По суті, гуманістичний світогляд — це процес становлення нової особи юриста, коли духовність, людяність є підґрунтям правової діяльності.

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 676

Мы прибыли на окраину Нью-Йорка по 46 маршруту, который соединяет Нью-Йорк с Джордж Вашингтон Бридж. Во мне вновь заговорил голос разума. Что я буду делать, до­бравшись до другого конца моста? Этого я не знал.

Нам нужен был бензин. Мы заехали на авто­заправочную станцию неподалеку от моста. Пока Майлз возился с машиной, я достал из кармана "Лайф", зашел в телефонную будку и позвонил прокурору округа, упомянутому в статье. Когда, наконец, я дозвонился, то ста­рался говорить с чувством собственного до­стоинства, как пастор, выполняющий волю Все­вышнего. Но это не произвело впечатления.

— Прокурор не потерпит никакого вмеша­тельства в это дело. Всего хорошего, — на дру­гом конце провода положили трубку.

Я вышел из телефонной будки и остановился возле бензоколонки, стараясь собраться с мы­слями.

Мы были в 550 км от дома, уже темнело. Мной овладели безысходность, апатия, пани­ческий страх. Я чувствовал себя одиноким. Здесь, в темноте, на заправочной станции, пос­ле такой неудачи, указания, полученные мной от Бога в моем приходе, уже не казались мне такими убедительными, как раньше.

— Эй, Дэвид, — позвал меня Майлз, — мы за­гораживаем дорогу.

Мы выехали на магистраль, и нас тут же по­глотил гигантский поток транспорта; мы бы даже не смогли развернуться, если бы захоте­ли это сделать. Я никогда не видел такого мно­жества машин, спешащих куда-то.

А каков был вид на мост! Река красных огней справа — горящие задние огни автомобилей, и белые фонари встречного движения, и над всем этим выплывающая из ночи линия гори­зонта. Неожиданно я ощутил свою провинциальность.

— Что же мы будем делать дальше? — спро­сил я Майлза, когда мы подъехали к концу моста, где множество знаков указывало на­правления во все концы. Но нам эти названия ничего не говорили.

— Когда не знаешь дороги, — сказал Майлз.

— Держись впереди идущей машины.

Как выяснилось, впереди идущая машина на­правлялась в Манхэттан. Мы последовали за ней.

— Послушай-ка! — воскликнул Майлз после того, как мы проскочили один перекресток на красный свет, чуть не наехав на полицейского, укоризненно покачавшего нам вслед головой.

— Вот улица, название которой мне знакомо, — Бродвей.

Знакомое название улицы в незнакомом го­роде для нас было, как встреча со знакомым человеком. По Бродвею мы ехали до Таймсквера. Проезжая мимо одного театра, где большие буквы афишировали фильмы "Обнаженные се­креты", "Любовь без любви", "Девушка в ночи", "Стыд", и полицейский едва сдерживал напор подростков, хотя на афише было написано: "только для взрослых", мы вспомнили тихие вечера в Филипсбурге.

Проехав несколько кварталов, мы очутились в Мейси, затем у магазинов Гимбельса. Эти на­звания были мне знакомы. Гвен заказывала от­сюда вещи. Я вспомнил, что теплые носки, ко­торые она наказывала мне взять, тоже были из Гимбельса. От этого названия веяло чем-то на­дёжным. И поэтому я старался держаться по­ближе к ним.

— Давай-ка поищем отель поблизости, — предложил я Майлзу.

Напротив как раз был отель "Мартиник". Мы решили остановить свой выбор на нём. Но воз­никла проблема с парковкой автомобиля. Воз­ле отеля была стоянка, но когда служащий у ворот сказал, что следует заплатить два дол­лара за ночь, мы торопливо выехали на улицу.

— Это потому, что мы из провинции, — ска­зал я Майлзу, удаляясь на такой скорости, ко­торая, как я надеялся, выражала моё негодо­вание. — Они думают, что могут вытворять всё, что им вздумается, если ты приезжий.

Но спустя полчаса мы опять очутились на той же стоянке.

— Ну хорошо, ваша взяла, — сказал я слу­жащему. но тот не улыбнулся. Через несколько минут мы были в своей комнате на 12-м этаже. Я долго стоял у окна, наблюдая за движением пешеходов и автомашин внизу. Ветер гонял по улице обрывки газет. Группа подростков из пяти человек собралась на улице вокруг кост­ра. Они пританцовывали, стараясь согреться. протягивали руки к костру и, несомненно, раз­мышляли, что бы им такое предпринять.

Нащупав страницу из "Лайфа" в кармане, я подумал, что несколько месяцев назад семеро других — возможно, похожих на этих ребят — бродили в приступе злобы, пока не забрели в Хай бридж парк.

— Я попытаюсь ещё раз позвонить прокуро­ру, — сказал я Майлсу. Я еще раз позвонил в приемную прокурора округа. К моему удивле­нию, она еще не была закрыта. Я понимал, что поступаю глупо, но я не видел никакого дру­гого способа добраться до этих ребят.

Звонил трижды. Наконец, мне ответили: "По­слушайте, единственный человек, который мо­жет дать вам разрешение увидеться с этими ребятами — это судья Девидсон".

— Где я могу его увидеть?

— Кортстрит 100. А теперь прощайте и не звоните сюда больше. Мы не можем вам по­мочь.

Я попытался позвонить Девидсону. Но теле­фонистка ответила мне, что его линия разъе­динена, и нет никакой возможности дозво­ниться к нему.

Мы легли спать, но я никак не мог уснуть. Для меня, не привыкшего к городу, каждый звук, доносившийся с улицы, был полон угро­зы. Я провел эти долгие бессонные часы в раз­мышлении о том, что я здесь делаю, и в благо­дарственной молитве о том, что как бы то ни было, долго я здесь не задержусь.

На следующее утро, в восьмом часу, я и Майлз выехали из гостиницы, даже не позавт­ракав. Мы оба предчувствовали что-то недоб­рое и решили, что этот пост поможет нам со­хранить умственное и физическое равновесие.

Если бы мы знали Нью-Йорк, то мы бы по­ехали в суд на метро. Нам же пришлось забрать машину со стоянки и, спросив дорогу, отпра­виться в сторону Бродвея.

Корстрит 100 выглядело, как огромное ис­копаемое чудовище. Сюда приходили обозлен­ные друг на друга люди, жаждавшие отмщения. Каждый день сюда приходят сотни людей по делам и множество любопытных жаждет поще­котать себе нервы. Один человек, например, размышлял вслух возле зала суда, где вскоре должно было слушаться дело об убийстве Майкла Фермера.

— Электрический стул слишком мягкое для них наказание, — сказал он. Затем он повер­нулся к стоящему у открытых дверей охранни­ку и сказал:

— Нужно их хорошенько проучить, чтоб и другим неповадно было.

Охранник отвернулся, всем своим видом по­казывая, что он знает как обращаться с такими самозванными хранителями правосудия. Ко времени нашего прибытия туда, в 8:30, сорок человек уже выстроились в очередь, чтобы войти в зал суда. Я узнал, что в зале было всего 42 места для зрителей и подумал, что если бы мы потратили время на завтрак, все случив­шееся со мной в то утро — 28 февраля 1958 го­да — могло бы принять совершенно другой оборот.

Полтора часа мы простояли в очереди, не решаясь отойти даже на короткое время, так как было слишком много желающих занять на­ши места. Когда мимо нас проходил служащий суда, я спросил, указывая на дверь в глубине коридора:

— Это дверь судьи Девидсона? Он утвердительно кивнул.

— Не могу ли я видеть его?

Служащий посмотрел на меня, рассмеялся и пошел дальше, ничего не ответив.

Около десяти часов охранник открыл дверь, мы все вошли и очутились в небольшом вести­бюле, где нас обыскали, чтобы никто не прошел с оружием.

— Они угрожали судье, — сказал мужчина впереди меня. — Эта шайка "Дракон" Они сказа­ли, что убьют его во время суда.

Мы с Майлзом заняли два последних места. Около меня сидел человек, который полагал, что правосудие должно быть незамедлитель­ным.

— Этих парней давно уже надо было при­кончить, правда ведь? — обратился он ко мне. и не успел я ответить, как он уже повернулся к своему соседу, чтобы задать ему тот же воп­рос.

Я думал, что зал суда представляет собой огромное помещение на несколько сот мест. но это было не так. Половина помещения была занята присяжными заседателями, четверть — прессой, и только небольшая часть мест на га­лерке была отведена для публики.

Мой сосед справа комментировал для меня процесс суда. Вошла большая группа людей. Это были назначенные судом адвокаты.

— Двадцать семь человек, — сказал мой со­сед. — И государству приходится финансиро­вать их, ведь никто не станет нанимать защит­ников этим мерзавцам, а у них самих ничего нет. Они ведь пуэрториканцы.

Я промолчал.

— Они должны доказать, что те невиновны. Но по закону все семеро должны отправиться на электрический стул.

Наконец появились и сами преступники. Не знаю, кого я ожидал увидеть. Мужчин, вероятно. В конце концов ведь слушалось дело об убийстве. У меня не укладывалось в голове, что его могут совершить дети. Но это были де­ти. Семеро ссутулившихся, бледных, тощих, за­пуганных детей, которых судили за жестокое убийство. Каждый из них был прикован наруч­никами к охраннику, и, как мне казалось, все охранники были необыкновенно здоровые, как будто их нарочно подобрали для контраста. Всех семерых ребят провели на левую сторону зала. Они сели, и с них сняли наручники.

— Вот так с ними и нужно обращаться, — сказал мой сосед. — Нельзя быть с ними слиш­ком мягкими. Господи, как я их ненавижу!

— Господь — единственный. Кто их любит, — сказал я.

—Что?

Тут кто-то постучал по столу, призывая всех к порядку. В зал вошел судья. Все встали.

Я молча следил за процессом. Но мой сосед вел себя очень возбужденно. Он так бурно вы­ражал свои эмоции, что в нашу сторону часто оборачивались.

В то утро свидетельские показания давала девочка.

— Эта кукла изих шайки. Шлюха.

Девочке показали нож и спросили, узнаёт ли она его. Она призналась, что это был тот са­мый нож, с которого она вытирала кровь в ночь убийства. На это простое признание по­требовалось всё утро.

Судебное заседание неожиданно кончилось. Я был очень удивлён и этим можно отчасти объяснить то, что произошло далее.

Судья Девидсон неожиданно поднялся и объявил, что суд откладывается. Мысленно я уже видел, как он выходит из комнаты и на­всегда исчезает за дверью. Мне казалось, что если я сейчас не поговорю с ним, такой воз­можности мне больше не представится.

— Я подойду к нему и поговорю — про­шептал я Майлзу.

— Ты сошел с ума.

— Если я не...

Судья снимал свою мантию, собираясь ухо­дить. Наскоро помолившись, я схватил Библию в правую руку, надеясь, что по ней меня легко можно будет опознать как церковного служи­теля, и побежал за судьей.

— Ваша честь! — позвал я. Судья Девидсон резко обернулся, раздраженный нарушением правил поведения в суде. — Ваша честь, не могли бы вы уделить мне внимание как цер­ковному служителю?

Но в это время меня настигли охранники. Я полагаю, что тот факт, что жизнь судьи нахо­дилась под угрозой, может быть объяснением последовавшего грубого обращения со мной. Двое охранников схватили меня под руки и поволокли по залу. В этот момент пресса ожи­вилась, фоторепортеры старались заснять этот момент. Охранники выволокли меня в вести­бюль.

— Закройте двери и никого не пускайте! — приказал офицер. Затем он обратился ко мне:

— Ну, мистер, где ваше оружие? Я уверял, что оружия нет. Меня еще раз обыскали.

— С кем вы пришли? Кто еще здесь с вами?

— Майлз Хувер. Он у нас заведует делами подростков.

Они привели Майлза. Он был более раздра­жен, чем напуган. Кому-то из прессы удалось проникнуть в вестибюль, когда меня допраши­вали. Я показал полиции мои документы, так что они знали, кто я. Сержант пошел к судье, чтобы узнать его решение, и, пока он ходил, репортеры забросали нас с Майлзом своими вопросами. Откуда мы? Почему мы так посту­пили? Были ли мы заодно с "драконами"? Украли мы эти документы из церкви или поддела­ли?

Вернулся сержант и сказал, что на этот раз меня отпустят, если я пообещаю сюда не воз­вращаться.

— Не волнуйтесь, он не вернётся, — сказал Майлз.

Когда мы вышли в коридор, нас поджидало множество репортеров с камерами.

— Эй, священник, что это у вас в руке?

— Библия.

— Вы стыдитесь ее?

— Конечно, нет.

— Нет? Тогда зачем же вы ее прячете? Под­нимите ее вверх, чтобы мы хорошо видели ее.

Я был достаточно наивен и послушался. За­стрекотали камеры, и я представил себе, как это будет выглядеть в газетах: провинциаль­ный священник, размахивая Библией, с под­нявшимися дыбом волосами, прерывает судеб­ный процесс.

И только один из них был более или менее объективен. Это был Гэйб Прессмен из Эн-Би-Си Ньюс. Он спросил меня, почему я заинтересо­ван в судьбе этих ребят, совершивших ужасное преступление.

Я показал ему журнал:

— Вы видели эти лица?

— Да,конечно.

— И вы еще спрашиваете?

Гэйб Прессмен улыбнулся и сказал мне:

— Я понимаю вас. Да, пастор, вы не похожи на обычных искателей приключений.

Да, я не был похож на них. Достаточно того, что я думал, что будто выполняю некую бо­жественную миссию, вытворяя все эти глупос­ти, навлекая позор на свою церковь, город и семью.

Как только нас отпустили, мы устремились к машине. Майлз не проронил ни слова. Мы сели в машину, и там я заплакал.

— Поехали домой, Майлз. Пора отсюда выби­раться.

Проезжая по Джордж Вашингтон Бридж, я повернулся и еще раз посмотрел на очертания Нью-Йорка. И вдруг в моем сознании прозву­чал отрывок из Псалмов, который так часто вдохновлял меня. "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью".

Что же это за водительство? Я начал сомне­ваться, существует ли вообще получение точ­ных указаний от Бога.

Как я посмотрю в глаза жене, родителям, общине? Прежде я стоял перед общиной и го­ворил, что Бог побуждает мое сердце, а теперь я должен вернуться домой и сказать, что это была ошибка.