ПРОКЛЯТЫЙ. Возбуждение понемногу улеглось, наползла усталость
Возбуждение понемногу улеглось, наползла усталость. Как же давно он не уставал, разве что от ожидания и тоски, но это совсем другое. Эрасти почти равнодушно взглянул на потухающий костер, в котором заживо сгорели какие-то женщины, которых он никогда не видел, но которые заслужили свою участь. По крайней мере, некоторые из них. Та, что его призвала, просила отомстить мунтской бланкиссиме. Завещание Воззвавшего свято, Проклятый не мог его не исполнить, но испытанное при этом наслаждение удивило его самого. Удивило и испугало – он не должен ненавидеть, не должен вниз головой бросаться в жизнь Тарры, только тогда он сможет что-то сделать. Карать и спасать направо и налево – значит не только не предотвратить обвал, но вызвать его раньше срока. Нужно держать себя в руках, как бы он ни ненавидел то, что скрывалось под увенчанными оленями белыми куполами. Он нанес первый удар с Тропы Отчаянья. Теперь нужно подождать и посмотреть, чем и как он отзовется, тем более у Эрасти есть дела более неотложные, чем уничтожение обители. Церна задумчиво тронул сапогом тлеющий обломок. Никем не узнанный и не замеченный Проклятый смотрел, но огонь и падающие обломки не могли причинить вреда сильнейшему магу Тарры. Сильнейшему ли? Это-то и предстояло выяснить. В разрушенной обители была Сила, не похожая на ту, с которой он имел дело. Безликая, холодная, вязкая, словно жидкая грязь, глядя на нее не скажешь: то ли перед тобой грозящая страшной смертью бездна, то ли жалкая лужа, опасная лишь обладателю новых башмаков. Сила эта, однако, циалианкам не помогла, правда, Эрасти ударил неожиданно и сильнее, чем требовалось. Но получилось отменно! Бьющие в одно и то же место молнии, ливень, гасящий искры на расстоянии вытянутой руки от пожара, над которым не пролилось ни капли. Пусть теперь гадают, что это – случайность, божья кара или черное колдовство. Гадают и принимают меры, а он посмотрит. Хотя нет, некогда ему смотреть. У него дела и Геро, Геро, ушедшая по алой закатной тропе… Пройти в один Проход вдвоем невозможно, он знал это и решил слить со слабеющей силой Воззвавшей свою собственную. Это было рискованно, но необходимо. Проклятый был готов удержать закрывающуюся дверь, но Тропа Отчаянья внезапно раздвоилась. Выбирая дорогу, они с Геро не колебались, и теперь он понимает почему. Голос крови звучит громко, а воззвавшая к Проклятому женщина приходилась ему родней, мужчина же был как-то связан с Геро… Жаль, он не успел понять и его: воин слишком быстро ушел за Пределы. Эрасти надеялся, что Эстель Оскора догадалась, во имя чего отдал жизнь арцийский рыцарь, а последние мысли женщины были ясны и яростны, как горная река. Дариоло из рода Кэрна жила столько, сколько любила, и это была истинная любовь, поднявшаяся выше смерти, выше страха, выше древних запретов, выше всего. Дариоло любила короля… Геро тоже умеет любить, ведь она прошла всеми кругами ада во имя своего Рене. А ему, ему просто не повезло, он влюбился в Циалу… Почему? Что он в ней нашел? Бессердечная, красивая дрянь. Красивая? Или она лишь казалась такой? Странно, он больше не помнит ни ее лица, ни ее голоса… Каким же дураком он был! Угасший было огонь вновь поднял рыжую гриву, и к темному небу взметнулась туча искр… Это отсвет его ярости? Да, именно так. Нужно успокоиться, мстить некому, Циала давно мертва. Но где же Геро? Куда завела ее темно-алая тропа? Что она делает? Тоже убивает или уже убила? И кого? У Дариоло был брат – лучший друг ее короля, они оба погибли, так сказал спесивый болван, который тоже был виновен и умер первым. Женщина хотела отомстить – и отомстила, а мужчина? Мысли Эрасти вернулись в светлую комнату с золотистым атэвским ковром, на котором лежали два тела. Они были красивой парой, чернокудрая мирийка и арцийский рыцарь, но она его не любила, вернее, она любила не его. Эрасти было жаль человека, которого, как он теперь знал, звали Артуром Бэрротом. Его любили все, а он любил короля, жену и свою честь. «Смерть – ничто, честь – все» – так, кажется, говорил Альбер Малве, погибший в одном из первых боев с солдатами Пурины. Сколько веков прошло, но честь остается честью, а смерть – смертью… Только вот Альбер вряд ли бы догадался и сумел воззвать к Проклятому, слишком уж он был простодушен, но жизни ему было не жаль. Как и Артуру. Да и Проклятого тогда еще не было. Эрасти вздохнул, подняв глаза к звездному небу, на фоне которого обглоданный череп бывшего храма казался особенно жутким. Отчего-то ему казалось очень важным разгадать загадку погибшего рыцаря. Итак, Артур Бэррот узнал, что его король предан, и предан его, Артура, отцом. Но король – воин, он будет сражаться до конца. Право на последний бой, пусть отчаянный и безнадежный, у воина не отнять. Артур вряд ли отдавал себе отчет в своих чувствах, но всем существом рвался туда, где погибал его друг и сюзерен. Душу и жизнь в обмен за возможность встать с ним спина к спине! Душу, жизнь и посмертие… И так уж вышло, что в Бэрротах течет кровь Арроев, а значит, и Ямборов, и Годоев. Старая Кровь, кровь Эстель Оскоры. Налицо все. Сила. Отчаяние. Страстное, неистовое желание. Готовность к жертве. Не хватает лишь одного – Зова! И тут Дариоло воззвала к Проклятому. Остальное вышло само собой, и Тропа Отчаянья раздвоилась… Значит, Геро сейчас там, куда рвался умерший рыцарь. Рядом с мертвым королем и не менее мертвыми победителями. Эстель Оскора способна разнести в клочья любую армию, если же она это не сделала, значит… Чувство опасности заставило Эрасти отступить, словно бы сливаясь с дымящимися развалинами. На пожарище пожаловали те, кого он ждал. Церна со странной смесью любопытства, отвращения и благоговения смотрел на высокого клирика, чье аскетическое лицо, освещенное багровыми сполохами, казалось старой иконой, где из тьмы выступает золотистый лик, отрешенный, жестокий и столь совершенный, что кажется чудовищным. Да, дело зашло очень, очень далеко. Тот, кто стоит за пришедшим на пожарище, опасней Тьмы, Света и Хаоса, вместе взятых, потому что лишен всего и вместе с тем преисполнен уверенности в своей полной и окончательной правоте. Такого врага нельзя ни убедить, ни уничтожить, ни испугать, только вынудить уйти, но сделать это непросто. Клирик на развалинах что-то говорил окружавшим его людям, те кивали и суетились, ничего не понимая и полагая, что главной угрозой являются непрогоревшие деревяшки. Проклятый стиснул зубы, борясь с искушением прямо сейчас подойти и сказать: «Уходи. Тарра не твоя. Я тебе ее не отдам. Мы тебе ее не отдадим!» И он бы сказал, но говорить было некому. Клирик был лишь предтечей, зеркалом, отражающим чужие лучи, правда, с помощью зеркала можно поджечь поленницу, дом или целый мир. Да, в непростые времена ты вернулся, Эрасти Церна. Но ты вернулся, и ты должен удержать на плечах небо, если это потребуется! Если здесь умеют любить, как Геро и Дариоло, и помнят о чести и долге, как Артур, Тарра будет жить. Мы справимся со своими бедами сами и не пустим чужаков, какими бы сильными они ни были и какими бы благостными ни прикидывались! – Арде! – Губы Эрасти шевельнулись, повторяя пришедшее из тьмы веков слово. Проклятый и святой, он принимает бой со всеми и за всех. Он и Геро. И все остальные, кому не наплевать на Тарру и кто судит себя строже, чем других, и не склоняет головы ни перед судьбой, ни перед силой, даже если та мнит себя высшей.
|