ГЛАВА 3. 23 марта 1938 года С. М. Егер был арестован, а за день до этого на комсомольском собрании было объявлено о «враге народа»

 

23 марта 1938 года С. М. Егер был арестован, а за день до этого на комсомольском собрании было объявлено о «враге народа», «притаившемся в наших рядах и ставшем секретарем комсомольской организации».

По воспоминаниям отца в то время были арестованы:

В ЦАГИ-

— начальник ЦАГИ — Н. М. Харламов;

— начальник экспериментально-аэродинамического отдела — А. Э. Стерлин;

— заместитель начальника ЦАГИ по науке, член-корреспондент АН — А. И. Некрасов;

— начальник гидроканала (лаб. № 12) — Н А. Соколов и многие другие (среди них А. М. Черемухин, В.Л Александров, Г. А. Озеров);

 

На заводе № 156 (ЗОК — завод опытных конструкций):

— ответственный руководитель — Андрей Николаевич Туполев, бывший одновременно и главным инженером ГУАП — Главного управления авиационной промышленности (начальник ГУ АП — М. М. Каганович);

— директор завода — Д. Н. Осипов;

— главный инженер — Новосельский;

— заместитель главного конструктора и начальник бригады № 1 — В. М. Петляков;

— начальники бригад конструкторского отдела — В. М. Мясищев, Н. С. Некрасов, Е. И. Погосский, М. Н. Петров, Т. П. Сапрыкин;

— начальник КБ — Берг;

Я не могу перечислить всех, хотя со многими позже мне пришлось встретиться.

 

Из других самолетостроительных организаций были арестованы:

— К. А. Калинин — главный конструктор Харьковского авиационного завода, автор самолетов К-1, К-5, К-9,

— И. Г. Неман — главный конструктор Харьковского авиационного института, автор самолета ХАИ-1 и штурмовика;

— А. И. Путилов — главный конструктор НИИ ГВФ и автор самолетов «Сталь-2», «Сталь-3»;

— Р. Л. Бартини — главный конструктор НИИ ГВФ и автор самолетов «Сталь-7» и Ер-2;

— В. А. Чижевский — главный конструктор смоленского авиазавода и автор самолетов БОК-2, БОК-5, БОК-9;

— Д. С. Марков — главный конструктор завода № 1 им. Авиахима.

 

С завода № 39 были арестованы:

— С. Марголин — директор завода;

— А. О. Калнин — парторг ЦК в ЦКБ-39;

— автор этих строк, бывший тогда начальником группы общих видов в бригаде С. В. Ильюшина и секретарем ВЛКСМ ЦКБ-39.

 

Все эти люди (перечисленные выше и те, фамилии которых я не помню) в 1954–1955 годах реабилитированы, дела их пересмотрены и из-за отсутствия состава преступления прекращены, приговоры отменены. К сожалению, значительная часть из них до этих дней не дожила.

 

Прошло не более недели после ареста отца, как мать, вернувшись с работы, обнаружила, что все наши вещи выставлены на тротуар перед подъездом. Семью репрессированного, как это было принято в то время, лишили жилья и, что не менее страшно, прописки. Мать раздала вещи соседям, а со мной, полуторагодовалым, на руках бросилась к своим родителям, жившим в деревянном домике на Бородинской улице около Киевского вокзала. Узнав, что зять оказался «врагом народа», мать ей сказала: «Так тебе и надо» — и предупредила, что наше пребывание здесь — временное.

После лишения прописки мать автоматически уволили с работы. Пока она, практически оставшись без жилья, без работы и без поддержки, бегала в поисках любой работы, заботу обо мне взяла мамина младшая сестра — Анна Степановна Косухина, впоследствии проработавшая всю жизнь технологом на заводе «Знамя труда» (сейчас ПЦ им. Воронина РСК МиГ).

Устроиться на работу можно было только полулегально, на какую-либо маленькую фабрику или в мастерскую за копеечную зарплату. Можно представить, какое «жилье» можно было снять в таком положении.

Я смутно помню полутемную комнату и мокрую зеленую стену — денег у матери хватило лишь на полуподвальную комнатку под баней; сверху по стене текла вода и оставалась слизь, по которой можно было даже рисовать, — вот такая моя первая чертежная доска. Я заболел воспалением легких, вызванный врач, увидев обстановку, предупредил, что я могу умереть в течение нескольких дней, и мать была вынуждена срочно вывезти меня в деревню к родителям мужа, где с болезнью справились домашними методами, но она затаилась в виде туберкулеза, который долго скрывался и уложил надолго в больницу через 60 лет.

Мама сама описывала эго время так:

 

Отчетливо помню приемную Бутырской тюрьмы, куда меня приводила мать на свидания с отцом: большой зал с очень высоким потолком, боковой коридор с охраной, пустая комната с перегородкой. Это мои первые воспоминания в жизни — мне было 2,5 года.

Как пишет М. Б. Сауке, свидание разрешалось один раз в два месяца с родными, из которых можно было приглашать двух человек. Составлялась предварительная заявка, в которой указывалась степень родства. Свидания проходили в особой комнате в Бутырской тюрьме, куда арестантов привозили из Болшева. Добиться свидания было очень трудно. Люди приходили с надеждой о встрече, часами просиживали в приемной, да так и уходили ни с чем.

У Юлии Николаевны — жены Андрея Николаевича Туполева была сумочка с крокодильими лапками, которая мне очень нравилась, и она давала мне ее поиграть. Так горе сближало людей без различия рангов и возрастов. Однажды мать, из очереди, увидела проходившего мимо Ильюшина, который был на свадьбе у Сергея Михайловича и считал его своим ближайшим помощником. Она бросилась к нему с вопросом об отце. Ильюшин отвернулся и ускорил шаги, проходя мимо.

Вот как мать рассказывала о своем первом свидании с отцом. Она пришла после ночной смены усталая, заплаканная, в ватнике и косынке, а к ней вышел хотя и худой, но хорошо выбритый молодой отец в кожаном пальто, в модном пиджаке и начищенных ботинках. Всю дорогу домой она плакала. Потом оказалось, что в камере, вмещавшей около 20 человек, было одно пальто, один пиджак и одни ботинки, взятые у разных зэков, и эту одежду надевали все по очереди, кому выпадало идти на свидание.

Из арестованных специалистов уже в 1937 году была создана сеть закрытых конструкторских бюро В Москве они были объединены в Особое техническое бюро при Народном Комиссаре Внутренних Дел (ОТБ НКВД), которым в то время руководил Берия. Была создана и авиационная группа, сформированная на базе специалистов завода № 156 из конструкторского бюро А. Н. Туполева — «Специальный технический отдел» (СТО). Руководить ими должен был Туполев, конечно, на положении заключенного. Группа была создана в Бутырской тюрьме, а затем перевезена в небольшой лагерь под Москвой, недалеко от станции Болшево Северной ж.д. В лагере было три барака: спальный, рабочий (конструкторское бюро) и столовая, примыкавшая к огражденной зоне снаружи; общая площадь лагеря — около 1 гектара.

Туполев должен был прибыть последним, но в это время начался новый процесс его допросов с целью подтверждения старых показаний от ноября — декабря 1937 года (в действительности Туполев отказался от своих показаний, полученных у него принудительно).

В связи с этой задержкой группу возглавил ближайший помощник и друг Туполева Владимир Михайлович Петляков.

Был разработан аванпроект высотного истребителя с герметичной кабиной. Проект был утвержден и ему дан шифр «100» (шифр произошел от обозначения СТО при ОТБ НКВД). В начале 1939 года группу перевели на завод NS 156. В болшевском лагере освободилось место, и так как второй этап допросов А Н. Туполева кончился, а в группе Петлякова нашлись люди (не сам Петляков), резко высказывавшиеся против того, чтобы ими руководил Андрей Николаевич, то ОТБ решило готовить для него новую группу, хотя «знаменитые» конструктора уже были исчерпаны.

В феврале 1939 года меня перевели из «тюрьмы на Таганке» в Бутырскую тюрьму. В камере на Таганке было тесно, спали по очереди. Но через нее прошло все командование Черноморского флота, начиная от адмиралов и контр-адмиралов и кончая капитанами третьего ранга.

Позже Сергей Михайлович составил список репрессированного командного состава Красной Армии. Вот он:

Из 5 маршалов — 3;

из 2 армейских комиссаров 1-го ранга — 2;

из 4 командармов 1-го ранга — 2,

из 2 флагманов флота 1-го ранга — 2;

из 12 командармов 2-го ранга — 12;

из 2 флагманов флота 2-го ранга — 2;

из 15 армейских комиссаров 2-го ранга — 15;

из 67 комкоров — 60;

из 6 флагманов 1 — го ранга — 6;

из 28 корпусных комиссаров — 25;

из 15 флагманов 2-го ранга — 9;

из 199 комдивов — 136;

из 97 дивизионных комиссаров — 79;

из 397 комбригов — 221;

из 36 бригадных комиссаров — 34.

Итого: из 887 военачальников — 668.

Очевидно, список охватывает репрессии периода 1935–1939 годов. Война началась 22 июня 1941 года — напоминаю.

В «Бутырках», где в камере был необычайный простор и для каждого заключенного — койка, оказался странный контингент — большинство из 25–30 человек были специалисты: авиационники, химики, вооруженцы. В камере обсуждался вопрос о том, что созданы специальные конструкторские бюро и нас, очевидно, отобрали для этого. Действительно, примерно через неделю меня вызвали и отвели в комнату капитана госбезопасности (М. С. Ямалутдинов — куратор группы Петлякова). Он спросил меня, хочу ли я работать по специальности. Я ответил, что да, но не хотел бы работать в группе специалистов Туполева, о которой я слышал, так как я о них плохого мнения. Капитан сказал, что именно туда он и предполагал меня направить, но если я не хочу, то «мы подумаем».

Прошло еще около трех недель. Приближалась годовщина со дня моего ареста Я загрустил, что зри отказался от работы (как я потом узнал, в коллективе Петлякова). Но…

Загремел засов двери камеры, вошел офицер и, зачитав список заключенных, приказал собраться «с вещами» (у меня был небольшой мешочек, сделанный из рукава нижней рубахи, для пайки хлеба).

Произошло это 23 марта 1939 года — ровно через год после ареста.

Нас вывели, объявили, что мы переводимся в спец-тюрьму НКВД и посадили в «ворон» (тюремная машина с отдельными боксами). Я знал Москву и по поворотам определил, что мы выехали на Садовое кольцо, спустились к Самотечной площади, поднялись к Сухаревке, но вместо поворота направо на Сретенку, к площади Дзержинского, повернули налево. Ехали очень долго.

Я задремал и проснулся от шума электрички. Шофер нашей машины спрашивал у кого-то, как проехать в Болшево. Неужели в «Болшевскую трудкоммуну», к уголовникам?

Вскоре машина остановилась, загремели замки дверей, мы вышли. Кругом сосновый лес, красота необыкновенная. Забор, из-за которого видны крыши двух бараков, просматриваются четыре вышки с часовыми. Нас пересчитали и пропустили в ворота. Охрана осталась за воротами. Странно. Мы уже привыкли к тому, что «ни шагу без сопровождающего».

Навстречу шел рыжеватый человек в потрепанной военно-морской форме. Представился: «Орас — староста. Вот спальный барак. Занимайте койки — свободных много, устраивайтесь. Скоро обед».

Орас — капитан 1-го ранга, бывший военно-морской атташе СССР в Японии, США и еще где-то. Комиссар знаменитого похода военных кораблей (в том числе линкора «Червонная Украина», бывший, если не ошибаюсь, «Императрица Мария») с Балтики в Черное море, где после Гражданской войны флота не было. В походе ждали нападения при проходе Ла-Манша, при проходе Гибралтара, при проходе Дарданелл и Босфора, но ошеломленные дерзостью и внезапностью операции военно-морские силы Англии, Франции, Италии и Турции беспрепятственно пропустили караван.

Нас было девять человек:

Роберт Людвигович Бартини — итальянец, главный конструктор НИИ ГВФ. создатель самолета «Сталь-7» с радиатором для охлаждения жидкости в двигателе, который представлял собой обшивку крыла (поверхностный радиатор), и самолета-бомбардировщика с крылом-«чайкой» и с двигателями-дизелями Чаромского. После ареста Бартини этот самолет назывался Ер-2 по фамилии Ермолаева, бывшего у Бартини начальником бригады управления:

Георгий Семенович Френкель — еврей, военный инженер 2-го ранга, старший военпред и инженер ВВС на заводе «Авиаприбор», штурман по военной специальности: окончил МГУ;

Арон Юльевич Рогов — еврей, военный инженер 1-го ранга, старший военпред и районный инженер ВВС Рыбинского моторного завода: окончил ВВА им Жуковского;

Карайл Силард (Карл Сцилард) — венгр, математик, брат знаменитого создателя атомной бомбы, политэмигрант из Венгрии,

Василий Степанович Войтов — руководящий работник ГВФ, комиссар дивизии или, может быть, большего объединения в годы Гражданской войны; окончил ВВА им Жуковского;

Николай Константинович Платов — инженер, до ареста работал в гидроканале ЦАГИ;

Борис Владимирович Радуленский (Радуленц) — румынский еврей, инженер по оборудованию, политэмигрант;

Александр Петрович Алимов — бортмеханик из центрального спортивного клуба ОСОАвиахима в Тушине;

И я, Егер Сергей Михайлович — инженер-конструктор по самолетостроению, наполовину русский, наполовину немец.

Интернациональная компания людей с высшим образованием (кроме Алимова) и в их числе только два конструктора.

Вскоре нас повели обедать. Это произвело на нас наибольшее впечатление. Мы сели за нормальный стол с тарелками, вилками и ножами, которых мы не видели больше года И нас накормили не «баландой» и кашей, а нормальным домашним обедом без ограничения хлеба и сахара к чаю.

Мало кто из нас спал хорошо в эту ночь — перемена режима как-то еще более обострила тоску по дому.

На следующий день появился офицер НКВД, капитан госбезопасности, представился нам как наш куратор и заявил, что будет формироваться конструкторская группа по проектированию самолетов, что нам следует отдохнуть, собраться с мыслями, готовить необходимые для проектирования материалы.

В большой комнате рабочего барака нам предложили столы и выделили шкаф для бумаги и других материалов.

Кроме нас в лагере работали группы:

— моряков, по проектированию подводной лодки с дизельным подводным ходом (руководители — Кассациер и Дмитриевский);

— моряков по проектированию торпедного катера (фамилию руководителя точно не помню, но, кажется, — Бжезинский);

— артиллеристов по проектированию 100-мм или 120-мм гаубицы;

— артиллеристов по разработке боеприпасов, под руководством профессора, генерала Евгения Александровича Беркалова, крупнейшего русского и советского теоретика в артиллерийских науках.

Лучший отдых после вынужденного многомесячного безделья — работа. Мы рвались к ней. Наиболее квалифицированным, наиболее признанным как конструктор среди нас был Роберт Людвигович Бартини. Он и стал во главе нашей группы без какого-либо обсуждения

Роберт предложил начать проектировать истребитель. Он говорил, что много думал о схеме и считает, что нужно создавать двухдвигательный, двухфюзеляжный самолет с высокой энерговооруженностью для обеспечения маневренных характеристик.

Я, как специалист по общим видам, начал чертить общий вид самолета. Сцилард, Френкель и Платов под руководством Бартини начали делать аэродинамический расчет. Работа нашлась всем, даже Саше Алимову. Постепенно начал проясняться облик самолета. Мы вживались в самолет, он начинал нам нравиться.

Позже, значительно позже, появились фото и данные двухфюзеляжного самолета истребителя фирмы «Локхид» (США) Р-38 «Лайтнинг». Данные этого самолета были значительно хуже того, который в этот момент разрабатывался в стенах «лагеря».