Глава XIII

БЕГЛЕЦ

 

 

Свитязь по чистоте воды не уступает Байкалу. Глубина в нем достигает пятидесяти метров. Ширина семь, а длина — пятнадцать километров. В центре его есть небольшой островок, поросший мелким кустарником и деревьями. Там лет сорок назад был построен большой благоустроенный коттедж. Он принадлежал то лесничеству, то еще какой-то организации. В былые времена туда заезжало крупное начальство, чтобы вдали от посторонних глаз предаться мирским забавам.

На берегу раскинулось большое село. Жители его промышляли рыбной ловлей. С рыбой в последние годы стало хуже. Лет тридцать назад рыболовецкий комбинат начал применять электрический трал. В конце восьмидесятых комбинат закрыли, но последствия его деятельности так опустошили озеро, что его былая слава самого рыбного озера европейской части Союза померкла. Теперь изредка рыбакам удавалось поймать десятикилограммовую щуку или вытянуть леща килограммов на пять. Чаще на удочку шла плотва да мелкий подлещик.

Когда началась эпидемия, а за эпидемией пришли полчища голодных собак, на острове укрылось несколько семей. Вода надежно защищала людей от озверелых псов и давала пищу. У каждого жителя были припасены сети, которые, несмотря на строжайшие запреты, время от времени все-таки шли в ход. Сейчас сети дали возможность выжить, так как почва на острове была скудная и почти ничего не родила.

Мы обнаружили этих людей случайно, на второй год их робинзонады. Обычно, когда мы с вертолета разыскивали «городища» собак, над островом не пролетали. На этот раз вертолет отклонился в сторону, и Алексей заметил легкий дымок над островом. Он подлетел ближе и увидел на берегу людей, сбежавшихся на шум мотора. Их было человек десять. Алексей посадил машину на прибрежный песок.

Люди были в крайне бедственном положении. Запасы муки и других продуктов у них кончились еще год назад. Спасала только рыба. Из двух десятков кур, бывших на острове, сохранилось лишь пять. Остальных потаскали ястребы. На исходе была соль.

Зимой, когда озеро покрылось льдом, собаки начали жестокую осаду жилищ. Погибли четыре человека и островитяне лишились трех коз.

Они показали Алексею оружие, с помощью которого отбивались от собак. Это были длинные тонкие жерди с насаженными на них острыми ножами. Одно-единственное ружье было без патронов. Узнав, что неподалеку от них живет большая группа людей, а близлежащая местность очищена от собак, островитяне с радостью приняли предложение переселиться к нам.

В Грибовичах сохранилось много домов в хорошем состоянии. А, главное, там была плодородная почва. Мы дали новичкам трех коров, снабдили продуктами и семенами для посевов. Борис Иванович помялся-помялся, но все-таки дал им еще и лошадь.

Один из новоприбывших, Афанасий Иванович Цыба или попросту дед Афанасий, оказался отличным пчеловодом. С ним жили сын Степан и невестка. Раньше у них было трое детей. Но мальчик погиб во время эпидемии, а двух девочек загрызли собаки. Сам же дед Афанасий, несмотря на то, что уже давно разменял седьмой десяток, был крепким, подвижным стариком. С его помощью мы разбили большую пасеку. Затем туда был перенесен дом и дед Афанасий стал пасечником. Новое предприятие обещало в будущем году заменить нам сахар, запасы которого подходили к концу.

К лету второго года после катастрофы все уцелевшие от грабежей продовольственные склады пришли в негодность из за нашествия мышей и муравьев. Если бы мне кто-то раньше сказал, что мелкие козявки могут производить такие опустошения, я ни за что бы не поверил. На одном таком складе, который, казалось, был не тронут, так как замки на дверях были в полном порядке, перед нами предстала удручающая картина. Мешки с сахаром оказались прогрызены во многих местах. Вернее, это были уже не мешки, а тряпки, лежащие на кучах сахара, покрытых кишащей черной муравьиной массой.

Борис Иванович предложил метод очистки. Мы растворяли такой сахар в воде, фильтровали и затем выпаривали в больших чанах. Но было ясно, что и этот источник вскоре иссякнет.

Поэтому пасека нам была просто необходима. Дед Афанасий знал всех окрестных пчеловодов. Их ульи мы и перевезли на свою пасеку. Поля вокруг нее засеяли клевером и гречихой, а осенью собрались посадить рядом липы и разбить большой фруктовый сад. Иногда я заезжал на пасеку во время своих верховых поездок по хозяйству. Пробовал молодой мед и слушал рассказы Афанасия Ивановича, партизанившиго в этих краях. Во время одной из таких поездок, было это в конце августа, я встретился с Виктором. Да, тем самым Виктором, моим бывшим другом, потом — врагом и пленником. Его, едва живого, дед нашел рано утром неподалеку от пасеки. Правда, узнать в нем прежнего Виктора было трудно. Грязный, обросший, в лохмотьях, с кровоточащими укусами на руках и ногах, он был едва жив. Прежний мой знакомый был всегда подтянут, подчеркнуто аккуратен. Аккуратность эта граничила с некой брезгливостью по отношению к окружающим, прикрытой подчеркнутой вежливостью. Он не курил и, насколько я знаю, никогда не употреблял спиртного. Суждения его были четкими, холодно расчетливыми, без эмоций. Когда мы сошлись поближе, он не стал скрывать от меня своего презрения к людям и, как он говорил, ко всему человеческому, погрязшему в пьянстве, наркомании и коррупции. По многим проблемам современности у нас были разные точки зрения, но мне было интересно с ним. И ему со мной, кажется, тоже.

Три дня он не приходил в сознание, бредил, пытался вскочить с постели, искал что-то подле себя и снова впадал в забытье.

Пока он был в бессознательном состоянии, мы с Александром Ивановичем тщательно осмотрели его. К счастью, признаков инфекции у него не оказалось. Скорее, он был крайне психически и физически истощен, да еще жестоко искусан собаками.

На третий день он пришел в себя, но был настолько слаб, что не мог говорить. Через неделю он вполне оправился и мне передали, что он просит меня приехать. Вот что он рассказал.

Последовав тогда моему совету, он после трехдневных блужданий по лесу, вышел к сторожке лесника. Лесник принял его настороженно, однако не прогнал, а пустил жить в сарай. Каждое утро у порога ему оставляли еду, но в контакт не вступали. Через месяц, убедившись в том, что пришелец не заразный, лесник пустил его в дом. Еще через два месяца Виктор вошел в его семью на правах зятя.

Собак в окрестности не было. По-видимому, они предпочитали обитать вблизи сел, где легче было добывать пищу. Поэтому здесь еще сохранилась дичь.

Как-то в марте Виктор ушел на охоту и заблудился. Потом выяснилось, что он отклонился на восток. После двух дней блужданий Виктор очутился на заснеженной дороге и пошел по ней. Стояла пасмурная погода. Небо заволокло тучами. Виктор, как назло, забыл дома компас и, вместо того, чтобы идти на запад, все больше углублялся в лес в противоположном направлении.

Снег подтаивал и прилипал к лыжам. Идти становилось все труднее. Скоро лес кончился, пошли поля. Он забрел в какое-то полуразрушенное безлюдное село и чуть не стал жертвой голодной собачьей стаи. К счастью, собак было немного. Отстреливаясь от них, он окончательно сбился с пути, и, что еще хуже, сломал лыжу. Продукты, взятые из дому, кончились. Дичь не попадалась. На пятый день ему удалось подстрелить белку. Мясо ее было жестким, с неприятным запахом, но он съел все в один присест.

Следующие три дня он брел мимо каких-то озер, речушек, не представляя даже, где он находится. На седьмой день в небе появились просветы и по ним уже можно было определить, где находится солнце. Ориентируясь на него он решил выйти к Припяти и по берегу дойти до истока, вблизи которого было наше расположение. По пути попадались занесенные снегом дороги, но куда они идут — он не знал. Помня встречу с собачьей стаей, он обходил деревни стороной, так как это могло кончиться для него гибелью. Осталось всего три патрона да и то два из них были заряжены мелкой дробью.

Может быть ему и удалось бы осуществить свой план, но на десятый день пути он неожиданно уловил в воздухе запах дыма. Идя навстречу ветру, Виктор вышел к небольшому хутору и остановился, пораженный увиденным.

Хутор состоял из пяти домов. Из трубы крайнего вилась струйка дыма. Но поразило другое. Возле одного из домов стояли три крытые воинские машины на гусеничном ходу. Вокруг них сновали солдаты.

Не помня себя от радости, он, собрав последние силы, кинулся к ним, крича что-то бессвязное. Его накормили и посадили в машину. В другую машину погрузили пару свиней и корову с теленком, съестные припасы.

Хозяина, здоровенного мужика, который пробовал было сопротивляться, быстро связали и бросили на пол первой машины. Здесь уже находилась его жена и трехлетний мальчуган. Виктор скоро понял, что его ожидает такая же участь, если он вдруг вздумает отказаться от приглашения следовать вместе с ними.

Когда прибыли в военный городок, Виктору объявили, что он мобилизован, выдали форму и зачислили в учебную команду. Часть эта находилась неподалеку от Энска. Высокий кирпичный забор, по углам которого стояли сторожевые вышки, окружал территорию. Потянулись дни, похожие один на другой. В шесть часов подъем, зарядка. Затем — политучеба. После политучебы — завтрак и строевая подготовка. Затем, обед и снова учения.

В учебной команде было тридцать человек, в том числе и хозяин хутора, которого звали Иван Куценко. Жену его пристроили работать на кухне. Все остальные были «мобилизованы» точно таким же образом.

Через месяц карантина, так называлось их пребывание в учебной команде, их привели к присяге, выдали оружие и стали обучать стрельбе и тактике боя. Виктор здесь проявил способности и был произведен в сержанты. В апреле он уже участвовал в «операциях».

О них стоит рассказать особо. В результате регулярной воздушной разведки военные постоянно пополняли свои сведения о сохранившихся очагах жилья. Все это наносилось на карту.

— Ты видел эту карту?

— Она хранится в штабе под большим секретом. Не все офицеры имеют к ней доступ, — ответил он и продолжил рассказ.

«Операции» мало отличались от бандитских налетов, хотя эта воинская часть носила громкое название «Армии Возрождения». Итак, когда обнаруженное жилье наносилось на карту, туда посылался взвод солдат под командованием офицера. Иногда из поселения забирали всех, но чаще — молодых мужчин. Оставшихся облагали натуральным налогом, сбор которого напоминал грабеж.

— А как поступали с семьями «мобилизованных»?

— Некоторые работали в части, как, например, жена Куценко. Других селили поблизости, давали участок земли для обработки. Половину урожая затем забирали. Кроме того, почти все они работали и в самой части.

— И много таких вокруг этой части?

— Да что-то около пятидесяти семей.

— А солдат в армии?

— Человек двести, да офицеров с полсотни…

— Разве могут пятьдесят семей прокормить такую ораву, даже если будут отдавать половину урожая?!

— Нас, в основном, кормили консервами.

— А почему забирали не всех?

— Знаешь, оставляли, в основном, те поселения, где было налажено хозяйство. Это резонно.

— На каком же основании вводился налог?

— На основании преемственности государственной власти.

— Вот как?

— Да! В тексте присяги, которую нас заставили принимать, было сказано о преданности Верховному Командованию, как преемнику государственной власти.

— Значит, командиры этой части считают себя Верховным Командованием?

— Выходит, что так. Офицеры говорили, что наше подразделение единственное в стране, не потерявшее организацию и сохранившее боеспособность. Но, думаю, они лукавят. Многие из солдат были из других частей. Похоже, что это сборище распавшихся воинских частей, которое объявило себя армией и преемником верховной государственной власти.

— Кто же эту власть избирал?

— Это самая настоящая военная диктатура. Даже на политзанятиях учили, что военная диктатура в создавшихся условиях — единственная форма организации.

— С феодальными производственными отношениями?

— Именно! Фактически поселенцы находились на положении крепостных крестьян!

Я внимательно посмотрел на него:

— Тебя это возмущает?

Виктор покраснел и опустил глаза. Видя, что он молчит, я хотел было уйти, но он остановил меня.

— Тебе нужно, чтобы я непременно высек себя? Да! Возмущает. Более того, то, что я говорил, было еще более отвратительно, так как моими солдатами, моими соратниками, были уголовники. Я много думал об этом. Но тогда… тогда мне казалось, что это единственная возможность…

— Ты так считал потому, что стоял наверху иерархической лестницы задуманного тобою общества. А здесь ты очутился в самом низу. Может быть это помогло тебе сделать правильный выбор!

— Ты можешь так думать. Но это не совсем так. Но сейчас мои слова бездоказательны…

— Напротив, у тебя есть доказательства твоей искренности! Ты ведь ничего не сказал о нашей колонии?!

— Нет, я сбежал для того, чтобы предупредить вас…

— Ладно… Скажи, как вооружена эта «Армия Возрождения»?

— В основном — стрелковое оружие. Есть вертолеты, бронетранспортеры, минометы, много грузовиков, ракетные установки, типа противотанковых. Да, вот еще — мощная радиостанция.

— А кто всем этим руководит?

— Какой-то генерал. Я его всего-то один раз и видел. И то издали. Есть несколько полковников.

— «Мобилизовывали» только молодых мужчин?

— Нет! И девушек тоже. Якобы для работы в штабе. Но многие офицеры брали их к себе в дом.

— А если девушка не хотела работать в штабе или «идти в дом»?

— Да кто их спрашивал? Один старик заступился за дочь, так его до полусмерти забили.

— Словом, как это было у тебя?

— Я лично этим не занимался. Хотя представляю, что позволяли себе уголовники…

— Ну, это ты еще сам услышишь от потерпевших.

— А это обязательно?

— Да! Ты ведь хочешь привезти сюда семью. Значит, надо будет получить согласие остальных колонистов. В том числе и твоих бывших пленниц. Так что, готовься.

— И когда же этот экзамен?

— Как только поправишься.

— Быстрее бы… Сторожка моего тестя может быть обнаружена в любой момент.

— Да! Тогда твоя жена может стать «крепостной девкой» какого-нибудь майора!

— А ты все-таки жесток!

— Иногда! Но ты не беспокойся за семью. Мы завтра же вышлем туда вертолет и человек пять для охраны. Твой тесть — мой старый приятель. Жену заберет вертолет, а тестя, вместе с хозяйством вывезем на грузовиках.

— Тогда я напишу письмо жене. Она, наверное, думает, что я погиб.

— Как? Ты не виделся со своими?

— Не пришлось. Я бежал во время одной из «операций». Она проходила к югу отсюда, километрах в ста пятидесяти.

— Они уже начинают подбираться к нам?

— Выходит, что так!

— Хорошо! Мы обдумаем, как нам встретить гостей. Так говоришь, что их около трехсот?

— Что-то около этого!

— Многовато, но что-нибудь придумаем. Кстати, как ты бежал?

— Знаешь, задумал бежать уже в первый день. Но нужен был случай…

— А что, были побеги? — перебил я его.

— В том-то и дело, что были… Еще в мае бежали двое. Один скрылся, а второго поймали и расстреляли перед строем. Совсем мальчишка. Лет восемнадцати… Через месяц я участвовал в одной операции. Еще весной с вертолета было обнаружено около десяти мелких очагов жилья. Их решили не трогать до сбора урожая, а в конце августа послали три команды, чтобы забрать жителей и урожай.

Я был за рулем второй машины. Когда мы приехали на место, то нашли две семьи — пять человек. Пока солдаты грузили мою машину, я сделал вид, что копаюсь в моторе. Второй грузовик стоял метрах в пяти впереди моей. Кабина его была свободна и ключи остались в замке зажигания. Я незаметно снял крышку трамблера на своей машине и вытащил распределитель зажигания. Затем сделал короткое замыкание аккумулятора и перерезал провода, идущие к генератору. В общем, если бы за мной хотели организовать погоню, то им, даже если бы у них оказался запасной распределитель зажигания, пришлось бы потратить не меньше часа. Спокойно закрыв капот, я подошел ко второй машине, сел в кабину и уехал. Стреляли, конечно, кто-то даже кинул гранату. Но обошлось. Правда, через час мотор стал глохнуть — бензин кончился. Хотя, когда садился в кабину, бак был почти полный. Оказывается, его пробило осколком. Кое-как загнал машину в лес и спрятал между деревьями. И это спасло меня, так как часа через четыре появился вертолет. Наверное, сообщили по рации о моем бегстве. Вертолет сделал несколько кругов над лесом и улетел на запад.

Лес кончался и я не стал рисковать. Шел ночью. Неподалеку от Волынска на меня напали собаки. Патроны скоро кончились. Я едва успел заскочить в какой-то дом. Здесь меня псы продержали в осаде трое суток, а потом куда-то исчезли.

Труднее всего было пройти расстояние от Волынска до Любомля. От собак прятался в кабинах валяющихся вдоль дороги машин. Дней через десять снова начались леса. Перед самым Островом меня атаковала большая стая. К несчастью, кабина перевернутого автобуса, куда я успел заскочить, была без стекол. Пришлось отбиваться ножом и найденной под сиденьем монтировкой. После часа такого сражения мне удалось, наконец, отбиться от нападающих. Но покусали они меня сильно. Я думал, что мне уже конец. Силы на исходе — большая потеря крови… Если бы псы повторили свое нападение, я не смог бы сопротивляться. Они и начали собираться снова, но тут неожиданно пришла помощь, Я до сих пор не знаю, чей это был вертолет. Он шел низко, поливая собак из пулемета. Они разбежались.

Я подождал еще немного. До Острова оставалось каких-нибудь два километра. Не помню, как я их прошел. Рядом с дорогой стоял магазин. Окна и двери его были разбиты. Я нашел подсобное помещение и закрылся там. На полках я обнаружил несколько банок с компотом. Отдохнул и, дождавшись следующего дня, пошел дальше. Но, видно, переоценил свои силы. Очнулся уже здесь.