Греховность, мессианство, искупление, воздаяние — вредная ложь

“Христианская” церковь, проводит идею «первородного греха», объясняя последний ветхозаветной историей про грехопадение первых людей — Адама и Евы — вкусивших от запретного древа познания Добра и Зла. Этим церковь связывает “первородный грех” с процессом познания Истины (вне церковных догматов): что логически обосновывается мифами — «будете следовать Адаму и Еве, родитесь во грехе и не спасёте душу». Из этой логики сразу вытекает и церковный запрет на познание Истины вне церковного духовного (“чистого”) кураторства. Мало того, церковная версия замыкает появление Иисуса с мифом преодоления «проклятия от Бога»[284] первым людям (Адаму и Еве), распространившимся на всех остальных — и это преодоление якобы «проклятия» якобы возможно лишь через «божественное самопожертвование», во имя чего якобы «Бог Сын» и воплотился на Земле.

Идея первородной «греховности» позволяет церковникам загонять массы верующих под своё лоно: ведь крещение, согласно учению церкви, это необходимая процедура для того, чтобы начать спасать свою «грешную душу для будущей жизни». Душа, согласно учению церкви, также как и люди в этом мире, всё равно остаётся греховной (таков уж мир), однако, причастность к церкви (якобы «ко Христу») позволяет начать спасение души и укрепляет надежду верующих на то, что у них это получится и что это — самое главное в жизни.

 

«Новой является, прежде всего, центральная идея всего христианства — идея греховности человека и другая сторона той же идеи — идея спасения.

Энгельс не один раз подчёркивает, что центральной идеей христианства была именно идея греховности: «…Христианство затронуло струну, которая должна была найти отклик в бесчисленных сердцах. На все жалобы по поводу тяжёлых времён и по поводу всеобщей материальной и моральной нищеты[285] христианское сознание греховности отвечало: да, это так, и иначе быть не может; в испорченности мира виноват ты, виноваты все вы, твоя и ваша собственная внутренняя испорченность! И где бы нашёлся человек, который мог бы это отрицать»[286].

 

Следует особо отметить, что в библейском христианстве идея греховности, канонически обосновываемая грехопадением первых людей — является логическим продолжением идеи «греховности народа» Ветхого Завета. Общебиблейская идея греховности в полной мере употребляется «мировой закулисой» как для успокоения иудеев («богоизбранного народа»), так и для успокоения “христиан”, но по-разному:

 

· Иудеям внушается, что помощь “Бога” им будет оказываться в земной жизни лишь тогда, когда они выполняют его «Законы» (написаны в Торе и Талмуде) и не уклоняются от иудаизма. В противном случае этот же “Бог”, прогневавшись, начинает крушить отступников до тех пор, пока они не станут послушными согласно предписаниям иудаизма. Гнев “Бога” иудеям обеспечивается вполне земными силами, подвластными хозяевам иудейской иерархии: это как правило факторы противостояния рассеянным иудейским диаспорам (которые уклонились от своей канонической миссии) со стороны разнообразных “языческих” и “христианских” народов и их верхушек. Такими были вавилонский и первые римские “холокосты”, таким был нацистский “холокост” и т.п. В то же время иудейский “Бог”, как можно понять из канонов, всегда прощает их после наказания, и тем самым «богоизбранность» заблудшего “народа” сохраняется на века, как и обещал “Бог” первопредкам иудеев.

· “Христиане” успокаиваются по тому же принципу, только “помощь Бога” как таковая у них переносится из земной жизни в «грядущую», выражаясь не в чём-то ощутимо достигаемом в этом мире, а в посмертном воздаянии. Если “христиане” ведут себя послушно согласно предписаниям Нового Завета, то в будущей жизни они будут поощрены благами рая, и наоборот. Все страдания этой жизни в “христианском” писании объясняются также как и в иудейском — греховностью людей — только “христианам” предложено смиренно переносить все тяготы жизни (в том числе и эксплуатацию одних людей другими), ожидая грядущую, а иудеям предписано преодолевать “тяготы жизни”, которые мешают им двигаться к земной цели, указанной в иудейских канонах.

 

Так одна общебиблейская идея греховности (в двух частях) употреблена для построения иерархии: на верхушке последней «мировая закулиса», затем послушные “Богу” иудеи, которым поставлена задача захвата власти в государствах, куда они рассеяны, и внизу — “христиане”, призванные “Богом” смиренно терпеть земные страдания во имя посмертного «поощрения».

 

«Из идеи греховности вытекало два существенных вывода:

 

· Во-первых, учение о греховности, как причине всех несчастий, которые обрушились на человечество, отвлекало внимание масс от реальной борьбы с социальным злом[287]. Оно переносило вопрос из плоскости борьбы за насущные интересы[288] в плоскость избавления от грехов.

· Во-вторых, это учение давало массам своего рода религиозное утешение, ибо оно было неотрывно связано с идеей избавления, спасения. Весь мир лежит в грехе, все люди по своей природе греховны; эта греховность возводится мифологически к грехопадению Адама. Но осталась надежда, что кто-то спасёт человечество. Отсюда представление о божестве-спасителе[289].[290]

 

Эта идея сама по себе не была новой. Боги-спасители существовали в восточных культах и имеют очень древнюю родословную: они исторически восходят к образам культурных героев, характерных для доклассового общества.

В христианстве именно идея спасения и сделалась центральной наиболее важной идеей. Поэтому образ Иисуса Христа, Бога-спасителя, должен был превратиться в центральную фигуру христианского культа.

Сам образ Иисуса Христа[291], как уже говорилось, в высшей степени сложен. Наименование «Иисус Христос» мы привыкли насматривать как одно имя, хотя и состоящее из двух слов, и связывать с ним одно понятие. Но в евангелиях это ещё не так: там это два разных имени, соответствующие двум разным понятиям. Это обстоятельство вполне правильно подчёркивает Р.Ю.Виппер[292]. Иисус — собственное имя галилейского проповедника, которого одни считали великим учителем и чудотворцем, другие — обманщиком. А Христос — это нарицательное имя, греческий перевод еврейского слова «мессия» (машиах) — «помазанник», то есть царь (от глагола «мазать», «помазывать»). В евангелиях оба имени почти ни разу не стоят радом (в повествовательной части совсем ни разу) и имя Христос вообще встречается редко. По евангельскому рассказу, Иисус никому не говорил, что он есть ожидаемый Христос, то есть, мессия. Даже его ближайшие ученики не были уверены, что их учитель и есть Христос. Лишь один из них, Симон-Пётр, на вопрос Иисуса: «А вы за кого почитаете Меня?» — ответил ему: «Ты Христос», и за такую проницательность Иисус тут же назначил его главой будущей церкви[293]. Однако, добавляется в евангелии, Иисус строго запретил своим ученикам разглашать, что он и есть Христос (Мф. 16:15-20; Мк. 8:29-30)[294]. Масса народа не хотела верить, что Иисус есть Христос[295]; про Иисуса говорили: «Мы знаем Его, откуда Он; Христос же когда придёт, никто не будет знать, откуда Он» (Ин. 7:27). Позже, когда на суде Иисус на прямой вопрос жрецов: «ты ли Христос?» — ответил утвердительно, его ответ был признан достаточной уликой против обвиняемого — он-де называет себя Христом, то есть мессией, царём [296] (Мк. 14:61-64; Лк. 22:67-71).

В сущности, весь основной смысл евангельских рассказов в том и состоял, чтобы убедить читателей, что галилейский проповедник Иисус, о подвигах которого ходило много слухов, и есть ожидаемый иудеями мессия, Христос.

Этим евангельское учение о мессии резко отличалось от более ранних мессианских и апокалипсических произведений, где мессия (Христос) изображался отнюдь не в виде скромного проповедника, не имеющего где приклонить голову, а в виде грозного повелителя, судьи, либо в виде мистического агнца небесного.[297]

Естественно, что именно вокруг сложного образа Иисуса Христа должна была разгореться наиболее обострённая идеологическая борьба. В борьбе последующих сект и ересей разных направлений главным предметом разногласий всегда оставался вопрос о природе Иисуса Христа.

Таким образом, идея греховности, идея спасения и искупления, идея богочеловека-спасителя — вот основные идеи христианства».[298]

Все вышеперечисленные идеи, морали которых следуют в жизни верующие — вреднейшая ложь, призванная отвлечь людей от построения на Земле царства Божией Справедливости. Вера в эти идеи коренным образом препятствует преображению психики верующих в Человечность[299], поскольку вместо освоения методологии познания Жизни с Божией помощью — люди приучаются ждать спасения со стороны и не в этой жизни, а их психика трусливо прячется за библейско-церковной системой земных утешений, веря в свою врождённую греховность[300].

 

«Как христиане представляли это спасение? Здесь была использована древняя, свойственная всем древним религиям идея искупительной или умилостивительной жертвы, смягчающей гнев божества. Эта идея искупительной жертвы[301] и стала одной из центральных в христианстве: она состояла в том, что за все грехи людей, которые унаследованы от праотца Адама, была принесена раз навсегда искупительная жертва — добровольная смерть Иисуса Христа. Эта добровольная жертва избавила человечество от греха[302]. Достаточно уверовать в Иисуса Христа, следовать его учению, чтобы приобщиться к этому спасению[303].

Отсюда следовал вывод, что другие жертвы не нужны. И в раннем христианском культе мы видим исчезновение всяких жертвоприношений и обрядов как ненужных».

 

Это не совсем так.

· Во-первых остался праздник Пасхи и легенда — “эхо” обряда жертвоприношения, правда ничего материального не жертвуется (разве что церковные поборы), а обряд жертвоприношения носит характер “воспоминаний” о прошлом. Но зато каких “воспоминаний”: каждый год вновь и вновь в психике верующих воспроизводится новозаветная история самой крупной в истории религиозных систем жертвы. Бог якобы пожертвовал своим сыном якобы ради спасения всех грешников.

· Во-вторых, каждый, кто верит в искупительную и спасительную доктрины Нового Завета и следует церковным рекомендациям, автоматически поддерживает библейский эгрегор, принося в жертву ему своё время, энергетику, и накопленные знания, но главное, душа человека попадает в земной плен к этой духовной системе, становясь заложником работы психики, пленённой религиозными идеями. Душа становится жертвой наваждений психики. За это библейский “Господь”-эгрегор даёт психике верующего некоторое облегчение, поскольку тот работает на библейскую систему: в этом и выражается приобщение к “христианскому” спасению и ответ “Господа” на такое приобщение.

· В-третьих, народы, вставшие на “христианский” путь, становятся жертвами того самого “Господа” (реально — иудейской иерархии, а через неё и «мировой закулисы», в чьём ведении находится и Библия и эгрегор “Господь”). Так что жертва библейского христианства, которую народы “добровольно” и в обход их сознания приносят на алтарь «мировой закулисы» — их Свобода, отказ от Бога, который есть в “пользу” библейского “Господа”. И это — самая крупная религиозная жертва (приносимая от имени “Бога” якобы стараниями библейского Иисуса Христа, якобы сына Бога) из всех, которые известны из древних культов, но жертва, невидимая большинству верующих “христиан”.

 

«О страданиях, смерти и воскресении Иисуса Христа высказывались разные взгляды. Совершенно ясно, что мы не можем считать евангельский рассказ отражением каких-то подлинных событий: ясно, что бывали казни проповедников[304], но это только дало возможность евангелистам облечь рассказ в форму исторического повествования. С другой стороны, едва ли можно представить себе это «событие» и так, как представляли его сторонники мифологической школы: что будто тут налицо мифологический рассказ о каких-то небесных явлениях.

Очень любопытна мысль, высказанная Фрэзером и развитая Джоном Робертсоном[305]. По мнению Робертсона, евангельский рассказ о страданиях Христа производит при внимательном чтении несколько странное впечатление: как будто бы этот рассказ был не литературным произведением, а драматическим действием и только позже был переложен на текст; как будто мы имеем здесь инсценировку какого-то обрядового действия и евангельское повествование является либретто этого действия [306]».

 

Атеист Дж.Роберстон и согласные с ним религиоведы, такие как С.А.Токарев, высказали предположение, которое скорее всего является исторической правдой: казнь и последующее воскресение Иисуса были инсценировкой-мистерией «мировой закулисы» ради того, чтобы из чисто иудейской традиции Библии вывести ещё одну библейскую традицию — для «язычников» с помощью авторитета Иисуса, которого некоторые иудеи считали Мессией (Христом)[307]. Затем эту увиденную толпой известную из древних культов инсценировку смерти-воскресения бога записали якобы со слов очевидцев как Евангелие — либретто. Либретто (на итальянском libretto — книжечка), это — литературный текст, сценарий мистерии; изложенный в лексике сюжетный план или схема сценария. Сам же Иисус, на помощь которого рассчитывала «мировая закулиса», в этой мистерии, конечно же, не участвовал: Бог его заблаговременно увёл в безопасное место.

Версию советских религиоведов о постановке мистерии казни и воскресения для толпы подтверждает Коран:

 

Коран, Сура 4

157 и за их слова: "Мы ведь убили Мессию, Иисуса, сына Марии, посланника Бога". (а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и, поистине, те, которые разногласят об этом, - в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предложением. Они не убивали его, - наверное,

158 нет, Бог вознес его к Себе: ведь Бог велик, мудр!

159 И поистине, из людей писания нет никого, кто бы не уверовал в него до его смерти [308], а в день воскресения он будет свидетелем против них!) [309].

 

«Это очень походит на правду. Подобного рода мистерии, изображения в лицах страданий и воскресения имелись в Древнем Египте, в Греции (элевсинские мистерии), в культе Аттиса. Возможно, что и христианские мистерии исполняли в лицах страдание и воскресение Бога. В эпоху создания христианской литературы либретто этой драмы бы записано и составило основную канву евангельского текста; его стали принимать за подлинную историю. Это предположение не лишено остроумия и представляется в значительной степени правдоподобным».