Теорія суспільного договору

Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 614

– Знаешь, что действительно круто? – спросил Эрик, откладывая свои барабанные палочки. – Иметь вампира в нашей группе. Это реально должно поднять нас на вершину.

Кирк закатил глаза к потолку, опуская микрофон. Эрик постоянно рассуждал о том, как они поднимутся на вершину славы, но на самом деле ничего не изменилось за это время. Лучшее из всего, что они делали, это концерт на трикотажной фабрике, на который пришло всего четыре человека. И одной из них была мать Саймона.

– Не понимаю, как это может продвинуть нас на вершину, если мы не можем никому об этом рассказать.

– Очень жаль, – сказал Саймон. Он сидел на одной из колонок рядом с Клэри, которая была увлечена написанием смс, вероятно, Джейсу. – В любом случае, никто не поверит вам, потому что посмотрите – вот он я. В дневном свете. – Он поднял руки, указывая на солнечный свет, просачивающийся сквозь дыры в крыше гаража, где они сейчас репетировали.

– Это действительно несколько уменьшает правдоподобность ситуации, – сказал Мэтт, убирая с глаз свои яркие красные волосы и щурясь в сторону Саймона. – Может, тебе стоит носить искусственные клыки?

– Ему не нужны искусственные клыки, – раздраженно сказала Клэри, опуская телефон. – У него есть настоящие. И вы их видели.

Это было правдой. Саймону пришлось выпустить клыки, когда он поделился этой новостью с группой. Сначала они думали, что он повредил голову или получил нервный срыв. Но когда он сверкнул клыками, они пришли в себя. Эрик даже признался, что был не особо удивлен.

– Я всегда знал, что вампиры существуют, чувак, – сказал он. – Потому что, знаешь, есть люди, которые будто бы всегда выглядят одинаково, даже когда им около сотни лет? Вроде Дэвида Боуи? Это потому что они вампиры.

Саймон воздержался от того, чтобы рассказать им, что Клэри и Изабель были сумеречными охотниками. Это был не его секрет, чтобы делиться им. Также, они не знали, что Майя является оборотнем. Они просто думали, что Майя и Изабель две клевые девчонки, которые необъяснимым образом согласились встречаться с Саймоном. Они отнесли это на счет его «вампирского сексуального шарма», как они это называли. Саймона это особо не заботило, лишь бы они не проболтались Майе или Изабель друг о друге. До сих пор он умудрялся успешно приглашать их на разные концерты, так что они ни разу не оказались на одном и том же в одно время.

– Может, ты покажешь клыки на сцене? – предложил Эрик. – Хотя бы раз, чувак. Сверкни ими перед толпой.

– Если он это сделает, лидер Нью‑Йоркского клана вампиров убьет вас всех, – сказала Клэри. – Ты ведь знаешь это, правда? – она кивнула головой в сторону Саймона. – Не могу поверить, что ты рассказал им о том, что ты вампир, – добавила она, понижая голос, чтобы только Саймон мог расслышать. – Они идиоты, если ты еще не понял.

– Они мои друзья, – пробормотал Саймон.

– Они твои друзья, и они идиоты.

– Я хочу, чтобы люди, которые важны для меня, знали обо мне правду.

– Да ну? – произнесла Клэри не очень добро. – И когда ты собираешься рассказать своей матери?

Прежде чем Саймон успел ответить, раздался громкий стук в гаражную дверь, и секунду спустя она открылась, проливая в помещение еще больше осеннего солнца. Саймон посмотрел, моргая. Это был просто рефлекс, оставшийся от времен, когда он был человеком. Теперь его глазам нужна была всего секунда, чтобы привыкнуть к темноте или свету.

На входе в гараж солнце высветило силуэт парня. В руке он держал кусок бумаги. Он посмотрел на него неуверенно, а затем перевел взгляд на группу.

– Привет, – сказал он. – Здесь я могу найти группу «Опасные пятна»?

– Теперь мы называемся «Дихотомические лемуры», – сказал Эрик, выходя вперед. – А кто интересуется?

– Я Кайл, – сказал парень, наклоняясь под гаражной дверью. Выпрямляясь, он смахнул коричневые волосы, которые спадали ему на глаза, и протянул листок Эрику. – Я видел, что вы искали солиста.

– Вау, – сказал Мэтт. – Мы расклеивали это объявление около год назад. Я совершенно забыл о нем.

– Ага, – сказал Эрик. – Теперь мы занимаемся немного другой музыкой. Сейчас мы в основном не используем вокал. У тебя есть опыт?

Кайл – он был очень высок, хотя Саймон заметил, что не долговяз – пожал плечами.

– Не особо. Но, говорят, я умею петь. – У него была медленная, слегка протяжная дикция, более плавная, чем у южан.

Участники группы неуверенно посмотрели друг на друга. Эрик почесал за ухом.

– Можешь дать нам секунду, чувак?

– Конечно. – Кайл снова наклонился, выбираясь из гаража и закрывая за собой дверь. Саймон мог слышать, как он насвистывал снаружи. Песня была похожа на «She'll Be Cornin' Round the Mountain». Хотя, звучала не совсем в тон.

– Я не знаю, – сказал Эрик. – Не уверен, что нам сейчас нужен новичок. Я имею ввиду, мы же не можем рассказать ему о вампиризме, или можем?

– Нет, – сказал Саймон. – Не можете.

– Ну, тогда, – Мэтт пожал плечами. – Очень жаль. Нам нужен вокалист. Кирк поет отстойно. Без обид, Кирк.

– Пошел ты, – сказал Кирк. – Это не так.

– Да, это так, – сказал Мэтт. – Ты сосешь большой, волосатый…

– Мне кажется, – прервала их Клэри, повышая голос, – что вам следует позволить ему попытаться.

Саймон уставился на нее.

– Зачем?

– Потому что он мегасексуален, – сказала Клэри к удивлению Саймона. Его не особо сразила внешность Кайла, но с другой стороны, возможно, он не лучший судья мужской красоты. – А в вашу группу стоит добавить немного сексуальной привлекательности.

– Спасибо, – сказал Саймон. – От всех нас, спасибо тебе огромное.

Клэри вздохнула с нетерпением.

– Да, да, вы все неплохо выглядите. Особенно ты, Саймон. – Она похлопала его по руке. – Но Кайл горяч так, что дух захватывает. Вот что я пытаюсь сказать. Мое объективное мнение, как девушки – если вы возьмете Кайла в группу, вы тем самым удвоите число девушек среди ваших поклонников.

– Что означает, что у нас будет две поклонницы вместо одной, – сказал Кирк.

– Какой одной? – Мэтт посмотрел на него с искренним любопытством.

– Подруга младшей двоюродной сестры Эрика. Как там ее зовут? Та, что влюбилась в Саймона. Она приходит на все наши концерты и говорит всем, что она его девушка.

Саймон поморщился.

– Ей тринадцать.

– Это действие твоего вампирского сексуального шарма, чувак, – сказал Мэтт. – Дамы не могут устоять перед тобой.

– О, ради всего святого, – сказала Клэри. – Вампирского сексуального шарма не существует. – Она ткнула пальцем в Эрика. – И даже не думай сказать, что «Вампирский сексуальный шарм» звучит, как название группы, или я…

Дверь гаража снова поднялась.

– Эй, чуваки? – Это снова был Кайл. – Послушайте, если вы не хотите, чтобы я попробовал, все нормально. Может, вы изменили свой стиль, да что угодно. Просто скажите, и я отстану.

Эрик склонил голову на бок.

– Входи, мы на тебя посмотрим.

Кайл вошел в гараж. Саймон уставился на него, пытаясь оценить, что именно заставило Клэри счесть его сексуальным. Он был высоким, широкоплечим и стройным, с высокими скулами, длинноватыми черными волосами, которые спускались кудрями на его лоб и шею, а кожа была смуглой, еще не утратив летний загар. Его длинные и густые ресницы, обрамляющие поразительные каре‑зеленые глаза, делали его похожим на красавчика рок‑звезду. На нем была надета приталенная зеленая футболка и джинсы, а обе его руки обвивали татуировки – не метки, просто обычные тату. Они выглядели, как рукописные строки, извивающиеся вокруг его руки и исчезающие под рукавами футболки.

– Ладно, – пришлось признать Саймону. – Он не урод.

– Знаешь, – наконец, сказал Кирк, прерывая молчание. – Мне кажется, что он довольно симпатичный.

Кайл моргнул и повернулся к Эрику.

– Так вы хотите, чтобы я был вокалистом, или нет?

Эрик отсоединил микрофон от стойки и протянул ему.

– Давай, – сказал он. – Попробуй.

– Знаешь, он действительно довольно хорошо пел, – сказала Клэри. – Я как бы пошутила насчет того, чтобы взять Кайла в группу, но он и в правду умеет петь.

Они шли вдоль Кент‑Авеню в сторону дома Люка. Небо потемнело и из голубого стало серым в преддверии наступления сумерек, а тучи низко нависали над Ист‑Ривер. Клэри вела рукой в перчатке вдоль сетчатой изгороди, которая отделяла их от потрескавшейся бетонной набережной, с металлическим дребезжанием.

– Ты так говоришь, потому что считаешь его красавчиком, – сказал Саймон.

Она улыбнулась.

– Не настолько красавчик. Не самый красивый парень, которого я когда‑либо видела.

«Которым, вероятнее всего был Джеймс», – подумал Саймон, – «хотя она и не сказала этого вслух».

– Но я действительно подумала, что взять его в группу было бы хорошей идеей. Если Эрик и остальные не смогут сказать ему, что ты вампир, то они и другим не скажут. Надеюсь, это положит конец этой глупой идее.

Они почти подошли к дому Люка; Саймон видел его через улицу, ярко‑желтые освещенные окна, выделяющиеся в наступающей темноте. Клэри остановилась возле прохода через забор.

– Помнишь, как мы убили здесь кучку демонов Раум?

– Ты и Джейс сделали это. А меня чуть не вырвало.

Саймон помнил, но его сознание не задержалось на воспоминании; он думал о Камилле, сидящей напротив него во внутреннем дворике, и говорящей: «Ты можешь дружить с сумеречными охотниками, но никогда не станешь одним из них. Ты всегда будешь другим и чужим для них». Он покосился на Клэри, размышляя, что она скажет, расскажи он ей о своей встрече с вампиршей и ее предложении. Он подумал, что, вероятно, она будет в ужасе. Тот факт, что ему нельзя было навредить, не заставлял ее меньше переживать о его безопасности.

– Сейчас ты бы не испугался, – сказала она мягко, словно читая его мысли. – Ведь теперь у тебя есть Метка. – Она повернулась, чтобы посмотреть на него, все еще облокачиваясь на забор. – Кто‑нибудь замечая ее, спрашивает тебя о ней?

Он помотал головой.

– Волосы в основном прикрывают ее, и в любом случае, она сильно выцвела. Видишь? – Он убрал волосы в сторону.

Клэри протянула руку, чтобы коснуться его лба и закругленной Метки. В ее глазах была печаль, как и в тот день в Зале Согласия в Аликанте, когда она высекла старейшее проклятие мира на его коже.

– Болит?

– Нет. Она не болит.

И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно.

– Ты же знаешь, что я не виню тебя, правда? Ты спасла мне жизнь.

– Знаю. – Ее глаза сияли. Она опустила руку и провела тыльной стороной перчатки по лицу. – Проклятье. Ненавижу плакать.

– Ну, тебе лучше привыкнуть к этому, – сказал он и, когда ее глаза расширились, добавил поспешно, – я имел в виду свадьбу. Когда там она, в следующую субботу? Все плачут на свадьбах.

Она фыркнула.

– Кстати, как дела у твоей мамы и Люка?

– Отвратительно влюблены. Это ужасно. Как бы то ни было… – Она похлопала его по плечу. – Я должна идти домой. Увидимся завтра?

Он кивнул.

– Конечно. До завтра.

Он смотрел, как она перебежала улицу и поднялась по ступенькам к двери. Завтра. Он изумился, как давно это было, чтобы он провел без Клэри хотя бы несколько дней. Он поразмышлял о том, чтобы быть странником и скитальцем по миру, как Камилла сказала. Как сказал Рафаэль: «Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли». Он не был Кайном, который убил своего брата, но проклятье считало по‑другому. Странно, размышлял он, ждать, что потеряешь все, не зная, случится ли это.

Дверь за Клэри закрылась. Саймон повернул в сторону Кент‑Авеню, к подземке на Лоример‑Стрит. Наступила уже почти полная темнота, небо над его головой превратилось в смесь серого и черного. Саймон услышал, как позади него заскрипели шины, но не обернулся. Машины постоянно неслись по этой улице слишком быстро, несмотря на трещины и выбоины. Он обернулся, только когда голубой фургон подъехал к нему и заскрипел тормозами.

Водитель фургона выдернул ключ зажигания, выключая двигатель, и распахнул дверь. Это был мужчина – высокий, одетый в серый спортивный костюм с капюшоном и кроссовки, и капюшон был натянут так низко, что скрывал большую часть его лица. Он резко вылез с водительского сидения, и Саймон увидел в его руке длинный сверкающий нож.

Позже Саймон подумает, что ему следовало бы бежать. Он – вампир, быстрее любого человека. Он может обогнать любого. И лучше бы ему убежать, но он был слишком удивлен; он замер, пока мужчина с блестящим ножом в руке шел к нему. Мужчина произнес что‑то низким, гортанным голосом, что‑то на чуждом для Саймона языке.

Саймон сделал шаг назад.

– Послушай, – сказал он, засовывая руку в карман. – Можешь забрать мой бумажник…

Мужчина прыгнул на Саймона, опуская нож к его груди. Саймон уставился в неверии. Казалось, все происходило очень медленно, будто время растянулось. Он видел острие ножа около своей груди, вжимающееся в его кожаную куртку – и вдруг оно сдвинулось в сторону, будто кто‑то схватил нападающего за руку и отдернул. Мужчина закричал, вздернутый в воздух, словно марионетка на веревочках. Саймон дико огляделся по сторонам – несомненно, кто‑то должен был услышать или заметить происходящее, но никого не было. Мужчина продолжал кричать, бешено дергаясь, пока его рубашка разрывалась спереди, словно разрезаемая невидимой рукой.

Саймон уставился в ужасе. Огромные раны появились на теле мужчины. Его голова откинулась назад, а изо рта брызнула кровь. Его крик резко оборвался, и он упал, будто невидимая рука раскрылась и отпустила его. Он ударился о землю и разбился, как стекло, рассыпаясь на тысячу сияющих осколков, которые разлетелись по мостовой.

Саймон опустился на колени. Нож, которым его хотели убить, лежал неподалеку, он мог дотянуться до него рукой. И это все, что осталось от нападающего, если не считать горстку сияющих кристаллов, которые уже начал развеивать резкий ветер. Он осторожно коснулся одного из них.

Это была соль. Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Он знал, что случилось и почему.

И сказал ему Господь: всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.

Так вот, что означало «всемеро».

Он еле успел добраться до канавы, прежде чем согнулся пополам, и его стошнило кровью.

В тот же момент, как Саймон открыл дверь, он понял, что просчитался. Он думал, что его мать будет уже спать к этому моменту, но она не спала. Она сидела в кресле, лицом к входной двери, а ее телефон лежал рядом на столе, и она моментально увидела кровь на его куртке.

К его удивлению, она не закричала, но поднесла руку ко рту в ужасе.

– Саймон.

– Это не моя кровь, – сказал он быстро. – Я был у Эрика, и у Мэтта пошла кровь из носа…

– Не хочу ничего слышать. – Она редко говорила таким резким тоном; он вспомнил, что она разговаривала так же последние несколько месяцев болезни его отца, с острым, словно нож, беспокойством в голосе. – Я не хочу больше никакой лжи от тебя.

Саймон бросил ключи на стол около двери.

– Мама…

– Ты только и делаешь, что лжешь мне. Я устала от этого.

– Это не так, – сказал он, но почувствовал себя неладно, зная, что так оно и было. – Просто сейчас очень много меняется в моей жизни.

– Я знаю. – Его мать поднялась из кресла; она всегда была худой и сейчас выглядела костлявой, а в ее темных, рассыпавшихся вокруг лица волосах – таких же, как у Саймона – было больше седины, чем он помнил. – Пойдем со мной, молодой человек. Сейчас же.

Ошеломленный, Саймон прошел за ней в маленькую ярко‑желтую кухню. Его мать остановилась и указала на кухонный стол.

– Не хочешь объяснить, что это?

У Саймона пересохло в горле. Выстроенные вдоль кухонного стола, словно шеренга игрушечных солдат, стояли бутылки с кровью, которые были спрятаны в мини‑холодильнике в его шкафу. Одна была наполовину пуста, другие наполнены целиком, сияя красной жидкостью внутри них словно с осуждением. Также, она нашла пустые пакеты от крови, которые он начисто вымыл и сложил в пакет из‑под покупок, прежде чем выбросить их в свою мусорную корзину. Они тоже были разложены на кухонном столе, словно нелепые декорации.

– Сначала я подумала, что в бутылках вино, – сказала Илэйн Льюис дрожащим голосом. – Но затем я нашла пакеты. Поэтому я открыла одну из бутылок. Это кровь. Так ведь?

Саймон ничего не сказал. Казалось, его голос куда‑то пропал.

– Последнее время ты был таким странным, – продолжала его мать. – Постоянно шатался где‑то, ничего не ел, почти не спал, у тебя появились какие‑то друзья, которых я никогда не встречала и не слышала о них. И ты думаешь, я не вижу, когда ты врешь мне? Я все вижу, Саймон. Я подумала, может, ты стал употреблять наркотики.

К Саймону вернулся голос.

– И ты обыскала мою комнату?

Его мать покраснела.

– Я должна была! Я думала… Я думала, если найду наркотики, то смогу помочь тебе, записать тебя в реабилитационную программу, но это? – Она шокировано указала на бутылки. – Я даже не знаю, как мне это понимать. Что происходит, Саймон? Ты вступил в какую‑то секту?

Саймон помотал головой.

– Тогда скажи мне, – сказала его мать, ее губы дрожали. – Потому что, все объяснения, что мне приходят в голову, ужасны и отвратительны. Саймон, пожалуйста…

– Я вампир, – сказал Саймон. Он понятия не имел, как он произнес это или почему. Но он это сделал. Слова повисли в воздухе между ними, словно ядовитый газ.

Колени его матери, казалось, ослабели, и она опустилась на кухонный стул.

– Что ты сказал? – выдохнула она.

– Я вампир, – сказал Саймон. – Уже два месяца. Мне жаль, что я не рассказал тебе раньше. Я не знал, как мне это сделать.

Лицо Илэйн Льюис стало белым, как мел.

– Вампиров не существует, Саймон.

– Нет, – возразил он. – Они существуют. Слушай, я не просил, чтоб меня таким сделали. На меня напали. У меня не было выбора. Я бы изменил это, если бы мог. – Его мысли на миг переключились на воспоминание о том, как Клэри давным‑давно дала ему брошюру о том, как признаться родителям в гомосексуализме. Тогда это казалось забавным сравнением; сейчас нет.

– Ты думаешь, что ты вампир, – сказала мать Саймона ошеломленно. – Ты считаешь, что пьешь кровь.

– Но я пью кровь, – сказал Саймон. – Я пью кровь животных.

– Но ты же вегетарианец. – Казалось, его мать вот‑вот заплачет.

– Я был им. Сейчас нет. Я не могу. Я живу за счет крови. – В горле у Саймона появился ком. – Я ни разу никому не навредил. Никогда не пил чью‑то кровь. Я все еще тот же. Я это все еще я.

Его мать, похоже, пыталась обрести контроль над собой.

– Твои новые друзья тоже вампиры?

Саймон подумал об Изабель, Майе, Джейсе. Он не мог рассказать ей о сумеречных охотниках и оборотнях. Это было уже слишком.

– Нет. Но… они знают, что я вампир.

– Они что… дали тебе наркотики? Заставляли тебя принимать что‑то? Что‑то, вызывающее галлюцинации? – Казалось, она почти не слышала его ответ.

– Нет. Мама, это правда.

– Это не может быть правдой, – прошептала она. – Ты только думаешь, что это так. О, боже, Саймон. Мне так жаль. Мне следовало заметить это раньше. Мы поможем тебе. Мы найдем кого‑нибудь. Врача. Сколько бы это ни стоило…

– Я не могу пойти к врачу, мам.

– Нет, ты можешь. Тебя нужно отправить куда‑то. В больницу, может…

Он протянул ей свое запястье.

– Нащупай мой пульс, – попросил он.

Она взглянула на него, шокированная.

– Что?

– Мой пульс, – сказал он. – Возьми мою руку. Если ты нащупаешь у меня пульс, хорошо. Я схожу с тобой в больницу. Если нет, то тебе придется мне поверить.

Она вытерла слезы с лица и медленно протянула руку, чтобы взять его запястье. Она так долго заботилась об отце Саймона, когда тот был болен, что знала, как проверить пульс, не хуже любой медсестры. Она прижала указательный палец к внутренней стороне запястья с ожиданием.

Он смотрел, как менялось ее лицо, от грустного и расстроенного к смущенному, а затем на ее лице отразился ужас. Она встала, отбрасывая его руку, и попятилась от него. Ее глаза были огромны и темны, выделяясь на бледном лице.

– Что ты такое?

Саймон почувствовал тошноту.

– Я уже сказал тебе. Я вампир.

– Ты не мой сын. Ты не Саймон. – Ее трясло. – У какого живого существа может отсутствовать пульс? Что ты за монстр? Что ты сделал с моим ребенком?

– Я Саймон… – Он сделал шаг к своей матери.

Она закричала. Он никогда не слышал, чтобы его мать так кричала, и никогда не хотел услышать это снова. Этот звук был ужасен.

– Отойди от меня. – Ее голос дрогнул. – Не подходи ближе. – Она начала шептать. – Barukh ata Adonai sho’me’a t’fila…

Саймон с ужасом осознал, что она молилась. Она была так напугана им, что стала молиться, чтобы он ушел, был изгнан вон. И самое ужасное было то, что он чувствовал это. Имя Господа скрутило его живот и причиняло боль его горлу.

Она правильно сделала, что стала молиться, подумал он, отвращенный самим собой. Он был проклят. Он не принадлежал этому миру. Действительно, у какого живого существа нет пульса?

– Мама, – прошептал он. – Мама, остановись.

Она посмотрела на него расширенными глазами, ее губы все еще шевелились.

– Мам, не стоит так расстраиваться. – Он словно слышал свой голос откуда‑то издалека, мягкий и успокаивающий, голос чужака. Он не отводил взгляда от матери, произнося эти слова, держал ее своим взгляд, словно кошка, схватившая мышь. – Ничего не произошло. Ты заснула в кресле в гостиной. Тебе снится кошмар, что я пришел домой и сказал тебе, что я вампир. Но это сумасшествие. Такого не бывает.

Она перестала молиться и захлопала глазами.

– Я сплю, – повторила она.

– Это кошмарный сон, – сказал Саймон. Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. Она не отстранилась. Ее голова поникла, как у ребенка, который устал. – Просто сон. Ты ничего не нашла в моей комнате. Ничего не случилось. Ты просто спала, вот и все.

Он взял ее за руку. Она позволила ему увести ее в гостиную, где он усадил ее в кресло. Она улыбнулась, когда он укрыл ее одеялом, и закрыла глаза.

Он вернулся на кухню и быстро, систематично сгреб бутылки и пакеты из‑под крови в мусорный пакет. Он перевязал его и отнес в свою комнату, где переоделся из испачканной в крови куртки в чистую и быстро побросал несколько вещей в вещевой мешок. Он выключил свет и ушел, закрыв за собой дверь.

Его мать уже спала, когда он миновал гостиную. Он протянулся и легко коснулся ее руки.

– Я оставлю тебя на несколько дней, – прошептал он. – Но ты не будешь беспокоиться. Не будешь меня ждать. Ты будешь думать, что я в походе вместе с классом. Нет повода звонить. Все хорошо.

Он убрал руку. В тусклом свете его мать выглядела одновременно старше и моложе, чем он привык ее видеть. Она, словно ребенок, свернулась под одеялом, но на ее лице появились новые морщинки, которых он не видел раньше.

– Мама, – прошептал он.

Он коснулся ее руки, и она зашевелилась. Не желая разбудить ее, он отдернул руку и бесшумно подошел к двери, забирая на ходу свои ключи со стола.

В Институте было тихо. Последние дни здесь постоянно было тихо. Джейс оставлял свое окно открытым ночью, чтобы можно было слышать звуки с улицы, случайный вой сирен скорой помощи и гудение машин на Иорк‑авеню. Также он слышал звуки, которые не были доступны обычным людям, и эти звуки просачивались сквозь ночь в его сны – шум ветра от вампирского летающего мотоцикла, трепетание крыльев фей, отдаленный вой волков в полнолуние.

Сейчас луна была в середине цикла, отражая достаточно света, чтобы он мог читать, растянувшись на кровати. Перед ним лежала серебряная шкатулка его отца, и он пересматривал ее содержимое. Там было стило его отца и охотничий кинжал с серебряной рукояткой и инициалами «СВХ» на ней, и – что больше всего интересовало Джейса – стопка писем.

За последние шесть недель он читал примерно по письму в ночь, пытаясь понять, каким человеком был его биологический отец. Постепенно вырисовывалась картина вдумчивого молодого человека с твердохарактерными родителями, который был привязан к Валентину и Кругу, потому что тот дал ему возможность как‑то выделиться в окружающем мире. Он продолжал писать Аматис даже после развода, о чем она не упомянула ранее. В этих письмах ясно прослеживалось его разочарование в Валентине и недовольство действиями Круга, и он редко упоминал мать Джейса, Селин. Это было понятно – Аматис вряд ли хотела бы слышать о той, на кого ее променяли – и все равно, Джейс не мог слегка не ненавидеть своего отца за это. Если у него не было чувств к матери Джейса, зачем он вообще женился? Если он так сильно ненавидел Круг, почему не покинул его? Валентин, может, и был сумасшедшим, но, по крайней мере, стоял на своих принципах.

И тут же, разумеется, Джейс почувствовал себя только хуже за то, что предпочел Валентина своему настоящему отцу. Каким человеком это его делало?

Стук в дверь оторвал его от самобичевания; он поднялся и подошел к двери, ожидая Изабель, желающую что‑нибудь одолжить или пожаловаться на что‑то.

Но это была не Изабель. Это была Клэри.

Она была необычно одета. На ней был надет короткий черный топ со свободно повязанной поверх белой блузкой и короткая юбка, открывающая ее ноги до середины бедер. Ее яркие рыжие волосы были заплетены в косы, а свободные локоны приклеились к вискам, будто ее намочило легким дождем на улице. Она улыбнулась, когда увидела его, вскидывая брови. Они были медного оттенка, как и изящные ресницы, обрамляющие ее зеленые глаза.

– Ты не собираешься впустить меня внутрь?

Он осмотрел коридор. Там никого не было, слава богу. Он взял Клэри за руку и потянул ее внутрь, закрывая дверь. Прислонившись к двери, он сказал:

– Что ты здесь делаешь? Все в порядке?

– Все отлично.

Она скинула свои туфли и присела на край кровати. Ее юбка задралась, и она отклонилась назад, опираясь на руки, отчего еще большая часть ее бедер показалась из‑под юбки. Это не сулило ничего хорошего самоконтролю Джейса.

– Я скучала. А мама и Люк спят. Они не заметят, что я ушла.

– Тебе не следует находиться здесь, – слова его прозвучали, как стон. Он не хотел говорить этого, но знал, что должен был по неизвестным ему причинам. И надеялся, что она никогда не скажет ему подобного.

– Ну, если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду. – Она встала. Ее глаза мерцали зеленым. Она подошла к нему на шаг ближе. – Но я столько прошла, чтобы оказаться здесь. Ты мог бы хотя бы поцеловать меня на прощание.

Он протянулся к ней, прижав к себе, и поцеловал. Порой приходится делать что‑то, даже если это не лучшая идея. Она обняла его, словно нежный шелк. Он запустил свои руки в ее волосы и провел по ним пальцами, расплетая ее косы, пока они не упали ей свободно на плечи так, как он любил. Он вспомнил, как ему хотелось сделать это в первый же раз, когда он увидел ее, и как он отмахнулся от этой идеи, как от безумной. Она была простушкой, чужой, не было никакого смысла желать ее. А затем он впервые поцеловал ее в оранжерее, и это почти свело его с ума. Потом они спустились по лестнице и Саймон прервал их, и он никогда не хотел убить кого‑нибудь настолько сильно, как Саймона в тот момент, хотя осознавал, что тот не сделал ничего плохого. Но то, что он чувствовал, не имело ничего общего с разумом, и когда он вообразил, что она оставит его ради Саймона, эта мысль внушила ему тошноту и такой страх, какой он не испытывал ни от одного демона.

А затем Валентин сказал им, что они брат и сестра, и Джейс понял, что была вещь куда страшнее, чем то, что Клэри бросит его ради кого‑то еще – это было понимание, что его чувства к ней были абсолютно неправильными; то, что казалось самым чистым и безупречным в его жизни, было отравлено, без возможности восстановления. Он вспомнил, как отец рассказывал ему, что когда ангелы ниспадали вниз, они падали в мучении, потому что однажды они видели лицо Господа и больше никогда не смогут увидеть его вновь. И он подумал, что знал, что они ощущали.

Это не заставило его желать ее меньше, наоборот, превратилось в пытку. Иногда тень тех мучений всплывала у него в памяти, даже когда он целовал ее, как сейчас, и заставляла его прижимать ее к себе еще крепче. Она воскликнула с удивлением, но не противилась, даже когда он поднял ее на руки и утащил на кровать.

Они растянулись на ней вместе, сминая часть писем, и Джейс столкнул шкатулку с кровати, освобождая место для них. Его сердце бешено колотилось внутри груди. Они никогда не были в кровати вдвоем вот так. Была ночь в ее комнате в Идрисе, но они едва коснулись друг друга. Джослин была очень осторожна, не позволяя им проводить ночь вместе друг с другом. Джейс подозревал, что она недолюбливала его, и вряд ли он мог осуждать ее за это. Он сомневался, что на ее месте любил бы себя.

– Я люблю тебя, – прошептала Клэри. Она сняла его футболку, и ее пальцы скользили вдоль шрамов на его спине и одного в виде звезды на его плече, который был двойником ее собственного, след ангела, чья кровь текла в их венах. – Я не хочу потерять тебя.

Он опустил руку, чтобы развязать ее завязанную блузку. Другой рукой упираясь в матрас, он коснулся холодного металла охотничьего кинжала; должно быть, он вывалился на кровать с остальным содержимым шкатулки.

– Этого никогда не случится.

Она взглянула на него сияющими глазами.

– Как ты можешь быть уверен в этом?

Его рука сжалась на рукоятке кинжала. Свет луны, проливающийся через окно, скользнул вдоль лезвия, когда он поднял его.

– Я уверен, – сказал он и опустил кинжал. Лезвие прошло сквозь ее тело, словно через бумагу, и когда ее губы раскрылись в удивленном «О», а кровь пропитала ее белую рубашку, он подумал: «О, господи, только не это опять».

Проснуться от кошмара было, словно пробиться сквозь стеклянное окно. Заостренные осколки, казалось, ранили Джейса, даже когда он очнулся и сел, задыхаясь. Он скатился с кровати, инстинктивно желая убраться подальше от нее, и ударился о каменный пол руками и коленями. Прохладный воздух, просачивающийся через открытое окно, заставил его вздрогнуть, но очистил его разум от последних остатков сна.

Он посмотрел на свои руки. На них не было крови. Кровать была в полном беспорядке, простынь и одеяло смешаны в спутанный комок от его ворочания, но шкатулка с вещами его отца все еще была на комоде, где он оставил ее, прежде чем лечь спать.

Первые несколько раз, когда ему снился кошмар, его тошнило при пробуждении. Теперь он был осторожен и не ел за несколько часов до сна, так что вместо этого его тело мстило ему, содрогаясь в спазмах тошноты и лихорадки. Спазм скрючил его, и он свернулся клубком, хватая ртом воздух и потея, пока приступ не прошел.

Когда все закончилось, он прижался лбом к холодному каменному полу. Пот холодил его тело, рубашка приклеилась к коже, и он на полном серьезе задался вопросом, могут ли сны, в конце концов, убить его. Он все перепробовал, чтобы избавиться от них – снотворные таблетки и настойки, руны сна, мира и исцеления. Ничего не работало. Эти сны проникали в его сознание точно яд, и он ничего не мог поделать, чтобы прогнать их.

Даже днем ему было тяжело смотреть на Клэри. Казалось, она всегда видела его насквозь, как никто другой, и он мог только вообразить, что она подумает, если узнает о подобных снах. Он перевернулся на бок и уставился на шкатулку, сияющую лунным светом на комоде. И подумал о Валентине. Валентине, который пленил и мучал единственную женщину, которую когда‑либо любил, который научил своего сына – обоих сыновей – что любить что‑то означает разрушить это навеки.

Его сознание металось беспорядочно, пока он повторял про себя слова, снова и снова. Это стало для него чем‑то вроде навязчивой песни, и как слова любой песни, эти слова также начали терять свой смысл.

«Я не похож на Валентина. Я не хочу быть похожим на него. И я не буду похожим на него. Не буду».

Он увидел Себастьяна – Джонатана, на самом деле – своего якобы‑брата, улыбающегося ему сквозь копну серебристо‑белых волос, с черными, сияющими беспощадным весельем глазами. И увидел, как его нож пронзил Джонатана, и тело его скатилось к реке, а кровь смешалась с водорослями и травой на краю берега.

«Я не похож на Валентина».

Ему не было жаль Джонатана. Он бы сделал это снова, будь такая возможность.

«Я не хочу быть похожим на него».

Разумеется, это было не нормально, убить кого‑то – собственного сводного брата – и быть к этому безразличным.

«Я не буду похож на него».

Но его отец учил его, что убивать без сожаления это достойное качество, и, вероятно, уроки родителей невозможно забыть. Неважно, насколько сильно ты это хочешь.

«Я не буду похож на него».

Может, люди на самом деле не способны измениться.

«Не буду».