Глава XI. — По поручению моих избирательниц, — она поправилась, — избирателей (сзади кто-то из ребят фыркнул) предлагаю обсудить и принять следующий закон.

БУНТ

 

 

— По поручению моих избирательниц, — она поправилась, — избирателей (сзади кто-то из ребят фыркнул) предлагаю обсудить и принять следующий закон.

Я посмотрел в зал. Светкина «партия» заметно оживилась. Ребята же сидели с недоуменными лицами. По-видимому, то, что сейчас последует, обсуждалось в узком кругу Светкиных подруг, которые и протащили ее кандидатуру в Трибунат. Ну, посмотрим, что же она сейчас выдаст… И Светка «выдала»:

— Брак отменяется. Провозглашается свободная любовь. Дети этой любви считаются общими детьми и никто из мужчин не может на них претендовать. Отныне род ведется по материнской линии, — продолжала Светка. — Поскольку нас, то есть, женщин, здесь большинство, то будет справедливо, если брачные отношения будут носить характер матриархата!

Зал взорвался. Возмущенные крики смешались возгласами одобрения и аплодисментами. Я заметил, что Светку, в основном, поддерживают ее подруги по бывшему стационару. Новоприбывшие женщины, видимо, не были посвящены в «заговор» и поэтому сейчас оживленно между собою переговаривались. Ребята топали ногами, улюлюкали, смеялись и кричали Светке, видимо, что-то не совсем безобидное. Больше всего возмущались замужние и, особенно, Клава — жена нашего шофера. Ее я прекрасно понимал. Светка давно подбиралась к Васе и, кажется, не совсем безуспешно.

— Садитесь! Я лишаю вас слова! — раздался возмущенный крик Бориса Ивановича.

— Так вот она какая, ваша демократия! — окрысилась Светка. — Если вы даже мне, Трибуну, не даете возможности высказаться.

— При чем здесь демократия?! — по слогам произнес Борис Иванович. — То, что вы предлагаете, носит другое название, — он задыхался от возмущения, — это самый настоящий разврат!

Но Светку не так-то легко было сбить с толку. Она уничтожающе смерила нашего председателя с головы до ног:

— Вот как? Разврат? Скажите пожалуйста! Вы просто не знаете истории. Матриархат существовал около двухсот тысяч лет, значительно дольше чем ваш патриархат. И, если он существовал так долго, то значит тому были основания! Не так ли? — она обратилась к залу, вернее, к своим сторонницам.

— Говори, Светка! Говори! — послышались ободряющие голоса наших феминисток.

— Так вот! — продолжала ободренная ими Светка. — При матриархате не существовал брак и род велся по женской линии. Мария Федоровна! — обратилась она к сидящей в первом ряду учительнице истории, — подтвердите, пожалуйста!

Та поднялась со стула, краснея от смущения:

— Да, это, действительно так! — засвидетельствовала она и быстро села на место.

Светка хотела продолжать, но на трибуну фурией ворвалась Клава — жена шофера. Она оттолкнула Светку, которая не удержалась на ногах и упала на пол. Зал приветствовал это падение хохотом.

— Не слухайте ее! — закричала в зал Клава. — Это она курва всэ из-за мого Васыля! Бесстыжа! — обратилась она к Светке, которая уже успела подняться. — И як же тоби не соромно?! От чому вас учать в школи, — ее гнев уже был направлен на учительницу, которая имела неосторожность подтвердить историческую истинность Светкиного заявления.

— Все! — продолжала Клава, — все! Я выходжу з республики! Закону такого нэма, щоб у живой жинки чоловика выдбыраты! Все! — Она бросила негодующий взор на Светку и пошла на свое место. Там, подойдя к мужу, она схватила его за руку и попыталась вывести из зала. Она что-то ему негодующе говорила, но что, из-за хохота не было слышно.

Борис Иванович поднялся и стал призывать зал к порядку, то есть колотить по столу молотком, неизвестно как попавшим ему в руки. «Наверное припас заранее», — мысленно усмехнулся я предусмотрительности завхоза. Однако надо было что-то делать. У Светки, без сомнения, было немало сторонников. Если дело дойдет до голосования, то неизвестно, чья точка зрения одержит верх. Это надо было учитывать. В то же время я не имел права лишать слова избранного общим голосованием Трибуна. Необходимо было искать выход из положения. Но сначала пусть выскажется. Конечно, она несла чушь! Но, если ей сразу заткнуть рот, то тем самым будет создан прецедент, которого я больше всего хотел избежать. Поэтому я встал со своего места, показывая собравшимся, что хочу говорить.

Зал постепенно утих. Сторонницы Светки притихли, но по их разочарованным лицам было видно, что они не одобряют моего вмешательства. Я повернулся к Светке, которая стояла у трибуны.

— Если вы не закончили свое выступление, попрошу вас, пожалуйста, продолжайте!

Пожалуй, никто не ожидал такого и меньше всего — Светка. Поэтому, вместо того, чтобы продолжать свою речь, она громко пискнула, чем вызвала новую бурю веселья, но я снова успокоил зал и ободряюще кивнул ей, чтобы она говорила.

Сунув руку в карман за платком, я неожиданно обнаружил в нем листок бумаги. Это была записка Алексея. «Я случайно узнал, что так будет, — писал он, — поэтому протащил на собрании право „вето“. Не сердись!» Я мысленно поблагодарил его за предусмотрительность. Действительно, теперь я в полном праве смогу отложить принятие закона, не прибегая к голосованию. Но, все-таки, надо попробовать переубедить ее сторонниц.

Светка тем временем почти оправилась и продолжала свое выступление. Если быть объективным, то речь ее могла затронуть за живое.

— Я вам скажу, почему я за матриархат и против брака! — пообещала она собранию. — Семья, — это, конечно, хорошо. Папа, мама и я! Только вот я тоже хочу быть мамой! А Клавка, например, не хочет, чтобы я тоже мамой стала. Что же выходит? Одним — все, а другим — ничего! Это при нашем-то бедственном соотношении (она так и сказала — «соотношении», а не «положении»). Вон, — продолжала она, бросив укоризненный взгляд на Клаву, — Клавка держится за своего Василя. Ни на шаг не отпускает! Была я с ним! Была! Ну и что?! Чего тут стыдиться? Только что же это за удовольствие, если дрожит он мелкой дрожью от страха: «Ах! Как бы Клавочка не узнала! Ах! Как бы не увидела!» Да разве я одна?! — и снова посмотрела на Клаву, но уже с явной насмешкой и злорадством. — Гуляет твой Васенька. Ох, как гуляет! Видишь, как осунулся, как кот в марте!

Клава взвыла от обиды и выбежала из зала, увлекая за собой Васю.

— Я ведь как хочу? — проникновенно, почти ласково, растягивая каждое слово, протянула Светка. — По справедливости!

— Это как же? По карточкам? — крикнул кто-то из зала.

— Можно и по карточкам! Только вот что я скажу вам! По карточкам или купонам — не важно. Важно, чтобы не было этого страха! Ведь страх при этом деле для мужика это все равно, что серпом по этим самым…

— Не забывайтесь! — снова вмешался Борис Иванович, не выдержав Светкиной откровенности. Но Светку уже нельзя было остановить:

— Вас-то, Борис Иванович, я не трогаю, нет смысла…

Борис Иванович открыл было рот, чтобы ответить, но густо покраснел и быстро сел.

Светка, как ни в чем не бывало, собралась продолжить речь. В это время дверь приоткрылась и в зал тихонько скользнул Вася. Светка, завидев его, приветливо помахала рукой:

— Вот и Вася вернулся! Сбежал от Клавы. Значит, интересно ему послушать, чем же это кончится!

— А кончится тем, — снова крикнули из зала, — что у Васи Клава главный талон отрежет!

Зал грохнул смехом. Вася, красный, как рак, вскочил со своего места:

— Дался вам Вася! Как-будто никого другого нету! — и бросился вон из зала.

— В том-то и дело, — крикнула ему вслед Светка, — что нету! Что бы вы, мужики делали, — она критически обвела зал взглядом, — если бы все не так как сейчас, а наоборот… на тридцать мужиков — одна баба? Да вы бы передавили друг друга. А нам что прикажете делать? Или вы хотите, чтобы мы, бабы, топить друг друга в озере начали? Отвечайте! Чего молчите?! Вот вы, — она повернулась к Наталье, — вы тут очень хорошо говорили про республику, про демократию… а на хрена мне ваша демократия, если я при ней буду, как засохшая ветка? Вон у вас дочка растет и я вижу, еще кто-то скоро будет, а я? Я ведь тоже хочу ребеночка! И она хочет! — она показала пальцем на одну из своих подруг, — и она! И она! — она по очереди показывала то на одну, то на другую девушку, — Все мы хотим. И что, мы не имеем на это права? Так, чтобы по закону, без страха?!

Светка закончила выступление и села на место. В зале воцарилась тишина. Давая ей слово, я думал, что легко смогу опровергнуть ее доводы. Но сейчас мне не приходило в голову ничего кроме банальных фраз, которые никак не подходили к создавшейся обстановке. Кто мог подумать, что эта «малявка» сможет овладеть аудиторией и говорить так красноречиво, убедительно. Конечно, я принципиально не принимал ее концепцию, но и не мог не признать справедливости ее доводов.

Чтобы выиграть время, я предоставил возможность высказаться желающим. Ребята говорили осторожно и было непонятно, соглашаются ли они со Светкой или, напротив, отвергают ее предложение. Девушки почти не поддерживали Светлану, правда, не в столь решительной форме. Одна даже сказала, что матриархат не надо понимать как власть женщин. Нет! Они готовы оставить власть в руках уже избранного правительства, тем более, что в технике и оружии, сказала она, мы, женщины, совсем не разбираемся. Но, — продолжала она решительным тоном, — брачные отношения и их регулирование должно находиться исключительно в руках женщин.

Тут вдруг не выдержал Александр Иванович. Он поднялся, поправил пенсне:

— Можно мне? — солидно спросил он, как подобает министру правительства и, получив согласие, медленно направился к трибуне и уже оттуда строгим взором окинул зал.

— Извините, что значит — регулировать? Это меня? Регулировать?! — он снял пенсне и тщательно протер стекла. Затем, надев их, еще раз осмотрел зал.

— Если мне, — он сделал ударение на последнем слове, — женщина не нравится, то… — он не договорил и так же медленно и солидно прошел на место.

Мужчины встретили его заявление одобрительным смехом. Кое-где раздались хлопки. Однако Паскевичу этого было достаточно, чтобы принять их за всеобщее одобрение. Он приостановился и, повернувшись к залу, благосклонно кивнул головой.

По существу, его выступление было грубым и бестактным, но он, надо признаться, был бесподобен в своем апломбе. После краткого, но выразительного выступления Паскевича в дискуссии наступила пауза и я решил ею воспользоваться.

— Я думаю, что мы пока закончим наш разговор. Вопрос сложный, и, не спорю, существенный. Его надо спокойно обдумать, а потом уже решать.

— Но решать придется! — подала с места реплику Светка.

— Возможно! — стараясь быть спокойным, ответил я. — Но, не исключено, что все уладится само собой. Это слишком интимный вопрос, чтобы по нему принимать какие-то официальные решения.

— А без них возможны конфликты! — не сдавалась Светка.

— Хорошо, если вы так настаиваете, то давайте создадим комиссию, которая объективно изучит общественное мнение и предоставит нам свои соображения.

Это была капитуляция. В комиссию изберут, конечно, Светку и ее сторонниц. Надо было что-то придумать.

— Однако, — продолжал я, — перед тем, как создать комиссию, мы можем принять предварительные условия. Первое: в нее не должны входить сторонники крайних мер, как с той, так и с другой стороны (этим самым я сразу же исключил Светку из состава комиссии). Второе: в комиссию должны войти также мужчины и замужние женщины. И третье: решения, выработанные комиссией, ни в коем случае не должны покушаться на права человека, его достоинства и личную свободу. Согласны?

Поднялся Алексей:

— Я думаю, что последний пункт должен распространяться и на детей. А именно: в любом случае ребенок должен знать своих родителей — и мать, и отца.

Светка пыталась что-то возразить, но ее слова потонули в одобрительном гуле.

— Принято! Есть еще дополнения или поправки?

— Я против! — Светка вскочила со своего места и горячо заговорила. — Эта поправка уничтожает достоинство женщины! Выходит что? Мужчина может с кем угодно, а женщина должна быть только с одним! Это несправедливо! Я протестую!

— Интересы женщины не должны противоречить интересам ребенка!

Кто это сказал? Голос послышался сзади. Ах, это Оксана. Умница!

— Итак, — обратился я к собранию, — есть поправка и есть протест против поправки. Голосуем! Кто за то, чтобы принять предложение с поправкой? Почти единогласно. — Теперь приступим к выборам комиссии.

В комиссию избрали пятерых девчат, одного парня и Наталью, как представительницу замужних женщин.

На этом собрание закончилось.

Через два часа новоиспеченное «правительство» собралось, как обычно, «у камина». Нужно было обсудить результаты собрания и на этой основе внести поправки в свои планы.

— В общем, все получилось довольно глупо! — высказал свое мнение Александр Иванович. — Все пошло как-то по-детски! Не надо было никакого собрания, а следовало оставить все как было раньше. Ведь, фактически, ничего не изменилось. Только какая-то игра в государство.

Конечно, я сам чувствовал, что вышло как-то не так и несколько напоминало глупый камуфляж или, еще хуже, буффонаду?

— Ну, не все сразу получается так, как надо! — попыталась смягчить выводы своего мужа Наталья. — На все нужно время.

— Вот здесь я согласен! — проговорил Алексей. — Нужно время. Года через два такое собрание было бы более уместно. Но с другой стороны… — он задумался, подыскивая слова, — с другой стороны, — повторил он, — кто знает, что будет с нами через два года? Я понимаю намерение нашего Президента. Чего он хотел? Он хотел, — продолжал Алексей, как-будто меня не было с нами, — заложить основы будущего демократического устройства. Поймите! Сейчас, в нашей ситуации, весьма неустойчивой, развитие дальнейших событий может пойти непредсказуемо. Одно из таких направлений нам уже известно. Мы в прошлом году столкнулись с этим. У нас пока все было благополучно. Но это видимость благополучия. Через год-два наши ребята подрастут, многим из них исполнится по двадцать лет. Появятся свои лидеры, за которыми пойдут остальные. Этого нельзя сбрасывать со счетов. Кто знает, какие фантазии придут в головы их лидеров, если не будет заложена прочная основа будущей организации, если не будут выработаны законы, ставящие барьер на пути авантюризма, диктатуры и тирании. Тираны могут быть и в маленьких общинах. Мы все смертны. Никто не знает, когда и при каких обстоятельствах мы можем погибнуть. Вдобавок, в такой ситуации, как наша. Ты, Саша, обратил внимание только на внешние обстоятельства. Но есть и другая сторона сегодняшнего мероприятия. Там закладывался первый камень фундамента нашего будущего.

Слово взял Борис Иванович:

— Ну, что я скажу! — он обвел нас взглядом, как бы заранее извиняясь, — в общем, я согласен с Алексеем. Все правильно! Вот только финал все подпортил. Я имею в виду Светку с ее бредовыми идеями матриархата. — Он усмехнулся. — С одной стороны, конечно, в чем-то она и права. Но с другой — это же… — он замолчал, пожал плечами и, смущенно улыбаясь, сел на свое место.

— Послушай, Николай, ты ближе, подбрось пару поленьев в камин, — попросил Паскевич, — вечера что-то стали холодные.

— Пора, осень ведь, — заметил Борис Иванович. — А, действительно, похолодало. — Он поежился. — Скоро пора будет доставать зимнюю одежду. То-то девчата обрадуются шубкам.

— Им сейчас не шубки надобны, а кое-что другое, потеплее! — отпустил шутку Юрий.

— М-да! — глубокомысленно произнес Борис Иванович. — Жизнь есть жизнь. От нее никуда не денешься!

— Да что тут долго думать! — снова вскочил Паскевич. — Все решается довольно просто! Надо разделить женщин между мужчинами поровну и дело с концом!

— А может быть не поровну, а по потребности? — съязвил Алексей.

— Можно и по потребностям! А что? — Сашка высокомерно оглядел присутствующих.

— Интересно, какие же у тебя потребности? — Наталья насмешливо посмотрела на мужа. Тот сразу скис и сел на место.

— Я думаю, — продолжала Наталья, — коль скоро мы создали комиссию, то давайте не обсуждать этот вопрос до ее выводов.

— Что комиссия? — недовольно вдруг заговорил Николай. — Вам не кажется, что мы просто сняли с себя ответственность?

— Так демократия — это, прежде всего, разделение ответственности, — сказал я. — Мы и впредь будем придерживаться такого принципа. Во всех важных делах. Если нам это удастся, то мы, когда придет время, можем спокойно уйти с чувством исполненного долга.

Меня прервал осторожный стук в дверь.

— Войдите!

Дверь открылась и на пороге появилась Светка, сопровождаемая тремя другими членами Трибуната.

— У вас здесь совещание? — не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она. — Мы, как члены Трибуната, хотим присутствовать на ваших совещаниях, если, — она запнулась, — если вы не возражаете?

Она остановилась, еще не решаясь войти в комнату. Остальные стояли за нею. Лицо каждого из них выражало один и тот же вопрос, видимо, сильно их волнующий. На лице Оксаны была написана решительность, двое же ребят были крайне смущены. Скорее всего девушки уговорили их идти к нам.

— Входите, конечно! Это ваше законное право! — я посторонился, давая пройти членам Трибуната. — Садитесь ближе. От имени всех здесь присутствующих я приношу вам извинения, что не поставили вас в известность о совещании!

Мы переглянулись с Алексеем. Демократия начинала действовать! «Вот первый ответ на твои возражения, Виктор! — мысленно обратился я к своему идеологическому противнику. Люди не хотят быть „винтиками“, не хотят по своей природе. „Винтиками“ делаете их вы! Что надо сделать, чтобы навсегда, на все грядущие поколения вытравить в людях чувство „маленького человека“? Это даже хорошо, что Светлана настроена оппозиционно. Сейчас не столь важно, чего она добивается и каковы ее взгляды. Важно то, что она может свободно их защищать. Цели и взгляды будут меняться, но останется свобода их изложения и эта свобода будет воспитывать терпимость к инакомыслию. Ибо без инакомыслия невозможна демократия, а, следовательно, невозможно сохранить цивилизацию».

Мы поговорили еще час, обсуждая текущие дела, и разошлись по домам.

— Так, джин выпущен из бутылки! — сказал на прощание Алексей.

— Это добрый джин, Алеша! — ответил я. — Надо только, чтобы никто не смог его снова загнать в бутылку.

— А помните тот мост через Буг? — спросил он, казалось, вне всякой связи с предыдущим.

— Помню, конечно.

— Я чертовски рад, что половина проезжей части была загромождена разбитыми машинами!

— Я тоже!