Арсенал» против «Лестер Сити» 02.04.77

Но в тот год я не только смотрел футбол, трепался и слушал музыку – у меня появилось новое увлечение: до колик в животе я запал на девчонку из педагогического колледжа. Мы оба сразу расчистили плацдармы (в первые недели она успела обзавестись несколькими поклонниками, а у меня осталась девушка дома) и в течение следующих трех или четырех лет много времени проводили вместе.

Она часть моего рассказа. И во многих смыслах. Для начала, она моя первая подружка, которая посетила «Хайбери» (на пасхальные каникулы во время нашего второго семестра); к тому времени все обещания, что наступил сезон новой метлы, развеялись в воздухе: «Арсенал» побил свои же клубные рекорды по продолжительности полосы неудач – команда умудрилась проиграть подряд «Манчестер Сити», «Миддлсбро», «Вест Хэму», «Эвертону», «Ипсвичу», «Уэст Брому», «Куинз Парк Рейнджерз». Но девчонка обворожила команду, как обворожила меня, и в первой четверти игры мы вели 3:0. Первый гол забил дебютировавший Грэм Рикс, а два других на протяжении десяти минут Дэвид О'Лири, который в течение следующей декады добивался успеха еще полдюжины раз. И снова «Арсенал» умудрился так удивить меня, что я запомнил не только наш поход на стадион, но и сам матч.

Было необычно сидеть рядом с ней. Руководствуясь ложно понятой галантностью – полагаю, она предпочла бы стоять, – я купил места на нижней западной трибуне. До сих пор помню, как она реагировала на каждый гол. Ряд дружно вскакивал, приветствуя победу (словно этот процесс, как чиханье, происходил совершенно непроизвольно), а она оставалась сидеть и все три раза, когда я опускал на нее глаза, тряслась от хохота. «Так забавно», – объясняла она, и я понимал, что кажется ей забавным. Раньше мне никогда не приходило в голову, что футбол в самом деле смешная игра: очень многое, что производит впечатление до тех пор, пока в это веришь, при взгляде с тыла (а она со скамьи смотрела как раз на уровне мужских тылов, по большей части уродливых) начинает казаться нелепым, как голливудские декорации с изнанки.

Наши отношения – впервые для обоих нечто серьезное, продолжительное, с любовью всю ночь, знакомством с родными и разговорами, что когда-нибудь надо завести детей – стали первым открытием собственного двойника среди особей противоположного пола. У меня, естественно, и до нее были подружки, но мы с ней вышли из одного окружения, получили одинаковое образование, отличались схожими подходами и интересами. Наши расхождения были огромными, но они проистекали главным образом из различия полов. Если бы мне выпало родиться девчонкой, я хотел бы родиться именно такой девчонкой, как она. И, наверное, поэтому меня занимали ее вкусы, интересы и причуды, а ее вещи пробуждали во мне восхищение девчоночьими комнатами, которое не угасало до тех пор, пока девчонки имели комнаты (сейчас мне за тридцать, и у них больше нет комнат – у них дома и квартиры, и зачастую они делят их с мужчинами. Печальная потеря).

Ее комната помогла мне понять, что девчонки умнее ребят (болезненное открытие). У нее был сборник стихов Евтушенко (кто такой, черт возьми, этот Евтушенко?) и необъяснимая подвинутость на Анне Болейн и Бронте; она любила всех чувственных певцов и бардов и была знакома с идеями Жермен Грир, немного разбиралась в живописи и классической музыке – знания явно сверх программы экзамена повышенного уровня. Откуда что взялось? И что мне было противопоставить? Две книжонки Чандлера в мягких обложках? Первый альбом «Рамонес»? В девичьих комнатах есть множество ключей к их характерам, воспитанию, вкусам. А мальчишечьи, напротив, одинаковы, будто эмбрионы, за исключением разве что приклеенных там и сям плакатов (у меня висел Род Стюарт, отмеченный, как мне казалось, агрессией, подлинностью и уверенностью в себе). А сами комнаты были безликими, как утроба.

Справедливости ради надо заметить, что большинство из нас отличается количеством и интенсивностью интересов. У одних ребят круче записи, а другие лучше разбираются в футболе. Одни увлечены машинами, другие – регби. Мы не личности – нами управляют страсти, предсказуемые и поэтому неинтересные; они не отражают и не озаряют нас, как в случае с моей подружкой, и в этом главное различие между мужчинами и женщинами.

Я знал женщин, которые любили футбол и несколько раз за сезон ходили на стадион, но до сих пор не встречал ни одной, решившейся на поездку субботним вечером в Плимут. Я знаю женщин, которые любят музыку и даже отличают на собственных полках Мэвис Стейплз от Ширли Броунз, но ни разу не слышал, чтобы хоть одна из них постоянно пополняла и истерически систематизировала коллекцию музыки. Женщины вечно теряют записи или взваливают заботу о своих дисках на других: на брата, дружка либо соседа (обычно мужского пола), и те приводят все в надлежащий порядок. Мужчина никогда такого не позволит. (Среди своих знакомых болельщиков «Арсенала» я замечаю, как люди дергаются, когда им говорят о клубе, который они не знают, – укол нашим душевным силам, подобно грядущему изменению фасона рубашек для других.) Я не утверждаю, что не существует женщин с систематическим складом ума, но их гораздо меньше, чем таких же мужчин. И если уж женщина подвержена мании, эта мания направлена на людей или постоянно видоизменяется.

Вспоминая студенческие годы, когда все ребята казались такими же бесцветными, как вода из крана, я прихожу к мысли, что мужчины развивают в себе способность систематизировать факты и собирать футбольные программки, чтобы как-то компенсировать отсутствие характерных отметин. Но это не объясняет, почему один обыкновенный смышленый тинейджер стал интереснее другого обыкновенного смышленого тинейджера только благодаря своему полу.

Неудивительно, что моя подружка решила пойти на стадион: а что во мне еще найдешь? (Ну да, она слушала мой альбом «Рамонес».) Что такого, чего бы я в себе еще не открыл и не вытащил на свет Божий? У меня было нечто мое: мои друзья, отношения с мамой и отцом, моя сестра, моя музыка, моя любовь к кино, мое чувство юмора – но ничего, что составило бы индивидуальность, как составляло все, что принадлежало ей; но вот моя единственная и сильная привязанность к «Арсеналу» и все, что ее сопровождало (комканье гласных приобрело неоперабельный характер)… пусть хоть такая изюминка, пара своих черточек к носу, глазам и рту.