ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Внезапное пробуждение Кундалини в человеке, чья нервная система достигла зрелой стадии развития в результате благоприятной наследственности

Внезапное пробуждение Кундалини в человеке, чья нервная система достигла зрелой стадии развития в результате благоприятной наследственности, правильного образа жизни и соответственного применения умственных сил, способно привести его ум в сильное замешательство. Причина этого, несмот­ря на всю простоту, может показаться нелегкой для восприятия со­временным интеллектом, рассматривающим человеческий ум, как некий конечный продукт, зависящий (согласно мнению одних) иск­лючительно от деятельности клеток мозга и процессов, начинаю­щихся и оканчивающихся в организме. Согласно мнению других, за­щищенное костным футляром, белое и серое вещество мозга реаги­рует на неуловимый, пронизывающий все космический ум или Все­ленский дух. Третьи считают, что ум зависит от существования бес­смертной души, заключенной в теле. Не вступая в дискуссию отно­сительно верности каждой из этих гипотез, хочу сказать, что для наших целей достаточно рассмотреть точку зрения авторитетов Йоги. Деятельность мозга и нервной системы (независимо от того, проистекает ли она от вечного самосущего духовного источника или от воплощенной души), зависит от существования в теле тонкого жизненного элемента, названного праной, пропитывающего каждую клетку, каждую ткань и среду организма, подобно тому, как элект­ричество пропитывает каждый атом батарейки.

У этого жизненного элемента имеется биологический двойник. Принято считать, что он находится в мозгу, в виде тонкой и по­движной биохимической субстанции, экстрагируемой нервами из окружающей органической массы. Эта субстанция хранится в мозгу и нервной системе и способна генерировать особое, не поддающееся лабораторному анализу излучение. Она циркулирует в организме в виде моторных импульсов и чувств, управляя всеми органическими функциями в теле. Ее пропитывает, постоянно воздействуя на него (подобно тому, как свет воздействует на чувствительный слой фото­графической пленки), сверхразумная космическая жизненная энер­гия, или прана. Слово прана, употребляемое авторитетами Йоги, означает как космическую жизненную энергию, так и ее тонкий биологический проводник в теле — оба эти понятия неразделимы. Как только тело умирает, тонкая биологическая субстанция тут же претерпевает химические изменения и перестает служить провод­ником праны. Обычно экстрагирование праны, необходимое для пи­тания мозга, осуществляется небольшой группой нервов, располага­ющихся в строго определенной области организма, благодаря чему природа сознания индивида не претерпевает изменений на протя­жении жизни, тогда как с его телом происходят постоянные переме­ны. С пробуждением Кундалини вся организация нервной системы радикально перестраивается, в результате чего активизируются и другие группы нервов. Это приводит к тому, что праническое излу­чение в гораздо более концентрированной форме попадает в мозг из обширных областей организма. Вследствие резко возросшего прито­ка новой формы жизненной энергии в полость черепа через спинно­мозговой канал (прежде чем система успела к этому привыкнуть), объем мозгового кровотока может значительно возрасти и повлечь за собой такие симптомы, как головокружение, обморок, полная по­теря чувствительности, возбуждение, раздражительность и даже в крайних случаях делирий, паралич и смерть.

Пробуждение может быть как постепенным, так и внезапным в зависимости от развития, конституции и темперамента различных индивидов, но в большинстве случаев оно ведет к нестабильности эмоциональной сферы и неустойчивости ментальных процессов, что в значительной мере зависит от отягощенной наследственности, не­правильного поведения и телесных изъянов. Не считая крайних случаев, таких как безумие, следующее обобщение подходит для всех категорий людей, у которых Кундалини активна от рождения: мистики, медиумы, гении, а также люди с исключительно развиты­ми интеллектуальными и артистическими способностями. В тех же случаях, когда пробуждение происходит внезапно, в результате практики Йоги или иной духовной дисциплины, воздействие мощ­ных потоков жизненной энергии на мозг и другие важные органы зачастую сопровождается необычным психическим состоянием, при котором в одном человеке могут проявлятьсячерты медиума, гения и безумца.

Я не имел ни малейшего представления ни о технической сто­роне науки о прете, ни о способе управления этой огромной энер­гией, ни о формах ее деятельности, столь же обширных и разнооб­разных, как и само человечество. При этом я не подозревал, что до­копался до корней своего существа и что вся моя жизнь теперь по­ставлена на карту. Как и большинство интересующихся Йогой лю­дей, я и подумать не мог, что система, предназначенная для разви­тия скрытых способностей и благородных качеств человека, может таить в себе такую угрозу психическому здоровью, да и самой жиз­ни.

 

На третий день после пробуждения я почувствовал, что не в си­лах заняться медитацией и остался лежать в постели, стараясь не думать о своем необычном душевном и физическом состоянии. Ког­да на следующее утро после бессонной ночи я все же приступил к медитации, то к ужасу обнаружил, что потерял способность даже к самой кратковременной концентрации и что поток лучистой суб­станции, оказавший первые два раза столь живительное и возвы­шающее воздействие на мой мозг, сейчас автоматически вливается в него, излучая зловещий свет. Все последующие дни показались мне нескончаемым кошмаром. У меня было впечатление, что я бро­сился вниз головой с прочной скалы нормального состояния в беше­ный водоворот безумного существования. Мое обычно естественное желание сесть в необходимую позу и приступить к медитации сей­час полностью исчезло и сменилось чувством страха перед сверхъ­естественным. Я пытался избегать даже мысли об этом. Но в то же время я стал испытывать внезапное отвращение к работе и обыч­ным разговорам. В результате я, будучи не в силах найти хоть ка­кое-то занятие, слонялся без дела, от чего мое состояние все ухуд­шалось. Ночью было еще тяжелее — я не мог выносить света в ком­нате после того, как ложился в постель. Как только моя голова каса­лась подушки, огромный язык пламени поднимался по позвоночни­ку и врывался в мой череп. Казалось, что огненный поток, постоян­но проходящий по спинному мозгу в голову, набирал особую ско­рость и силу в ночные часы. Как только я закрывал глаза, передо мной возникал странный круг света, в котором вились и клубились быстрые сияющие потоки. Видение было захватывающим, но жут­ким, исполненным сверхъестественного страха, пронизывающего порой до мозга костей.

Еще совсем недавно каждый раз перед тем, как заснуть, я про­пускал в своем уме вереницу приятных мыслей, обычно плавно и незаметно уводящую меня в царство фантастических снов. Сейчас же все изменилось. Я часами беспокойно ворочался с боку на бок и не мог усыпить свой возбужденный мозг. Как только свет гас, я не окунался во тьму и не начинал дремать, готовясь погрузиться в сон, — перед моим внутренним взором возникал широкий светящийся круг, наполненный быстро движущимися светоносными частицами, похожими на озаренные солнечными лучами тучи брызг, которые поднимаются над водопадом, когда кипящие струи разбиваются о поверхность воды.

Иногда казалось, что струя расплавленной меди, поднимаясь по позвоночнику, с силой ударяла мне в темя и, разбившись на множе­ство искр, проливалась ливнем вокруг меня. Зрелище было захва­тывающим и пугающим. Оно напоминало фейерверк, невиданный по масштабам. Все, что я мог охватить своим внутренним взором, — это сияющий ливень и озеро света. В сравнении с окружающим ме­ня гигантским ореолом, растекающимся во всех направлениях вол­нами расплавленной меди, ореолом, физически ощутимым во тьме, я казался себе совсем маленьким. Было такое чувство, словно зри­тельный центр мозга находится в прямом контакте с очень тонкой, лучащейся и беспрерывно движущейся субстанцией и он нуждает­ся в посредничестве сетчатки и зрительных нервов.

Казалось, я случайно прикоснулся к какому-то рычагу неизвестного механизма, спрятанного в чрезвычайно сложной и плохо изу­ченной нервной системе организма, и дал выход потоку, который, воздействуя на зрительные и слуховые центры, стал причиной того, что я начал слышать ревущий звук, видеть мелькающие огни, а все мои мысли и действия приобрели какой-то нереальный аномальный характер. В течение нескольких дней я думал, что страдаю галлю­цинациями и надеялся, что в скором времени мое состояние придет в норму. Но дни шли, а симптомы не только не исчезали, а наоборот, нарастали, приняв характер одержимости, — светящиеся картины становились все более фантастичными, а звуки — все более громки­ми и странными. В мой ум закралась страшная мысль: мне казалось, что я неотвратимо мчусь на встречу катастрофе и бессилен что-либо предпринять, чтобы спасти себя.

Для меня, человека, совершенно не знакомого с эзотерической наукой о Кундалини, все последующие события казались столь ано­мальными и неестественными, что я почти потерял надежду на бла­гоприятный исход. Каждую минуту я находился в состоянии край­него беспокойства и напряжения, теряясь в догадках о том, что со мной произошло и почему моя нервная система больше не способна нормально функционировать. Я чувствовал себя истощенным и обессиленным. У меня отсутствовал аппетит, пища на вкус напоми­нала золу, язык покрылся белым налетом, а глаза покраснели. Мое лицо приобрело тревожное выражение и казалось истощенным. В пищеварительных и экскреторных органах появились острые, не­приятные ощущения. Обычный порядок был утрачен, и я чувство­вал, что отдан на милость какой-то неведомой силе, вызвавшей у меня в мозгу такое же волнение, какое вызывает буря, внезапно промчавшаяся по безмятежной глади озера.

Поток, поднимающийся с того места, где покоилась Кундалини, был беспрерывным. Я чувствовал, как он переплескивается через нервы спины и даже проносится по передней брюшной стенке — от паха вверх. Но самым тревожным было то, как вел себя мой ум по­сле того, что произошло. Я чувствовал себя так, словно стал смот­реть на мир с более высокой точки, чем прежде. Трудно охаракте­ризовать состояние моего ума. Могу только сказать, что моя позна­вательная способность трансформировалась и мой ум как бы рас­ширился. Но более пугало меня то, что точка сознания не остава­лась устойчивой и неизменной, как прежде. Она то расширялась, то сжималась в зависимости от интенсивности потока света, исходя­щего из самого нижнего нервного сплетения моего тела. Эти расши­рения и сжатия неизменно сопровождались приступами ужаса. Иногда я чувствовал странный подъем, забывая о своем аномальном состоянии и гордясь тем, что мне удалось достичь, но вскоре, крити­чески оценив ситуацию, вновь начинал испытывать мучительный страх. Несколько таких коротких вспышек радости сопровождались столь сильными приступами ужаса, что мне приходилось напрягать все силы, чтобы не поддаться слепой панике. Иногда л затыкал себе рот рукой, чтобы не закричать, и выскакивал из комнаты на людную улицу, чтобы не совершить какого-либо отчаянного и непопра­вимого поступка.

Это продолжалось без перерыва в течение нескольких недель. Каждое утро возвещало новую волну страха, свежие раны и без то­го измученной нервной системы, приступ еще более глубокой ме­ланхолии или ухудшение психического состояния. Со всем этим я должен был бороться после бессонной ночи, собрав остаток сил, что­бы ужас не поглотил меня целиком. Стойко выдержав дневные му­чения, я готовил себя к еще более тяжелой ночной пытке. Человек радостно преодолевает невообразимые трудности и храбро вступает в неравную борьбу, если находится в нормальном психическом и физическом состоянии. Я же полностью потерял уверенность в своем рассудке и жил в собственном теле, словно чужак, запуган­ный и загнанный бесконечным преследованием. Мое сознание было В до того неустойчивым, что я не представлял, как буду вести себя в следующую минуту. Оно вздымалось и опускалось, словно волна, то поднося меня на гребне над страхом, то низвергая в пучину еще бо­льшего отчаяния. Казалось, что поток жизненной энергии, подняв­шись вдоль позвоночника и соединив каким-то загадочным образом мой мозг с местом у основания позвоночного столба, затеял стран­ную игру с моим воображением. Но я не мог ни остановить этот по­ток, ни противиться его воздействию на мои мысли. Были ли это первые симптомы психического расстройства? Терял ли я рассу­док? Эта мысль неизменно повергала меня в отчаяние. Причиной моего подавленного настроения были не столько неописуемая странность состояния, сколько опасения за сохранность рассудка.

У меня пропали все чувства к жене и детям. Моя любовь к ним шла из самой глубины души. Но источник ее как будто иссяк. Каза­лось, что иссушающий вихрь пронесся по каждой поре моего тела, стирая любовь к ним без следа. Я смотрел на своих детей, пытаясь каким-то образом воскресить былую любовь, но тщетно! Похоже, мое чувство угасло безвозвратно. Они казались мне чужаками. Пы­таясь воскресить любовь, я то и дело ласкал их, говорил им нежные слова, но мне никак не удавалось делать это с подлинной теплотой, присущей истинной привязанности. Я знал, что они — моя плоть и кровь, и осознавал свой отцовский долг. Мои суждения были столь же критичны, как и прежде, но любовь умерла. Воспоминания о по­койной матери, которую я искренне любил, уже не несли за собой волны сильных эмоций. С отчаянием я взирал на гибель этих глубо­ких чувств, осознавая, что стал совершенно другим человеком, ли­шенным всего, что придает жизни настоящее очарование.

Со страхом в сердце я изучал свое психическое состояние. Сравнивая свою новую личность с тем, каким я был прежде, я не мог не заметить разницы. Мое сознание расширилось. Жизненная энергия, питающая огонь моего существа, сейчас вливалась прямо в мозг — прежде этого не было. Однако свет был нечистым и измен­чивым; огонь не был устойчивым и сияющим, как при нормальном состоянии сознания. Он становился то ярче, то тусклее. Несомненно, круг его света стал шире, чем прежде, но этот свет не был таким прозрачным. Было такое чувство, словно я смотрю на мир сквозь дымку. Поднимая глаза к небу, я не видел той прекрасной лазури, что раньше. Я всегда отличался хорошим зрением, и сейчас с моими глазами проблем не было — я мог читать текст, напечатанный мел­ким шрифтом, без напряжения и прекрасно различал мелкие дета­ли вдали. Безусловно, со зрением все было в порядке, но что-то про­изошло с моей познавательной способностью. Записывающее устройство работало отлично — проблема заключалась в наблюда­теле.

Сознание обычного человека регулируется столь четко, что он может не замечать в нем перемен с детских лет до старости. Он зна­ет себя, как сознательную сущность, с точкой осознания, размеща­ющейся преимущественно в голове и распространяющейся на туло­вище и конечности. Закрыв глаза, чтобы внимательно изучить ее, такой человек замечает сознательное присутствие (самого себя), ло­кализованное в области головы. Мне удалось определить (несмотря на свое психическое состояние), что область сознания во мне значи­тельно расширилась. Она была такой же, как и тогда, в видении, но сейчас не было и намека на счастье. Напротив, настроение было мрачным, подавленным и сопровождалось чувством страха. Каза­лось, что длительная концентрация открыла в моем мозгу еще не полностью развившийся центр, питающийся потоком энергии, не­прерывно льющейся из области репродуктивных органов. Расши­рившееся поле сознания было порождением этого закрытого преж­де центра, и центр этот плохо функционировал. На то было две при­чины: во-первых, его преждевременное, форсированное раскрытие; во-вторых, мое полное незнание, как приспособиться к новым усло­виям.

В течение нескольких недель я боролся с депрессией, вызван­ной все ухудшающимся состоянием. Мое лицо стало бледным, я ис­худал и потерял много сил. Пища вызывала во мне отвращение, и страх сжимал мое сердце каждый раз, когда мне приходилось про­глатывать кусок. Часто я вставал от стола, даже не прикоснувшись к еде. Вскоре мой дневной рацион был сведен к одной или двум чашкам молока и нескольким апельсинам, Я знал, что не смогу дол­го протянуть на такой скудной диете, но ничего не мог с собой поде­лать. Я сгорал изнутри, но не представлял, как умерить пламя. Я сократил прием пищи, но при этом расход энергии значительно воз­рос. Я находился в состоянии постоянного беспокойства и не мог просидеть на одном месте более получаса. Когда я все же заставлял себя сидеть, не двигаясь, внимание тут же направлялось к странно­му поведению моего ума. Чувство страха, ни на миг не покидавшее меня, сразу же усиливалось, и сердце начинало бешено колотиться в груди. Мне нужно было чем-то отвлечь внимание, чтобы не ду­мать об ужасе своего положения.

Чтобы не давать уму обращаться к самому себе, я стал много гулять. Искупавшись утром, я тут же отправлялся на прогулку, чтобы развеяться после бессонной ночи, когда я вынужден был не­подвижно лежать в кровати наедине с жуткими видениями, разво­рачивающимися перед моим внутренним взором. По дороге я встре­чал немало своих знакомых, тоже совершающих прогулку, но при этом весело беседуя и смеясь. Будучи не в состоянии разделить их веселье, я безмолвно проходил мимо, ограничиваясь лишь кивком в Знак приветствия. Я не испытывал интереса ни к кому. Ненормаль­ность собственного положения всецело занимала мой ум. Дням я иногда заходил в свою комнату или выходил в сад, разглядывая различные предметы, но не мог сосредоточиться хотя бы непродол­жительное время ни на одном. Я считал шаги, глядя то на пол, то на стены, то на потолок, и, напрягая всю оставшуюся силу воли, пы­тался не дать своему уму оставаться неподвижным, Я отчаянно бо­ялся собственного вышедшего из-под контроля ума.

Но сколько еще могла продолжаться эта борьба? Как долго мог я сопротивляться безумию, поглощающему меня? Мое изможденное тело с каждым днем становилось все слабее — ноги дрожали и подгибались во время ходьбы, и все же я заставлял себя ходить, спаса­ясь от ужаса, готового сжать мое сердце, как только мой ум пытал­ся осознать свое состояние. Моя память ослабела, и я мог запнуться во время разговора, с трудом подыскивая нужные слова. В самые тяжелые минуты я хмурил лоб и сдвигал брови, а в глазах появлял­ся дикий блеск, от этого лицо приобретало маниакальное выраже­ние. По несколько раз в день я изучал свое лицо в зеркале, щупал пульс и с ужасом замечал, что состояние неизменно ухудшается. Не представляю, что поддерживало мою волю, если даже во время острейших приступов страха я ухитрялся контролировать свои по­ступки и жесты. Ни один человек не догадывался, что происходит в моей душе. Я знал о том, что один лишь шаг отделяет меня от на­стоящего безумия, но все же скрывал от всех свое состояние. Я без­молвно сносил невыносимую муку, проливал незримые слезы, обви­няя себя снова и снова в том, что сделал шаг в неведомое, не позабо­тившись предварительно узнать об опасностях, ожидающих челове­ка на этом пути.

Но даже в минуты наибольшего упадка сил, даже когда мое со­стояние достигло критической точки, какая-то неведомая внутрен­няя сила не позволила мне обратиться за советом к врачу. В те дни в Джамму не было психиатра, но если бы и был, я все равно не по­шел бы к нему на прием. И хорошо, что не пошел. Даже моих скром­ных познаний в медицине было достаточно, чтобы понять, что бо­лезнь эта не могла быть отнесена ни к чисто физической, ни к чисто психической сфере. Причина ее крылась в измененной нервной дея­тельности моего организма, и от этого ни один врач не мог предпи­сать лекарств. С другой стороны, малейшая ошибка в лечении этого необычайно опасного состояния, когда весь организм был разлажен и не поддавался контролю, могла бы привести к роковым последст­виям. И учитывая совершенно неизвестную медицине и недиагно­стируемую причину болезни, ошибка была бы неизбежной.

Опытный врач исходя из симптомов болезни строит свое лече­ние на стереотипном поведении организма пациента. Физиологиче­ские процессы протекают в определенном ритме, который в норма­льных условиях поддерживает организм. В моем же случае постра­дал основной механизм, ответственный за ритмы и стереотипное поведение организма, в результате чего анархия, воцарившаяся во всех отделах организма, не поддавалась никакому описанию. Тогда я еще не знал этого и лишь позже понял, что практика медитации привела в действие механизм, который автоматически начал транс­формировать мой ум, готовя его к расширению сознания. Это был столь же естественный биологический процесс, как и неизменный закон эволюционного развития видов или рост ребенка. К несча­стью, тогда я об этом еще не догадывался. Да и сейчас эти секреты мало кому известны, хотя, судя по всему, адепты древности пре­красно знали, как поступать в случаях, когда в результате занятий Йогой у людей возникали подобные состояния.

Я каждый день тщательно оценивал свое состояние, убеждаясь в том, что все это действительно произошло, а не разыгралось в мо­ем воображении. Подобно тому, как человек, попав в невероятную ситуацию, щипает себя, чтобы убедиться, что это ему не снится, я оценивал свои физические симптомы, чтобы найти подтверждение своему психическому состоянию. Глупо было предположить, что я стал жертвой галлюцинации. Последующие события, как и мое ны­нешнее состояние, полностью исключали эту возможность. Нет, этот кризис не мог быть плодом моего воображения. Он имел физио­логическую основу и захватывал всю органическую структуру мое­го тела. Были задействованы все части моего организма — от мозга до самых незначительных органов. От штормов, вызванных высво­божденными мной силами, штормов, проносившихся по всем систе­мам, не было спасения ни днем, ни ночью.