Глава 5. На следующее утро я проснулась с болью в шее и неясным воспоминанием о странном, бесцветном сне

 

На следующее утро я проснулась с болью в шее и неясным воспоминанием о странном, бесцветном сне. Приняв душ, я надела полосатую тунику на пуговицах, леггинсы и ботильоны. Если не принимать во внимание все остальное, то, по крайней мере, внешне я выглядела вполне нормально.

Потому что разбираться с мешаниной, что творилась внутри – занятие гораздо более долгое, нежели то, которое я могла бы решить за сорок пять минут.

Влетев в кухню, я увидела маму, варившую старомодную овсянку в кастрюле на плите. Насколько я помнила, она занималась этим впервые со дня папиной смерти. Учитывая вчерашнюю драму, я задалась вопросом – не являлось ли это актом сострадания с ее стороны.

– Ты так рано встала, – сказала она, перестав резать клубнику возле раковины.

– Уже начало девятого, – ответила я. – Детектив Бассо перезванивал? – спросила я так, будто мне абсолютно все равно, как она ответит, и начала убирать с одежды несуществующие нитки.

– Я сказала ему, что это была ошибка. Он понял.

То есть они сошлись на том, что у меня были галлюцинации. Я была девочкой, которая кричала «Волк!», и с этого момента все, что я говорила, будет являться преувеличением.

Бедняжка. Просто кивни и рассмеши ее.

– Почему бы тебе не вернуться в кровать, а я принесу завтрак, когда он будет готов? – предложила мама, вернувшись к нарезке клубники.

– Я в порядке. Я уже проснулась.

– Учитывая все, что случилось, я подумала, ты захочешь отдохнуть. Поспать, почитать хорошую книгу, может, понежиться в пенной ванне.

Я не могла припомнить, чтобы моя мама когда‑либо вообще предлагала мне побыть ленивой в учебный день. Наш обычный разговор за завтраком состоял из фраз вроде: Ты дописала свое эссе? Взяла обед? Заправила постель? Можешь отправить чек за электричество по пути в школу?

– Как насчет завтрака в постель? – снова попыталась мама. – Нет ничего лучше.

– А как же школа?

– Школа может подождать.

– До каких пор?

– Не знаю, – мягко сказала она. – С неделю, наверное. Или две. Пока тебе не станет лучше.

Видимо, она не сильно об этом задумывалась, но за несколько коротких мгновений, я обдумала все. Я могла бы изловчиться и воспользоваться ее благосклонностью, но это не являлось моей целью. – Думаю, хорошо знать, что у меня есть неделя‑другая, чтобы вернуться в норму.

Она положила нож. – Нора…

– Ничего страшного, что я не могу вспомнить последние пять месяцев.

Ничего, что теперь каждый раз, когда я буду видеть незнакомца в толпе, смотрящего на меня, я буду спрашивать себя, не он ли это. Он знает, что я не могу узнать его. И, думаю, я должна чувствовать себя хорошо, оттого что все тесты, которые я проходила у доктора Хаулетта, были оценены как хорошо, очень хорошо, то есть, наверное, ничего плохого со мной за эти несколько недель не случилось. Может, я даже смогу убедить себя, что принимала солнечные ванны в мексиканском Канкуне. А ведь это возможно!

Может, мой похититель хотел выделиться. Сделать что‑то неожиданное и побаловать свою жертву. Дело в том, что возвращение в обычное состояние может занять годы. Или это никогда не произойдет. И что точно не случится, если я буду бездельничать, смотреть мыльные оперы и бегать от настоящей жизни. Я иду сегодня в школу, конец истории. – Резюмировала я, но мое сердце все же подпрыгнуло. Я отбросила чувства, убеждая себя, что это был единственный известный мне способ вернуть свою жизнь.

– В школу? – теперь мама полностью повернулась ко мне, а клубника и овсянка были благополучно забыты.

– Если верить календарю на стене, сегодня девятое сентября. – Когда мама не ответила, я добавила, – Занятия начались два дня назад.

Она сжала губы. – Я в курсе.

– А если школа началась, разве я не должна быть там?

– Выходит, что должна. – Она вытерла руки о фартук. Мне показалось, что она уклонялась и обдумывала свои слова. Что бы это ни было, лучше бы она сказала об этом прямо. Сейчас горячие доводы казались лучшим выходом, нежели холодное сочувствие.

– С каких это пор ты закрываешь глаза на прогулы? – сказала я, подталкивая ее.

– Я не хочу указывать тебе, как поступать с твоей жизнью, но мне кажется, что тебе нужно притормозить.

– Притормозить? Я не помню последние несколько месяцев своей жизни. Я не собираюсь тормозить и позволять всему ускользать еще дальше из зоны досягаемости. Единственный способ начать чувствовать себя лучше по поводу всего, что случилось – это вернуть свою жизнь. Я иду в школу. А потом я иду с Ви за пончиками, или чем‑либо еще вредным, чего ей сегодня захочется. А потом я иду домой и делаю домашнее задание. А потом я засыпаю, слушая папины старые записи. Есть столько всего, чего я уже не знаю. Я могу пережить это, только цепляясь за то, что мне известно.

– Много чего изменилось, пока тебя не было…

– Думаешь, я не знаю? – я не хотела больше набрасываться на нее, но не могла понять, как она может стоять и читать мне лекции. Кто она такая, чтобы давать мне советы? Она хоть раз бывала в ситуации, хоть отдаленно напоминающей мою? – Поверь мне, я понимаю. И мне страшно. Я знаю, что не могу вернуться, и это ужасает меня. Но в то же время… – как я должна была ей это объяснять, если я не могла объяснить это себе? Тогда я была в безопасности. Тогда я могла все контролировать.

Как я могла прыгнуть вперед, если из‑под ног выдернули платформу?

Она глубоко вдохнула и измученно выдохнула. – Мы с Хэнком Милларом встречаемся.

Ее слова медленно доходили до меня. Я уставилась на нее, ощущая, как мой лоб морщится в замешательстве. – Прости, что?

– Это случилось, пока тебя не было. – Она положила руку на стол, и мне показалось, что только он удерживал ее от падения.

– Хэнк Миллар? – во второй раз за последние дни мой мозг соображал слишком медленно, чтобы воспринять это имя.

– Он развелся.

– Развелся? Меня не было всего три месяца.

– Во время этих бесконечных дней, когда я не знала, где ты, жива ли ты вообще, у меня был только он, Нора.

– Отец Марси? – я растерянно моргнула. Я не могла пробраться через туман, занимавший в моей голове все место, от уха до уха. Моя мама встречается с отцом единственной девушки, которую я когда‑либо ненавидела? Девушки, которая поцарапала ключом мою машину, забросала яйцами мой шкафчик и прозвала меня Шлюшка Нора?

– Мы встречались. В старших классах и в колледже. До того, как я встретила твоего папу, – торопливо добавила она.

– Ты, – сказала я, наконец‑то вернув себе голос, – и Хэнк Миллар?

Она начала говорить очень быстро. – Я знаю, что ты начнешь осуждать его, основываясь на твоем мнении о Марси, но он вообще‑то очень милый. Такой заботливый, щедрый и романтичный. – Она улыбнулась, потом покраснела, разволновавшись.

Я была возмущена. Этим моя мама занималась, пока меня не было?

– Точно. – Я взяла банан из корзинки с фруктами и направилась к входной двери.

– Мы можем об этом поговорить? – ее босые ноги шлепали по деревянному полу, когда она шла за мной. – Ты можешь хотя бы выслушать меня?

– Кажется, я немного опоздала на вечеринку под названием «давай это обсудим».

– Нора!

– Что? – огрызнулась я, поворачиваясь. – Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я счастлива за тебя? Это не так. Мы насмехались над Милларами. Мы шутили по поводу того, что подход Марси к проблемам – следствие отравления ртутью из всех тех дорогих морепродуктов, которые ест ее семья. И теперь ты встречаешься с ним?

– Да, с ним. Не с Марси.

– Мне все равно! Ты хотя бы подождала, пока чернила на документах о разводе высохли? Или сделала шаг, пока он все еще был женат на маме Марси, потому что три месяца проходят слишком быстро.

– Я не обязана на это отвечать! – видимо, понимая, какое у нее было красное лицо, она попыталась успокоиться, потирая шею. – Это потому, что тебе кажется, что я предаю отца? Поверь, я уже достаточно себя измучила, спрашивая, какой части вечности достаточно, чтобы начать двигаться дальше. Но он бы хотел, чтобы я была счастлива. Он бы не хотел, чтобы я вечно хандрила и жалела себя.

– Марси знает?

Она вздрогнула от неожиданной смены темы. – Что? Нет. Не думаю, что Хэнк уже сказал ей.

Другими словами, до поры до времени мне не придется жить в страхе, что Марси скрывает от меня решение наших родителей. Конечно, когда она догадается, я гарантирую, что возмездие не заставит себя ждать, и оно будет унизительным и жестоким. – Я опаздываю в школу. – Я начала рыться в вазе на столе в прихожей. – Где мои ключи?

– Они должны быть там.

– Ключи от дома здесь. А где ключи от Фиата?

Она потерла переносицу. – Я продала Фиат.

Я направила всю тяжесть своего взгляда на нее. – Продала его? Прости, что? – Честно говоря, в прошлом я высказывалась по поводу своей ненависти к отслаивающейся коричневой краске, потрепанным белым кожаным сиденьям и постоянно выскакивающей коробке передач. И все же. Это была моя машина. Или моя мама так быстро отказалась от меня после моего исчезновения, что начала подавать объявления о продаже моего имущества?

– Что еще? – спросила я. – Что еще ты продала, пока меня не было?

– Я продала его до того, как ты исчезла, – прошептала она, опустив глаза.

В горле стал ком. Значит, что когда‑то давным‑давно я знала, что она продала мою машину, но теперь не могла вспомнить. И это только еще больше напоминало мне о том, какой беззащитной я была. Я даже не могла поддержать разговор со своей матерью без того, чтобы выглядеть по‑дурацки. Вместо того, чтобы извиниться, я открыла входную дверь и вышла на порог.

– Чья это машина? – спросила я, проиграв первый раунд нашей битвы. Белый Фольксваген с откидным верхом стоял на той самой цементной плите, где раньше проживал Фиат. По его виду можно было сказать, что он здесь на постоянной основе. Он мог быть там вчера утром, когда мы приехали из больницы, но у меня было не то расположение духа, чтобы осматривать то, что находилось вокруг. В тот единственный раз, когда я выходила из дома вчера вечером, я вышла через черный ход.

– Твоя.

– Что значит моя? – я поставила руку козырьком, чтобы защитить глаза от утреннего солнца, когда сердито посмотрела на нее.

– Скотт Парнелл подарил ее тебе.

– Кто?

– Его семья вернулась в город в начале лета.

– Скотт? – повторила я, прощупывая свою долгосрочную память, поскольку имя было смутно знакомым. – Мальчик, с которым я ходила в детсад? Тот, который переехал в Портленд много лет назад?

Мама устало кивнула.

– С чего бы это ему дарить мне машину?

– У меня не было возможности спросить тебя. Ты исчезла в ту ночь, когда он поставил ее здесь.

– Я исчезла в ту самую ночь, когда Скотт ни с того, ни с сего подарил мне машину? И это не вызвало никаких подозрений? Нет ничего нормального в том, чтобы парень‑подросток дарил малознакомой девушке, которую он не видел несколько лет, автомобиль. Что‑то в этом не так. Может… может, машина была какой‑то уликой, и ему нужно было избавиться от нее. Это тебе на ум никогда не приходило?

– Полиция обыскала автомобиль. Они опросили предыдущего владельца. Но, думаю, детектив Бассо исключил возможность участия Скотта в чем‑то таком после того, как услышал твой вариант событий той ночи. В тебя стреляли до того, как ты пропала, и сначала детектив Бассо подумал, что Скотт мог быть тем, кто стрелял, но ты сказала ему, что стрелял…

– Стреляли? – я покачала головой, сбитая с толку. – Что значит в меня стреляли?

Она на секунду закрыла глаза, выдыхая. – Из пистолета.

– Что? – как Ви могла не сказать об этом?

– В Дельфийском Парке развлечений. – Она покачала головой. – Не хочу даже думать об этом, – прошептала она надломленным голосом. – Меня не было в городе, когда мне позвонили. Я не успела приехать вовремя. После я тебя уже не видела и ни о чем в жизни я не жалела больше. Перед тем, как исчезнуть, ты сказала детективу Бассо, что человек по имени Риксон стрелял в тебя в комнате смеха. Ты сказала, что Скотт тоже был там, и Риксон подстрелил и его тоже. Полиция искала Риксона, но он будто сквозь землю провалился. Детектив Бассо был убежден, что Риксон – даже не его настоящее имя.

– Куда меня ранили? – спросила я, чувствуя, как кожу начало неприятно покалывать и по ней поползли мурашки. Я не заметила шрама, или какого‑либо признака раны.

– В левое плечо. – Казалось, что маме было больно даже говорить об этом. – Пуля прошла навылет, задела только мышцу. Нам очень, очень повезло.

Я оттянула свой ворот и посмотрела на плечо. Действительно, там виднелась паутина шрамов в месте, где зажила кожа.

– Полиция много недель искала Риксона. Они читали твой дневник, но ты вырвала оттуда несколько страниц и они не нашли его имени на остальных. Они спрашивали Ви, но она утверждала, что никогда не слышала этого имени. Его имени не было ни в школьной картотеке, ни в картотеке полицейских…

– Я вырвала страницы из своего дневника? – вклинилась я. Это совсем не было похоже на меня. С чего бы мне такое делать?

– Ты помнишь, куда положила страницы? Или о чем в них была речь?

Я рассеянно покачала головой. В чем именно я зашла так далеко, что мне пришлось это скрывать?

Мама выдохнула. – Риксон был призраком, Нора. И куда бы он ни отправился, он забрал все ответы с собой.

– Я не могу это принять, – сказала я. – А как насчет Скотта? Что он сказал, когда детектив Бассо допросил его?

– Детектив Бассо все свои силы потратил на выслеживание Риксона. Не думаю, что он вообще говорил со Скоттом. Последний раз, когда я говорила с Лин Парнелл, она сказала, что Скотт переехал. Наверное, он сейчас в Нью‑Хэмпшире, продает средства для борьбы с вредителями.

– И это все? – недоверчиво спросила я. – Детектив Бассо никогда не пытался выследить Скотта и услышать его версию истории? – Мой мозг лихорадочно думал. Что‑то в этом Скотте было неправильно. Учитывая то, что сказала мама, я сказала полиции, что Риксон его тоже подстрелил. Он был единственным свидетелем того, что Риксон вообще существовал.

И как это вязалось с подарком в виде Фольксвагена? Мне показалось, что, по меньшей мере, одна – ключевая – часть информации отсутствовала.

– Уверена, у него была весомая причина не говорить со Скоттом.

– Я тоже в этом уверена, – цинично сказала я. – Вроде его некомпетентности.

– Если бы ты дала детективу Бассо шанс, то увидела бы, что он вообще‑то очень проницательный. Он знаток своего дела.

Я не хотела это слушать.

– Теперь что? – кратко спросила я.

– Мы делаем то, что можем. Прилагаем все усилия, чтобы продолжать жить.

На какую‑то секунду я отбросила свои сомнения насчет Скотта Парнелла.

Надо было разобраться еще со столькими вещами. Сколько всего еще я не знала? Что еще было от меня скрыто? День за днем унизительных открытий, пока я заново узнаю о своей жизни? Я уже могла представить себе, что меня ждет в стенах школы. Тактичные жалостливые взгляды. Неловкие попытки отвести взгляд. Шарканье ногами и продолжительные паузы. В конечном счете, самый безопасный выход – обходить меня десятой дорогой.

Я чувствовала, как во мне закипало негодование. Я не хотела быть спектаклем. Я не хотела быть объектов сумасшедших гипотез. Какие скандальные теории о моем похищении уже распространились? Что люди теперь обо мне думают?

– Если увидишь Скотта, покажи мне его, чтобы я могла поблагодарить его за машину, – с горечью сказала я. – Сразу после того, как я спрошу его, почему он отдал мне ее. Может, вы с детективом Бассо убеждены, что он невиновен, но слишком много деталей в его истории не сходится.

– Нора…

Я протянула руку. – Дашь мне ключ?

После секундной заминки, она отцепила ключ от своей связки и положила его на мою ладонь. – Будь осторожна.

– О, не беспокойся. Единственная опасность, которая мне светит – это выставить себя дурой. Знаешь кого‑то, в кого я могу сегодня врезаться и не узнать? К счастью, дорогу до школы я помню. И ты только посмотри, – сказала я, с усилием открывая дверцу машины и залезая внутрь. – У Фольксвагена пять скоростей. Слава богу, я научилась управлять такими машинами до амнезии.

– Я знаю, что это не самый подходящий момент, но сегодня нас пригласили на ужин.

Я холодно встретила ее взгляд. – Удиви меня.

– Хэнк хотел повести нас в Куперсмит. Чтобы отпраздновать твое возвращение.

– Какой он внимательный, – сказала я, вставляя ключ в зажигание и запуская двигатель. По шуму, который он издал, я предположила, что машиной не пользовались с того самого дня, как я исчезла.

– Он старается, – попыталась она перекричать завывание двигателя. – Он очень старается, чтобы все получилось.

У меня с языка чуть не слетела еще одна насмешка, но я решила сделать еще хуже. О последствиях подумаю потом.

– А как насчет тебя? Ты стараешься, чтобы все получилось? Потому что я буду честной. Если он останется, я уйду. А теперь извини, мне нужно сообразить, как снова начать жить своей жизнью.