ANIMA MINIMA 99противостоит потворству характеризующей современную культуру манере? Единственный их общий мотив — это нигилизм. Но культурное состоит в том, чтобы его затемнить, художественное — разработать. Из этого решения встает вопрос, и он не нов: создает ли философия произведения? Философствование, конечно лее, не составляет культурной деятельности. После Сократа, философствовать — это писать. Но что же в философском письме от стиля? Адресуется ли оно хоть когда-нибудь к ани-ме? Даже самые стильные из философских писаний, платоновские диалоги, откровенно не признают, что искусство воздает должное чувственному. Если философскому письму и случается подчиниться требованиям стиля, то лишь, можно сказать, наперекор самому себе. Подобная оплошность служит признаком того, что мысле-тело, отодвинутое мысле-разумом, будоражит его и ему сопротивляется. Эстетика была бы в философии актуальна, если бы айстесис прекратил появляться в философском дискурсе в качестве игнорируемого симптома. И, дабы в этом преуспеть, недостаточно, чтобы этот дискурс признал свою забывчивость, нужно, чтобы он проработал сопротивление, которое прямо в его собственной артикуляции оказывает ани-ме анимус*. Но рассуждение не есть работа, и, рассуждая, не излечиться от одержимости рассуждением. Как и безрассудствуя. Нужно отделить яв-ленность слов от сцепленности их появления. Это отделение достигается аскезой стиля. Я ни в коей дух (лат.)
100 ЖАН-ФРАНСУА ЛИОТАР мере не заключаю отсюда, что актуальность эстетики требует от философа, чтобы он стал художником от письма, то есть поэтом. Напротив, важно, чтобы между поэмой и матемой, как говорит Ален Бадью*, или, скорее, в ткани как той, так и другой, упрямо вопрошало о своих свойствах и тем самым беспрестанно себя экспроприировало рефлектирующее письмо. Стоит ли в конце концов добавить еще пару слов, чтобы предотвратить ошибку интерпретации? Ряд вышеизложенных соображений относится только к анима минима**, тому аффекту, который рождается из этого чувственного появления. Я называю эту душу минимальной, поскольку, как минимальное условие эстетики, она включена в ее самое строгое понимание. Мы представили ее вне непрерывности, без памяти и без разума (ни образов, ни понятий), дабы подобраться как можно ближе к тайне ощущения — этой чувственной материи (звук, запах и т. п., к которым в предварительном порядке и с оговорками можно присоединить слово и фразу, если правда, что литература обращается с ними как с материей языка), этой чувственнной материи, пробуждающей аффект. «Краткое чувство рождаемо событием, вышедшим из ничего»; возможно, высказать подобное утверждение под силу только архи-эпохе *** ощущения. Каковое погрузило бы в мучительную * См.: Ален Бадью, Манифест философии, СПб., Machina, 2003. ** мельчайшая, минимальная душа (лат.) *** первоэпохе, пра-воздержание от суждения [об ощущении] (греч.) ANIMA MINIMA 101 неопределенность предубеждения не только в отношении мира и субстанции, но и в отношении субъективности и жизни. В заключение доставлю суровости этой неопределенности некоторое послабление. Минимальную душу, я уже говорил об этом, следует мыслить без памяти. Но, быть может, это немного слишком или, по крайней мере, требует уточнения. Проснувшаяся, осуществленная чувственным душа не знает, конечно, своего прошлого — в том смысле, в котором мысль нацеливается на былой объект, чтобы снова сделать его актуальным. Но когда чувственное подверглось испытанию художественным жестом уничтожения, претворившим его явленность в появление, пробужденный им точечный аффект немедленно приносит с собой эффект возвращения. То, что возвращается так случаясь, не локализуемо во времени часов или сознаний и не сводится к воспоминанию. Нужно перевернуть отношение: случающееся случается как возвращение. Вот почему такой жест всегда навевает ностальгию и побуждает к анамнезу.
|
