Частина І. ЗАГАЛЬНА ПАТОЛОГІЯ 8 страница

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 685

Ты сжимаешь ее руку, и горько плачешь над невозможностью потолстеть. Ты клянешься, что обжираешься пастой и рисом, запивая все высококалорийными соками с дробленным орехом. Но когда это действительно случается, мозги сдавливает от отвращения. В моменты нормальных обедов капилляры серых клеток скручивает ощущением того, что когда ты голодная и худая — ты счастливая. Даже если худая — это просто дистрофично болтающееся на ветру существо. И плачешь, сжимая чъю-то ладонь — лишь для вида, лишь для подачки внимания, лишь для разбавки красок красивой игрой — я несчастна потому что худая, потому что ем и не могу потолстеть. Но я не несчастна. Я рада тому, что вот… И, если сегодня печенье прокралось в мой рацион, завтра — я выкину из холодильника все сладости и горько запью боль сознания ледяной водой. Просто потому что так спокойнее. Не смотря на слезы (радости или разочарования?), выдавленные после очередной сессии проверки веса. Скелет? Но продолжаешь морить себя голодом или испытывать угрызения совести за то, что съела чуть больше дозволенного (кем?). Зачем? На этот вопрос не будет ответа. Я просто зависима. И как бы правильно я ни вела себя физически в плане еды, анорексия до сих пор во мне, пожирает чувства наслаждения жизнью без постоянных мыслей о еде. Она пропитала меня насквозь. Я в ее власти. Еда — то, что отравило мое существование. Но… мне нравится быть тонкой и роптать на судьбу о том, что, сколько бы я ни ела — прибавить в кг так и не смогла. Жаль, от этого психологически нисколько не легче.

Анорексия, я верну тебя. Я зависима от тебя. Ты — сильнее. Ты — я. Я отдаю себя и свое тело твоим капризам. Я отдала своим мысли, свои желания и нутро полностью. Пропитав тобой каждую клетку сознания, позволив тебе стать моим продолжением, перетекающим в начало. Я боролась с тобой, я прикрывалась лживым ощущением счастья и наслаждения. Пока не поняла, что истинное удовольствие — быть под тобой, твоим контролем, твоими словами и ценностями. Я варила кашу и стряпала салаты, я честно устраивала продуктовый шоппинг и набивала себя 3 тысячами килокалорий день. И что я получила, пытаясь прогнать тебя? Сдавленные болью и невыносимым чувством вины серые клетки мозга? Напряжение и отвращение к себе? Я не поправилась, я не стала счастливее без тебя… Я скучала, я выла, я страдала под маской «у меня все отлично». Сейчас… я верну тебя. Высококалорийные продукты в малых количествах. Любимый шоколад и варенье. Любая, обожаемая мной еда, любая!!! Но измеряемая не тарелками и кастрюлями, а игрушечной посудой и услаждением не от того, что я ела, а сколько. Тогда я убью. Убью вину за обеды, тяжесть мысли и зависимость. От еды. От отвращения к себе.

Полная потеря объективности в том, что худое и прекрасное и в том, что отвратительно и замаслено. Я стараюсь не думать о том, как отношусь к толстым людям. Может, потому, что я к ним не отношусь? А, может, потому, что мне страшно — они не видят своих недостатков. Или они искренне счастливы и лишены проблем, заставляющих меня паниковать. Им хорошо. Не смотря на то, какие они. Или смотря, но не видя того, что цепляет мое больное восприятие? Тонкая прослойка жира — тошнотворна. Я стараюсь избегать этих мыслей, мне стыдно за них, мне больно за себя. Но так сложно сдержать полу рвотный рефлекс, когда я смотрю на кого-то в нормальном весе. Мне слишком сладко от этого. Я не могу осознать, что это не главное. Я бегу и падаю, больно набиваю себе шишки на одном и том же месте. Я знаю, я отвратительна. Быть слишком полной, должно быть, так же кошмарно, как быть существом-кости-обтянутые кожей. Наверное, им так же гадко смотреть на дистрофичку — как меня называют. Я восхваляла анорексию. И я продолжаю это делать. Для меня мир анорексии — мир гламура, мир, выбившийся из потока обычной жизни. Он выточил груз психологической боли, но протянул билет во что-то особенное. Сейчас мне противно, как бы жестоко это не звучало, смотреть на людей с лишним весом. Попытки подавить это не привели ни к чему. И, даже если это нельзя назвать «противно до тошноты», мне жаль… Жаль человека, если он не видит того, что вижу я. А, может, я просто завидую? Я не такая свободная. Я больная. Но лучше я буду больной без целлюлита и месячных, чем здоровой и счастливой, если надеваю юбку на толстый зад, продолжающий слоновье ножки, пропитанные жиром. Читается, как бред суки? Простите, это она — анорексия — она просто меня отравила.

Канада

Сегодня я честно решила купить продуктов в любимом супермаркете. Встретила Меллису и Криса. Ее депрессивные уставшие глаза и его очаровательные, как всегда, кудряшки налетели на меня, задумчивую, с персиком и апельсином в корзинке. Она — симпатичная. Полненькая, очаровательная девушка. Искренне люблю ее и считаю восхитительным существом. И стыд гложет, когда я, такая правильная и добрая, позволяю думать о ней плохо. Даже не плохо. Нет. Я называю ее причиной, по которой сбежала из бывшего особнячка на одинокой улице. Я говорю, что устала от напряженной тоски, низкой самооценки и постоянного «я от тебя спряталась». Она вечно грызла карандаши в своей комнате, иногда выползая на кухню чтобы намазать тост ореховым маслом. Я могла не встречать ее неделями при том, что ее комната была в трех шагах от моей. Государство обеспечило ее деньгами, медикаментами и иголками от шприцов, которые Мелисса втыкала в вены, позволяя потокам крови фонтанами взрывать ее капилляры. Ее диагноз звучит как-то «депрессия с тенденцией к суициду», на что Аня-анорексик по-сучному заявила однажды Нику, что все это глупости, просто человеку делать нечего, придумал себе проблемы и захлебывается ими, пытаясь привлечь внимание. Меня до дрожи раздражало это, меня бесило наслаждение тем, что ты можешь ничего не делать и страдать от этого. Я стервозно полагала, что с жиру девочка бесится, уже не знает, куда приткнуть свой зад, устраивает драму на пустом месте. Психика, видите ли, у нее истерзана. Чем? Сладкой жизнью? Но тут надо сделать отступление. В пользу… отмазки, которую я собираюсь привести. Дело в двуличности. Моей. Я растерзана на куски. С отвращением к ней, я испытывала тотальное понимание, обескураженную любовь, нежность и готовность помочь. Я не знаю, серьезно, не знаю, какая из меня сильнее, какая из меня честнее. Одна, добрая и заботливая, разделяла ее горе и проводила гладкие параллели со своей анорексией, приравнивая eating disorder к диагнозу со словом депрессия, коим страдает Мелисса. «Мы так похожи» — вырывалось у меня. И у нее. И у обеих. Однажды девушки снабдли друг друга важными предметами, решающими проблемы. Я протянула ей какой-то вкусный алкоголь (девочка, кстати, страдает обпиванием горячительными напитками, приглушает свою психологическую боль градусами), она мне — снотворное, чтобы после нажираловки помидорами скорее уснуть и не захлебнуться виной за поглощенные томаты. А еще иногда ее навещали бывшие и не очень бойфренды, трахали и убегали, оставляя в слезах и соплях. Она называла это «внимание», я «использование». Мы не сходились во мнениях и я, плюнув на попытки ее переделать, съехала. Теперь Мелисса стоит напротив меня с одним из ее дружков, устало поглядывает своими кругами под глазами и смущенно что-то спрашивает. Я болтаю, расписываю неудавшийся поход в модельное агентство и несу какую-то чушь. Явно заметив их некомфортное ощущение радом с собой, я ретируюсь и продолжаю нагребать в зеленую супермаркетовскую корзинку фрукты и овощи. Любимые авокадо, сливы, абрикосы, лимоны. Плетусь к полке с журналами и срываюсь под вой анорексии. Зачем? Зачем ты, дура, покупаешь еду? Хочешь есть? А как же я? Я? Твоя идеальная форма, которую так обожествляешь? Ты травишь меня, забираешь то, что так доставляет удовольствие. Не лишай, не убивай это, не прикасайся. Опускаю руки, корзину ставлю на пол, отхожу к глянцевым обложкам и улыбчивым мордочкам на них, стекаю вниз, прижимая лоб к коленям. И плачу. Больно, резко что-то изнутри вырывает соленую воду из белков. Задыхаюсь от рева, понимая. Мелисса и я. Одинаковый пузырь с разным воздухом. Ее депрессия, так меня пугающая и изводящая — это моя анорексия, страстно мной любимая и оживленная в сознании идеальным нечто.