Глава 3. – Вот, ознакомьтесь, – Марина протянула матери тоненький листочек, исписанный мелким почерком

 

– Вот, ознакомьтесь, – Марина протянула матери тоненький листочек, исписанный мелким почерком. Алина начала читать и обалдела. Соседи снизу, сверху и через стенку, во главе с замухрышкой Козловой, написали на неё заявление в милицию! Козлова была бездетной женщиной лет сорока, со следами тяжёлой жизни на лице и признаками явного злоупотребления алкоголем. По крайней мере, так показалось Алине, когда соседка впервые остановила её у подъезда, выяснив номер квартиры Зубовых у консьержки. Тогда её обвинения показались Алине смехотворными: мол, мымра эта не может спать из-за того, что Алинин ребёнок слишком громко кричит по ночам.

– Здесь у нас приличный дом, – шипела Козлова, – не какой-нибудь бомжатник! Я не позволю такого! Я напишу на вас заявление, и все соседи напишут! Найдётся и на вас управа.

Алина слушала тогда её вполуха – мало ли чего эта психованная с похмелья наговорит – но теперь она поняла, что все соседкины угрозы не были пустым звуком. Алина пробежала список жалующихся квартир. Не то что бы она поддерживала особо отношения с соседями, но всё-таки в лицо все друг друга знали, в лифте здоровались. Стало ещё обидней: вот так подставили, ударом в спину. Алина постаралась успокоиться, сложила бумажку пополам. Сейчас она скажет этой милиционерше всё, что думает. Алина открыла было рот, но инспектор Чибур, заметив выражение её лица, не предвещавшее ничего хорошего, быстро продолжила:

– Заявление было передано вашему участковому, он дал мне полномочия для проверки по подозрению в жестоком обращении с детьми. Но я вижу, что вы – женщина порядочная, дома у вас чисто. Мы вот что сделаем: вы напишете заявление, что у вас ребёнок болен, ночью у него кошмары, вы обязуетесь его лечить, мы эту объяснительную предъявим всем заявителям, в подтверждение принятых мер. Так положено.

– Он не болен! – твёрдо сказала Алина, забыв, что ещё вчера ночью ей казалось, что Вове пора вызывать скорую, если он не замолчит.

– Хорошо, напишите: сверхвозбудим,– быстро сориентировалась инспекторша.

У Алины не осталось аргументов против, и она села писать требуемое. Дело шло тяжело, потому что всей своей сутью Алина понимала, что страдать должна та соседка, змеюка. Маленький ребёнок ей, видите ли, спать мешает! Это вот она должна писать объяснительные за этот убогий донос! А не она, Алина, которая бы счастлива была, если бы Вова был здоров, и она могла спать каждую ночь, как прежде. Если бы был здоров? А что, он болен? Она удивилась этим мыслям.

В конце концов, она накарябала писульку, отдала её инспектору Чибур и выпроводила ту из квартиры. Но страх, какой-то липкий и тяжёлый страх остался. Теперь она «под колпаком». Алина не понимала, что это значит, но все виденные раньше ею фильмы убеждали в том, что если уж милиция заинтересовалась твоей персоной, так просто она в покое тебя не оставит.

 

Пометавшись по квартире, Алина решила позвонить Семёну, всё равно уже пора было забирать Вову и собираться к логопеду. Тут выяснилось, что неприятности, согласно поговорке, приходят толпой, только успевай отворять ворота. Семён наотрез отказался ехать к врачу. Причём, Алине даже показалось, что он вообще забыл про их договорённость, но муж всё отрицал, называл её солнышком и заинькой в пять раз чаще, чем обычно, и, в конце концов, быстро попрощавшись, бросил трубку. Про милицию Алина даже не стала заикаться, всё равно похоже, что Сёма не слышал и половины из того, что она говорила. Заехать за Вовой в сад девушка решила сразу на машине. И тут же вспомнила, почему так упорно вчера просила мужа отвези их – её «Мазда» ещё вчера утром категорически отказалась заводиться, с чем и была отбуксирована в автосервис. Алина срочно бросилась звонить туда, но её ждало ещё одно разочарование: «машина не готова». Алина готова была бросить всё, сесть в коридоре на крохотную плетёную лавочку и рыдать, пока спасительный кто-нибудь не вытащит её из этого кошмара.

Уже успев пустить слезу, Алина вдруг поняла, что если она не поедет к врачу сейчас, то ей придётся записываться на неделю позже, а она не протянет ещё одну неделю в полном неведении касательно того, что же происходит с её сыном. «Ну что же я, ведь ещё недавно я отлично ездила на общественном транспорте, и сейчас доедем, не конец света». Эта светлая мысль продержалась у неё в голове, пока она забирала Вову из сада и вела его в сторону метро. Но уже на подходе к кассам, Зубова поняла, что между «недавно» и «сейчас» был один нюанс, который требовал пристального внимания. Этот нюанс она сейчас тащила за руку, хрипло орущий и упирающийся.

 

Первым делом нужно было купить жетон, лучше сразу два, в оба конца. Алина встала в очередь, Вова наконец–то выдернул руку, разом перестал орать и разлёгся прямо на бетонном полу. Каждый, кто стоял в очереди, счёл своим долгом уставиться на него. Конечно, Вовка их впечатлил. В меховой шапке и ботинках, которые так и не удалось уговорить поменять на другие, в куртке с мокрыми пятнами: это по дороге он успел завалиться в свежие весенние лужи. Но Алине было всё равно, ведь он лежал молча, всего лишь стуча ногами по бетону, и никуда не убегал. Наконец, одна бабулька подала голос:

– А что же это мальчик у вас на полу лежит, простудится ведь!

Алина молчала, до заветных жетонов оставалось два человека. Старушка продолжила:

– Ой, бедный малыш, ему же, наверно, жарко в шапке.

Алина стиснула зубы и подала деньги в окошечко кассы. Сзади послышалось возмущённое пришёптывание. Алина схватила жетоны, наклонилась и, сжав Вовину руку повыше локтя, начала поднимать его с пола. Вова тут же отреагировал истошным воплем и стал вырываться, пытаясь ударить мать ногой.

Бабулька была тут как тут:

– А что же это он у вас так кричит?

К ней присоединилась разнаряженная матрона лет пятидесяти:

– Девушка, осторожнее с ребёнком, вы же ему руку оторвёте! – и добавила, обращаясь к толпе зевак – Понарожают, а обращаться с детишками-то и не умеют!

Тут уже Алина не выдержала, и, развернувшись к очереди, рявкнула:

– Не нравится? Милицию вызывайте!

Любопытствующие возмущённо загудели. Алина оторвала Вову от пола и понесла его, орущего во всё горло, на эскалатор. Бабка, неодобрительно бурча что-то себе под нос, засеменила следом. На эскалаторе рёв утих, так как Вова занялся любимым делом – совал пальцы под едущие резиновые перильца. Пассажиры молча косились на растрёпанную и покрасневшую от борьбы с собственным чадом Алину и, не желая связываться с явно больной мамашей, ничего не говорили ей, по поводу того, что детские пальцы под движущимися частями эскалатора – это опасно.

В вагоне Вова вёл себя нормально, не считая того, что всю дорогу он пролежал на полу, заставляя пассажиров обходить его. На выходе Алина, не обращая внимания на его возмущённый рёв, просто перехватила сына поперёк туловища и так держала до тех пор, пока не вынесла его на улицу. Отдышавшись от тяжёлой ноши, собрав волосы и отряхнув плащ, Алина потащила подвывающего Вову в медцентр. Когда они, наконец, добрались до кабинета логопеда, уставшую и измотанную Алину вдруг осенило, что она могла просто вызвать такси.

 

К счастью, логопед, Цветкова Алла Владимировна, принимала всех точно по расписанию, и ждать им не пришлось ни минуты.

В кабинете было невероятное море всяких развивающих игр и игрушек. Шкафы были забиты и сверху на шкафах были сложены цветные коробки, ещё и ещё, и ещё больше. Некоторые девайсы даже озадачили Алину: фанерные дверцы с разными замочками, игрушечная верёвка с игрушечными прищепками. А вот огромный кукольный домик ей понравился, она с интересом разглядывала все окошки и крохотную мебельку, пока логопед вытаскивала разные коробки и подсовывала их под нос Вове.

Вовку заинтересовали, конечно, машинки. Не произнося ни звука, он уверенно вытащил все машинки из коробки, проигнорировав деревянные деревья и домики, и стал расставлять их ровными рядами по столу. Маленькие были первые, потом средние, потом большие. Он ставил их вплотную, добиваясь идеальной ровности линии, выправляя раз за разом любые самые крохотные нестыковки.

Алина пожаловалась на мужа, которые не смог приехать, на то, как трудно добираться без машины, и, постепенно, под кивание Цветковой, начала излагать жалобы.

– Не говорит, совершенно ничего не говорит, – начала Алина и вдруг растерялась. Теперь, рядом с Вовой, спокойно играющим в машинки, все её жалобы вдруг показались ей пустяковыми. Плохо спит ночью – а причём тут логопед? Капризный и непослушный – ну так ему всего два с лишним года.

Цветкова заметила паузу и начала задавать вопросы:

– Скажите, а ваш мальчик… он в глаза смотрит, у вас зрительный контакт есть?

– Нет, – удивлённо ответила Алина, вдруг поняв, что Вовик действительно никогда не смотрит ей в глаза. Алла Владимировна нахмурилась. Что-то записала в блокноте и спросила:

– Пальцем указывает на то, что ему нужно?

– Нет, берёт мою руку и ей пытается взять или открыть.

– В еде избирателен? – записывая её ответы, продолжала монотонно уточнять Алла Владимировна.

– Да, очень, ест практически одни булки и йогурты, пробовать что-то новое не уговорить.

– А одежду новую легко даёт надеть?

Алина удивлённо покосилась на Цветкову – та явно многое знала о Вове! – и многозначительно указала на меховую шапку и ботинки, которые она даже не стала пытаться снимать. Постепенно с каждым вопросом она приходила в замешательство. В них не было почти ничего, что относилось бы к задержке речи и в то же время, она видела, что эти вопросы, следовали один за другим, как из одного конкретного опросника. И на все эти вопросы она отвечала: «нет, не умеет, не играет, не понимает, не даёт, не угощает» Постепенно предчувствие чего-то ужасного стало подкрадываться к ней. Только теперь она осознала, сколько у них всяких «не». Логопед тем временем вкратце обрисовала, что умеет делать средний ребёнок к трём года:

– А речь у ребёнка в три года уже практически как у взрослого, только с маленьким словарным запасом. Пассивная речь чаще всего опережает активную…

«До трёх лет осталось меньше трёх месяцев», – прикинула Алина. Она уже понимала, что логопед сейчас скажет что-то определённое – то, что стало очевидно специалисту с первого взгляда, и с каждым полученным ответом на вопрос она лишь убеждается, что не ошиблась. А Цветкова продолжала:

– Конечно, я не могу ставить вам диагноз, да и в вашем случае диагноз – дело долгое. Скорее всего, до пяти лет, кроме задержки речи официально вам ничего не поставят, ну может вторичную задержку развития, хотя в три года и это вряд ли…

– А неофициально? – спросила Алина, готовая ко всему.

– Ну, сейчас это весьма похоже на аутизм, – Цветкова продолжила говорить что-то про «аутичные черты», про то, что такой диагноз официально получить почти невозможно, но Алина уже не слушала.

 

Вот так. Вот он, приговор. Она не очень точно понимала, что значит аутизм, хотя и смотрела «Человек дождя» и ещё какой–то голливудский фильм. Но то, что она поняла сразу: ничего не случайно. Каждая проблема, каждый Вовин крик, каждое его действие – всё встало на свои места, паззлы сложились в единую картину, и образовался диагноз, странный, непонятный, но известный врачам. На какой–то миг она почувствовала облегчение. До сих пор, уговаривая себя, что её сын обычный, все его закидоны в поведении она относила на свой счёт. «Да, – думала она раньше, оставляя его валяться на земле, или после очередной бесплодной попытки почитать ему книжку, – хреновая из меня вышла мать, чего уж там». Теперь же оказалось, что какая бы она ни была мать, хоть золотая, всё равно её сын ходил бы сейчас по этому кабинету в зимних ботинках и расставлял машинки в аккуратные ряды по размеру и цвету. Ну, как бы то ни было, теперь она знает, что происходит, осталось выяснить, что надо с этим делать.

Вова закончил с машинками и стал тянуть её за руку к двери. Однако Алина не собиралась уходить, не выяснив ответ на самый главный вопрос:

– Алла Владимировна, а… что же теперь делать?

Цветкова ловко смахнула рассортированные машинки обратно в коробку и достала лист бумаги. Она начала записывать координаты мам, у которых такие же дети.

– Я не могу посоветовать вам специалиста, так как не имею таких на примете. Вот, позвоните этим женщинам, они подскажут вам, к кому лучше обратиться, и дадут практические советы, как вести себя с вашим малышом. От себя могу сказать, вам понадобится много работать с самыми разными специалистами и многому от них научиться…

Вова, увидев сложенные в коробку машинки, взвыл, начал снова вытаскивать их из коробки, и аккуратно выпихивать логопеда из-за стола, чтобы расставить машинки ровно на те же места, на которые он их уже однажды поставил. Алла Владимировна невозмутимо освободила ему стол, отдав лист с контактами Алине, а та ошеломлённо смотрела на Вову. Вот же оно, почему она не замечала? Те же машинки – на те же места.

Она попросила разрешения подождать, пока не подъедет такси, и на прощание они обсудили вопрос о том, имеет ли вообще смысл вести логопедическую работу с неговорящим ребёнком. Оказалось, что Цветкова именуется «речевой терапевт», и одна из её задач как раз и состоит в том, чтобы побудить ребёнка общаться.

Когда, наконец, они сели в подъехавшую машину, Алина ощутила непреодолимое желание плакать. Она даже не понимала почему, умом ей казалось, что ничего страшного не произошло, теперь всё будет легко и понятно, конечно, понадобятся врачи и всё такое. Но сердце Алины чувствовало тот скорбный миг, когда не стало её самого обычного здорового мальчугана, а появился другой человечек, чудной и невероятный, имя которому «особый ребёнок».

 

***

Доехав до дома, Алина предоставила Вову самому себе, а сама ринулась в Интернет. Вова, воспользовавшись шансом, стащил на пол одеяло и подушку, забился под стол, завернулся в них и заснул.

Первым делом, она бросилась смотреть, что такое «аутизм» и каковы его симптомы. Открывшаяся картина шокировала. Каждая мелочь, над которой она смеялась или от которой отмахивалась, оказалась симптомом. Бегает по всей квартире и бесконечно выключает свет. Сидит неподвижно целый час, слушая музыку. Не показывает пальцем. Не играет с другими детьми. Расставляет предметы в ровный ряд. Казалось, этот список никогда не кончится. Она жадно вчитывалась в каждое слово, и всё, всё им подходило! Никакой новой одежды или еды. Указание на предметы с помощью руки взрослого или другого предмета. Смех без видимой причины. Всё сходилось, один к одному. Где были её глаза? Теперь, проглатывая информацию и перескакивая с одного симптома на другой, ей казалось, что нет в мире ничего очевидней того факта, что у Вовы именно аутизм.

Затем она сконцентрировалась на поисках лечения. Но по первой же ссылке она обнаружила на редкость странный форум. Складывалось ощущение, что его создатели считают аутизм какой-то болезнью обмена веществ. На сайте шло активное обсуждение методов диеты, лечения глистов, восстановление микрофлоры желудка. Алине это показалось дикостью. Какое отношение кишечник может иметь к тому, что ребёнок не выполняет простейшие команды и не смотрит тебе в глаза? Тем не менее, её поразила странная убеждённость, даже фанатизм участников форума. Решив вернуться на этот форум позже и почитать повнимательнее, Алина поставила закладку и вышла на более традиционные ресурсы. Идеи мелькали одна за другой: занятия с лошадьми, с дельфинами, просто плавание. Постепенно от методов борьбы она перешла к историям болезни, кто-то упоминал неудачные прививки, кто-то тяжёлые роды… ничего из этого у Алины не было и в помине.

 

Вся её беременность протекала, как сладкий сон. Семён носил Алину на руках, исполнял любое желание. Лучшее наблюдение у высококлассных гинекологов в недавно открывшемся медицинском центре «Скандинавия», и роды в шикарной индивидуальной палате. Правда, сами роды она помнила плохо: они слились в один ужасный кошмар. Семён присутствовать не захотел, сказал, что не сможет смотреть на её страдания спокойно, но народу и так хватало: акушерки, гинекологи, сёстры, педиатры и ещё неизвестно кто, к концу ей это было уже неинтересно. Она смутно помнила, как выпрашивала наркоз, акушерка жалостливо смотрела на неё и говорила: «Подожди, милая, первые роды, рано тебе ещё». В конце концов, наркоз она выпросила, но уже и он не мог сгладить непрекращающуюся пытку схваток. С точки зрения врачей роды были идеальными, и родившийся Вовка–карапуз – три девятьсот, настоящий богатырь – тоже был сочтён образцовым младенцем.

Да и весь первый год своей жизни Вовик не вызывал у врачей никаких опасений. Да что там, когда он пошёл в восемь месяцев, а в девять при ходьбе уже держал в руках мяч, опытная невропатолог записала в карточке: «опережение психофизического развития» и долго восторгалась смышлёным мальчишкой. Даже ортопед не смог придраться к Вовиной походке и осанке, которые страдали у других малышей, рано вставших на ножки. Хотя самой Алине и пришлось не сладко в постоянной беготне за сыном.

 

Тогда Алина не заостряла внимание на бегущих днях и ночах. Она всё жалела, что её добеременная свобода испарилась навсегда. С самого момента Вовиного рождения она ощущала себя бесконечно замученной и не способной ни на что вообще. Два раза в неделю она ходила в ближайший супермаркет, переодевалась, красилась, но можно ли было считать эти походы выходом в свет или же, напротив, они только усиливали в ней чувство беспомощности… она так и не разобралась. Теперь, задним числом, она помнила, что Вова был очень спокойным малышом: рано начал спать всю ночь напролёт, мог сам себя занять, уже тогда он любил машинки, мозаики, поезда, которые можно было классифицировать по цвету и размеру и расставлять ровными рядами.

Когда же появились первые признаки надвигающихся проблем? Речь! Да, первое, что вспомнила Алина – это пропавшие слова. Те несколько первых детских слов, практически лепет «дай», «пока» – они появились ещё до года, и они же пропали через пару месяцев. Она вспомнила, что весь его второй год жизни она спрашивала у педиатров: «Почему же он ничего не говорит? Доктор, он, кажется, не понимает моих слов». И педиатр успокаивал её: «Ну что вы, не волнуйтесь, мамочка, сейчас все дети начинают поздно говорить, а тем более у вас мальчик». За ним вторила и невропатолог: «Подождите, вот сейчас лето наступит. Летом все дети быстро развиваются, нагоняют всё упущенное за зиму». И она ждала. Ждала, ждала… а что ещё она могла противопоставить опытным специалистам?

 

Когда пошёл третий год Вовиной жизни, невропатолог стала смотреть озабоченно, она даже прописала Вове курс стимулирующих таблеток. Но к тому времени уже сама Алина твёрдо уверилась, что с её сыном всё в порядке, ведь врачи были не единственные, кто повторял ей одно и то же. И свекровь, и молодая мамаша с детской площадки, и воспитательница в садике повторяли именно то, что она хотела слышать: «У каждого ребёнка свой темп развития», «Мальчики начинают говорить поздно», «Не нужно сравнивать с другими, все дети разные». Так что после очередного визита невропатолога она звонила Юле и возмущённо говорила в трубку: «Ты представляешь, она выписала Вовочке какие-то таблетки! Как можно травить ребёнка химией, а тем более это что-то для мозга – наверняка, опасное!» И удовлетворённо хмыкала, когда Юля поддакивала ей: «Конечно, лишние таблетки ни к чему».

Где, когда она должна была понять, что дела их плохи? В какой момент ей надо было хватать Вовку и тащить по всем врачам без разбору. Сколько раз ей нужно было повторять: «Он не понимает речь, он не выполняет простые команды, с каждым днём всё больше истерик. Доктор, что с ним?».

Жуткое давящее чувство вины захлестнуло Алину: да что же за никудышная из неё вышла мать?! Конечно, материнство не доставляло ей особых радостей, но она думала, что, по крайней мере, хорошо выполняет все обязанности. Вова был одет с иголочки, на столе всегда всё свежее, отдельная комната, куча игрушек, лучшее медицинское обслуживание, приличный детский сад… Она думала, что сделала всё, что положено. А теперь оказалось, что она ничего, ничего толком не сделала для единственного сына. Боже, да хуже, чем ничего! Алина похолодела. Она же лупила его по ночам, лупила, чтобы разбудить, и злилась на него ужасно потому, что он превращал каждую ночь в очередную пытку бешеным криком. А теперь оказалось, что она била больного ребёнка, которому снились Бог знает какие кошмары!

Она должна что-то сделать. Врачи! Но какие, какие врачи? Она схватила сумочку, быстро перебрала листочки и нашла среди них тот, который записала у логопеда. На листочке значилось «Таня» и номер телефона. Она схватила мобильный и набрала неведомую Таню.

 

Разговор получился очень сумбурный. Алина ещё не до конца пришла в себя и поэтому чередовала вопросы с постоянным возвратом к собственной истории. Ей с трудом удавалось слушать, что отвечает Таня. К концу беседы, у неё на руках оказался номер телефона психиатра. Юшкевич Ирина Петровна, так её звали. Алина смутно помнила, что Таня очень высоко отзывалась об Ирине Петровне и говорила, что в любом случае, начать надо с визита к ней.

Алина набрала и этот номер. Попасть на приём к Ирине Петровне оказалось очень трудно, но ей удалось кое-как сократить срок ожидания до двух недель. На этот раз она непременно поедет туда с Семёном. Вот чёрт, Сёма ведь ещё ничего не знает. Как, какими словами сказать ему? Как он отнесётся к этой новости? Алине всегда казалось, что Сёма не слишком привязан к их единственному сыну, а тут ещё и такой диагноз. Что же делать? Алина плюхнулась обратно в кресло, прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания.

Она вспомнила тот летний день, когда Христи, уговорила её поехать на Васильевский остров. «Вот кого мы здесь себе найдём? – убеждала Алину подруга.– Бухгалтера? Экономиста? А вот на Ваське настоящие факультеты, филологический, например». Алина не очень поняла, чем филологический лучше экономического, но спорить с подругой не стала, послушно надела выданную ей короткую юбку и откровенного вида кофточку, и подруги отправились соблазнять питерских студентов.

Конечно, Алина знала, что они обе смотрелись просто неотразимо, и понимала важность мероприятия относительно будущего, но именно сегодня мысль о том, что нужно искать какого-то завидного жениха была так далеко от юной беззаботной студентки, что она совершенно забыла поставленную задачу, и просто наслаждалась чудесным летним днём. Тогда-то к ним и подошёл Семён. Сначала он Алине не глянулся. Не то монгольское, не то татарское лицо, одет, как говорится, бедненько, но чистенько. И всё приставал к ним с какой-то ерундой по поводу вреда курения. Единственное хорошее, что нашла в нём Алина, было его постоянное внимание именно к ней. Всё-таки обычно молодые люди, встретив их с Христи, долго переводили взгляды с подруги на подругу, не в силах сделать выбор между двумя очаровательными девушками. К Семёну это не относилось. С того самого первого дня он всегда смотрел только на неё одну. Она не особо помнила, пересекались ли они ещё в институте, но как-то так оказалось, что работать в «Норме» они стали вместе. Алина опять-таки ничего не заподозрила, хотя постепенно все остальные кавалеры каким-то образом исчезли с горизонта один за другим, и на все мероприятия и тусовки они с Сёмой ходили уже вдвоём.

 

Так всё само собой и вышло. Алина уже не искала лучшей пары, да и чего было искать: петербуржец с квартирой, и к тому времени всем уже было видно, что он влюблён в Алину по уши. Так что когда он пригласил посмотреть её квартиру, Алина решительно надела кружевное бельё и была готова ко всему. Ей ужасно польстило, что первым делом он сделал ей предложение, подарил немыслимо дорогое колье, и только потом накинулся на неё. Надо сказать, что Алина вообще поражалась, как он так долго терпел. Сама она, конечно же, оставалась девушкой, но она как-то и не испытывала интереса к сексу, ни до, ни после замужества. Да и тот первый их секс, который должен был стать счастливым и запоминающимся событием, она вытерпела только на душевном подъёме от только что полученного предложении руки и сердца, с которым она, конечно же, согласилась. И ничуть не прогадала. Её жизнь с Семёном была именно той, о которой она мечтала у себя в деревне. Медовый месяц в Египте, цветы, подарки. А как Семён был счастлив, когда узнал о её беременности! Он тогда немного растерялся, пытался срочно купить кроватку, звонил всем друзьям, гордо заявляя, что скоро станет отцом. Алина даже смотрела на него немного снисходительно – вот ведь, молодой папаша!

И теперь, сегодня, Алина должна будет ему сказать, что у их единственного сына аутизм. Алина опять вскочила с кресла и заметалась по комнате. Вова всё ещё спал; похоже, поездка к логопеду сильно утомила его, и Алина не могла даже заняться с малышом. Чтобы хоть как-то отвлечься, она пошла на кухню в надежде приготовить что-то поесть, но, заглянув в холодильник, поняла, что и это бессмысленно: холодильник был набит готовой едой из кулинарии. Она снова метнулась к компьютеру и начала очередной раз перебирать весь ворох информации, хоть как-то связанной с аутизмом. Вскоре все статьи и обсуждения на специализированных форумах, смешались в голове Алины в густую кашу, информативность которой терялась с каждой новой ссылкой. Но, по крайней мере, это хоть как-то отвлекало её от мучительного ожидания мужа.

 

Наконец, замок в двери защёлкал. Алина вскочила с кресла, метнулась в прихожую и застыла перед входящим мужем. Инстинкт подсказывал ей, что сегодня не следует с порога начинать выкладывать проблемы: выражение лица Семёна показывало, что нужно отложить все разговоры на потом, а вместо этого начать с ужина, ста пятидесяти граммов коньяка или текилы, которую Сёма особенно любил. И только потом, исподволь, выяснять, в чём дело.

Семён мимоходом коснулся губами её виска и молча прошёл на кухню. Алина вбежала за ним, посмотрела на него с отчаянием, открыла было рот, но, запнувшись, вдруг выпалила:

– Я не поняла?! Почему ты не поехал сегодня со мной к логопеду? Мы же договаривались.

Семён поднял на неё недоумённый взгляд, перевёл его в окно за спиной Алины, и пробурчал:

– Какая теперь разница…

Пока Алина переваривала услышанное, Зубов выпил залпом стакан воды и ушёл в спальню. Он было начал раздеваться и развешивать одежду в шкафу, но Алина ворвалась следом за ним. Она была в бешенстве:

– Как это какая разница?! Ты же знал! Я ещё две недели назад сказала тебе! Что значит, какая разница?

Семён поморщился, надел домашний халат и снова пошёл на кухню. Алина, не в силах больше сдерживаться, крикнула ему вслед:

– Ты хоть знаешь, что она сказала? Она сказала, что у него аутизм!

Семён обернулся:

– У кого?

Алина скрипнула зубами. Чёртов Зубов! Он, что ли, совсем ничего не понимает? Их жизнь рушится по кирпичику, а он стоит тут, в дверях и делает глупое лицо!

– Да у Вовы, сына твоего, у кого же ещё! У него все симптомы.

Семён вернулся в спальню и заботливо посмотрел на жену:

– Какие симптомы? О чём ты вообще говоришь? Он, конечно, неуравновешен, упрям, но разве это симптомы аутизма?

– Да нет, ты не понимаешь,– Алина засуетилась, обрадованная, что ей удалось привлечь внимание мужа к основному вопросу, – помнишь, он бегал по всей квартире и выключал свет? А помнишь, он расставлял машинки по росту? А помнишь…

Семён устало вздохнул и перебил её:

– Послушай, Алина, ты знаешь, я сам всё время хотел, чтобы ты отвела Вову к врачу, потому что меня волновало его поведение. Но то, что ты говоришь, это вообще ерунда какая-то. Ну и что, что он выключает свет? Любой ребёнок может так баловаться. Расставляет в ряд машинки? Ты сама-то подумай, на что ты жалуешься. Это нормально.

Алина в возбуждении размахивала руками прямо перед носом мужа, ходила из стороны в сторону, повторяя:

– Сёма, это всё симптомы! Там ещё много признаков, я тебе не все назвала, но они все подходят. И что руку мою берёт, когда указать на что-то хочет, и этот его крик по ночам…

Семён потёр виски кончиками пальцев, помолчал, а потом твёрдо сказал:

– Алина, это полная чушь. Единственное, что тебе нужно теперь сделать – это найти другого врача, не логопеда. И ещё одного врача, если этот скажет то же самое. Какой аутизм? С чего бы?

Девушка растерянно опустила руки:

– Я тогда не знаю, как тебя убедить. Я, конечно, схожу ещё к другому врачу. И, наверное, не к одному. Но, понимаешь, нам срочно надо записать его на множество специальных занятий: с лошадьми, с дельфинами, музыкальная терапия, занятие с психологом, с логопедом опять же. В общем, я займусь всем сама, а ты дай мне пока тысяч тридцать на ближайшие расходы.

Семён посмотрел на неё долгим внимательным взглядом. Криво усмехнулся. И вышел из комнаты. Алина опешила. Она не могла понять, что происходит. На все её просьбы, даже на случайные капризы, Семён всегда откликался с улыбкой. А сейчас, когда речь идёт о здоровье его единственного сына, он даже не хочет её понять. Она тихо пошла за ним в гостиную, еле сдерживая обиду и ярость. Семён сидел на диване и смотрел в пол. Когда она вошла, он поднял глаза и сказал:

– Нет, Алина, я не дам тебе тридцать тысяч, и вообще, пока у тебя не будет заключения нормального врача, проверенного и дипломированного специалиста, а лучше двух, я отказываюсь обсуждать какой-то там «аутизм».

 

Он включил телевизор, давая понять, что разговор окончен. А Алина осталась стоять столбом, изумлённо глядя на него. Такого ответа она не ожидала от мужа никогда. Дело было даже не в его отношении к предполагаемому диагнозу, это как раз было понятно – какой родитель, любящий отец, захочет так вот сразу признать в родном сыне аутиста? Алину больше поразило его твёрдая решимость не выполнять просьбу жены. А ведь она не знала ни в чём отказа от супруга. Если бы все её мысли сейчас не занимал Вова, то Алине было бы, о чём подумать. Но она подумала о другом: Зубов, возможно, в чём-то и прав, в конце концов, она уже записалась к одному психиатру, почему бы не записаться к двум, да и в детском саду просили справку. Алина развернулась и ушла к себе, села за компьютер, снова начала перелистывать страницы Интернета в поисках телефона районного диспансера. Ну что ж, два психиатра лучше, чем один.