. О чем говорится в этих письмах? О торговле? Или снова о землевладении?

Вот грамота № 352. От нее оторвана вся левая половина. Лишь обрывки ее шести строк могут быть прочтены: «...андровичю сыну посадничю слуги твои, господине... мосюку што еси, господине, хлебо велело и... тошомо, ино тото хлебо, господине, крестьяне перемо... господине, не слушали, а которые, господине, остат... ыты, господине, молотимо да сыплемо, господине, в жы... ы хлеба, господине, перемолотили кретеяне». Хлеб, крестьяне, молотьба - вот о чем повествует грамота, написанная посадничьему сыну - не известному по имени Александровичу ключником, который, униженно кланяясь, умудрился в тридцати двух разобранных в обрывке письма словах обращение «господин» употребить восемь раз.

Грамота № 310 - целиком сохранившееся письмо ключника Вавилы своему господину новгородскому посаднику Андрею Ивановичу:

«Целобитие осподину посаднику новгороцкому Онедрию Ивановицю от твъегъ клюцника от Вавулы и от твоих хрестияно, которые хрестияни с лова пришли за тебя, Захарка да Нестерке, жили за Олексее за Щукою. Ноне, осподине, Олексий не ходе нам ржи дати. Како ся, осподине, нами, своими хрестияны, лопецялишсе. Надеемся, осподине, на бога и на тебя, на своего осподна».

Здесь перед нами два феодала-соперника. Крестьяне Захарка и Нестерка раньше принадлежали некоему Алексею Щуке. Они ходили куда-то на «лов», то есть на охоту и рыбную ловлю, а когда вернулись, Алексей Щука отказался выдать им рожь - их часть урожая. Захарка и Нестерка перешли от него к другому господину - посаднику Андрею Ивановичу, и ключник, принявший их, обращается к их новому хозяину с просьбой вмешаться в крестьянскую обиду и потребовать у Алексея возвратить захваченный им хлеб.

Мы видим, что и здесь, в этих других, но принадлежащих к тому же кругу руководителей Новгородского государства ячейках Новгорода жизнь устроена по тому же образцу, который стал для нас ясен, когда мы читали письма, до нас полученные и прочитанные Онцифором Лукиничем, Юрием Онцифоровичем и Михаилом Юрьевичем. Дни других посадников и посадничьих детей наполнены теми же заботами, их доходы образуются теми же способами, их взаимоотношения с миром простых людей, производителей богатств, строятся по той же системе.

Из-за строк берестяных писем перед нами рядом с красочным Новгородом иноземных товаров и загорелых моряков вырастает другой Новгород, власть в котором принадлежала владельцам разбросанных по всей Новгородской земле крупнейших вотчин, десятков деревень и промысловых угодий. И эта власть была основана на богатстве, образованном путем нещадной эксплуатации тысяч крестьян, стонавших под тяжестью непосильных податей и частых поборов, превращавшихся волей ключников и управителей в нищих, недоедавших, разбегавшихся куда глаза глядят, но нигде не находивших облегчения, потому что везде •пригодная для жизни земля принадлежала большим и малым землевладельцам.

Перебирая берестяные письма Мишиничей-Онцифоровичей, мы каждый раз убеждались, что предположения советских историков, высказанные еще до открытия берестяных грамот, верны. Теперь эти предположения перестали быть всего лишь предположениями. Они приобрели качества обоснованного вывода. Да, власть в Новгороде принадлежала крупнейшим землевладельцам. Да, источником богатства и могущества этих землевладельцев была нещадная эксплуатация простого населения Новгорода и Новгородской земли. Да, торговля в Новгороде не играла первостепенной роли, и купцы занимали в нем подчиненное положение. Ради только этих трех «да» стоило девять лет волноваться, вскрывая по кускам двухметровые пласты посадничьих усадеб. Даже если бы поводов для волнения было во много раз больше, поскольку большие и малые проблемы вставали перед экспедицией с каждой новой находкой.

В начале этой главы, рассказывая о «чужих» письмах на усадьбе Онцифоровичей, мне пришлось упомянуть, что их извилистые пути во двор Юрия Онцифоровича и Михаила Юрьевича вряд ли возможно проследить. Однако сложный путь одной из таких грамот, которая немало попутешествовала, прежде чем оказаться выброшенной на углу Великой и Козмодемьянской улиц во дворе усадьбы Михаила, как будто удается наметить. В высшей степени предположительно. Полностью доказать правильность этих догадок невозможно, но такой путь вероятен. Речь идет о грамоте № 310 - письме ключника Вавилы новгородскому посаднику Андрею Ивановичу.

Прорись грамоты № 310. Крестьянское письмо посаднику новгородскому Андрею Ивановичу

Прорись грамоты № 310. Крестьянское письмо посаднику новгородскому Андрею Ивановичу

Попытаемся отыскать посадника Андрея Ивановича в летописях и других известных прежде источниках. Эти поиски сразу же увенчаются успехом даже не на сто, а на двести процентов. Дело в том, что в XV веке в Новгороде было два посадника с таким именем. Один из них жил в тридцатых годах, когда его и избрали в руководители боярского государства. От этого Андрея Ивановича сохранилась до наших дней грамота на пергамене, в которой утверждается дарение одному из монастырей большого земельного участка. А другой упоминается в летописи дважды, оба раза с посадничьим титулом, под 1415 и под 1421 годами.

Какой же из двух Андреев Ивановичей был адресатом письма ключника Вавилы? Еще несколько лет тому назад в ответ на такой вопрос можно было только сокрушенно развести руками. Разница в десять лет так мала, что уловить ее обычными средствами археологической методики было просто невозможно. Однако успехи в применении к новгородским древностям дендрохронологии позволили теперь уловить и такую незначительную разницу.

Грамота № 310 найдена в напластованиях пятого яруса. А этот ярус средствами дендрохронологии датируется теперь временем с 1409 по 1422 год. Значит, адресатом грамоты № 310 был более ранний Андрей Иванович, тот посадник, который упоминается под 1415 и 1421 годами.

О нем известно очень немногое. Летописец рассказывает, что 11 августа 1415 года, когда новгородцы избрали нового архиепископа Симеона, посадник Андрей Иванович торжественно провозгласил его владыкой. Этот рассказ вряд ли способен принести какую-либо пользу при решении вопроса, как грамота, написанная Андрею Ивановичу, попала на усадьбу Михаила Юрьевича. А вот второй рассказ летописи - под 1421 годом - для нас очень важен:

«И в Новегороде воссташа бранью два конца, Неревський и Славенский за Климентия Ортемьина про землю на посадника Ондрея Ивановича и пограбиша двор его в доспесех и иных боляр разграбиша дворы напрасно. И убиша Андреевых пособников 20 человек до смерти, а неревлян 2 человека и умиришася».

Кто такой Климентий Ортемьин, из-за которого в 1421 году в Новгороде пролилась кровь, летопись не сообщает. Может быть, со временем, когда будут найдены его собственные письма на бересте, мы сможем познакомиться с ним поближе. А пока таких писем нет. Причина кровопролития обозначена также чрезвычайно скупо, однако весьма выразительно: «про землю».

Но вот что для нас имеет особую ценность - косвенное указание на место жительства посадника Андрея Ивановича. На него восстали надевшие доспехи новгородцы из двух концов города - Неревского и Славенского. Такого указания было бы достаточно, чтобы не пытаться искать усадьбу Андрея Ивановича в Неревском и Славенском концах. Там жили его враги. Но летописец позаботился о том, чтобы устранить любые сомнения. Он прямо написал, что Андрей Иванович и его люди не были жителями Неревского конца. Неревляне и люди Андрея Ивановича противопоставлены: «И убиша Андреевых пособников 20 человек до смерти, а неревлян 2 человека».

Итак, Андрей Иванович жил не в Неревском конце. А грамота, адресованная ему, оказалась в Неревском конце. Но ведь двор Андрея Ивановича грабили как раз неревляне, жители Неревского конца. Теперь, чтобы замкнуть круг, нам осталось предположить, что грамоту на усадьбу Михаила Юрьевича принесли неревляне, которые, восстав против живущего где-то в другом районе Новгорода Андрея Ивановича, разграбили его двор.

Разумеется, самого факта находки грамоты ограбленного человека на чужой усадьбе, даже если эта усадьба была в стане врагов ограбленного, недостаточно, чтобы прямо обвинить владельца такой усадьбы в причастности к нападению. Ведь, в конце концов, письмо ключника Вавилы мог на дворе Михаила потерять даже сам Андрей Иванович. Но этого факта достаточно для того, чтобы в Михаиле Юрьевиче заподозрить одного из организаторов нападения неревлян на усадьбу посадника Андрея. Такие нападения и раньше организовывались одними боярами против других в борьбе за власть над Новгородом, особенно до проведения Онцифором Лукиничем его реформы. Здесь же причина была еще более глубокой - земля, эта основа и богатства, и власти новгородских бояр.

И вот что еще интересно. Нападение на посадника Андрея Ивановича произошло в тот момент, когда все боярство Новгорода было смертельно напугано разыгравшимся незадолго перед тем сильнейшим во всей новгородской истории народным восстанием. Именно в ходе этого восстания новгородские черные люди в первый раз продемонстрировали противоположность своих классовых интересов интересам боярства в целом. Придя к стенам Никольского монастыря, они говорили: «Здесь житницы боярские. Разграбим супостатов наших!» Боярство в годы, последовавшие за восстанием, искало любых возможностей для укрепления своего государства, для преодоления своих внутренних противоречий, соперничества и распрей, 'чтобы, сплотившись, быть готовым к отражению новых народных движений.

И как раз в это время Михаил Юрьевич, внук крупнейшего идеолога новгородского боярства Онцифора Лукинича, организует столкновение внутри боярского общества, направляя своих приверженцев против одного из глазных руководителей боярской республики - против посадника. Такие его действия наверняка должны были восстановить против него боярство и получить осуждение. Может быть именно это осуждение и имеет в виду летописец, говоря, что Андрея Ивановича и других дружественных ему бояр пограбили «напрасно»? Может быть именно после этого события и закатилась звезда политической карьеры Онцифоровичей? Ведь в последний раз участие этой семьи в управлении Новгородом ознаменовалось поездкой Михаила Юрьевича на Нарвский съезд в январе 1421 года, то есть буквально перед самым нападением неревлян на посадника Андрея. А с тех пор ни он, ни его дети никакого участия в новгородской политической жизни не принимали.

Возможно, что именно так все и было. Но - повторим еще раз все это не больше, чем предположение.