Глава 5 В АМЕРИКУ

Машина с ровным гудением мощно неслась через горные перевалы. Мой пассажир молча сидел рядом, лишь изредка заговаривая о поразительной красоте мест, мимо которых мы проезжали. Мы уже приближались к окрестностям Мартиньи, когда он сказал:

— Как человек проницательный, вы наверняка догадались, что я го­сударственный чиновник. Вы доставите мне большое удовольствие, отобе­дав со мной.

— Буду очень рад, сэр, — ответил я. — Я собирался ехать без останов­ки до Эгля, но могу заночевать и в этом городе.

И мы поехали дальше, следуя его указаниям, пока не прибыли в от­личный отель. Мои вещи внесли в номер, я отвел машину в гараж и распорядился насчет технического обслуживания.

Обед был отменный, мой бывший пассажир, а теперь хозяин, оказал­ся интересным собеседником, избавившись от прежней подозрительности в мой адрес. Руководствуясь старым тибетским принципом «кто больше слушает, тот больше узнает», я полностью уступил ему инициативу в раз­говоре. А он пустился в рассуждения о различных таможенных инциден­тах и рассказал один недавний случай, когда в дорогом автомобиле были обнаружены тайники с наркотиками.

— Я самый обыкновенный турист, — сказал я, — и крайне нетерпимо отношусь к наркотикам. Велите осмотреть мою машину, чтобы убедиться, нет ли в ней тайников. Вы ведь только что рассказали мне о случае, когда тайники были устроены без ведома владельца машины.

По моему настоянию автомобиль отвели в местный полицейский участок и оставили там на ночь для осмотра. Наутро меня встретили как старого надежного друга. Они обследовали каждый дюйм моей машины и не нашли к чему придраться. Швейцарская полиция, как я убедился, была весьма вежлива, доброжелательна и всегда с готовностью приходила ту­ристу на помощь.

И я поехал дальше, наедине со своими мыслями, раздумывая над тем, что уготовано мне в будущем. Новые невзгоды и лишения, уж это я знал наверняка, ибо все Пророки буквально втемяшили мне это в голову! По­зади меня в багажнике лежали вещи человека, чьи документы стали теперь моими. У него не было никакой родни. Как и я, он, похоже, был один на всем свете. В его — а теперь моих — чемоданах было несколько книг по судовой механике. Я остановил машину, достал сборник инструкций и стал по дороге заучивать различные правила и наставления, которые должен знать судовой механик. Трудовая книжка должна была подсказать мне, каких пароходных компаний следует избегать, чтобы не быть уз­нанным.

Миля за милей сматывались в клубок. Эгль, Лозанна, затем через границу в Германию. Немецкие пограничники придирчиво проверили все вплоть до номеров двигателя и шасси. Они также отличались суровостью и полным отсутствием юмора.

И снова в путь. В Карлсруэ я направился по имевшемуся у меня адресу, где мне сказали, что нужный человек сейчас в Людвигсхафене. Поэтому я поехал дальше в Людвигсхафен и там в самом лучшем отеле нашел своего американца.

— Здорово, приятель, — сказал он, — я бы не смог провести эту машину по горным дорогам, нервишки у меня слабоваты. Думаю, от вы­пивки.

Я тоже так «подумал». Его номер в отеле походил на отлично осна­щенный бар со своей барменшей! Этой было что показать, причем гораздо больше, чем той, которую он бросил в Италии. Она и делала это с большим удовольствием. В голове у нее держались только три вещи, — немецкие марки, выпивка и секс, именно в таком порядке. Американец остался очень доволен состоянием машины — ни единой царапины, ни пятнышка грязи. Свою признательность он выразил довольно значительной суммой в долларах.

Три месяца я работал у него, перегоняя огромные грузовики в разные города и приводя машины для восстановительного ремонта или полной реконструкции. В чем там было дело, я не знал, как не знаю и до сих пор, но мне хорошо платили, и у меня было время на изучение книг по судовой механике. В разных городах я заходил в местные музеи и внимательно изучал модели судов и судовых двигателей.

Спустя три месяца американец пришел в убогую комнатушку, кото­рую я снимал, и плюхнулся на мою постель, дымя вонючей сигарой.

— Здорово, приятель, — сказал он. — Сразу видно, что тебе плевать на всякие там удобства! Американская тюремная камера намного удобнее, чем эта твоя конура. Есть для тебя одна работа, большая работа. Возь­мешься?

— Если она довезет меня поближе к морю, в Гавр или Шербур, — сказал я.

— Ну, она довезет тебя в Верден, причем все будет по закону. Есть тут у меня одна тачка, у которой больше колес, чем ног у сороконожки. Любо­го водителя с ума сведет. Но денег за нее отвалят — будь здоров.

— Расскажите подробнее, — ответил я. — Я ведь говорил, что могу управлять любым транспортом. Есть ли у вас разрешение на въезд во Францию?

— А как же, — сказал он. — Я три месяца дожидался этих бумаг. Все это время мы держали тебя наготове, позволяя лишь немного подработать на карманные расходы. Вот никогда бы не подумал, что ты живешь в такой дыре, как эта.

Поднявшись, он знаком велел мне следовать за ним. У дверей дома стояла его машина, само собой, укомплектованная подружкой.

— Садись за руль, — сказал он, плюхнувшись на заднее сиденье рядом с женщиной. — Я скажу, куда ехать.

Мы прикатили на какой-то заброшенный аэродром на окраине Людвигсхафена. Там в огромном ангаре стояла самая странная машина, какую я когда-либо видел. Похоже, она сплошь состояла из балок, поддерживае­мых длинным рядом восьмифутовых колес. До нелепости высоко над землей помещалась застекленная кабинка водителя. В хвостовой части всей этой конструкции находился целый ряд решетчатых балок и внуши­тельный стальной ковш. Я неуверенно взобрался на сиденье.

— Послу-ушай, — крикнул мне американец, — а инструкция тебе не нужна? — И встав на цыпочки, он передал мне инструкцию по эксплуа­тации всей этой машинерии. — Был у меня один парень, — сказал он, — который перегонял машину для подметания улиц, совсем новенькую. Он, видите ли, не пожелал прочесть инструкцию и, добравшись до места наз­начения, обнаружил, что подметал щетками всю дорогу и стер их до ручки. А мне вовсе не хочется, чтобы ты разворотил всю дорогу отсюда до Вер­дена.

Наскоро просмотрев книжку, я запустил двигатель. Он взревел, слов­но самолет на старте. Я неуверенно выжал сцепление, и слоноподобная машина медленно выползла из ангара и покатила дальше по тому, что было прежде взлетной полосой. Несколько раз я проехался вперед и назад, чтобы привыкнуть к ручкам управления, и только начал разворачиваться к ангару, как к нам подъехала машина немецкой полиции. Из нее вылез полицейский, довольно свирепого вида тип, словно совсем недавно сняв­ший значок гестапо.

— Вы управляете этой машиной без помощника, — рявкнул он. «Помощника? — подумал я. — Он что, думает, что мне необходим смотритель?» И я подъехал к нему поближе.

— Эй, ты, чего суешься не в свое дело? — заорал я. — Это частная собственность. Пошел вон! — К моему полному изумлению он так и сделал! Сел в машину и выехал с территории.

Американец подошел к нему.

— Какая муха тебя укусила, парень? — спросил он.

— Я приехал сказать вам, что выводить эту машину на шоссе можно только при наличии помощника, который должен следить за обгоняющим вас транспортом. Ехать можно только в ночное время, если вас не сопровождает одна полицейская машина впереди и одна сзади.

На секунду мне показалось, что он вот-вот крикнет «Хайль Гитлер!». Но на этом он отвернулся, сел в машину и покатил прочь.

— Вот это да, — сказал американец. — Куда там твои петушиные бои. Во дает! У меня есть один немец по имени Людвиг, который...

— Э, нет, — с жаром возразил я. — Только не немец. Слишком они занудный народ.

— О'кей, парень, о'кей. Ладно, никакой немчуры. Ты полегче, не злись. Есть тут один французишка, который тебе понравится. Марсель. Лады? Сейчас мы его разыщем.

Я загнал машину в ангар, тщательно проверил, все ли механизмы выключены, и спокойно выйдя из ангара, запер дверь.

— Ты что, вообще никогда не заводишься? — спросил американец. — Садись-ка ты за руль и поехали.

Марселя пришлось выуживать из бара. С первого взгляда мне показа­лось, что на его физиономию когда-то наступила лошадь. Второй взгляд убедил меня в том, что его лицо только выиграло бы, если бы на него действительно наступила лошадь. Марсель был по-настоящему уродлив. Болезненно уродлив, но в то же время было в нем что-то такое, что показалось мне располагающим. Мы немного посидели в машине, догова­риваясь насчет условий, потом я вернулся к своей машине, чтобы получше ее освоить. Пока я с грохотом гонял эту громадину по полю, подъехала старая потрепанная легковушка. Из нее, отчаянно махая руками, выскочил Марсель. Я притормозил и остановился возле него.

— Достал, достал! — возбужденно завопил он.

Бурно жестикулируя, он полез в свою машину и чуть не разворотил себе череп о низкую крышу. Потирая голову и бормоча жуткие проклятия в адрес тех, кто производит маленькие автомобили, он порылся на заднем сиденье и вытащил на свет Божий большую коробку.

— Переговорное устройство, — выкрикнул он. Он вообще всегда кричал, даже когда стоял всего в нескольких дюй­мах от собеседника.

— По нему мы разговариваем, да? Ты там, я здесь, между нами про­вод, мы все время говорим. Хорошо? — Не переставая орать во весь голос, он вскарабкался на землеройную машину, таща за собой провода и разные детали. — Тебе будут наушники, нет? — вопил он. — Теперь ты меня лучше слышишь. Меня. А у меня микрофон. — Послушав весь этот под­нятый им шум, я пришел к выводу, что мы замечательно обойдемся и без переговорного устройства. Его голос отлично перекрывал рев мощного двигателя.

Я снова начал гонять машину туда-сюда, отрабатывая повороты, по­немногу с ней осваиваясь. Марсель, не прекращая болтовни, носился по машине из конца в конец и прикручивал провода к балкам. Подойдя к моей «боевой рубке», он сунул руку в открытое окно, треснул меня по плечу и проревел:

— Надень наушники, да? Ты так хорошо слышишь. Подожди, я иду назад!

Он скользнул по балкам, хлопнулся на свое сиденье в хвостовой части машины и заорал в микрофон:

— Ты хорошо меня слышишь? Да? Я иду!

От избытка чувств он забыл, что у меня тоже есть микрофон. Не успел я сообразить, что к чему, как он уже снова колотил кулаком в стекло:

— Хорошо? Хорошо? Ты хорошо слышишь?

— Вот что, — сказал американец. — Стартуйте-ка, парни, сегодня вечером. Вот вам все бумаги. Марсель знает, как тебе добраться до Парижа, подзаработав по дороге деньжат. Рад был иметь с тобой дело.

И американец навсегда ушел из моей жизни. Возможно, он прочтет эти строки и свяжется со мной через издателей. Я ушел в свою уединенную каморку. А Марсель направился в местное увеселительное заведение. Весь остаток дня я проспал.

С наступлением темноты я поужинал и на такси добрался до ангара. Свой багаж, урезанный до необходимого минимума, я затолкал за спинку сиденья. Двигатель запущен, давление в норме. Топливомер показывает полный бак. Фары в порядке. Я вывел машину из ангара и немного пого­нял по кругу, чтобы прогреть. Луна поднималась все выше. А Марселя и близко не было. Выключив мотор, я спустился на землю и стал ходить возле машины. После долгого ожидания на аэродроме появилась машина, и из нее вышел Марсель.

— Вечеринка, — заорал он. — Прощальная вечеринка. Теперь едем, да?

Не скрывая раздражения, я снова завел мотор, включил мощные фары и выехал на дорогу. Марсель так горланил, что я повесил наушники на шею и постарался о нем забыть. Я проехал уже порядочный кусок дороги, когда передо мной резко затормозила полицейская машина.

— Ваш наблюдатель заснул. Продолжая ехать без наблюдателя, вы нарушаете правила.

Подбежал Марсель:

— Л? Сплю? Вы, должно быть, плохо видите. Только из-за того, что я уселся поудобнее, вы начинаете придираться.

Полицейский подошел поближе и принюхался к моему дыханию.

— Да нет, он святой, — сказал Марсель. — Он вообще не пьет. И с бабами не водится, — подумав, добавил он.

— Ваши документы! — потребовал полицейский. Он придирчиво проверил их, стараясь хоть за что-нибудь зацепиться. Потом он увидел мои американские документы судового механика.

— Так. Значит, вы американец? Ладно, с вашим консулом мы связы­ваться не станем. Поезжайте. И сунув мне в руки документы так, словно они были заражены чумой, он поспешно сел в машину и уехал. Сказав Марселю все, что я о нем думаю, я отправил его на место, и мы продолжи­ли наш ночной рейс. При двадцати милях в час, той скорости, с которой нам было велено ехать, семьдесят миль до французской границы казались бесконечными. Не доезжая до Саарбрюкена, мы остановились, съехали на обочину, чтобы не мешать движению, и приготовились к дневному отды­ху. Подкрепившись, я взял документы и пошел в местный полицейский участок за разрешением на пересечение границы. Затем, по боковым доро­гам, в сопровождении полицейских мотоциклистов мы доползли до тамо­женного поста.

Вступив в разговор с соотечественниками, Марсель оказался в своей стихии. Как следовало из его речей, они вдвоем с одним таможенником, участвуя в Сопротивлении, почти в одиночку выиграли всю войну! После проверки документов нам разрешили въехать на территорию Франции. Дружок Марселя из таможни увел его на весь день к себе в гости, а я уснул, свернувшись калачиком у машины.

Было уже очень поздно, когда Марсель вернулся под конвоем двух французских полицейских. Подмигнув мне, они привязали его, мертвецки пьяного, к сиденью и бодро помахали мне на прощание. Подо мной мощ­но взревел мотор, и я помчался сквозь тьму, а где-то в хвосте машины болтался на своем месте пьяный «наблюдатель». Приходилось все время быть настороже, на случай, если где-нибудь затаилась полицейская маши­на. Одна все-таки стремительно подъехала, полицейский, высунувшись из окна, сделал презрительный жест в адрес Марселя, приветственно помахал мне рукой, и машина понеслась дальше.

Только оставив позади Мец и видя, что Марсель не подает признаков жизни, я съехал на обочину, спустился из кабины на землю и подошел взглянуть, как он там. Он крепко спал. Никакие толчки и встряхивания не помогли, и я поехал дальше. С рассветом я уже катил по улицам Вердена к большому автопарку, который был местом моего назначения.

— Лобсанг, — послышался из-за моей спины сонный голос. — Если ты сейчас не тронешься в путь, мы опоздаем.

— Опоздаем? — сказал я. — Да мы уже в Вердене!

Повисло гробовое молчание. И за ним взрыв:

— Верден?

— Послушай, Марсель, — сказал я. — Тебя приволокли ко мне пьяно­го в стельку. Тебя привязали ремнями к сиденью. Мне досталась вся работа, мне пришлось самому отыскивать дорогу. Так вот теперь ты валяй, принеси мне завтрак. Да пошевеливайся.

С видом понесшего несправедливое наказание, Марсель засеменил куда-то вниз по улочке и некоторое время спустя принес мне завтрак.

Пять часов спустя к нам подкатил на стареньком «рено» невысокого роста загорелый человек. Не сказав ни слова, он придирчиво осмотрел машину со всех сторон, выискивая царапины или хоть какой-нибудь по­вод для претензий. Его густые брови сдвинулись в сплошную линию над носом, который, похоже, был в свое время сломан и плохо выправлен. Наконец он подошел к нам.

— Кто из вас водитель?

— Я, — ответил я.

— Отгонишь ее обратно в Мец, — сказал он.

— Нет, — был мой ответ, — мне заплатили за то, чтобы я доставил ее сюда. В документах сказано, что место назначения здесь. Я с этим делом покончил.

Его физиономия побагровела от ярости, и к моему ужасу он вытащил из кармана пружинный нож. Я без особого труда разоружил его, нож перелетел через мое плечо, а загорелый тип повалился на спину. К своему удивлению я, оглянувшись, увидел, что вокруг собралась толпа рабочих.

— Он свалил босса, — сказал один из них. — Должно быть, он захва­тил его врасплох, — пробормотал другой.

Загорелый тип рывком вскочил на ноги, словно резиновый мячик. Бросившись в цех, он схватил стальной прут с загнутым концом, что-то вроде фомки для открывания деревянных ящиков, и с руганью понесся на меня, целясь мне в горло. Я упал на колени, схватил его колени и резко толкнул. Издав страшный вопль, он упал на землю со сломанной левой ногой. Стальной прут вывалился из онемевшей руки, покатился по земле и с лязгом ударился о какую-то железку.

— Ну, босс, — сказал я, поднимаясь на ноги. — Ты ведь не мой босс, верно? А теперь вежливенько извинись, не то я врежу тебе еще раз. Ты пытался меня убить.

— Позовите врача, позовите врача, — простонал он. — Я умираю.

— Сначала извинись, — свирепо скомандовал я, — иначе тебе пона­добится гробовщик.

— Что здесь происходит? Эй! Что здесь такое? — двое французских полицейских, растолкав толпу, воззрились на валявшегося на земле «бос­са» и расхохотались во все горло. — Ха! Ха! — ревел один. — Наконец-то и ты нарвался на того, кто сильнее тебя! Одно это стоит всех хлопот, которые мы с ним имели.

Полицейские посмотрели на меня не без уважения и потребовали предъявить документы. Удовлетворившись увиденным и выслушав показания свидетелей, они повернулись и ушли. Бывший босс со слезами боли в глазах принес извинения, после чего я поставил на место сломанные кости и закрепил ногу в шине, наскоро сделанной из двух оторванных от упаковочного ящика досок. Марсель уже давно исчез. Он сбежал подальше от неприятностей, да и вообще из моей жизни.

Два мои чемодана были довольно тяжелы. Забрав их из машины, я вышел на улицу, начиная новый этап пути. Снова я был без работы и не знал, где ее найти. От Марселя с его проспиртованными мозгами оказалось мало толку. Верден в тот момент нисколько меня не привлекал. Останав­ливая одного прохожего за другим, я стал расспрашивать, как дойти до вокзала, чтобы оставить там свои чемоданы. Каждый почему-то упорно считал, что мне лучше пойти осмотреть поля сражений, чем разыскивать вокзал. Но в конечном счете мне удалось получить нужные указания, и я побрел по улице Пуанкаре, часто останавливаясь передохнуть и раздумы­вая, что бы такое выбросить из чемоданов, чтобы сделать их хоть чуточку легче. Книги? Нет, их я должен беречь, как зеницу ока. Обмундирование моряка торгового флота? Без него тоже не обойтись. И с большой неохо­той я вынужден был признать, что с собой у меня только самое необходи­мое. Вот и площадь Шевер. Повернув направо, я вышел на набережную Республики. Глядя на движение судов по реке Мез и заинтересовавшись некоторыми из них, я решил присесть и отдохнуть. Мимо меня бесшумно скользнул «ситроен», притормозил и остановился неподалеку. Высокий темноволосый человек некоторое время изучал меня взглядом, после чего вышел из машины. Подойдя ко мне, он сказал:

— Вы тот самый человек, которого мы должны благодарить за взбуч­ку, преподанную «боссу»?

— Да, это я, — ответил я. — Ему еще мало? Мужчина рассмеялся и сказал:

— Многие годы он держал в страхе всю округу, даже полиция его побаивалась. Он говорит, что совершал подвиги на войне. А вам, стало быть, теперь нужна работа?

Прежде чем ответить, я окинул собеседника внимательным взглядом.

— Да, нужна, — сказал я, — если она законная!

— Работа, которую я хочу вам предложить, более чем законная. — Он помолчал немного и улыбнулся. — Видите ли, я знаю о вас все. Марселю было велено привести вас ко мне, но он сбежал. Я знаю и о вашем путешес­твии через Россию, и о дальнейших скитаниях. Марсель доставил мне письмо от «американца», а потом удрал от меня так же, как и от вас.

Вот это сеть, подумал я. Впрочем, утешил я себя, эти европейцы улаживают свои дела несколько иначе, чем мы это делаем на Востоке.

Человек сделал мне знак рукой:

— Укладывайте свои чемоданы в машину, мы с вами поедем пообе­дать и за обедом все обсудим.

Что ж, вполне здравая мысль. По крайней мере, на какое-то время я избавлюсь от этих чудовищных чемоданов. Я с радостью уложил их в багажник, а сам уселся рядом с водителем. Он поехал в отель «Кок Арди», один из самых лучших в городе, где его, по-видимому, хорошо знали. После многих восклицаний по поводу моих скромных запросов в части напитков, он перешел к делу.

— Есть две весьма пожилые дамы, одной восемьдесят четыре года, другой — семьдесят девять, — начал он рассказ, внимательно оглядевшись по сторонам. — Они очень хотят поехать к сыну одной из них, который живет а Париже. Они боятся бандитов — страхи у стариков — дело обыч­ное, к тому же они пережили две ужасные войны, и им нужен крепкий толковый человек, который смог бы их защитить. Они готовы хорошо заплатить.

Женщины? Старые женщины? Это лучше, чем молодые, подумал я. Но вся затея была мне все же не слишком по душе. И тут я вспомнил о своих тяжелых чемоданах. Подумал, что мне надо как-то добраться до Парижа.

— Это довольно щедрые старушки, — продолжал мой собеседник. — Есть только один недостаток. Вы не должны превышать тридцати пяти миль в час.

Я незаметно окинул взглядом большой зал ресторана. Есть две ста­рушки! Сидят через три столика от нас. Святой Зуб Будды, — сказал я в душе. — До чего же я дошел? — И снова перед моими глазами предстали чемоданы. Тяжеленные чемоданы, облегчить которые не было никакой возможности. Опять же деньги, чем больше у меня будет денег, тем легче мне будет жить в Америке, пока я не подыщу себе работу. И с горестным вздохом я промолвил:

— Так вы говорите, они хорошо заплатят? А как же машина? Я ведь не буду сюда возвращаться.

— Да, друг мой, платят они замечательно. Графиня очень богатая женщина. А машина? Она берет с собой новенький «фиат» в подарок сыну. Идемте, я вас познакомлю.

Он поднялся и подвел меня к этим самым двум старушкам. Отвесив такой низкий поклон, что мне вспомнились паломники на Священной Дороге в Лхасе, он представил меня. Графиня с высокомерным видом взглянула на меня в лорнет.

— Так вы полагаете, что способны довезти нас живыми и здоровыми, любезный?

Взглянув на нее с не меньшим высокомерием, я ответил:

— Мадам, я не «любезный». Что касается безопасности, то моя жизнь представляет для меня не меньшую ценность, чем ваша — для вас. Меня попросили обсудить с вами эту поездку, но теперь, должен признать, у меня возникли сомнения.

Довольно долго она не сводила с меня холодных, как лед, глаз, потом ее каменное лицо оттаяло, и она внезапно совсем по-девчоночьи расхохо­талась.

— Ах! — воскликнула она, — обожаю боевой задор. В наше трудное время это такая редкость. Когда мы можем ехать?

— Мы еще не обсудили условий, и я еще не видел вашего автомобиля. Когда вы хотите выехать, если я соглашусь? И почему вы хотите, чтобы именно я вел машину? Наверняка нашелся бы не один француз, который хотел бы сесть за руль.

Предложенные ею условия оказались выгодными, а причины вполне убедительными.

— Я предпочитаю храброго человека, не теряющего присутствия духа, человека, повидавшего свет и знающего жизнь. Когда мы едем? Как только вы будете готовы.

Я дал им два дня на сборы, после чего мы выехали в шикарном «фиате». Мы не спеша покатили в Реймс, находящийся милях в восьмиде­сяти от Вердена, и там переночевали. Черепашья езда со скоростью трид­цать — тридцать пять миль в час давала мне время поглазеть на окрестнос­ти и немного собраться с мыслями, что за вечными скитаниями мне всегда было недосуг. На другой день мы стартовали в полдень и прибыли в Париж часам к пяти. В пригородном доме сына графини я загнал машину в гараж и снова двинулся в путь с двумя чемоданами в руках. Эту ночь я провел в дешевом парижском пансионе. На следующий день я пустился на поиски оказии, которая помогла бы мне добраться в Шербур или Гавр.

Первым делом я обратился к торговцам автомобилями, — не нужно ли кому-нибудь перегнать машину в Шербур или Гавр. Миля за милей я мотался от одного торговца к другому. Но мои услуги никому не были нужны. В конце дня я вернулся в свой дешевый пансион и прямиком наткнулся на только что происшедшую аварию. Полицейский и один из постояльцев вносили в дом какого-то человека. У дороги лежал искоре­женный велосипед с покрученным передним колесом. Этот человек, воз­вращаясь домой с работы, оглянулся через плечо, переднее колесо велоси­педа попало в канаву, и седока швырнуло вперед через руль. Правый голеностоп оказался сильно растянутым.

— Я потеряю работу, я потеряю работу, — стонал он. — Завтра я должен ехать в Кан, отвозить мебель.

Кан? Где-то я слышал это название. Кан? Я поискал его на карте, Городишко примерно в ста двадцати пяти милях от Парижа, в направлении Шербура, и в семидесяти пяти милях от самого Шербура. Пораски­нув мозгами, я подошел к нему.

— Я хочу добраться до Шербура или Гавра, — сказал я. — Я поеду вместо вас и доставлю мебель, если найдется кто-нибудь, кто приведет фургон обратно. Деньги за это можете взять себе. Мне довольно самой поездки.

Он обрадовано посмотрел на меня.

— Ну конечно, все можно устроить, фургон приведет мой напарник. Мы должны загрузить мебель здесь, в одном большом доме, отвезти ее в Кан и там выгрузить.

Довольно быстро все устроилось, и с завтрашнего утра мне предстоя­ла работа дармового помощника в фирме по перевозке мебели.

Водитель по имени Анри без всякого труда мог бы получить аттестат полнейшего неумехи. Лишь в одном он был вне конкуренции. Ему были известны все мыслимые способы отлынивать от работы. Только мы отъехали от дома, как он остановил машину и сказал:

— Садись за руль. Я устал.

Он перебрался в кузов, отыскал среди мебели местечко поудобнее и завалился спать. А я повел машину дальше. В Кане он заявил:

— Начинай разгрузку, а я пойду подписывать бумаги.

К его возвращению в дом было внесено все, кроме вещей, требующих для переноски двоих человек. Но он и здесь «просачковал», приведя садов­ника, который помог мне втащить мебель в дом. Сам он «руководил» нами, чтобы мы не поцарапали стены! Разгрузившись, я сел на место водителя, Анри, ничего не подозревая, сел рядом. Я развернул фургон и поехал к вокзалу, который заприметил немного в стороне от дороги. Там я остановился, вытащил два своих чемодана и сказал Анри:

— Теперь ты садись за руль!

И с этими словами я повернулся и вошел в здание вокзала.

Через двадцать минут уходил поезд на Шербур. Я купил билет, немно­го еды, вскоре подъехал поезд, и мы загрохотали по рельсам в густеющие сумерки. На городском вокзале Шербура я оставил свои чемоданы в каме­ре хранения и отправился по набережной Антрепо искать пристанище на ночь. Наконец я отыскал пансион для моряков. Зайдя туда, я заказал очень скромную комнату, уплатил вперед и вернулся за багажом. Вконец устав­ший, я лег в кровать и заснул.

С утра я постарался как можно больше общаться с другим постояль­цами-моряками, дожидавшимися своих кораблей. Счастливый случай предоставил мне возможность в течение нескольких следующих дней по­бывать в машинных отделениях судов, стоящих в порту. Целую неделю я осаждал пароходное агентство в поисках работы на судне, которое доставило бы меня через Атлантику. В агентстве просмотрели мои бумаги и спросили:

— Так значит, вы потратились, пока были в отпуске? И теперь хотите смотаться в рейс в один конец? Хорошо, мы будем иметь вас в виду и дадим знать, если что-нибудь подвернется.

Я тем временем все больше общался с моряками, запоминая терми­нологию, узнавая все, что мог, о людях. Прежде всего я постиг, что чем меньше болтаешь и чем больше слушаешь, тем выше твоя репутация умного человека.

Наконец дней десять спустя меня вызвали в пароходное агентство. Рядом с агентом сидел невысокий, плотно сбитый человек.

— Вы готовы отплыть сегодня же, если потребуется? — спросил агент.

— Я готов отплыть хоть сейчас, сэр, — ответил я.

Коротышка окинул меня пристальным взглядом, после чего выпалил в меня целый залп вопросов, говоря с акцентом, которого я почти не понимал.

— Этот главмех — шотландец, его третий механик заболел и попал в госпиталь. Он хочет, чтобы вы немедленно поднялись с ним на борт, — перевел агент. Ценой огромных усилий я понял смысл дальнейших речей шотландца и даже смог удовлетворительно ответить на его вопросы.

— Забирайте вещички, — сказал он наконец, — и поднимайтесь на борт.

В пансионе я поспешно уплатил по счету, сложил чемоданы и взял такси до причала. Это была потрепанная штормами старая посудина, вся в потеках ржавчины, с облезшей на бортах краской и прискорбно маленькая для рейсов через Атлантику. — Это точно, — сказал какой-то человек, стоящий у ближнего борта, — корыто не первой молодости, а когда выхо­дишь в открытое море, оно так болтается на волнах, что тебе все кишки выворачивает наизнанку!

Я быстро поднялся по сходням, оставил вещи у камбуза и загремел по железному трапу в машинное отделение, где меня уже поджидал главный механик. Он поговорил со мной о судовых двигателях и остался доволен моими ответами.

— О'кей, парень, — сказал он наконец, — сейчас мы подпишем контракт. Стюард покажет тебе твою каюту.

Мы поспешили в агентство, подписали контракт и вернулись на ко­рабль.

— Сейчас выходим в море, парень, — сказал главмех.

Так, возможно, впервые в истории тибетский лама, выдающий себя за американца, занял место на борту судна в качестве вахтенного механика. По счастливой случайности первую восьмичасовую вахту я отстоял, когда судно еще стояло у причальной стенки. Мое интенсивное чтение учебников дополнилось теперь некоторым практическим опытом, и я почувство­вал, что справлюсь.

В грохоте звонков, в шумном шипении пара блестящие стальные штоки заходили вверх-вниз, вверх-вниз. Маховики вращались все быс­трее, пробуждая корабль к жизни. Кругом стоял запах пара и разогретого машинного масла. Для меня это была совершенно чуждая жизнь, столь же чуждая, какой показалась бы жизнь в ламаистском монастыре главному механику, который сейчас так уверенно стоял на своем месте с трубкой в зубах и слегка опираясь рукой о блестящий стальной маховик управления. Звонок прозвенел снова, и стрелка телеграфа показала «средний назад». Едва удостоив его взглядом, главмех покрутил маховичок и щелкнул ры­чагом. Глухой рокот машины усилился, и весь корпус слегка задрожал. — «Стоп!» — сказала стрелка телеграфа, после чего сразу последовало: — «средний вперед». Не успел главмех покрутить ручки управления, как опять звонок и команда «полный вперед». Судно плавно двинулось впе­ред. Главмех шагнул ко мне:

— А, это ты, парень. Свои восемь часов ты уже отстоял. Проваливай. Будешь проходить мимо, скажешь стюарду, чтобы принес мне какао.

Какао, еда! Только теперь я вспомнил, что не ел вот уже больше двенадцати часов. Я заторопился по стальному трапу на палубу, на откры­тый воздух. Нос корабля, выходящего в открытое море, то и дело окаты­вали волны, обдавая все кругом тучей брызг. Позади таяли во мраке огни французского берега. Резкий голос за моей спиной вернул меня к действи­тельности:

— А вы кто такой?

Я обернулся и увидел рядом с собой первого помощника капитана.

— Третий механик, сэр, — ответил я.

— Тогда почему вы не в форме?

— Я подвахтенный механик, сэр, поднялся на брот в Шербуре и сразу же заступил на вахту.

— Гм, — сказал первый помощник. — Немедленно наденьте форму, на борту должен быть порядок.

И он удалился с таким достоинством, словно был первым помощни­ком на каком-нибудь океанском лайнере вроде «Куин Мэри», а не на грязной, ржавой, полуразвалившейся посудине.

Зайдя на камбуз, я передал заказ главмеха.

— Это вы новый третий? — раздался голос у меня за спиной. Я обернулся и увидел только что вошедшего второго механика.

— Да, сэр, — ответил я. — Я как раз иду надевать форму, а потом хочу чего-нибудь поесть. Он кивнул.

— Я составлю вам компанию. Первый помощник только что пожало­вался, что на вас нет формы. По его словам, он решил было, что вы корабельный «заяц». Я ему сказал, что вы только что поднялись на борт и сразу заступили на вахту. — Он пошел со мной и показал мою каюту, которая была напротив его собственной. — Когда будете готовы, позовете меня, — сказал он, — и пойдем ужинать.

В свое время мне пришлось отдавать всю форменную одежду в пере­делку, чтобы она пришлась мне впору. Теперь, стоя в форме моряка тор­гового флота, я думал, что бы сказал мой Наставник, Лама Мингьяр Дон­дуп, если бы меня увидел. Я даже фыркнул от смеха, представив, какую сенсацию произвел бы в Лхасе, появившись в подобном одеянии. Я позвал второго механика, и вместе мы пошли в офицерскую кают-компанию ужинать. Капитан уже сидел за столом и лишь коротко взглянул на нас из-под кустистых бровей.

— Тьфу! — сказал второй механик, когда перед ним поставили тарел­ку с первым блюдом. — Все то же старое свиное пойло. Хоть бы раз приготовили что-нибудь другое для разнообразия.

— Мистер! — Голос капитана чуть не сорвал нас с мест. — Мистер! Вечно вы жалуетесь, вам будет лучше перейти на другое судно, когда мы придем в Нью-Йорк.

Послышался чей-то подавленный смешок, сменившийся смущенным покашливанием, когда капитан сердито взглянул в ту сторону. Остаток ужина проходил в полном молчании, пока капитан не ушел, покончив с едой раньше нас.

— Проклятая посудина, — заметил один из офицеров. — Во время войны дед был «Первым Джимми*» и служил в британском военном фло­те. Он ходил на транспорте и теперь не может отвыкнуть от прежней системы.

* Первым помощником.

— А вы тоже хороши, придурки, вечно скулите, — сказал другой голос.

— Нет, — шепнул мне второй механик, — он не американец. Он всего лишь пуэрториканец, который насмотрелся американских фильмов.

Я очень устал и перед тем, как лечь спать, вышел на палубу. С подвет­ренного борта матросы сбрасывали в море горячую золу и прочий мусор, скопившийся за время стоянки в порту. Была небольшая килевая качка, и я ушел к себе в каюту. Переборки в ней были сплошь заклеены фотографи­ями голых девиц. Я сорвал все эти плакаты и швырнул в корзину для мусора. Раздеваясь и укладываясь спать, я уже не сомневался, что справ­люсь и с этой работой.

— Пора! — послышался громкий голос, чья-то рука открыла дверь и щелкнула выключателем.

Неужели пора? — подумал я про себя. Да ведь я только что уснул. Но бросив взгляд на часы, я мигом вывалился из койки и, наспех умывшись и одевшись, побежал завтракать. В кают-компании в этот час было пусто, и я быстро поел в полном одиночестве. Взглянув мельком на первые лучи рассвета за бортом, я поспешил по стальным трапам в машинное отде­ление.

— А вы пунктуальны, — заметил второй механик. — Это мне нравит­ся. Докладывать не о чем, только в туннеле гребного вала сейчас двое смазчиков. Ну, ладно, я пошел, — сказал он, тяжело зевнув.

Двигатели глухо рокотали, ритмично и монотонно, с каждым оборо­том приближая нас к Нью-Йорку. У топок «черная братия» кочегаров следила за огнем, подбрасывая и вороша уголь, удерживая пар у самой красной черты. Из туннеля гребного вала выползли двое мокрых от пота и грязных смазчиков. Удача меня не покидала, температура была в норме, докладывать было не о чем. Мне сунули в руки промасленные бумажки, — расход угля, процентное содержание двуокиси углерода и прочие сведе­ния. Я поставил подпись, сел и заполнил вахтенный журнал машинного отделения за свою вахту.

— Ну, как он себя ведет, мистер? — спросил главмех, гремя ботинка­ми по сходному трапу.

— Все в порядке, — ответил я. — Все в норме.

— Хорошо, — сказал главмех. — Хотел бы я и этого... капитана привести в норму. Он говорит, что за прошлый рейс мы сожгли слишком много угля. А что я могу сделать? Приказать вам сесть на весла?

Он со вздохом надел очки в стальной оправе, прочитал записи в вахтенном журнале и расписался.

Корабль, пыхтя от натуги, рассекал воды бурной Атлантики. День шел за днем в монотонном однообразии. Атмосфера на корабле была безрадос­тная. Палубные офицеры презрительно относились к людям из машинно­го отделения. Капитан был мрачным типом, воображавшим, что он ко­мандует трансатлантическим лайнером, а не старым грузовым корытом. Даже погода была скверная. Однажды я всю ночь не мог заснуть из-за сильной качки и вышел на палубу. Ветер заунывно выл и свистел в такела­же, больно напоминая мне о том времени, когда я стоял на крыше Чакпори вместе с ламой Мингьяром Дондупом и Джигме, готовясь к путешест­вию в астрал. В средней части судна у подветренного борта чья-то одино­кая фигура, отчаянно вцепившись в леер, дергалась в судорожных позы­вах, «чуть не выворачиваясь наизнанку», как позже сказал этот человек. Я был совершенно невосприимчив к морской болезни и немало потешался, глядя, как она валит с ног просоленных морских волков. Подсветка накто­уза на мостике излучала вверх слабое сияние. В капитанской каюте было темно. Волны, разбиваясь о нос корабля, окатывали палубу до самой кормы, где стоял я. Корабль, словно обезумевшее существо, переваливался с волны на волну, да еще при сильной бортовой качке. Его мачты описывали в ночном небе немыслимые дуги. Далеко по правому борту нам навстречу шел атлантический лайнер с полными огнями, выписывая по дороге такие кренделя, что его пассажирам было, надо думать, очень неуютно. Он шел очень быстро, подгоняемый попутным ветром, поскольку все его над­стройки служили хорошим парусом. Скоро он будет на подходе к Саутгэмптону, — подумал я, собираясь спускаться вниз.

В самый разгар шторма водозаборное отверстие одного из трюмных насосов забилось каким-то предметом, сдвинувшимся с места при качке, и мне пришлось спуститься в трюм и руководить людьми, устранявшими неисправность. Стоял невообразимый грохот, гребной вал то сотрясался от бешеного вращения винта, когда корма поднималась над водой, то глухо вибрировал, когда корма снова погружалась, чтобы снова взлететь на гребень очередной волны.

В трюмных отсеках матросы с лихорадочной поспешностью закреп­ляли тяжелый деревянный ящик с каким-то механизмом, сорвавшийся с места. Мне казалось очень странным, что на этом корабле были такие трения в экипаже, ведь все мы работали на пределе своих возможностей. И так ли это важно, что один человек работает у машин в чреве корабля, а другой в это время разгуливает по палубе или стоит на швартовочном мостике, глядя, как вода скользит вдоль борта?

Работа? Работы здесь была уйма, — капитальный ремонт насосов, набивка сальников, осмотр и проверка прокладок, ремонт лебедок перед швартовкой в Нью-Йорке.

Сам главмех был хорошим работником и порядочным человеком. Свои машины он любил, как мать любит своего первенца. Как-то днем я сидел на вентиляционной решетке, дожидаясь начала вахты. По небу нес­лись легкие штормовые облака, начинал накрапывать дождь, предвестник сильного ливня. Я сидел и читал, укрывшись под навесом вентилятора. Неожиданно на плечо мне опустилась тяжелая рука, и раскатистый голос произнес с шотландским акцентом:

— Эй, парень, я все думал, куда ты деваешь свободное время. Что это? Вестерны? Секс?

Я с улыбкой подал ему книгу.

— Судовые двигатели, — сказал я, — представляют для меня больший интерес, чем вестерны или секс!

Прежде чем вернуть мне книгу, он перелистал ее и одобрительно хмыкнул. — Молодец, парень, — сказал он. — Мы еще сделаем из тебя механика, и скоро ты сам станешь главмехом, если не сменишь профес­сию. — И он приветливо кивнул мне, сунув старенькую, потрескавшуюся трубку в рот: — Можешь принимать вахту, парень.

Однажды на корабле грянула всеобщая суматоха.

— Капитанская проверка, третий, — шепнул второй механик. — Он совсем выжил из ума, все воображает, будто он на лайнере, и инспектирует все судно — каюты и все такое — каждый рейс.

Я стоял у койки, когда в каюту вошел капитан в сопровождении первого помощника и старшего стюарда.

— Гм, — буркнул Великий Человек, — окидывая пренебрежительным взглядом помещение. — Ни одного плакатика с красотками? — сказал он. — А я-то думал, что все американцы поведены на стройных ножках! — Он глянул на мои книги по судовой механике, и рот его скривился в циничной улыбке. — А может, под технической обложкой прячется ка­кой-нибудь романчик? — спросил он.

Я молча шагнул вперед и стал открывать перед ним взятые наугад книги. Капитан провел пальцем там и здесь, — по поручню, под койкой, по выступу над дверью. Глядя на свои оставшиеся чистыми пальцы, он разочарованно кивнул и величественно выплыл из каюты. Второй пони­мающе ухмыльнулся:

— На этот раз вы его достали, а ведь он порядочный придира!..

В воздухе повисло напряженное ожидание. Моряки доставали свою гражданскую одежду, приводили себя в порядок, прикидывали, как про­нести через таможню свои вещи. Люди заговорили о семьях, о своих подружках. Все языки развязались, отбросив всякие ограничения. Скоро уже они сойдут на берег и пойдут к друзьям, к любимым. Только мне одному некуда было идти и не о ком поговорить. Лишь я один сойду на берег в Нью-Йорке как чужак, без знакомых, без друзей.

На горизонте встали высокие небоскребы Манхэттена, блестя на сол­нце, умытые недавней грозой. Отдельные окна отражали солнечные лучи, окрасив их червонным золотом. Статуя Свободы — как я заметил, стоя­щая спиной к Америке — выросла из моря прямо перед нами. «Средний вперед», — звякнул телеграф. Судно замедлило ход, и невысокая носовая волна стала понемногу гаснуть. «Стоп», — скомандовал телеграф, как только мы коснулись причала. Отданы и приняты швартовы, и снова корабль оказался привязанным к земле. «Машинам работу закончить», — сказал телеграф. Пар со стонами и шипением умолк в трубах. Гигантские поршни замерли, и судно тихо закачалось на швартовах, слегка потрево­женное волной от проходящих мимо кораблей. Мы занялись открывани­ем вентилей, запуском вспомогательного оборудования, подъемных меха­низмов и лебедок.

Палубная команда суетилась наверху, отдраивая крышки люков, стас­кивая брезентовые чехлы, открывая трюмы. На борт поднялись предста­вители пароходной компании в сопровождении стивидоров. Вскоре судно превратилось в сумасшедший дом, наполненный громовыми голосами, ревущими команды. Лязгали и пыхтели портовые краны, повсюду слыша­лись тяжелые шаги. Заместитель портового врача углубился в списки эки­пажа. На борт поднялась полиция и забрала несчастного «зайца», о кото­ром мы и не подозревали у себя в машинном отделении. Беднягу увели в наручниках под конвоем двоих дюжих по лицейских к поджидавшей непо­далеку машине и безжалостно швырнули внутрь.

Мы встали в очередь, получили свое жалованье, поставили подписи и пошли получать трудовые книжки. Главмех написал в моей: «Проявил большую преданность делу. Знающий и квалифицированный работник. В любое время буду рад работать с ним в одном экипаже». Как жаль, подумал я, что от всего этого придется отказаться, что я не смогу продолжать заниматься этой чудесной работой.

Я вернулся в каюту, все прибрал, сложил в стопку одеяла и постельное белье. Затем упаковал книги, переоделся в гражданское и уложил все вещи в два чемодана. Бросив прощальный взгляд на каюту, я вышел и захлопнул за собой дверь.

— Ты так и не передумал? — сказал главмех. — Ты здесь пришелся ко двору, и я с удовольствием представлю тебя на должность второго механи­ка, когда мы вернемся из этого рейса.

— Нет, шеф, — ответил я, — я хочу еще поколесить по свету, набрать­ся опыта.

— Опыт — это, конечно, замечательная вещь. Желаю удачи!

С чемоданами в руках я спустился по трапу и пошел дальше вдоль стоящих у причалов кораблей. Снова передо мной иная жизнь; до чего же я ненавидел все эти скитания, всю эту неуверенность, когда некого назвать другом.

— Место рождения? — спросил таможенник.

— Пасадена, — ответил я, как и было сказано в моих бумагах.

— Что везешь? — требовательно спросил тот.

— Ничего, — сказал я. — Он метнул на меня острый взгляд. — О'кей, открывай, — прорычал он. Поставив перед ним свои чемоданы, я открыл их. Он долго в них рылся, потом вывалил все наружу и прощупал подклад­ку. — Можешь складывать, — сказал он и с этими словами ушел прочь.

Я снова уложил чемоданы и вышел из ворот. А там бешено ревела городская улица. Я на минуту остановился, чтобы прийти в себя и перевес­ти дух.

— Вчемделопарень? Этонъюйорк! — произнес грубый голос у меня за спиной. Оглянувшись, я увидел свирепо уставившегося на меня полицейс­кого.

— А что, останавливаться запрещено?—ответил я.

— Валиотсюда! — рявкнул он.

Я не спеша подхватил чемоданы и побрел по улице, восхищаясь ру­котворными стальными горами Манхэттена. Никогда я не чувствовал себя более одиноким, чем сейчас, будучи совершенным чужаком в этом мире. Позади меня фараон взревел на какого-то другого бедолагу:

— Такмывньюйоркенеделаем. Понял!

Люди выглядели напуганными, все были в постоянном напряжении. Автомобили с бешеной скоростью проносились мимо. В воздухе висел неумолчный визг шин и вонь паленой резины.

Я шел все дальше. Наконец я наткнулся на вывеску «Гостиница для моряков» и, возблагодарив судьбу, вошел в дверь.

— Распишитесь, — сказал холодный безликий голос. Я старательно заполнил грубо подсунутый мне бланк и вернул его обратно, сказав «спасибо».

— Нечего меня благодарить, — сказал холодный голос, — я не делаю вам никакого одолжения, это моя работа. — Я немного постоял в ожи­дании. — В чем дело? — спросил голос. — Комната 303, это указано на бланке и на бирке ключа.

Я отвернулся. Разве можно спорить с человеческим автоматом. Я подошел к какому-то человеку, на вид моряку, который, сидя в кресле, читал журнал для мужчин.

— Все мы тут уже достали Дженни до самых печенок, — сказал он, не дав мне и рта раскрыть. — Какой номер комнаты?

— Триста три, — подавленно ответил я. — Я здесь впервые.

— Тремя этажами выше, — сказал он. — Это будет третья комната по правому борту.

Поблагодарив его, я подошел к двери с надписью «Лифт».

— Нажмите кнопку, — сказал мужчина в кресле. Я так и сделал, и немного погодя дверь распахнулась настежь, и мальчишка-негр дал мне знак войти.

— Номер? — спросил он.

— Триста три, — ответил я.

Он нажал кнопку, кабинка быстро поползла вверх и резко останови­лась. Мальчишка-негр открыл дверь и сказал:

— Туда. — Дверь за моей спиной закрылась, оставив меня в одино­честве.

Неловко повертев ключ в руках, я взглянул на бирку, чтобы убедиться, какой мне нужен номер, и пошел по коридору отыскивать комнату. А вот и она — номер «303» красовался над третьей дверью по правой стороне от лифта. Я сунул ключ в замок и повернул его. Дверь открылась, и я вошел в комнату. Комнатушка оказалась очень маленькой, похожей на корабель­ную каюту. Закрыв дверь, я увидел отпечатанный список Правил. Внима­тельно ознакомившись с ними, я узнал, что могу провести в номере всего

двадцать четыре часа, если только чуть позже не ухожу в рейс, то есть максимум дозволенного времени не превышал сорока восьми часов. Двад­цать четыре часа! Даже теперь мне не было покоя. Я поставил чемоданы, почистился от пыли и отправился на поиски еды и газет, чтобы найти среди объявлений о найме какую-нибудь подходящую работу.