Спецслужбы и тайные общества

В социологической типологии спецслужб мы отнюдь не случайно воспользовались терминологией, почерпнутой из арсенала “тайных обществ” оккультного типа. Такие общества существовали на всех стадиях человеческой цивилизации и имели место у всех народов земли, во всех культурных и религиозных контекстах. Исследования таких авторов как Мирча Элиаде и Рене Генон убедительно показали, что область “эзотеризма” и “инициации” представляет собой неотъемлемый уровень всякой человеческой формации — от примитивных племен до сложнейших государственных макрообразований.

При рассмотрении тайных обществ некогда преобладала чисто позитивистская пренебрежительная позиция, отождествлявшая эти структуры с пережитками древних институтов, появившихся как модели некритической, “донаучной” интерпретации мира, пытающейся дать упрощенные или заведомо ложные ответы на теоретические вопросы космогонии, космологии, этики и т. д., всегда стоявшие перед человеческим духом. Но развитие социологии, антропологии, истории религий в ХХ веке и особенно во второй его половине заставило отказаться от примитивного взгляда на природу мифа и от приравнивания “эзотеризма” и “инициации” к “пережиткам темного Средневековья”. Постепенно ученые утратили оптимизм, с которым деятели Просвещения и их духовные наследники относились к данным позитивистской науки, принимая их за обнаружение последней истины, скрытой ранее от человечества за стеной предрассудков, суеверий и ложных, упрощенных представлений о природе реальности. Оказалось, что сам позитивизм есть не что иное, как одна из возможных интерпретационных систем, основывающаяся на столь же бездоказательной и мифической базе, как и древние космогонии. Просвещение не отменило миф, но гуманизировало его, свела до уровня индивидуума и его рассудочной деятельности. Показательно при этом, что вожди и вдохновители Просвещения сами принадлежали в подавляющем большинстве случаев к “эзотерическим” и “инициатическим” организациям, устроенным по архаическому образцу. Поэтому большинство современных социологов и культурологов склонны рассматривать “секуляризированный”, рационалистический характер Нового времени просто как смену мифологических парадигм, а не как избавление человечества от “гнета сакрального”, на что надеялись и что провозглашали рационалисты и атеисты первых поколений. Более пристальное рассмотрение среды возникновения идей, специфических для Нового времени (у того же Элиаде или Юнга), однозначно убеждает, что все они суть гипертрофированное и одномерное развитие комплекса герметических наук, составлявших как раз основу западноевропейского эзотеризма. Получается, что за “прогрессистским” пафосом просвещения стояла лишь смена мифологических парадигм, а отрицание “традиции” касалось исключительно отвержения католического, западно-христианского комплекса идей и мировоззрений.

Из такого положения можно сделать один в высшей степени важный социологический вывод — структурализация общества по трем уровням, соответствующим “гиликам”, “психикам” и “пневматикам”, относится не только к гностическим сектам или оккультистским группам, но отражает фундаментальную типологизацию человеческих обществ, характерных для любой модели их устройства и любой идеологии.

Легко проследить это тройственное деление в христианстве: ветхие люди (неверные, нехристиане и оглашенные), верные (христиане, принявшие крещение) и иереи (рукоположенные, посвященные в сан). Подчеркнем, что это не церковная, но антропологическая иерархия. Особенно строго такого взгляда на устройство общества придерживались первые христиане, жившие среди язычников и являвшиеся полным аналогом эзотерического и инициатического общества.

Такая же картина свойственна исламскому миру, где профанами считаются “неверные”, посвященными в первой степени все, исповедующие шариат, а высшими посвященными — члены суфийских, эзотерических общин, “тарикатов”.

Но такая чистая структурализация в рамках этих религий строго соблюдается только в том случае, когда религиозная община находится в чуждом контексте. После того, как религия распространяется на мажоритарные социальные слои и становится достоянием большинства, а не избранного меньшинства, как на первых этапах, иерархическая картина усложняется. Отныне религиозное большинство соотносится с первым уровнем, клир (в христианстве) или суфии (в исламе) — со вторым, а третий иерархический уровень соответствует особой избранной категории духовидцев. В христианстве это монашество, и особенно его исихастское направление, в исламе — особые избранные тарикаты, стоящие по ту сторону обычных суфийских братств (к примеру, такие, как “ишракийун” Сохраварди или последователи ибн Араби). В западном христианстве после раскола церквей в 1054 году внутренний эзотерический слой (“психики” и «пневматики») стал двигаться в сторону все возрастающей концептуальной самостоятельности, постепенно утрачивая укорененность в христианской католической доктрине. Обособление “эзотеризма” и вызвало постепенно появление антицерковных “инициатических” организаций, которые впервые проявили себя вовне в период Реформации, а затем предопределили развитие некоторых крупных течений в европейском масонстве. Эта секуляризированная, антикатолическая линия западно-европейского эзотеризма и стала архитектором современного общества и современного духа, заложила основы светского мировоззрения, рационализма, атеизма, материализма и других характерных тенденций современности. И несмотря на стремление просветительских сил деиерархизировать общество, утвердить принципы “равенства и свободы”, в конкретике социального устройства даже самых демократических и “прогрессивных” систем сказалась все та же традиционная иерархичность герметических орденов и масонских лож. И деление всех людей на профанов, посвященных и сверхпосвященных никуда не исчезло, перейдя на иной уровень и дав импульс новой стратификации социальных групп и управленческих элит. Эти соображения объясняют, почему мы не проводим строгих различий между профаническими, социально предопределенными “спецслужбами”, представляющими собой лишь второстепенный придаток такой светской и начисто лишенной сакральности вещи, как “современное государство”, и оккультными ложами и орденами, оперирующими, казалось бы, в совершенно иной среде и с совершенно иными реальностями. На самом деле, с типологической и социологической точек зрения, и спецслужбы и ложи суть явления одно-порядковые, “конгруэнтные”, типологически близкие. Не случайно в традиционных обществах такое сходство выражалось в практическом тождестве обеих структур: там эзотерические организации сплошь и рядом выполняли разведывательные и контрразведывательные функции (особенно схожие с тем, что в Новое время получило название “политическая разведка”). И наоборот, все представители элит, имеющие отношение к обеспечению безопасности общества или государства с необходимостью принадлежали к особым эзотерическим кланам и орденам.

Так обстояли дела раньше, но точно так же обстоят дела и сегодня. Если на уровне внешнем, “обывательском”, в Новое время произошла радикальная и кажущаяся абсолютной смена интерпретационных парадигм (распространение атеизма, бытового материализма, скептицизма и т. д.), то на уровне элит и групп реального управления (особенно спецслужб) сохранилась удивительная преемственность с древними институтами и мировоззрениями, свойственными предшествующим стадиям социального развития. Уже на первом “конспирологическом” уровне интерпретационный “консерватизм” гораздо выше, нежели на нулевом, профаническом. А “пневматики” имеют дело вообще с надвременной реальностью, превышающей относительную канву человеческой истории.

Между “эзотериками” и “сотрудниками госбезопасности” существует типологическое единство, социологически и психологически фиксируемое тождество интерпретационной логики, конгруэнтность аналитических механизмов и парадигм реализации конкретных оперативных заданий. Тайное тяготеет к тайному, “secret societies” к “secret services”. И спецслужбы и эзотерическая элита имеют дело не со сферой социальных следствий, но с областью социальных причин, а “причинный план” требует последовательной дифференциации в отношении профанического общедоступного уровня. И “посвященные” и “агенты” понимают искусственную, почти механическую природу поведенческого и ментального стереотипа масс, инструментальный характер их мнений и решений, фрагментарный, ограниченный и легко манипулируемый сектор их интерпретационных методологий. Поэтому на первом конспирологическом уровне возникает потребность прагматической редукции знаний о причинной области для большинства. При этом такая редукция, наряду с вытекающей из нее потребностью в “сокрытии информации”, не является злонамеренным своевольным выбором “элиты”, стремящейся держать массы в неведении, но основана на интерпретационном, гносеологическом неравенстве людей, на объективном различии “познавательных темпераментов”. Один человеческий тип (наиболее распространенный) всегда довольствуется фрагментарной информацией, обеспечивающей нормальное функционирование в узком социальном секторе (семья, дом, профессия, знакомые, самые общие представления о структуре доминирующего мировоззрения и социальном устройстве). Можно назвать это “индуктивным гносеологическим темпераментом”. Другой тип стремится получить представление о целом, обрести ключ к пониманию логики целого, и без этого он не представляет себе жизни. Такой гносеологический темперамент можно назвать “дедуктивным”. В традиционном обществе, основанном на принципах религии и сакральности мира (как человеческого — сакральность социума, так и нечеловеческого — сакральность космоса), человек дедуктивный вступает в орден, идет по духовной линии. В современном мире эквивалентом этой утраченной области (в том значении, которым она обладала при царстве Традиции) являются спецслужбы, также вводящие человека в закулисные сферы социального и мировоззренческого функционирования. Сходство задач и уровня, а также генеалогия происхождения из одного корня снова сближает между собой то и другое.

Не случайно даже в атеистическом и доктринально материалистическом советском обществе сфера религии и оккультных лож находилась в ведении КГБ, равно как и область социально значимых научных дисциплин.

В западном либеральном мире вплоть до настоящего времени связь спецслужб с миром оккультных обществ, сект и масонских лож была еще более очевидной. Западная элита никогда не отказывалась признавать значимость конспирологического уровня, тем более, что по традиции правящий класс либерал-демократических обществ рекрутировался преимущественно из масонской среды. Это вполне логично, если учесть, кому исторически принадлежит концептуальное авторство современной западной цивилизационной парадигмы.

Если вернуться теперь к нашей основной теме, станет понятным отождествление кратополитического уровня социального устройства общества с типом “психика”, первой ступени посвящения в тайных обществах. Кратополитика как особая область интерпретаций и действий открывает перед человеком картину распределения сил на внутри- и внешнеполитическом пространствах, отличную от той, с которой имеют дело обычные люди. На уровне кратополитики действуют иные субъекты и иные закономерности, на первый план выходят иные силы и иные нормы. Это уровень, превышающий юридическую формализацию социальных или международных отношений. К примеру, на кратополитическом уровне в определенных случаях вполне оправдано насилие, нарушение законодательных гарантий граждан, начало войн, территориальная экспансия и т. д. Если аналогичные действия будут предприняты обычными гражданами, на них обрушится вся мощь юридического, социального и этического осуждения. Точно так же у “посвященных” есть своя этика и свои законы, свои нормы и свои критерии поведения.

Для понимания уровня, на котором действуют спецслужбы (уровней кратополитики и геополитики), необходимо постоянно учитывать их типологическую близость структуре тайных обществ. Такое сближение позволит понять множество парадоксальных и темных страниц современной истории.

Теперь перейдем к разбору того, что можно назвать кратополитической картой мира. Этой картой руководствовались и продолжают руководствоваться те, кто реально участвует в подготовке и осуществлении важнейших крупномасштабных операций, затрагивающих судьбы народов.