Глава 2. Сёма сидел в лаборатории, разглядывая пару белых кроликов, выглядевших совершенно здоровыми

 

Сёма сидел в лаборатории, разглядывая пару белых кроликов, выглядевших совершенно здоровыми. Но, не полагаясь на их внешность, Семён каждый час мерил им температуру. Всё-таки разработка нового препарата должна идти по всем правилам, даже если это всего лишь очередная вариация валидола. Однако сейчас Семён выполнял все действия скорее машинально, чем осознанно. На самом деле он не видел ни кроликов, ни бланка испытаний, он оперся локтями на стол, и, подперев голову, смотрел в белёную стену. Надо было идти к Рэму, но и это не беспокоило Зубова.

Рэм Гелль вызывал Семёна ещё вчера. Вряд ли что-то срочное, а вчера у Семёна не было настроения идти разговаривать о текущих делах. Да и сегодня он собирался взять день отпуска и поехать с Алиной к врачу. Конечно же, он волновался за сына, но ещё больше волновался за жену. С первого дня, с того самого дня, как он встретил её, он решил, что будет до конца дней своих оберегать её от всего, что только может причинить ей вред. Семён даже сам не ожидал от себя такого чувства. И с годами оно не угасло, не потускнело, а только расцвело новыми красками, стало сильнее и острее.

В тот день, когда Зубов впервые увидел Алину, тогда ещё Куденцову, всё складывалось в единый гармоничный танец. Погода, солнце, настроение. Студент химфака, он досрочно сдал сессию, но последнюю подпись нужно было получить от преподавателя по философии, который в Петродворец, где расположен был химический факультет, не ездил и предпочитал бывать в двенадцати коллегиях. И студентов отправлял туда же. Семён вышел, довольный, помахивая зачёткой, и вдруг увидел её, сидящую на скамейке. Он подошёл ближе, зачарованный, как кролик к удаву – и она проглотила его. Облако белых кудрей, парящее под порывом ветра, остренькие сосочки, торчащие сквозь лёгкую маечку, бесконечная линия ног.

 

Он до сих пор не мог остановиться, если начинал смотреть на неё. Ему казалось, что ничего в мире нет достойней для любования. Она тогда ещё была с подругой какой-то, кажется, Христианой. Да, точно, с ней. Христи курила, и он ничего лучше не придумал, как сообщить им, что курить вредно, причём пассивные курильщики страдают не меньше. Девушки, наверняка слышавшие подобную ремарку от ещё пары дюжин петербуржцев, тем не менее, снисходительно улыбнулись. Алина сообщила, что она не может курить пассивно, потому что она ничего не делает пассивно. Семён оценил её находчивость.

 

Зубов выяснил у девушек основные сведения: финансово-экономический университет, обе не замужем, не местные – и ловко повернул разговор на жизнь в студенческом городке в Петродворце, который сокращенно назвался ПУНК. Девушки заинтересовались и фонтанами, и новыми общежитиями, а больше всего тем фактом, что на десять парней в ПУНКе можно было встретить только одну девушку, да и её с трудом удалось бы отличить от парня. С того дня подруги стали завсегдатаями в ПУНКе, Христи совсем скоро вышла замуж за Костю, Сёминого однокурсника. А сам Зубов всеми помыслами и деяниями развернул жизнь навстречу Алине. Он понимал, что не произвёл на неё должного впечатления, но не винил её. Бриллианту нужна оправа. Главное – не торопиться.

Семён видел, какими взглядами провожали её мужчины на улице. «Смотрите, смотрите, – думал он, – роняйте слюни, она будет только моей». Сразу после химфака он ушёл из науки, хотя его диплом рекомендовали к немедленной печати, из-за чего пришлось выдержать недюжинный скандал с матерью, к тому времени уже начинавшей обо всём догадываться.

– Всю жизнь разрушишь из-за юбки! – пророчески кричала она, но ничто уже не могло сдвинуть его с намеченного пути. В чём был бы смысл его жизни, если бы он больше не мог любоваться её светлыми кудрями и стройными ножками? Не ощущал бы слабый кардамоново–мускускный запах её кожи? Зачем бы он тогда просыпался по утрам?

Сразу после диплома он ушёл работать в «Норму». Сначала медицинским представителем, а потом, когда главным на фирме стал Рэм, быстро использовал полученное образование, чтобы перейти в исследовательский отдел. «Норма» была отделившимся от фармзавода исследовательским бюро, патентующим формулы новых лекарств. Они мало чем отличались от старых, но новый патент удавалось продать разным фармзаводам. Хотя реально в серию препарат обычно запускал только их материнский завод.

 

И тут Семёну, вдохновлённому любовью на подвиги, удалось невероятное. Побегав медпредом, он действительно понимал нужды и особенности фармацевтического рынка.

Поэтому, начав работу в исследовательском отделе, Семён сразу разработал и запатентовал 70% настойку женьшеня, настоящего конкурента боярышнику, так как тестировал её именно на вкусовые качества. И самым крупным шрифтом, которое позволяло законодательство, печатал состав: 70% спирт, ну и далее по тексту. Результат превзошёл все ожидания. Конечно, долей в патенте пришлось делиться, но, когда была запущена новая позиция, да ещё и сразу на нескольких заводах, деньги потекли широкой полноводной рекой. Вот тогда и настало время для плановой осады Алины.

На всё про всё ушло несколько лет. Но Семён не боялся опоздать, он знал, что держит всё под контролем, что сделал всё для решительного штурма и не оставил Алине никакой лазейки. Квартира, прежде всего. Алина иногородняя, значит, будет ценить и искать мужчину обеспеченного, с хорошим жильём. Он не считал это предосудительным, напротив, такая рассудительность казалась ему чертой женщины, по–настоящему достойной, которая имеет возможность выбирать среди многих не менее достойных. И выберет она его.

Квартиру Сёма взял строящуюся, в кредит, и ещё кучу денег угрохал в ремонт. Деньги уже кончались, и он долго упрашивал Ленку, чтобы она взяла на себя дизайн квартиры, убеждал, что это будет отличным шансом создать индивидуальное портфолио, так как он предоставит ей полную свободу действий. Ленка долго ломалась, всё-таки её профессия была востребована людьми, способными адекватно платить за дизайн интерьера. Но потом сжалилась, согласилась и даже взяла на себя организацию закупки и доставки стройматериалов. Позже, проглядывая счета за них, Семён понял, почему она всё-таки согласилась, но идти на попятную было уже поздно, да и результат, несомненно, мог впечатлить даже привередливую петербурженку, а не только молоденькую провинциалку.

 

Дальше всё было просто. Алина с Христи уже окончили универ, бухгалтерский факультет, и с удовольствием воспользовались намёком, что в «Норме» кровь из носу нужна пара очаровательных бухгалтерш. Долго убеждать Рэма в этом не пришлось, хотя до этого их старенький главбух вполне справлялся с работой и один. Однако, главбух давно просился на пенсию, и ему пообещали отвальную с почётом, как только он поднатаскает молодых. Так Семён с Алиной стали коллегами. Тут уж он развернул широкомасштабные ухаживания. Надо сказать, что он никогда не любил ни клубы, ни дискотеки, сам не танцевал, а стоять в прокуренном помещении и смотреть на других не хотел. Так что танцы, которые обожала Алина, оставались их с Христи мероприятием. Но он и не возражал: девчонки – подружки, у них и должны быть девчачьи развлечения. Зато всё остальное он взял на себя. Семён всегда встречал её с цветами после работы, и отвозил на подготовленную культурную программу. Иногда ресторан, иногда Мариинка, особенно балеты, их Алина обожала больше всего. По субботам он тоже всегда договаривался о встрече. Зимний дворец, Петропавловка, весной и летом – Гатчина и Пушкин, обязательно. Или, на крайний случай, Кронштадт, который только–только открыли. Между ними ничего не было, первые полгода они даже не целовались, так что у неё не было шансов ему отказать. Он стал ей другом, надёжной жилеткой, стальной опорой. Он знал о её жизни всё. Теперь было пора переходить ко второй части.

Решающий шаг он сделал в сентябре, почти через год совместной работы. Он пригласил её к себе. Жил он по-прежнему у мамы, но в тот вечер всё было готово к ужину на новой квартире: шампанское, креветки в кунжуте, сырное ассорти, фрукты, мороженое. После волшебного ужина, он предложил Алине посмотреть остальные комнаты, повёл её в спальню, и там, упав на колено, сделал предложение, эффектно открыв лежащую на кровати бархатную коробку с колье из белого золота.

 

Конечно же, она не устояла. Сначала ахала и охала, потом воскликнула: «Сёмчик, милый, конечно, я согласна». Надела колье, бросилась к зеркалу. Но тут уже он не мог больше сдерживаться. Теперь, почти на законных правах, он схватил Алину жадными руками, так крепко, что она ойкнула, и повалил её на кровать. Потом он узнал, что от крепких мужских пальцев у неё на коже остаются противные синячки и научился быть аккуратнее, а тогда он ни о чём не думал, он хватал её всю и целовал, всю целовал, спину, ладошки и ступни. Вроде даже срывал одежду, хотя этого он уже точно не помнил, но зато помнил, как увидел Алину обнажённой и замер. Ему хотелось, чтобы этот миг продолжался вечно. Каждая линия её тела была безупречной. Грудки, смело торчащие остренькими сосками, абсолютно плоский живот, плавные бедра, и там, куда, наконец, опустился его восторженный взгляд, всё было гладко и открыто. До сих пор почему–то все женщины, которых он так или иначе видел голыми, имели какую–то растительность, скрывающую лобок и всё самое интересное. Но Алина была как мраморная статуя, безукоризненно гладкая и молочно белая. У него не было никакого опыта с женщинами, он даже не мог представить себя с кем–то другим, кроме неё. И он набросился на завоёванную Алину, забыв про заранее приготовленные презервативы, и вообще про всё на свете… Только через несколько минут сообразив, по заметным признакам, что она тоже была девственницей. И этот факт поднял его на немыслимую вершину блаженства, и гордости, и признательности ей. Он, и только он, обладал ею! Так часто он видел взгляды, которые бросали на Алину другие мужчины, жадно ощупывающие, тайные, или, наоборот, неприкрытые. А она его, только его, теперь уже навсегда. Только он сможет каждый день целовать этот торчащий сосок, ощупывать губами натянутую кожу живота, гладить безупречные ноги.

Алина переехала к нему ещё до свадьбы, а Семён взял на себя все свадебные хлопоты. В ноябре они поженились и сразу уехали в Египет, классический медовый месяц, вот оттуда Алина и привезла в животике Вовку, весёлого мальчугана.

 

Мысли Семёна снова вернулись к сыну. Не стоит откладывать визит к врачу, нужно уже узнать, всё ли в порядке с малышом. Хотелось надеяться, что всё обойдётся. Но надо пойти уже к Рэму, сказать, что у него сегодня после обеда дела.

Зубов записал последнюю кроличью температуру, и с задумчивой улыбкой пошёл к кабинету Гелля. Яночка, сидевшая за секретарским столом, хотя скорее являлась первым и главным помощником Рэма, чем секретаршей, посмотрела на него серьёзно и молча мотнула головой в сторону двери. Семён заподозрил неладное, обычно Яна была куда разговорчивей, но спрашивать ничего не стал, и так же, не сказав ни слова, прошёл в кабинет.

– А, Зубов, наконец-то! – Рэм поднял голову от очередной огромной кипы бумаг. Кипы эти были повсюду, и лежали там, сколько Семён помнил. Хотя, надо думать, что старые время от времени разбирались и отправлялись в архив или попросту выбрасывались, а на их месте нарастали новые. Иначе уже скоро было бы нельзя даже зайти в кабинет, не наступив на очередную гору бумаг.

– Патент на женьшень станет с первого мая открытым. Больше мы с него ни копейки не получим, – с места в карьер объявил Рэм Гелль.

Семён остолбенел. Он уже привык к успешной безбедной жизни и уже не мог вспомнить, как оно было тогда, до женьшеня. Да и кредит на квартиру ещё не выплачен.

– Как? – выдавил, наконец, он.

– Так, – бросил Рэм, – что-нибудь другое давай думай… Идеи, нужны идеи!

– Но… почему? – Семён никак не мог поверить в происходящее.

– По решению суда. Ладно, вопрос закрыт, иди работай.

Семён побрёл обратно в лабораторию, стал дёргать дверь, которая почему–то оказалась закрыта, потом рыться в карманах в поисках ключа, потом опять дёргать дверь, пока проходившая мимо уборщица, баба Таня, не сняла ключ с гвоздика рядом с косяком и не отперла ему дверь. Он сел за стол и уставился на кроликов. Происходящее никак не могло произойти. Надо было что-то делать, но он не мог. Ему казалось, что голова его протекла сквозь руки на стол, и поэтому этой головой теперь так трудно думать. Он смотрел в стол, в надежде разглядеть там, в уплывшей голове, какие-нибудь умные мысли. Как-то надо было выкручиваться, что-то делать. Второго женьшеня уже не создать, понятно, сейчас уже лавочка прикрыта. Но суд? Что с ним? Может нужно что-то опротестовать? Почему он не был на суде? Да он даже не знал о нём! Так, нужно срочно выяснить все детали. Семён вскочил из-за стола и вылетел из лаборатории. Надо срочно всё узнать, всё до мельчайших деталей.

То, что он хотел брать отгул и ехать с женой к врачу, вылетело у Зубова из головы безвозвратно.

 

***

 

Рэм знал, что сейчас Зубов мечется по всей фирме, дёргая их прожженного юриста, и надменную начальницу отдела маркетинга, и Христиану, оказавшуюся прекрасным главбухом, заменившую подслеповатого старичка, и даже лаборантку Лену. Семён дёргал бы и самого Рэма, но директор предусмотрительно строго–настрого запретил Яне пускать его обратно в кабинет. Он и так тянул до последнего с этой информацией, опасаясь, что Семён ринется, очертя голову, отстаивать свои права, и только сведёт их всех с ума. Пусть уж привыкает теперь задним числом. Конечно, он бы с удовольствием работал бы по женьшеню и дальше, но вопрос стоял всерьёз: если бы патент признали незаконным, то бюро пришлось бы закрыть по процедуре банкротства из-за гигантских долгов фармацевтическим заводам. А ловкий адвокат, нанятый «Медифармом», поправлял галстук и вещал куда как убедительно: «Патентовать спиртовые настойки, это всё равно, что патентовать строительные каски, или коробки спичек!» Чудом удалось прийти к соглашению о добровольном открытии патента. «Норма» была спасена, а вот личные доходы отдельных сотрудников теперь сильно упадут.

И, главным образом, Зубова. Этот вечный везунчик всегда отхватывал лучшие куски. Даже в жены ему досталась лучшая красавица факультета, на которую Рэм и сам никогда не мог смотреть равнодушно. А вот теперь Семёну придётся понять, что жизнь состоит не из одних сладких пряников. Он по-человечески сочувствовал коллеге, однако больше всего он не любил скандалы и истерики. Так что Гелль совершенно не желал видеть кричащего Семёна в тихом кабинете. «Как хочешь, хоть грудью ложись!» – заявил он Яне, на что помощница довольно улыбнулась.

«И эта туда же», – с досадой подумал он. Гелль не имел ничего против романов на работе. Высокий и элегантный, он легко получал приятные радости даже в офисе. Но Рэм совершенно не любил всё, что к ним прилагалось. Вдохновлённая случайным сексом сотрудница сразу начинала считать, что у неё есть право на перепады в настроении, на ехидные реплики в адрес других женщин, на специальное выражение лица при задержке на работе позже восьми вечера. А для Рэма это было лишь очередное развлечение, не более того.